* * *Шестилетний Драко изо всех сил старался не зевнуть. Казалось, лицо превращается в маску от долгой неподвижности; на губах застыла напряженная улыбка. Ноги отяжелели, парадная мантия давила на плечи, спина ныла. Драко слабо пошевелил правой рукой под складками плаща; пальцы левой лежали в изящной ладони матери.
- Мистер Малфой, попрошу не двигаться! – тут же воскликнул маленький пухлый человек за огромным мольбертом. – Еще полчаса сеанса, не больше!
Драко обреченно вздохнул. Это обещание закончить через полчаса повторялось уже дважды. Он стоял, вытянувшись во фрунт, рядом с креслом с высокой спинкой, в котором под каскадами кружев восседала Нарцисса Малфой. С другой стороны от мальчика в полоборота к мольберту возвышался отец. Стройный, с гордо вскинутым подбородком, он не опирался на трость, а лишь слегка касался ею пола.
Маленький Малфой покосился на мать. Она мечтательно смотрела куда-то вдаль, светски улыбалась и выглядела по-новому прекрасной и чужой в старинном платье. Она, казалось, не замечала присутствия сына. Отрешенность матери испугала Драко – он сгорбился, шмыгнул носом и невольно почесал его.
- Мистер Малфой, – в отчаянии художник воздел руки. – Вы можете еще немного постоять спокойно?
Драко ощутил, как отец легонько ткнул его между лопаток. Он снова выпрямился, но из глаз хлынули слезы. Он чувствовал себя таким маленьким и несчастным в дурацкой парадной мантии с расшитым плащом и высоких сапогах! И зачем родители затеяли эту возню с портретом, когда можно было обойтись колдографией?
- Все семьи нашего рода заказывали портреты у лучших живописцев, - терпеливо объяснял сыну Люциус. Мальчик каждый день ныл и спрашивал, зачем нужна картина.
- Это благородная традиция, Драко. Я и мама очень довольны, что мистер Сепиус согласился писать нашу семью. Он гениальный портретист, поэтому делай все, как он скажет.
Первый визит, длившийся четыре часа, Вильгельм Андреас Сепиус потратил на то, что разворошил вместе с домовыми эльфами почти весь гардероб Малфоев. Наконец он выбрал бледно-голубое в золоте и кружевах платье для Нарциссы и строгий черный камзол и плащ для Люциуса. Это должно было символизировать контраст и целостность супругов: сила и нежность, стать и грация. С костюмом для Драко художник промучился дольше, перебирая разные варианты и делая наброски. Наконец он остановился на образе «благородного наследника», обещающего вырасти таким же гордым, как его отец.
Затем в парадном зале долго драпировалась стена, на фоне которой следовало позировать. Сепиус остался доволен складками и фестонами на двадцатой попытке. Он несколько раз передвигал кресло и менял свет, направляя палочку на полдюжину паривших подсвечников. Наконец он предложил Малфоям занять свои места. Драко подумал, что самое хлопотное осталось позади, но не тут-то было.
Им пришлось с десяток раз вставать, садиться и принимать разные позы, а художник давал все новые указания, дерижируя длинным серебристым карандашом. «Никакой магии!» - восклицал он, хотя никто и не думал колдовать. – «Все должно быть естественно, каждая складка, каждый штрих!». Нарцисса, не показывая и тени усталости, снова уселась в кресло и привела юбки в художественный беспорядок. В детстве ей доводилось позировать вместе с сестрами, и тогда было горазно хуже. Живописец решил, что барышни Блэк должны изображать каких-то граций; их нарядили в шелковые хламиды и заставили «возвышенно улыбаться», указывая руками на разные предметы и друг на друга. Беллатрикс не выдержала, расшвыряла декорации и заявила, что не будет участвовать в такой ерунде, за что была строго наказана.
Наконец, гармоничная композиция была найдена, и Сепиус сделал несколько эскизов. Он сосредоточенно смотрел на моделей, а карандаш, управляемый мыслью, сам летал по листу. Когда было объявлено о завершении первого сеанса, Малфои облегченно вздохнули.
Драко отдал бы все, что угодно, чтобы нудное позирование и рисование закончилось. Он был бы рад пошалить, вывести Сепиуса из себя – авось тогда художник обидется и больше не придет со своими кисточками – но понимал, что ему не сдобровать. Однако стоять, как вкопанный, сдерживая слезы, маленький Малфой больше не мог.
- Драко, милый, - очнулась Нарцисса; пальцы сына дрожали в ее руке. – Золотко, почему ты плачешь?
- Я-а-а уста-а-ал! – зарыдал мальчик, отнимая руку и размазывая слезы по лицу. – Я уста-а-ал стоя-а-ать...
- Право, мистер Сепиус, может быть, закончим на сегодня? – обратилась к художнику Нарцисса.
- Но ведь это последний сеанс! – возразил художник; четыре кисти метались от палитры к холсту, на палитре сами собой смешивались краски. – Еще немного, и ваш портрет будет готов!
- Но наш сын устал, он совсем ребенок, - начала сердиться миссис Малфой. Ободренный матерью Драко ревел в голос.
- Ни в коем случае, - стальным голосом вмешался Люциус, холодно глядя на сына. – Он прекратит сейчас же и будет стоять смирно – столько, сколько нужно. Это всего лишь каприз, - добавил Малфой, обращаясь теперь и к жене.
Драко пришлось подчиниться. Он, тихо всхлипывая, вытер глаза рукавом, принял позу и уставился перед собой. Только улыбаться, даже натянуто, больше не мог.
***
Через две недели Беллатрикс Лестранж получила от сестры письмо и огромный прямоугольный сверток. Она сломала печать с вензелем и пробежала глазами несколько строк: Нарцисса посылала ей «чудесный подарок, а с ним любовь и почтение семьи Малфой». Белла развернула пергаментную бумагу и вскинула брови – перед ней лежал семейный портрет. «Это копия, также сделанная знаменитым мистером Сепиусом» - писала миссис Малфой в постскриптуме.
Сестра в нелепом пышном наряде и сложной прическе сидела в кресле, пожирая глазами какие-то неведомые дали. Ее чванливый муж в длинном плаще свысока поглядывал на зрителя, поджав губы – он был похож на гробовщика. А в центре кто-то поставил восковую куклу с бледным личиком и недетской улыбкой.
Беллатрикс снова хмыкнула, и заклинанием послала картину на чердак. Она не любила детей, кружева и слащавые краски, недоверчиво относилась к Люциусу. Этому апофеозу семейного счастья не было места в ее доме.
***
Через много лет похудевшая и постаревшая от горя Нарцисса стояла перед портретом в ободранной обгоревшей раме. Это было единственное, что удалось спасти и сохранить во время войны. Она разглядывала любимые лица и тихо плакала. Люциуса давно не было в живых, Драко пропал без вести. Но ей казалось, что серьезный мальчик с портрета улыбается ей и говорит: «Я жив. Я вернусь, мама». Ей оставалось только надеяться.
