У моря

Глава 1

Название: У моря
Автор: Изумрудная Змея
Бета: Algine
Рейтинг: PG-13
Герои (пейринг): РУ/ГГ
Жанр: Romance
Дисклеймер: все персонажи принадлежат Роулинг
Аннотация: история одной идеальной пары
Комментарии: кроссовер с рассказом Людмилы Улицкой "Орловы-Соколовы"


Познакомились они в одиннадцать лет, а встречаться стали в шестнадцать, как будто только тогда догадались, что в таинственной небесной лаборатории созданы друг для друга. Для посторонних эта их взаимная предназначенность была неясна и даже чем-то раздражала, настолько они были между собой несхожи. Он – высокий, рыжий, резкий в движениях и на язык, отчаянный болельщик, а с пятнадцати лет – страстный вратарь, полный раздолбай во всем, что касается учебы. Девочки заглядывались на его пламенную шевелюру, широкие плечи, нахальную улыбку, и, при желании, он мог бы найти себе и получше. Она – невысокая, с огромной копной каштановых волос, которые не слушались расчески и ни в одну прическу не прятались, умница, зубрила, первая отличница, синий чулок.
И жизненные обстоятельства у обоих были различны. Он был шестым ребенком в семье чистокровных волшебников, со стороны – еще одним «золотым шаром» на этой веселой рыжеволосой клумбе, и к тому же – младшим братом, не очень ярким… Она – единственная дочь магглов-стоматологов, которые в людях выше всего ценили тягу к знаниям и заботу о здоровье зубов.
Но соединились они намертво, образовали единое двухголовое существо «ГермиРон». Люди вокруг говорили «война», умудрено покачивая головами. Но она кончилась, рассыпались горохом созданные в спешке военные пары, походно-полевых жен заменили законные, а эти двое все держались друг за друга, не расцепляя рук: маленьких, с круглыми ногтями – у нее и широченных, веснушчатых – у него.
Трудно сказать, отчего они так и не поженились. Родители их, впрочем, не торопили. Его мать была так занята всеми своими отпрысками, что на каждого в отдельности у нее времени не хватало – сыт, одет, и ладно. К тому же она не любила ранних браков и ждала от них всяких бед, так что поторапливать Рона ей было не с руки. Родители Гермионы были бы, возможно, и рады, если бы их дочь прошла сквозь старомодный ритуал обмена кольцами, но она с пятнадцати лет держала их на таком расстоянии, что даже задать ей вопрос «Когда?», а, тем более, высказать совет или пожелание было немыслимо. Решение, таким образом, оставалось за ними, за ГермиРоном, но союз их был настолько гармоничным, естественным, что сама мысль о том, что необходимо его еще как-то узаконить, казалась смехотворной.
Три года они прожили вместе. Рон был вратарем в захудалой квиддичной команде, пропадал на тренировках, без остатка выкладывался на каждой игре и лелеял безнадежную мечту – попасть в сборную, которая, как назло, три года проигрывала в чемпионате, даже до полуфинала ни разу не добралась. Гермиона занималась нумерологией. То, что для Рона было просто нагромождением цифр, ей представлялось таинственной и, в то же время, логичной вселенной, где результат заранее предрешен на каких-то немыслимых высотах, но только ты можешь, если все правильно рассчитаешь, вытянуть его на свет единственно возможной последовательностью действий. И, что казалось ей особенно восхитительным, этот самый результат, при обратном движении, неизменно возвращался к исходной точке, как будто не извлекли его оттуда после бессонных ночей. Все это она втолковывала Рону, заправляя прядь волос за ухо, но Рон только рассеянно кивал. Он накануне пропустил обидный гол и все переживал тот непостижимый момент, когда квоффл ударил его в подставленные ладони и пролетел дальше, в кольцо.
Спустя три года вратарь сборной стал дедушкой и по этому поводу засобирался на покой. Тренер два месяца ходил на все матчи, приглядывался, приценивался и остановил свой выбор на рыжих волосах, мощных руках и отчаянной храбрости Рона Уизли. Рон, после долгого мужского разговора в «Дырявом Котле», вернулся домой пьяным не столько от огневиски, сколько от счастья. Гермиона даже разговаривать с ним не стала, а наутро, когда он на секунду прекратил блаженно улыбаться, положила перед ним письмо. Ее приглашали на стажировку в Германию, на год – огромная честь, немыслимая удача.
Рон за одну секунду сообразил, что ехать с ней он не может никак, что расставаться с ней на такой срок не желает… И веско сказал: «Откажись». Гермиона не нашла, что ответить. Ей было непонятно, как человек, который еще пять минут назад был ей ближе всех на свете, вот так, одним словом, отнимает у нее давнюю мечту и даже не меняется при этом в лице. Рон почувствовал, что она недовольна, и твердо повторил:
- Откажись. Чем тебе в Лондоне плохо? Ребенка мне родишь. Девочку, ага?
- Значит, тебе сборная, а мне бутылочки да пеленки, правильно?
- Я мужчина, мне решать.
Гермиона промолчала и в тот же день написала в Германию, что приехать на стажировку не может «по семейным обстоятельствам». Но с этого дня какая-то зазубрина появилась в их гладкой, соединенной жизни.
Через месяц у Рона начались сборы, и домой он не приходил, а приползал и падал без сил на кровать. Гермиона три дня молча ложилась рядом с ним, лежала без сна, крутила прядь волос, думала. Через три дня она объявила, что устала, что сидеть в Лондоне летом может только маньяк квиддича, а она к таким не относится, и пусть Рон спокойно тренируется, а она раз в жизни съездит к морю. До их памятного разговора Рон, ревнивый до умопомрачения, никогда не позволил бы ехать куда-либо без него, но, до этого разговора, она и сама никуда бы одна не поехала. Рон смутно ощущал, что остался ей должен, что в их отношениях не все ладно, и спорить не стал – может быть, после этих двух недель у моря все и наладится.
В первый же день, гуляя по приморскому городу, Гермиона заприметила в уличном кафе мужчину в черном и подсела к нему. Оказалось, что в городе проходит конференция алхимиков, и Снейп наутро будет делать доклад. Они разговорились. Через час Гермиона призналась ему, что устала от нумерологии, что у нее в висках ломит от цифр, а то, что правильный результат всего один и, в сущности, известен заранее, нагоняет на нее тоску. Снейп покивал – он и сам думал о нумерологии нечто подобное, потому и предпочитал зелья, в которых главным был человек, его талант. Через три часа, все в том же кафе, Гермиона впервые сказала вслух, что с Роном нелады, что она словно в стену уперлась, а с какой стороны ее обойти – не знает. А поутру она долго смотрела на мужчину в своей постели, прежде чем погладить его по плечу и сказать: «Доклад проспишь».
Все было не так, как с Роном, надо было заново приспосабливаться к чужому телу, преодолевать свою и его неловкость. Длинные волосы, плечи, словно собранные из мелких костей, уродливый шрам под коленом – все было новое, не свое, неудобное… Но зато разговоры были замечательные: длинные, неспешные, требующие напряжения мозга – того, что Гермиона больше всего любила в жизни. На прощание Снейп сказал, что у него в лаборатории есть свободное место, подумал еще немного и добавил: «И вообще». Это значило – замуж. Вот только к морю она за эти две недели так и не выбралась…
Рон загорел сильнее, чем она, и широченная улыбка на кирпично-красном лице была ослепительной. Он хватался сразу за все – за ее руки, волосы, чемодан, хохотал, тащил ее в дом, и это было настолько непереносимо, что Гермиона прямо посреди улицы быстро сказала: «Я тебе изменила». Рон прислонился спиной к стене, не глядя, раскинул руки, попытался обхватить ладонями плохо отёсанные камни и потянул на себя, словно хотел вырвать их из кладки и ими ударить. Потом проглотил слюну, вытер пот со лба и хрипло выдавил:
- Ничего, переживу.
- Ты, может быть, и переживешь, а я – нет, - ответила Гермиона, подхватила свой чемодан и ушла.
Они снова встретились через десять лет, в пансионе у моря, куда приехали отдыхать с семьями. Гермиона раздалась, поширела, волосы собирала в тяжелый узел, из которого ни одна прядь не выбивалась, и за ней тенью ходил тощий черноволосый мальчишка. Рон к тому времени успел жениться и привез к морю двух кругленьких, рыжих, крикливых, совершенно одинаковых дочерей. Он сам изменился мало, только стал еще шире в плечах, да нос пару лет назад перебило квоффлом. Он по-прежнему играл за сборную, но до финала чемпионата мира так ни разу не добрался.
Две недели они вежливо здоровались по утрам. Затем оказалось, что для похода на Чаячью бухту собирается целая компания, Рон с женой тут же собрались вести туда своих девчонок, Снейп, не выдержав двух часов вежливого нытья своего отпрыска, тоже сдался. Гермиона идти отказалась – устала от солнца, к тому же у нее на совести лежал перевод немецкого трактата о полевых травах.
С утра она несколько часов подряд, не разгибая спины, разбирала скучный текст, написанный неудобочитаемым готическим шрифтом. Роман ее с зельеделием как-то не задался. У нее все было: и цепкая память, и аптекарская аккуратность, и старательность… Не было только яркого, неуловимого таланта. Статьи, написанные ей за эти годы, были основаны на идеях Снейпа, которые тот отдавал ей так же, как иные мужья дарят женам цветы и кольца. В науке она оставалась всего лишь ассистентом мужа, его правой рукой и переводчиком.
Закончив перевод главы, он зевнула, потянулась и решила выйти на улицу. Лениво пошла вдоль домов, стараясь держаться теневой стороны, дошла до площади, и тут ее словно что-то толкнуло. Она повернулась направо и увидела рыжую шевелюру Рона.
Он, виновато улыбаясь, объяснил ей, что забыл в Лондоне свои походные ботинки, а без них в бухту и соваться нечего – без ног останешься. Они медленно обошли площадь, купили себе по мороженому в хрустящих рожках: он – клубничное, она – лимонное. Посмотрели на фонтан, в котором блестела рыбья чешуя мелких монет. Затем, не торопясь, пошли к своему пансиону, и каждый про себя заметил, что бессознательно подгоняет свой шаг к чужому. В коридоре Рон потянул к себе ее загорелую ладонь и спросил: «Зайдешь?». Она молча кивнула.
С порога они без слов кинулись друг на друга. Тела их вспомнили потерянное счастье и жадно ринулись ему навстречу. Все было свое, родное, незабытое. Оказалось, что пальцы и губы отлично помнят все изгибы, родинки, впадинки, чувствительные места, как будто прежние ГермиРон час назад с постели встали и снова туда рухнули, не сдержавшись.
Солнце за окном умерило свой жар, приготовилось к закату. Гермиона лежала у Рона на плече, разметав по его груди освобожденные волосы. Он рассеянно держал ее за запястье. Их мысли бежали одной дорожкой.
«Развестись? Он даже и не заметит, только рад будет, что больше времени останется для работы. Переехать в Лондон, попроситься на работу в Министерство. Гарри сто лет не видела… Снять квартиру где-нибудь в пригороде… Заяц, бедненький. Когда его в четыре года спросили, кого он больше любит, маму или папу, он заплакал, потому что не мог выбрать. Невозможно, немыслимо…»
«Мама будет счастлива, она всегда Гермиону любила. Купить домик за городом… Еще лет пять поиграю, пока девчонки в школу не пойдут, а там все, стану огородом заниматься... Девчонок ни за что не отдаст, я ее знаю. Видеться раз в неделю, а то и реже, если увезет к теще в Эдинбург…»
- Ну что, встаем? – спросила Гермиона. – Скоро наши вернутся.
Рон долго смотрел, как она, ругаясь вполголоса, собирает с пола разбросанные шпильки, потом неожиданно сказал:
- Лучше бы ты уехала в свою Германию.
Гермиона пожала плечами.
- Сейчас-то какой смысл?
Повернулась и вышла, сжимая свои шпильки в кулаке. Еще одну Рон нашел вечером, у ножки кровати, и выкинул в мусорное ведро.