Глава 1I am born ten thousand times
I’ve never seen a man so broken up ripped apart
Ten thousand ways, I’m alive
I am the shadow
I am the evening come
I am your greatest fear,
Your greatest love
Born in ten thousand ways
For each and every day
I am alive
Recoil “Incubus”
Понедельник, утро
Заведующий отделением «Отравления растениями и зельями», целитель Лоренс Гарвуд, мерно бормочет что-то с трибуны. Луна Лавгуд мирно дремлет под монотонную речь шефа, умудряясь сохранять глаза открытыми. У нее даже вполне сосредоточенный вид.
Понедельник, утро, а значит, сегодня с ней – Марша Эшкрофт, тридцатидевятилетняя вдова, зарезанная своим любовником-магглом. Почему она не сопротивлялась и не использовала магию – совсем другая история. Луне она мало интересна.
Марша Эшкрофт не издает ни звука, как и они все, эти молчаливые гости. Луна встряхивает головой, несколько раз моргает, трет усталые глаза. Крепко-накрепко зажмуривается. Марша Эшкрофт все еще здесь, одетая в больничную робу с кровавым пятном на животе (через двое суток после госпитализации рана по совершенно непонятной причине вновь открылась) , стоит за спинкой стула, на котором расположился , выставив в проход острые коленки, стажер Дэнни Паркс. Луна старается не смотреть на Маршу, но толку от этого мало: та прекрасно понимает, что ее присутствие не осталось незамеченным.
Сегодня понедельник, а, значит, завтра Луна уже Маршу не увидит, и можно будет вздохнуть спокойно – до следующего раза.
А пока ей предстоит дослушать крайне нудный доклад Гарвуда, прослушать выступления еще двух незнакомых ей целителей, готовящих диссертации по теме исцеления от проклятий, несовместимых с жизнью, непременно лицезреть, как Кристина Ллойд, глава отделения «Повреждения от заклятий», коршуном накинется на выступающих (без этого ни одна конференция не обходится), затем, наконец, можно будет отправиться домой и спать, спать…
Сердцу, чтобы нормально биться, нужен покой – хотя бы иногда.
Нужна тишина, только не эта – мертвая и угрожающая – когда молчит Марша Эшкрофт, а нормальная, мягкая, как только что взбитая подушка, такая, чтобы печаль и тревога, наконец, успокоились – хотя бы ненадолго.
И никакой Марши Эшкрофт.
Через два часа истекут третьи сутки с тех пор, как она была признана мертвой.
И никого другого, если сегодня в больнице Святого Мунго никто не умрет.
****
Среда, утро
Утренний обход проводит профессор Уивер, юркий старичок с горящими от возбуждения глазами. Он несется по коридору, возглавляя живописную группу из трех целителей и двух не совсем проснувшихся стажеров.
Все шестеро заходят в трехместную палату, в которой сейчас два пациента; профессор Уивер подходит к койке, стоящей у дальней стены, и, заглянув в свой журнал для записей, начинает шумно распекать Роуз Спенсер, которая, судя по всему, не совсем понимает, чего от нее хотят. Роуз – полная меланхоличная девица, по виду которой вообще нельзя сказать, что она умеет думать, однако же все порученные ей пациенты покидают больницу живыми и вполне здоровыми, даже если были доставлены туда практически без признаков жизни. Больные, которыми занимается Роуз, идут на поправку медленнее, чем, согласно всем нормам целительской науки, должны были бы , зато у них никогда не бывает ни рецидивов, ни осложнений. Старик Уивер, вообще-то, очень ценит Роуз Спенсер, но сегодня он, похоже, не с той ноги встал. Подмигнув Роуз, Луна поворачивается к койке, на которой лежит доставленный вчера вечером юный самоубийца.
Купить яд – проблема не из больших, если у тебя не хватает ума и способностей составить его самому, вот и молодой Джеффри Шилдз достал где-то неизвестную отраву и употребил в количестве, которого хватило бы и для трех человек.
- Этот мой, - говорит Луне на ухо Патрик Грэм, сутулый молодой человек с вечно бегающими глазками. Луне кажется, что его куда больше занимают научные опыты и статистика , нежели сами больные. Такие как Патрик, увлекшись экспериментами, прикончат весь мир – при возможности.
Лучше бы он был не твой пациент, а Роуз, тогда у него хотя бы были шансы, думает Луна, и отвечает:
- Думаешь, выкарабкается?
- Спрашиваешь! Сам Гарвуд вчера весь вечер возился. Состояние стабильное, сама посмотри…
А что тут смотреть, говорит себе Луна. Парень не жилец. Нет, выглядит Джеффри Шилдз вполне ничего – для отравленника, разумеется.
И тот, кого в палате и быть не должно (а его там и нет – ни для кого, кроме Луны), тоже вполне прилично смотрится. Можно было бы сказать, что этот молчаливый гость - брат-близнец Джеффри, если, конечно, не принимать во внимание, что у парня нет ни сестер, ни братьев. И если глаза
того Джеффри Шилдза, что спит, под завязку накачанный зельями, закрыты, то худой высокий парень в больничной робе, невесть каким образом поместившийся между спинкой кровати и стеной, сверлит Луну внимательным злобным взглядом, словно стараясь запомнить, как она выглядит.
- Что ты ему назначил? – спрашивает Луна у Грэма.
- Вот, взгляни сама, - Патрик протягивает ей свои записи. Все в порядке, Луна бы сама назначила то же самое, но из-за кровати неудавшегося самоубийцы на нее ненавидящим взором смотрит тот, кого и родная мать спутала бы с Джеффри Шилдзом.
- Слушай, сейчас самое опасное время – эти сутки, присматривай за ним, хорошо?
Патрик кивает, машет рукой, чтобы она замолчала – понял, мол.
Джеффри Шилдзу остались последние сутки.
****
Среда, вечер
Конечно же, за Патриком Грэмом надо все доделывать. Постаравшись освободиться пораньше, благо больных у нее немного, Луна приходит в палату Шилдза и устраивается на стуле рядом с кроватью парня. Остальные койки пусты – пациент Роуз выписался три часа назад, своим полным исцелением еще раз доказав наличие у целительницы Спенсер незаурядных лекарских способностей.
Может, хотя бы в этот раз не сработает, пытается уверить себя Луна. Занятие бесполезное, с самоуспокоением у нее всегда были проблемы.
****
Два месяца назад.
Видеть тестралов – вовсе не редкость в магическом мире, в котором мало что можно назвать действительно невероятным.
Призраками тоже едва ли кого удивишь.
Чтобы услышать голос матери, Луне вовсе не обязательно пытаться всеми правдами и неправдами проникнуть в Отдел Тайн , чтобы потом, стоя у Арки Смерти, прислушиваться к голосам, доносящимся из-за вуали.
Что и говорить, Луне мало что кажется необычным.
Ей, работающей целительницей уже пятый год, не раз приходилось терять пациентов.
Все знакомо: досада, злость на себя саму, злость на обстоятельства, в очередной раз сложившиеся не в пользу пациента, сомнения – все ли она сделала, чтобы спасти этого человека? Комиссии, проверки и еще раз проверки, плачущие и(или) угрожающие родственники, да все что угодно.
Но только не так.
Все когда-нибудь происходит впервые, да, для Луны Лавгуд границы этого поистине бездонного слова –
«все» - несколько шире, чем для всех остальных, с ней, Луной, может произойти все, что угодно, пусть и в морщерогих кизляков она больше не верит. Саму необъятную невероятность словно скомкали, запихнув в оставшийся – весьма скромный – объем.
С ней чего только не происходило.
Когда-то давно Луна вывела для себя несколько правил, которые очень помогали ей жить.
Ничему не удивляться.
И не бояться, если действительно произошло что-то на самом деле …удивительное.
И – никому не рассказывать.
Прозвище «Лунатичка» словно приклеилось к ней давным-давно, и даже среди коллег, ни один из которых не учился с ней на одном курсе, ее порой называют так.
****
Гейл Расселл вовсе не была ее пациенткой, Луна даже не знает, отчего та умерла.
Зайдя в палату, где лежит ее подопечная, миссис Райт, Луна смотрит на соседнюю койку, на которой спит Гейл, и видит, что на краешке постели той сидит молодая женщина. Что-то в облике посетительницы кажется Луне странным, через короткое мгновение она понимает, что именно: неизвестная женщина - полная копия Гейл, и одета так же – в светлую больничную робу. Не-Гейл, словно почувствовав взгляд Луны, поднимает голову и смотрит на нее с умеренным любопытством. Луна пожимает плечами – простите, мол, и отворачивается, чтобы заняться своей пациенткой.
- Кто это у Гейл? – спрашивает Луна, держа за руку старенькую миссис Райт. Ладонь у старой женщины холодная, сморщенная, похожая на птичью лапу, и такая же хрупкая, но пальцы Луны она сжимает с неожиданной силой.
- Вы о ком, милочка? Я, конечно, старая, но пока еще в своем уме, - возмущается та.
Насчет наличия ума у миссис Райт, конечно же, можно было бы и поспорить – кому придет в голову выпить как минимум четырехкратную порцию концентрированного снотворного зелья, раз уж от одной сон ну никак не шел, но Луна оставляет свои соображения при себе.
- Да вот же, женщина, - кивком головы Луна указывает на не-Гейл.
- Да миссис Расселл же, спит она.
- Спит?
- Ну да.
- Да нет, миссис Райт, кто к ней пришел? Женщина сидит у нее на койке – видите?
- Не вижу. Нет там никого. Вы извините, мы, старики, часто не в свое дело лезем, но вам бы, милочка, отдохнуть хорошенько, вы бледная такая, смотреть жалко. И под глазами синяки – разве так можно? Вам сколько лет? Двадцать два есть?
- Двадцать шесть, - машинально отвечает Луна.
Неизвестная женщина по-прежнему сидит на краешке постели Гейл Расселл.
Луна еще не знает, что это все значит.
На следующий вечер состояние Гейл Расселл неожиданно ухудшается, и, несмотря на все принятые меры, через час наступает смерть. Профессор Уивер только руками разводит – он сам ее лечил, и случай был вполне рядовым.
Около полуночи (у нее ночная смена) Луна пьет кофе в комнате отдыха для персонала, поднимает взгляд от «Пророка», который честно пыталась читать, и видит Гейл Расселл, стоящую прямо перед ней.
Это не призрак – Луна на них вдоволь насмотрелась.
Гейл Расселл стоит прямо перед ней, Луне видно, как под больничной робой вздымается и опадает грудь, как будто женщина дышит. На светлой ткани - свежее пятно от рвоты.
Протянув руку (та свободно проходит сквозь женщину), Луна ожидает, что ощутит холод – как если бы просунула руку сквозь призрак. Но рука не ощущает вообще ничего.
Никакого присутствия.
Только отчего-то небольшая комната, где едва умещаются диван и два кресла, кофейный столик, заставленный пустыми чашками и заваленный газетами, и одежный шкаф, начинает казаться какой-то пустой.
Пустой она кажется, и когда заглянувшая на минутку Роуз Спенсер плюхается в кресло, взмахивает палочкой, чтобы налить себе кофе из (слава Мерлину!) пока еще не остывшего кофейника. Роуз не обращает никакого внимания на то, что в шаге от нее стоит пациентка, которой, вообще-то, полагается находиться в морге, расположенном в подвальном этаже.
Но Роуз, заговорщицки посмотрев на Луну (
Ты же меня не выдашь? ), извлекает откуда-то из-под мантии пачку неимоверно вонючих сигарет, закуривает, приготовившись разгонять дым палочкой. Блаженно прикрывает глаза, затягиваясь.
Присутствие мертвой женщины ее совершенно не беспокоит.
Я просто переутомилась, говорит себе Луна.
Отложив «Пророк» и попросив Роуз разбудить ее, если вдруг что случится, Луна ложится на диван и тут же засыпает, и ей не мешает ни только что выпитый кофе, ни вонючий дым от сигареты Роуз.
Все окружающее, и Гейл Расселл в том числе, пропадает, как только Луна смеживает веки.
Ночь выдается спокойной, поэтому Луну никто не тревожит.
Это единственный раз, когда она позволяет себе уснуть во время дежурства.
- И здорова же ты спать, - ухмыляется Роуз, теребя ее за плечо.
Луна садится на диване, непонимающе хлопая глазами.
- Вставай, через пятнадцать минут обход, Уивер пришел, - говорит Роуз. Луна расправляет измявшуюся мантию, приглаживает перед зеркалом вздыбившиеся светлые волосы.
Подмигивает своему отражению – бледному, зевающему во весь рот.
Мертвая Гейл Расселл улыбается ей, выглядывая из-за открытой дверцы одежного шкафа.
Роуз Спенсер, ругаясь себе под нос, что-то ищет, почти полностью скрывшись в недрах шкафчика, который изнутри куда больше, чем кажется снаружи.
На Гейл Расселл она по-прежнему не обращает внимания.
Это просто еще одна странность, Луна их много повидала, а потому она, соблюдая свои несложные правила, почти ничему не удивляется.
Гейл исчезает, только когда истекают третьи сутки с момента ее смерти.
До того Луна видит ее повсюду – Гейл стоит с ней рядом на обходах, усаживается на диван в комнате отдыха, сопровождает в лавки на Диагон-аллее, заглядывает через плечо отца, когда тот читает утреннюю газету – в один из тех редких дней, когда они вместе завтракают.
****
Через полторы недели в отделении умирает молодая женщина - самоуверенный Грэм что-то не рассчитал, и, если бы не его отец, пользующийся авторитетом в высших сферах, то его бы с позором выгнали.
Правда, в этот раз у Луны два выходных, так что в живых она Мелани Вайс застать не могла. Зато когда та принимается ходить за ней хвостом, Луна догадывается посмотреть статистику по умершим и узнает имя. Теперь она, по крайней мере, знает, как обратиться к гостье.
Интересно, а на таких вот непрошеных гостей распространяются правила этикета?
Ходила бы ты, что ли, за Грэмом, пару раз говорит Луна, когда присутствие (присутствие ли?) Мелани особенно досаждает ей, но та только качает головой.
****
Они молчат. Всегда молчат – только губами шевелят, и ни звука.
Иногда Луне кажется - она понимает, что они пытаются сказать.
Иногда ей даже кажется, что она может их слышать.
В огромной пустой тишине.
Только ты нас видишь, - говорят они.
В их глазах тлеет страх, старательно маскируемый под ярость, или усталость, или насмешку – когда как, но алчность там - всегда. И злоба.
На всех живых.
И на нее – потому что остальные их попросту игнорируют.
Только ты о нас знаешь. .
Луна почти никогда не отвечает.
****
Две недели назад
Я могла предотвратить это, скажет Луна себе впоследствии.
Но пока еще она не понимает закономерности.
И когда Луна, войдя в лабораторию, видит, что за спиной согнувшегося над кипящим котлом в три погибели Роба Дарнелла стоит … он сам (точь-в-точь и рост, и лицо, и одежда), она только и спрашивает:
- У тебя гость, Роб? Твой брат?
- Где? – вытерев пот со лба закатанным рукавом мантии, Роб оборачивается к ней. – Какой еще брат?
Тот, кто как две капли воды похож на Роба Дарнелла, отступает на полшага в сторону , с любопытством наблюдая за развитием ситуации.
- Да там с первого этажа прислали записку – тебя брат ищет, - догадывается ответить Луна.
- Нет у меня никаких братьев, - раздраженно бросает Роб. – А если это тот придурок Ли Джордан, с которым я имел несчастье вместе учиться, то он мне вовсе не брат. Пусть подождет, пока зелье можно будет оставить без присмотра, я на него два дня ухлопал, хорошо хоть, с перерывами, и еще завтра доделывать, черт, ну и капризное оно.
Луна кивает, пятясь к выходу из лаборатории, провожаемая двумя взглядами – один из которых рассерженный, а второй – насмешливо-любопытный.
Губы того, кто похож на Роба Дарнелла, беззвучно шевелятся.
Этот непрошеный гость так же, как и Роб, хочет одного – чтобы она убралась отсюда подальше.
Не мешай мне.
Луна решает, что с ней еще и не такое могло случиться.
Только с ней, с кем еще?
Наверное, ей стоит больше времени уделять сну.
На следующий день около полудня в комнату отдыха влетает запыхавшийся Дэнни Паркс и дрожащим голосом объявляет, что Роб Дарнелл погиб при взрыве в лаборатории. Луна проливает себе на колени горячий кофе, Роуз ахает, прижав ладони к губам, Диана, ассистентка профессора Уивера, вскакивает, рассыпав по полу свои бумаги. Дэнни Паркс так и застывает в дверях, нелепо ссутулившись; все взгляды прикованы к нему.
Только Луна смотрит немного в сторону – справа от нее, прямо на лежащих в кофейной луже бумагах Дианы, стоит Роб Дарнелл в заляпанной зельями мантии. У него снесено полголовы, и, если бы кто-нибудь из присутствующих мог бы видеть Роба, его появление произвело бы фурор не хуже известия о его смерти.
Ты ведь знала, что это случится, не правда ли?
Роб Дарнелл изображает нечто, что можно бы было счесть лукавым подмигиванием, если бы у него при этом не вывалился глаз.
****
Последние недели Луна берет двойные смены – чтобы потом крепче спалось, чтобы некогда было лишний раз присесть и задуматься. Она устала от странностей и готова себе в этом признаться.
А молчаливые гости все продолжают появляться.
Больница Святого Мунго не может похвастаться нулевыми показателями смертности.
****
Четверг, три часа утра.
Не надеясь на профессионализм Грэма, Луна решает остаться на ночь в палате Джеффри Шилдза. Ничего тревожащего пока не происходит (к тому, кто стоит за кроватью спящего тяжелым сном пациента она уже привыкла и старается вообще не обращать внимания).
- Осталось немного. Мы еще поборемся.
Катастрофа может разразиться в любой момент.
Луна щиплет себя за руку, чтобы отогнать сон, рассматривает красное пятно на запястье.
Три пятнадцать.
Тишина.
Убирайся отсюда, не смей мне мешать.
Гость молчалив, как ему и полагается.
Ты пожалеешь.
Да пошел ты нахрен , так же беззвучно отвечает ему Луна. В среде целителей в ходу словечки и покрепче, конкуренцию в области ругани им могли бы составить разве что торговцы и авроры; коснулось это и ее самой. Луна завела привычку ругаться – даже вслух, если никто не мог ее слышать, особенно в трудные моменты, когда речь шла – без шуток – о жизни и смерти больного.
Три сорок две.
В палате по-прежнему тишина, но тишина мертвая – в прямом смысле слова.
Сутки, «говорит» гость.
Джеффри Шилдз не дышит.
Одной мне не справиться , говорит себе Луна.
Но сегодня дежурит Уивер, так что шансы у Шилдза все-таки есть.
Четыре тридцать.
Профессор Уивер, сопровождаемый вызванным из дома Лоренсом Гарвудом, выходят в коридор. Луна вышла из палаты тремя минутами раньше, когда стало ясно – кризис миновал. Джеффри Шилдз жив, и гость, ради такого случая покинувший пост у его постели, сверлит Луну злобным взглядом.
Ты пожалеешь об этом. Клянусь, пожалеешь.
Луна не отвечает.
- Вы молодец, Лавгуд, - говорит Уивер. – Вы просто молодец. Сидеть и стеречь чужого больного, ну надо же…
- Если бы не вы, на утреннем обходе мы нашли бы остывший труп, - добавляет Гарвуд. - Ну, полагаю, домой отправляться смысла нет, Джозеф, пройдемте в мой кабинет, я бы хотел кое-что обсудить с вами.
Впервые за долгое время Луна чувствует себя просто отлично.
****
Четверг, утро.
Крепко-накрепко наказав Патрику Грэму глаз не спускать с Шилдза, Луна отправляется домой.
После суточного дежурства адски хочется спать, и Луна засыпает, как только ее голова касается подушки.
Просыпается она через два часа от неприятного ощущения - как будто на нее кто-то смотрит ненавидящим взглядом.
Открыв слезящиеся глаза, Луна понимает – так и есть.
Над ней возвышается Джеффри Шилдз, вернее, тот, кого и родная мать от него не отличила бы – раньше, но не теперь.
Что же это был за яд, что только теперь подействовал?
Или противоядия дали совершенно противоположный эффект, ведь поначалу все шло хорошо…
Лицо Шилдза распухло, глаза вывалились из орбит.
Паршивец Грэм. Снова упустил пациента.
Ты пожалеешь об этом, я обещаю.
Я уже жалею, что ушла домой и оставила все Грэму . Луна чувствует, что надо что-то ответить. Просто чтобы не чувствовать себя проигравшей – хотя бы те несколько мгновений, что она затрачивает на эти слова.
Ты отвоевала жалкие семь часов жизни и думала, что победила?
Пожалуй, больше всего ей сейчас нужен сон.
Луна проходит мимо непрошеного гостя как мимо пустого места.
Впрочем, так оно и есть.
****
Понедельник, утро.
Джеффри Шилдз больше не появляется, и Луну ничто не отвлекает от работы.
Уивер сегодня особенно зверствует, но – в порядке исключения – достается не Роуз, и не стажерам, а Патрику Грэму.
Поддать бы тебе еще, думает Луна, стоя в стороне.
На душе у нее спокойно, все окружающее словно отделено стеной из толстого мутного стекла, приглушающей звуки и искажающей изображение.
Выкроив минутку, Луна и Роуз забегают в комнату отдыха выпить кофе и перевести дух – утро выдалось суматошное.
Толстуха Роуз почти перегораживает собой дверной проем, а когда Луна входит внутрь, у нее перехватывает дыхание.
Словно ощутив это, отметив слишком долгий промежуток между двумя ударами сердца Луны, светловолосая девушка , сидящая на диване, довольно улыбается.
Узнала меня?
В ее случае ничто нельзя назвать действительно невероятным.
Невозможным.
- Узнала. Это ведь я, - отвечает Луна. Отчего-то вслух.
- С кем это ты разговариваешь? – спрашивает Роуз. Затягивается запрещенной сигаретой, жмурясь от удовольствия, как кошка на солнышке.
- Ни с кем, - отвечает Луна. – Сама с собой.
И это действительно так – во всех смыслах.
Отсчет начался.
Часы на стене бьют особенно громко.
~Конец~
