Глава 1В тепле раскинувшись, дремала Верность – крылья за спиной.
Отвага близорукая сквозь сон улыбалась.
Глупый Мечтатель спорил с Луной,
Мирно в подушку сопело Предательство…
У каждого под сердцем есть один счастливый час.
У каждого в душе надежно заперт свой скелет.
Каждому можно двигаться в Свет,
Но не тому, кто пропах безнадежностью.
Но юность не знает слов «прощай!»,
Она – и дорога, и причал!
…О, я знаю так много разных тайн,
Кроме той, о которой ты умолчал.
(с) Лариса Бочарова
Они сидят на веранде, на некрашеных деревянных перилах, сидят, болтают ногами и пьют чай. Куда-то за лес уходит солнце, оставляя лёгкие кремовые лепестки на острых ветках.
Девочке завтра замуж. Мальчику – пять ночей до полнолуния.
Пузатые керамические кружки согревают ладони, - чуть тёплые, привкус октября на губах.
Всполохи золотистой карамели в глазах мальчика, нити тёмно-рыжего мёда в кудряшках девочки.
- Вот скажи, Лунатик: кончится война…
- Кончится?
- Кончится.
- Уйду жить в лес. Построю избушку, сяду перед камином и буду писать роман.
Девочка жмурится на заходящее солнце; глазища - прозрачно-зелёный крыжовник. Она мальчика знает восемь лет, с него станется в лес уйти.
- Про что роман?
- Про короля Артура, - улыбается застенчиво, умничка-волчонок, прохожий из семнадцатого века.
- Чур, я первая читаю! – драные джинсы, клетчатая рубашка – первая ученица в классе, инквизитор от справедливости.
- Конечно, ты. Хочешь шоколадку?.. Вот скажи, Лили: кончится война…
-Разумеется, кончится. Я целителем быть хочу, Лунатик. Хочу такое зелье придумать, чтобы совсем тебя вылечить.
- Фантазёрка ты…
Девочка, упрямая, встряхивает гривой – медовые отблески.
- Вот Северус ведь придумал!
- Достойный предмет для подражания, - фыркает.
- Зря ты так. Ты волчонком раз в месяц бываешь, он на всю жизнь волчонок. Жаль его.
- Жаль, - соглашается почти шёпотом.
- Ну вот, - нарочито громко хрустит сахаром девочка, - он придумал, и я придумаю! Веришь?
- Верю. Ты такая, ты придумаешь.
Улыбаются оба, ловят в ресницы последние тонкие лучики.
- А помнишь, Лунатик, как я твою постель оккупировала? Ты на полу спал, а мне было стыдно.
- Помню, тебя в твою комнату ещё слизеринцы не пускали. Ничего, на полу было очень даже удобно. Лучше вот, помнишь, как Бродяга в первый раз влюбился?
- Ох, смех какой! Такой трогательный был, просто чудо! Сейчас ему напомнить – со стыда сгорит. Дон-Жуан деревенского пошиба! А Джеймс, Джеймс-то ещё несноснее был…
- Ведь ты его не любишь.
- Он… ты ведь его знаешь – глупостей наделает, ввяжется куда не надо, потом самому будет больно. Ему без меня нельзя.
Мальчик и девочка молчат; в саду цветёт вишня – бело-розовый туман в сумерках. Кружки давно пусты, чай в глиняном чайнике остыл.
- Это ничего, Лунатик, это ничего. Война кончится, ты напишешь книгу, Джеймс станет чемпионом мира по квиддичу, Сириус женится, я выучусь на целителя. Мы все будем счастливы! Веришь?
- Верю.
Последний лучик солнца, скользнув золотом в глазах мальчика, исчезает где-то над крышей. Тихо осыпается вишнёвый цвет, застилая дорожки сада белыми лепестками.
Девочке завтра замуж. Мальчику – пять ночей до полнолуния. Они сидят на веранде и не знают, что счастливыми им не быть.
***
Лунные ночи, призрачный день –
Не основание для одиночества.
Последней весны последний тайм,
Звук запретных шагов невесом и тих.
О, я помню так много разных тайн,
Кроме тех, что делились на двоих.
(с) Лариса Бочарова
Мне достался вечный волчонок, мальчик-волшебник из старой сказки, рассеянный рыцарь, виновато улыбающийся драконам.
Дождь идёт который день, в твоём доме пахнет мокрым деревом и октябрём. Каждый вечер я прихожу к тебе с красным зонтом в озябших руках; непременно роняю вешалку в коридоре, и ты печально констатируешь моё появление, прислоняясь к дверному косяку. Поднимаешь многострадальную вешалку, которую год уже грозишься распилить на дрова, и отправляешь меня в комнату, где в глиняном чайнике дымится земляничный чай. Мы сидим на старой полосатой тахте, укутанные в плед с кисточками, мы молчим обо всём, мы молчим ни о чём.
Кареглазый мой, в русых твоих волосах всё больше серебристых прядок, и вертикальная складка, пересекающая лоб, кажется, стала немного глубже.
Тихое счастье моё, больное, усталое, ты остался последним, последним из четверых, последним из золотой гвардии. Ты думаешь, я не замечаю, но каждый раз я замираю от безнадёжности, плещущейся на донышке твоих глаз. Я понимаю, веришь, я понимаю тебя до последней твоей чёрточки, родной мой Лунатик. Я знаю, что ты винишь себя за то, что ты жив, а они – нет; ты думаешь, что дружба с тобой приносит одно несчастье, считаешь себя прокажённым. Ты смирился с моим присутствием в твоей жизни, но боишься за меня, как боялся за всех, и даже, наверное, больше. Ты хочешь, чтобы я ушла, но ещё больше хочешь, чтобы я осталась, ты смотришь в дождь, и дождь отражается в твоих зрачках.
Волчонок мой вечный, как мне больно тебя любить, как мне хотелось бы, чтобы сбылась, наконец, твоя несбывшаяся жизнь. Лунатик, я могла бы взять на себя твою боль, только ты ведь не позволишь этого, чёртов ты рыцарь!..
Счастье моё, ведь война кончилась, ведь мы должны быть счастливы. Так всегда бывает! Боже, почему снова плачу я, уткнувшись в твоё плечо, а ты бормочешь глупости, успокаивая меня? Почему ты молчишь, когда у тебя разрывается сердце?
Ты называешь меня своим светом, своей весной, а сам уходишь всё дальше в дождливый октябрь. Ты сказал как-то, что в семнадцать лет мечтал писать книги и ждал только, пока закончится война. Война кончилась, а ты рвёшь школьные письма и читаешь только стихи никому неизвестных магглов, в которых я ничего не понимаю. Ты улыбаешься мне и мечтаешь, что я буду счастлива, но, дьявол побери, я сильно подозреваю, что ты думаешь, что счастье своё я найду только с кем-то другим!
Каждый месяц в твой дом аппарирует оправданный (в который раз!) Снейп, ставит на стол зелье, выговаривает положенную долю колкостей и исчезает снова. Ах, с какой бы радостью я убила бы этого предателя! Но ты, рыцарь мой последний, почему-то не считаешь его виновным, и я вижу, что именно это раздражает Снейпа больше всего. Он тоже постарел, и вы с ним боитесь друг друга, как боитесь прошлого. Чёртов зельевар, куда он годится, если не может придумать лекарства от искалеченной судьбы?
«Забудь, забудь, забудь» - я шепчу эти слова, как заклинание, вечерами напролёт, я целую тебя в висок, и ты закрываешь глаза. Ты забываешь всё – всего на пару минут, и я храню эти минуты, как драгоценные камешки. Мне кажется в это время, что я смогу всё исправить, что время – лечит, но потом, на следующий день, я прихожу к тебе с красным зонтом, вдыхаю запах октября и понимаю, что время только постепенно изматывает тебя, строит в твоей душе замки с призраками. Я понимаю, что эта война была нужна тебе, как стержень, как цель жизни.
Знаешь, я ведь видела, как долго ты смотрел на сына Гарри и Джинни; внешность – отца, глаза – матери, светло-карие. Я ведь помню, как долго ты тогда молчал… Как же я боюсь этой бездны – между тобой и целым миром!
Редкие совы, прилетающие от молодых победителей, неизменно приносят тебе шоколад, и он лежит, нетронутый, на столе, в полках, на шкафу. У тебя дома килограммы шоколада, и это, знаешь, страшно.
Счастье моё тихое, изломанное, брови вразлёт да шрамы на груди, ты усмехаешься, когда тебя снова приглашают преподавать в Хогвартсе – «оборотней будем изучать на примере меня?». Тебя пугают старые парты в знакомом кабинете, запах мела и сирени, матчи по квиддичу и извечная борьба за баллы; ты знаешь, что будешь слоняться по коридорам, как семикурсник. Но – один. Всегда один.
Ты остался последним, Лунатик, и я боюсь, что, однажды вступив в твой дом, я не найду тебя, потому что в Министерстве всё ещё стоит Арка…
Мне достался вечный волчонок, мальчик-волшебник из старой сказки, рассеянный рыцарь, виновато улыбающийся драконам. И я не знаю, не могу придумать, как заставить этого волчонка жить.
