Название: Мужчины не плачут
Автор: The Rhine (the-rhine@yandex.ru)
Бета: Маргот (margot_forever@rambler.ru)
Герои: Рубеус Хагрид, Гермиона Грейнджер, Гарри Поттер
Рейтинг: G
Жанр: общий, сказка
Дисклеймер: Все имеет Дж. К. Роулинг. Удивлены, да? Я тоже в шоке)
Саммари: Флаффный рассказ об одном Рождестве полувеликана-получеловека. Герои: Хагрид, Гермиона и Гарри. Ну и Фоукс, если птица считается ;) Верьте в чудеса!
Статус: закончен
На дворе зима, ребята кутаются в мантии и шарфы с символикой своих факультетов. Учебный семестр окончен, и большинство детей сейчас пакует чемоданы, чтобы провести эти каникулы дома, с семьёй… А он опять выходит из своей хижины в такую рань и с восходом солнца отправляется в Запретный лес. Одежда, больше похожая на шкуры, мелькает среди заснеженных деревьев. Полутораметровыми шагами он рассекает сугробы, оставляя в них глубокие кратеры. Ученики в утепленных прогулочных мантиях и вязаных шапках редко мелькают на улице, предпочитая коротать морозные вечера в Большом зале или библиотеке. Все в предвкушении великого дня, Рождества, а для великана этот день не станет особенным. С самого рассвета — предпраздничная суета и предсказуемая радость. Снег идет все утро — легкий, сухой, голубой. Он, как печенье, хрустит под подошвами, сразу становится легче идти: ногам сообщается что-то бодрое и веселое, как при музыке. Сейчас великан найдет в лесу самую красивую ёлку и… Каждый год под Рождество он приходит в лес и, обнаружив то, за чем явился, долго мучается, не решаясь обрубить жизнь живого существа, пусть даже это традиция. Он считает эту традицию жестокой. Стоя перед огромной елью, встретившей его с распростертыми объятиями, так по-доброму раскинувшей ветви и приглашающей присоединиться к празднику, Хагрид по-детски прячет за спиной невероятных размеров топор.
— Красота… — шепчет он своей ласковой жертве, - эх… ну и почему бы им не отпраздновать Рождество в лесу? Зачем тебя, красавица, рубить под корень?
Молчание в ответ. Ни ветра, ни шороха… Ель молчит. Он начинает уверять себя, что дереву не больно, все это ради детишек, которые сейчас вдали от своей семьи сидят в Большом зале и играют в волшебные шахматы, пытаясь хоть немного заразиться от неунывающих друзей ощущением праздника.
— Эх… Красавица… Судьба — такая штука, знаешь… Ты — символ праздника, и ты рождена для того, чтобы дарить в этот день волшебство даже магглам… Праздник такой уж… Знаешь… — за длинными спутанными прядями волос и огромной клочковатой бородой скрывается доброе лицо, в какой-то момент ставшее нелепо серьезным. Его глаза – черные жучки – блестят на солнце, наливаясь непрошенными слезами. Его глаза — два зеркала великой души полувеликана-получеловека.
— Э-ге… я совсем не плачу! Чё эт мне реветь, старому проныре? Это глаза проклятые слезятся, ведь вокруг белым-бело… И ничего мне тебя не жалко… Ёлка ёлкой... Тяжеленная, видать…
На глаз прикидывая, как лучше подрубить ствол, чтобы не рухнула красавица, не поломала рук своих изящных и пальцев длинных, он крепче сжимает в руках топор…
— Эх… вот и всё! А ты боялась? Теперь нарядят тебя, украсят, и будешь стоять шикарная в большом дворце… А потом еще хвастаться станешь, что побывала в гостях у самого Дамблдора… — он взваливает себе на спину свою безжизненную красивую жертву и осторожно, чтобы не разрушить мертвую идиллию, несет ее в замок.
— Хагрид! А мы тебя везде искали! Ой, какая ёлка пышная! — к нему подбегают друзья. У него, взрослого, даже стареющего мужчины, друзья — подростки. Он смотрит на них и тихо ухмыляется в бороду, при этом глаза-жучки сужаются в улыбку. У Гарри глаза цвета еловых иголок, а у Гермионы — цвета ствола дерева.
— Эхех… Ребят, а чё же вы одни скучаете? Где Рон? — он останавливается возле замка, чтобы передохнуть.
— Он на каникулы поехал в Нору, Гермиону звал с собой на Рождество… — Гарри отводит взгляд, выжидая реакции друга-лесничего.
— А тебя что ж не позвал? — добродушно спрашивает он. Ах, дети… как тепло на душе, когда они рядом, такие участливые, заботливые… Пусть даже свои заботы хотят с ним разделить, значит, Хагрид для них — важный человек… важный полувеликан.
— Мне нужно на каникулах отбывать наказание у Снейпа, меня не отпустили… — мальчик с досадой шмыгает носом.
— А я осталась с Гарри, чтобы он не скучал. Рон – с семьей, а Гарри… ну, в общем, вместе веселее! — улыбается девочка, переступая с ноги на ногу и теребя в руках краешек красно-желтого гриффиндорского шарфа; видать, замерзла совсем, но силится держаться, не признается ни за что, — да и потом нам по Древним Рунам доклад большой задали. Вот на каникулах и поделаю…
— Да что ж это такое, Гермиона? На каникулах отдыхать надо! — не то насмешливо, не то укоризненно говорит он. — Ну-ка, замерзли же! Бегите в замок. А я как елку отнесу, профессор Флитвик ее украсит, и будет она красавица…
— Ладно, Хагрид! Увидимся за ужином! – мальчик натягивает на голову колпак и радостно улыбается.
— Э-э… Гермиона… — Хагрид вспоминает, что хотел попросить девочку помочь. Но поймет, если она откажется… Личное дело нельзя мешать ни с чем.
— Да, Хагрид?
— Ну… тут такое дело… Не могла б ты зайти ко мне в хижину и помочь кое с чем? Ну…— он смотрит на недоуменно переглядывающихся детей.
— Как помочь? Что-то с собой принести? Может, Чудовищную книгу о Чудовищах? — девочка сразу переходит к делу.
— Нет… Это ну… Мне нужно кое-что записать под диктовку… Возьми с собой перо и пергамент, — он выжидает ответа Гермионы, которая немного с ним медлит. Может, у нее другие планы? Он все поймет! Не в обиду…
— Конечно, приду! Я смогу сразу после обеда, когда Гарри пойдет отрабатывать наказание у Снейпа, - упомянутый ею Гарри недовольно поджал губы, вспомнив об отработке.
— Ну и хорошо тогда… - Хагрид прощается с ребятами и относит свою недавно живую и прекрасную спутницу в замок, передает ее «в руки» восторженного профессора Флитвика, который сразу начинает фантазировать, применяя к ели разные заклинания.
~~* * *~~
— Здравствуй, Фоукс! Как поживаешь? Видно, что-то задумал твой хозяин, раз такое дело… — он садится в огромное, но для него – в самый раз, кресло, откидывается на спинку и глядит на феникса. Дамблдор отдал ему птицу на время, директору срочно понадобилось собрать слезы Фоукса. Живительные слезы. Значит, впереди у них нелегкое время, а может, и ужасная битва, которую Дамблдор предвидит, раз запасается таким спасительным средством, как слезы феникса. Фоукс – умная птица, не так-то просто его заставить что-то делать. А Хагрид легко находит общий язык со всеми живыми существами, он, наверное, один в этом замке старается жить в гармонии с природой. Хотя для него это не является подвигом, или он просто мыслит иначе… Поппи Помфри недавно заглянула к нему с пустыми склянками из небьющегося, защищенного магией стекла, специально чтобы собрать в них слезы феникса.
— Ну, давай, друг? — он по-доброму, даже по-родному смотрит на мирно сидящую на жердочке золотую птицу. Но Фоукс не заплачет, он это чувствует…
— И чего же ты хочешь? Чтобы я с тобой заплакал? Нет уж, друг! Мужчины не плачут! — он убирает от птицы пустую склянку. Зачем его неволить? Это будут не спасительные слезы, а выжатые силой… ненастоящие.
Робкий стук в дверь. Он глядит на часы. Как вовремя девочка пришла.
— Входи, Гермиона. Не заперто! — радостно, громко и низко, почти басом произносит он.
Девочка отряхивает мантию и заходит в хижину:
— Хагрид! Привет, не опоздала? Ой, Фоукс! — ее глаза искрятся радостью.
— Да… садись поудобнее.
Она достает из сумки пергамент, перо и чернильницу и выжидающе смотрит на него.
— Э-э… Гермиона, это дело личное. Обещай, что никто не узнает! — черные маленькие глаза строго смотрят на девочку, заставляя ее чувствовать себя неловко и смущенно.
— Конечно, никто! — она гордо вскидывает подбородок и берется за перо.
— Рон говорил, что ты знаешь французский… да? — он с надеждой смотрит на нее. Гермионе становится понятной причина ее визита в хижину.
— Да, я свободно говорю на нем. Мы с семьей пару лет назад были в Париже. У меня там родственники! — оживленно пускается в разговор девочка.
— Я хочу, чтобы ты написала одному человеку письмо с поздравлением, сможешь? — он опять боится, что она откажет, но делает вид, будто это совсем не важно. И дело терпит… не горит.
— Смогу! Не сомневайся! А ком… — Гермиона не успевает договорить, как он бесцеремонно ее перебивает:
— Просто я и французского-то не знаю… Да и пишу неграмотно… И почерк у меня корявый, что уж говорить о…
— Не волнуйся. Ты диктуй, а я запишу! — она мило улыбается и окунает перо в чернильницу.
— Ну... э-э… Хорошо, пиши! «Дорогая…» Нет, лучше «уважаемая мадам Максим…» — на этих словах он запинается и смущенно отводит взгляд от ухмыляющейся Гермионы. — « Я Вам обещал, что напишу письмо по-французски. Вот и пишу…» Нет, Гермиона, последнее вычеркни, не пойдет! — он разгорячено ударяет широкой ладонью по столу.
— Хорошо, вычеркнула…
— Э-э… Гм… Запиши вот это… «Рождество - оно и в Африке Рождество. Верите ли Вы в чудеса? Глупо спрашивать это у волшебницы… Я вот верю… Сейчас Вы улыбаетесь или хмуритесь, думая “что за старый балбес!” А я вот верю и всё. Знаю вот, что когда-нибудь найду свою семью… То есть таких, как Вы и я… чтобы у них тоже сердце было там же, где у нас. Однажды мне сказал один чудак, что великаны не плачут. А мужчины и подавно… А я вот плачу. Часто: и от радости, и от грусти… А, по-моему, всякий, у кого есть сердце, когда-нибудь да плачет! А про спасительные слезы Вы слышали? Сейчас передо мной на жердочке сидит феникс, чудесная птица, она может дать Вам шанс чуть ли не второго рождения, ее слезы могут спасти находящегося на грани жизни и смерти. Только мертвецу не помогут… Слезами мертвого не подымешь… И Вы, такая утонченная, изящная, наверное, не оцените этого подарка… Но я подарю Вам слезы феникса, а вместе с ними и свою веру в чудеса… Согласны? Мы будем вместе верить, что таких как мы много, и мы их когда-нибудь найдем… Это будет наша семья. И тогда на Рождество я не пойду в Запретный лес рубить елку для Большого зала замка. Тогда я, как и все детишки, на каникулы поеду домой, к семье… Чем не мечта? А пока мой дом здесь, рядом с профессором Дамблдором, моими друзьями, зверьками…У них у каждого есть дом, а у меня есть они, и есть Вы…
С Рождеством, мадам Максим… Верьте в чудеса… »
Девочка не спеша выводит мелким каллиграфическим почерком последние завитки и поднимает к Хагриду глаза, наполненные слезами радости и грусти, слезами, похожими на зелье, сваренное из всех человеческих чувств и переживаний.
— А я и не знала, Хагрид… Извини, я и не думала, что ты так… — от волнения, комом подступившего к горлу, она с трудом выговаривает слова.
— Что? Не надо, Гермиона! Это просто Рождественская открытка. И ты… чё это ты перемудрила немного с письмом… как-то слишком деликатно вышло, красиво, что ли… не по-мужски! Подправь-ка! Давай, давай… Кляксу в конце, или не знаю… дай-ка я пергамент попачкаю немного. Она ж не поверит, что это я писал! — он суетится возле девочки и пергамента.
— Она обязательно поверит, Хагрид! Это только ты мог так написать... Только ты... — Гермиона кладет на стол свиток, собирает сумку и уходит, не прощаясь, по-английски.
Он неторопливо приближается к столу и берет пергамент в руки, читает его, тоже не торопясь... И снова слезы наворачиваются на его глаза-жучки и капают на написанные строки, немного размывая буквы, аккуратно выведенные рукой Гермионы.
— Вот теперь она точно поверит! — с дрожащей улыбкой Хагрид упаковывает пергамент в конверт, сейчас он улыбается уходящему дню, уходящему солнцу… в лилово-небесных переливах.
~конец~
