Глава 1Название: Шаг
Автор: tirmeilin
Бета: Robinson_Dakworth
Рейтинг: G
Главный герой: Рeмус Люпин
Жанр: драма, angst
Саммари: "Я часто вспоминаю их, моих друзей, этих бледных призраков из прошлого, друзей, которых я потерял навсегда. Навсегда. И вместе с ними потерял и самого себя. Тоже навсегда. Какое короткое и страшное слово".
Дисклеймер: все герои – Дж. К. Роулинг
ШАГ
Когда сидишь ночью у открытого окна при свете двух догорающих свечей и пьешь чай, ставший уже безвкусным от бесконечных заварок, ночная свежая тяжесть влажной ладонью ложится на твое сердце и дышится все тяжелее.
Ночью мир становится необычайно страстным, новым, неожиданным, лишенным бескомпромиссности прямых линий дня. Признаться, я больше люблю ночь, когда глаза не гнетет свет, когда все краски смешиваются на палитре темноты и отчетливыми остаются только все оттенки синего, черный, темно-зеленый. И, разумеется, молочно-белый. Молочно-белый свет звезд и луны. Луны, луны…
Я люблю и одновременно ненавижу ее холодное презрительное свечение, ее лукавое подрагивание в сети черных облаков, ее насмешливость и жестокость.
Завтра будет полнолуние. Потому я и не могу заснуть этой ночью, в бессилии избивая горячую подушку и кусая губы в кровь. В такие дни, ночи соленый, железный привкус крови во рту сводит меня с ума, и я встаю, чтобы заварить себе чаю, чтобы охладить голову, подавить жгущее изнутри желание.
И я пью дешевый чай и чувствую, как волна за волной с меня сходит предполнолунное возбуждение.
Почему-то в эти дни, в эти ночи невольно вспоминается все пережитое. Не самые важные события моей вялой жизни, но именно мелочи: мамины руки, вытирающие мне разбитый в кровь нос; жук, ползущий по высохшему желтому листу; следы от моих пальцев на оконном стекле; огромный букет каких-то красно-желтых цветов, которые наколдовал маме отец; прохладные простыни Хогвартса… стегающая боль от бьющей по бокам травы, разноцветные запахи людей… Впрочем, последнее - лишь неотчетливые ощущения.
А еще часто вспоминаются Сириус и Джеймс, напевающие, обнявшись, какую-то глупую песенку…
Я часто вспоминаю их, моих друзей, этих бледных призраков из прошлого, друзей, которых я потерял навсегда. Навсегда. И вместе с ними потерял и самого себя. Тоже навсегда. Какое короткое и страшное слово.
Впрочем… Хватит. Надо поспать: завтра у меня тяжелый день и еще более тяжелая ночь.
Я закрываю окно и остаюсь наедине со сгущающейся духотой тесной комнаты.
* * *
Пробуждение после полнолуния всегда очень болезненно. Ноет все тело, как будто за ночь меня разобрали на кости и мускулы, отделив кожу, а потом, к утру, суетливо и небрежно соединили вновь.
В горле очень сухо. Необходимо попить. Но я прекрасно знаю, что даже вода сейчас причинит мне нестерпимое мучение. Кажется, с годами я становлюсь все менее и менее чувствителен к этой боли. Тем более, она ничто по сравнению с тем, что испытываешь, теряя любимых людей. Я бы многое отдал, чтобы эта полнолунная, раздирающая тело на части боль вытеснила сосущую, всепожирающую пустоту где-то в районе сердца.
* * *
Сегодня собрание Ордена. Я выхожу из камина, отряхивая сажу и пыль со своей потрепанной жизнью мантии. Приветливые лица Молли и и Артура Уизли, грубовато – радушное рукопожатие Аластора, холодный камень приветствия Северуса, затравленный кивок Тонкс… Бедная девочка.
Не знаю, что она, эта жизнерадостная девочка, нашла во мне: старом, уставшем, потерявшем веру в жизнь оборотне?.. Никогда не забуду, как она призналась мне в любви: срывающимся от волнения голосом, с наивной требовательностью капризного ребенка. Люблю. И все тут. И удивленный непонимающий взгляд. Она не понимает и вряд ли поймет когда-нибудь, что я не смогу полюбить ее. Возможно, за ее же любовь к жизни. По сравнению с ней я мертвец. Но она этого не понимает.
Мне очень больно от того, что она сейчас стала такой… плаксивой, пасмурной. Да, это моя вина. Я виноват в том, что ее милое личико осунулось, волосы приобрели скучный серый цвет, а голос стал таким ровным и глухим. Я знаю. И меня это печалит и… раздражает. Очень. Она считает, что главная причина моего отказа состоит в том, что я оборотень. Нет… Нет. Это тоже, конечно, проблема, вряд ли я решусь связать свою жизнь с кем бы то ни было... Причина. Но не самая главная. Просто в моей жизни было столько потерь, столько боли, сколько, я надеюсь, у нее никогда не будет. Я мог бы стать ее другом. Если бы она захотела, если бы она смогла понять меня. Но это невозможно. Когда ушел Сириус, когда порвалась последняя нить, связывающая меня с миром моего детства, Римуса Люпина не стало. Остался лишь его призрак, скучный, высушенный, надломленный. Вскоре после его смерти ко мне пришла Тонкс. Недавно выписавшаяся из Больницы Св. Мунго, бледная, осунувшаяся… Жалкая? Нет, все такая же решительная. Впрочем, нет, она не пришла. Она ворвалась. Она всегда врывается. Даже такая. Бесцеремонно врывается в жизнь другого человека, проходя сквозь закрытые двери души, ломает их. С твердым чувством, с убежденностью в том, что она творит добро. Вот так же она ворвалась ко мне в тот день. И я рад был ее видеть. На самом деле рад. Я был ей благодарен. Она плакала, утешая меня, говорила какую-то сентиментальную чушь. Она хотела помочь. Потому и призналась мне в любви. Я понимал, что это неизбежно, что когда-нибудь это произойдет. Но как же я не хотел ее признания! Особенно тогда… Когда я только несколько дней назад потерял Сириуса. Маленькая Нимфадора, ты никогда не повзрослеешь! Да и не нужно. Оставайся всегда ребенком, я не буду помогать тебе превращаться в собственную тень.
* * *
Собрание как всегда закончилось поздно. Ну и прекрасно. Меньше времени останется на пустоту бодрствования. Можно лечь спать, забыться под надежной охраной теплого пледа, накинутого на тощее одеяло…
Я просыпаюсь от осторожного стука в дверь. На пороге, переминаясь с ноги на ногу, стоит Тонкс. Печальные, по обыкновению, глаза взволнованно и упрямо смотрят на меня, рот чуть подрагивает.
- Привет, Римус. Я что, разбудила тебя?
Пытается быть непринужденной, но я прекрасно вижу, каких трудов ей стоит каждое слово. Бедная девочка.
- Да, я заснул. А который час?
Стараюсь сказать это как можно более беззаботно. Не получается.
- Десять. Что-то ты рановато, - короткий взгляд на меня. – Прости.
- Ничего, все в порядке. Просто вчера было полнолуние…
- Да, я знаю… Извини.
- Конечно, - разумеется она знает, что вчера было полнолуние. – Что-то случилось?
Странно, но я уже знаю наперед, что будет дальше. Виной ли тому мое звериное чутье? Или предсказуемость влюбленной женщины?
- Нет.
Быстрое «нет», слишком быстрое.
- Да.
Глухое «да», через подавленный вздох.
- Зачем ты убиваешь себя, Рем?
Я морщусь. Не люблю, когда меня так называют.
- Зачем ты хоронишь себя? Ты еще молод…
Непроизвольно делаю нетерпеливый жест рукой.
- Нимфадора, мы уже говорили об этом. Кажется, с тех пор мало что изменилось.
- Потому что ты сам не хочешь, чтобы что-то менялось.
Браво! Оживай, Тонкс, оживай! Посмотри, кто я! Пойми это и живи... И оставь меня.
Я молчу. Молчу и жду. Жду, что она наконец-то вспылит. Но она только как-то по-детски всхлипывает.
Нет. Только не слезы. Довольно слез. В моей жизни довольно. Однако того, что происходит дальше, я совершенно не ожидаю. Она порывисто обнимает меня и целует. У нее горячие и твердые губы, и это приятно. Но, Мерлин, к чему это? Для чего она это делает? Секс уже давно перестал играть в моей жизни какую бы то ни было роль.
- Тонкс, нет, - я разжимаю ее руки, обвившиеся вокруг моей шеи, и внимательно смотрю в ее встревоженные глаза, - нет, не надо.
- Ты меня даже не хочешь?
Вопрос, заданный тоном обиженного ребенка.
- Не в этом дело, Тонкс.
А правда, хочу ли я ее? Я спрашиваю это скорее у своего тела, чем у себя самого. Ну вот. Я уже начал отделять себя от собственного тела. Да… Да. Тело отвечает утвердительно. Но какой от этого прок?
- Не в этом дело, Тонкс. Просто… я себя не очень хорошо чувствую…
- Не ври, Рем, у тебя это плохо получается.
Она огорченно качает головой. Затем целует меня еще раз. Я чувствую, как по ее щеке скользит слеза. Затем она уходит. Слегка шатающейся походкой. Я не буду ее останавливать.
- Не ври, Рем…
Нет, я не вру. Я действительно плохо себя чувствую. А остальное она и сама поймет, если захочет.
Чувствую, как во мне начинает вскипать досада. С чего эта девочка взяла, что любит меня? Для того, чтобы действительно полюбить, нужно сперва испытать настоящее страдание. Только после этого ты поймешь, что такое любовь. Я же лишь ее каприз. То, что она хочет получить, но не может.
Все, я уже не смогу сегодня заснуть.
* * *
Еще одна бессонная ночь. Сигареты – непозволительная роскошь. Мне нельзя курить. Волку нельзя. Да дементор с ним. Я сижу у открытого окна и курю. Сегодня небо затянуто тучами. Кажется, собирается дождь. Это хорошо, я буду ему рад. У меня кружится голова от табака и духоты этой ночи.
Пусть будет дождь, пусть будет свежесть.
* * *
- Привет, Гарри. Входи.
Подросток с черными непослушными волосами. Джеймс, Лили и Сириус, соединившиеся для меня в этом человеке, который стоит сейчас передо мной, пытливо заглядывая мне в глаза.
- Профессор…
Он так и не перестал звать меня профессором…
- Я давно уже не профессор, Гарри, зови меня просто Римусом. Кажется, я уже говорил тебе это.
- Да, конечно, про... Римус.
Да, ему сложно, но он будет стараться. Хороший мальчик. Маленький Джеймс, каким он и был для Сириуса.
- Я пришел поговорить с вами о…
О Сириусе. Я видел, что он давно уже хотел это сделать. Наконец, решился. Переступил через один порог своей боли.
- Я пришел поговорить с вами о Сириусе… и о родителях.
Я не могу удержать вздоха. Да, Гарри, мне тоже это очень больно.
- Разумеется, Гарри. Что ты хочешь, чтоб я тебе рассказал?
Мне только кажется, или он и правда уже на грани? Нет, не кажется. Бедный мальчик. Ему выпало слишком много утрат. Слишком много утрат за эту хрупкую, еще совсем зеленую жизнь. Я торопливо оборачиваюсь и иду ставить чайник, чтобы он мог за это время совладать с собой. Иначе потом ему будет очень стыдно за свою слабость. Юность не прощает слабости. Ни другим, ни себе. С возрастом же понятия стыда размывается, замещается чем-то иным…
* * *
Сириус был для меня той дорожкой в прошлое, в детство, в мир чистоты и беззаботного счастья, без которой не возможен ни один человек. Я проклинал себя за то, что поверил в его виновность. Но теперь я не знаю, что горше: потерять лучшего друга, затем обрести его вновь и вновь потерять, но уже навсегда, или потерять раз и навсегда. Я запутался, Сириус, я запутался…
Джеймс жив в моей памяти до сих пор. Взъерошенный Джеймс, непоседливый, веселый… Он остался там. Там, куда нет возврата. Как и Лили. Смешливая, часто сосредоточенная, иногда строгая… Питер… Питер же для меня умер. Я вычеркнул его из своего прошлого. Решительно. Но Сириус… Сириусу принадлежит вся моя нынешняя жизнь. Точнее, последние несколько лет моей жизни. И, конечно же, те двенадцать лет, что он провел в Азкабане. Но он был. И любить его я не переставал. О Мерлин, все эти двенадцать лет я и ненавидел его и презирал, не переставая в глубине души любить и жалеть. И оттого в бесконечно раз больнее было потерять его сейчас. Сириус, Сириус…
Совершено неожиданное воспоминание, точнее, его обрывок: теплый, влажный нос Мягколапа, тычущийся мне в лицо… в морду… да, я еще волк. Сириус жалобно поскуливает, я пытаюсь что-то рыкнуть, но не хватает сил…
* * *
Уже давно стемнело. А мы с Гарри все сидим за остывшим чаем, и я рассказываю ему о Мародерах. Мальчик внимательно слушает и часто смеется. Как же он похож на Джеймса!
Иногда я теряю чувство реальности и оказываюсь в своем разноцветном прошлом. Мне пятнадцать или шестнадцать лет, я весело и беззаботно хохочу над очередной шуткой Сириуса, хохочу до слез… Ах, нет… Черно-белые стены комнаты, расплывчатые зеленые глаза Лили на смеющемся лице Джеймса… ах нет… это я плачу… Прости меня, Гарри…
- Профессор!.. Римус! С вами все в порядке?
- Да, Гарри, да… К старости становлюсь сентиментальным. Прости меня, пожалуйста.
Черт, как неудобно. Я вижу, что он хочет сказать что-то еще, но внезапно раздумывает.
- Гарри, если ты не против, давай продолжим нашу беседу в следующий раз. А сейчас мне нужно отдохнуть: я очень устал.
Надеюсь, он поймет. В зеленых глазах замешательство. Ему неудобно оттого, что он увидел мои слезы.
- Все в порядке, Гарри. Правда.
Я улыбаюсь и встаю из-за стола.
* * *
Странно, что за свою жизнь я так и не начал пить. Наверное, мой организм оборотня всячески противостоит алкоголю. Хотя, помню, в молодости я с удовольствием пил с Джеймсом, Питером и Сириусом. Алкоголь всегда добывал для нас Сириус. В тайне от матушки он таскал из своих домашних погребов отличнейшее вино, которое мы, неблагодарные мальчишки, хлебали, как воду.
Интересно, если бы я пил, мне было бы легче? Не думаю.
Сириус в последнее время много пил. Много пил и плохо спал. Бедняга. Когда я останавливался на Площади Гриммо, он приходил ко мне по ночам и мы вместе распивали очередную бутылку вина, которое он уже не воровал, а брал из погреба на правах хозяина. Нет, он не стал походить на прежнего Сириуса: те же азкабанские бледность, худоба, лихорадочный взгляд, в котором иногда отчетливо просматривались безнадежность, страх и тоска. Он приходил, и мы часами сидели вдвоем на полу, прислонившись спинами к кровати (старая хогвартская привычка) и молчали.
Просто молчали. Потягивали сладкое вино и молчали, почти физически ощущая обоюдную вину друг перед другом за все эти годы. Молчали, стыдясь самих себя. Не знаю, смог ли бы Сириус стать прежним. Слишком тяжка печать времени. Тяжка и непривередлива в своих предпочтениях.
* * *
- А ты уже совсем седой, Лунатик, - лающий смех Сириуса.
- Да, Сириус, седой и старый…
От него пахло перегаром.
- Как вырос Гарри! Я помню его еще годовалым карапузом. Таким пухленьким…
- Сириус! – я умоляюще смотрю на него, потому что прекрасно знаю, что он скажет дальше: он отомстит Петтигрю, а когда все закончится, заберет Гарри и они будут жить вместе, где-нибудь подальше от цивилизации… ах да, я тоже буду жить с ними. – Может, еще и Гарри станет анимагом?
- А что, Римус, прекрасная идея! - Сириус в порыве чувств хлопает себя по тощему колену.
- Тогда уже и Рон с Гермионой! Для полной идиллии! – я фыркаю, а Сириус заливисто смеется.
Я так люблю твой счастливый смех, Сириус.
* * *
Гарри сжимает в руках чашку так, что, кажется, она сейчас треснет.
- Гарри, Гарри… У меня не так много чашек.
Я осторожно отнимаю ее у мальчика и наливаю еще чаю.
- Значит, он хотел, чтобы мы все жили вместе?
Гарри говорит это почти срывающимся голосом, и я торопливо подвигаю к нему чашку с горячим напитком.
- Не совсем.
Стараюсь улыбнуться, но, кажется, улыбка получается какой-то кривой.
- Он хотел поселиться поближе к Норе, чтобы вы с Роном чаще виделись. И чтобы Гермиона приезжала к нам в гости. Или к Уизли.
- Ну да… Миссис Уизли была бы просто счастлива заполучить в соседи Сириуса!..
Мы вместе смеемся.
* * *
Мне часто снится эта проклятая Арка. Торжествующий вопль Беллатрикс, отчаянный крик Гарри, изумленное лицо Сириуса. Или снится, что я сам стою в раздумьи перед Завесой, от которой меня отделяет лишь один шаг. Я хочу, отчаянно хочу его сделать, но что-то как будто держит меня. Я оглядываюсь по сторонам, но ничего не вижу…
* * *
Легкое дуновение. Это не ветер, нет, это что-то очень … древнее?.. Древний ветер? Нет. Ветер подземелья, пропитанный запахом земли, камня, теплый пугающий ветер. Он пахнет чем-то древним. Он дует мне в лицо. Все сильнее. И я чувствую колыхание Завесы. Сделай шаг, Римус Люпин, сделай всего один только шаг, и ты увидишь всех тех, кого потерял много лет назад или совсем недавно. В голове легко и празднично. Ведь правда, чего мне еще ждать от жизни? Я старею. Мне еще нет сорока, но для оборотня это уже старость. Со мной нет моих любимых друзей, у меня нет любви, нет желания жить. Сражаться? Я устал. Я всю жизнь веду сражение с самим собой. Что даст моя жизнь? Ничего. У меня нет ничего. Только луна, чашка дешевого чая и обрывки воспоминаний. Если бы я мог выбирать, я бы предпочел навсегда остаться волком во время первого же полнолуния. Волкам ведь не известно, что такое память, ты прекрасно это знаешь, да, Римус? Да. Я бы прибился к какой-нибудь стае или бродил бы один в Запретном лесу. И не вспоминал. Иногда, наверное, мне снились бы сны из моей человеческой жизни, но со временем и они бы стерлись и сознание полностью уступило бы место рефлексам.
В этом мое проклятие. Я не волк. И не человек. И не чье-нибудь воспоминание. Но если я сделаю один этот шаг, я определюсь. Больше не полумертвец, я умру окончательно. А еще со мной останется мое тело. Интересно, там я тоже буду превращаться раз в месяц в волка? Или там нет времени? И нет луны?
Один шаг, маленький шаг. Там тебя ждут те, кто поймет тебя. Ты слышишь их голоса, все отчетливей и отчетливей. Римус, Римус!.. Сделай этот шаг… Римус, Римус!.. Римус!..
- Римус!!!
Гарри. Он отчаянно кричит, изо всех сил тормоша меня. Я смотрю на его расплывчатое лицо, и он пугается еще больше.
- Римус! О Мерлин! Вы в порядке?! Вы слышите меня?!
Ах вот отчего этот ужас. Просто… просто я сейчас едва не умер. И теперь смотрю на него, ничего не понимая, вырванный им из… из-за… я глубоко вздыхаю.
Не знаю почему, но я чувствую твердую уверенность в том, что должен был сейчас умереть. Что это был не просто сон. И Гарри помешал мне.
- Все… в порядке… Гарри… Мне просто… снился плохой сон…
Я замечаю, что мой голос очень слаб.
- Нет! Нет, не в порядке! Вы.. зачем вы это сделали?!
Судя по голосу. Мальчик чуть не плачет. Я не вижу его. Я вообще практически ничего не вижу.
- Что я сделал?
- Вы выпили слишком много снотворного зелья, профессор!
Зачем?!
До меня начинает медленно доходить смысл его слов. Я действительно пил сегодня ночью снотворное зелье. Неужели я выпил так много? Но тогда бы я просто не проснулся… Или я все же выпил не достаточно много для того, чтобы уснуть навсегда?
Зрение постепенно возвращается ко мне, перед глазами все плывет, я чувствую тяжелую дурноту в голове, которая медленно спускается вниз к желудку, а затем резко возвращается обратно, вызывая головокружение и тошноту. Да… наверное, я действительно слишком много выпил зелья вчера. Или же это была неудачная попытка самоубийства? Но тогда почему я не помню этого? Такие провалы в памяти случаются у меня в ночь полнолуния. Сейчас еще далеко до него. Не понимаю…
Я пытаюсь поднять голову, но лишь в бессилии падаю на подушку.
- Вот.
Гарри подносит к моему рту чашку с какой-то жидкостью. Чай.
- Почему чай?
- Пейте. Должно стать легче.
Он настойчиво давит мне горячим фарфором на губы. Я пью мелкими глотками крепкий-крепкий и очень сладкий чай. Интересно, где он нашел у меня сахар?
- Пейте еще. Еще.
Я делаю еще несколько глотков. Лицо мальчика перекошено.
- Гарри, хватит… я скоро буду в порядке… Зелья не было много… Иначе бы я не проснулся.
* * *
- Зачем вы это сделали?
Сдавленным голосом повторяет свой вопрос Гарри, когда я выхожу из ванной. Мне уже намного лучше. Холодная вода окончательно вернула меня к жизни.
- Я не делал этого, Гарри… Я действительно не знаю, как это получилось.
Я вижу, что он мне не верит. Но я и сам не имею представления, как объяснить это.
- А который сейчас час? Почему ты так поздно? Уже светает…
Гарри удивленно смотрит на меня, затем качает головой.
- Сейчас семь часов вечера, про… Римус. Я пришел к вам в пять, где-то c полчаса будил вас…
Значит я со вчерашнего вечера не просыпался… так…
- Я будил вас, а вы все не вставали, и я подумал, что вы…
Он не может это произнести. Бедный мальчик. И вновь недоверчивый взгляд.
- Потом вы начали что-то бормотать… «шаг», кажется…
Арка… Один шаг… Так вот как исполняются желания…
- Что вам снилось, профессор? Простите… Римус?
- Не помню, Гарри. Какая-то ерунда…
- Я… так испугался… Римус…
* * *
Мы сидим на полу, спинами прислонившись к кровати. Я рассказываю Гарри о своей молодости: о Джеймсе, Лили, Сириусе, Снейпе, Дамблдоре… Я говорю и говорю, понимая, что мне сейчас нельзя молчать. Иначе я засну. А вот этого делать сейчас никак нельзя. Хотя бы ради Гарри, в чьих глазах сегодня было так много заботы и тревоги. Бедный мальчик.
Дыхание Гарри становится все более ровным, и я вдруг обнаруживаю, что он спит, уронив голову на грудь. Я осторожно поднимаюсь и беру его на руки. Хорошо, что я умею двигаться бесшумно и легко. Я очень боюсь разбудить его. Гарри почти невесомый и такой хрупкий. Я бережно кладу мальчика на свою кровать, аккуратно снимаю с него очки. Взъерошенные волосы, полураскрытый рот, чуть подрагивающие веки. Маленький Джеймс. Меня вдруг пронзает мысль, что он мог бы быть моим сыном, засыпать у меня на руках, звать меня своим отцом. Навряд ли у меня самого будут когда-либо дети. Я осторожно убираю непослушные волосы с его лица и целую этого ребенка в лоб. Шрам. Бедный маленький мальчик. Нас с тобой очень сильно роднит предвзятое отношение судьбы, Гарри. Да, ты мог бы быть моим сыном. И я тебя не оставлю. Потому что теперь именно ты та ниточка, что связывает меня со всем миром. С моим прошлым…
Гарри что-то бормочет во сне и поворачивается на бок. Я осторожно снимаю с него ботинки и укрываю пледом. Закрываю окно и завариваю себе еще чаю.
конец
Моя авторская темка: http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?showtopic=11261&st=0&#entry559153
