Маска

Глава 1

Маска
/Рождественская история/

Лили отбросила со лба густые рыжие волосы и сильнее закуталась в шаль. За окном шел снег, неспешно ложась на крыши пряничных домиков Годриковой Лощины. Был вечер двадцать четвертого декабря, канун Рождества, а Джеймса все не было дома. В последнее время он часто стал приходить домой поздно, принося с собой резкий запах спиртного. А Лили все терпела, как терпит любящая собака побои хозяина.
За окном шел снег. Лили смотрела на падающие белые хлопья, словно завороженная. Она любила Рождество, как бы ни приходилось его встречать: дома, с подарками, принесенными добрым белобородым волшебником Санта-Клаусом, в школе, на вечеринках, рожденных неугомонной фантазией другого чародея с белой бородой… Ах, школа! Пора, о которой мы все вспоминаем с неизменной ностальгией. Даже самые плохие воспоминания утрачивают свою боль, становятся смешными. А какими милыми кажутся прежние строгие учителя, какой глупой – школьная вражда. Что уж говорить о самых лучших друзьях, всегда готовых прийти на помощь, и – о, да! – первой любви. А потом были и другие вечера: неугомонная компания Джеймса, внезапно присмирев, сидит под Рождественской елкой, и Лили с умилением смотрит на своего мужа в шапочке Санта-Клауса и плюшевых оленьих рогах. А потом: она стоит у окна, кутаясь в шаль, и ждет Джеймса с нетерпением собаки, ждущей своего хозяина.
Лили любила Рождество, несмотря ни на что. Любила задорные огни елки, пушистый белый снег и эту светлую грусть, что всегда наполняла ее вместе с воспоминаниями…
От размышлений ее оторвал звук открывающейся двери и шаги в прихожей. Лили вышла – почти выбежала в прихожую.
- Ли… ли…
Он был пьян. Просто бессовестно пьян. Волосы взъерошены, очки висят на одной дужке, а в глазах – глупое пьяное счастье. И дурацкая улыбка на губах.
Джеймс потянулся к ней, пытаясь поцеловать, но Лили ловко увернулась. На нее пахнуло духом маггловского алкоголя. Джеймс смешно, словно ребенок, вытянул губы и снова потянулся к ней, ища ее, как теленок вымя.
Со стороны это, должно быть, выглядело смешно и даже мило. Такая своеобразная идиллия – в канун Рождества любящая жена встречает у порога слегка подвыпившего любящего мужа. Но в душу Лили закралась смутная тревога, и она, словно снежный ком, все нарастала, нарастала…
- Джеймс, ты опять?
- Ну Ли… ли…
Он протянул к ней ладони, пропахшие улицей, потом и виски. Она медленно развернулась и пошла в комнату. Джеймс, опираясь одной рукой о мебель, шел за ней.
- Что на этот раз? Встретил старого друга в Министерстве? Или сосед затащил в пивной бар?
Она повернулась, и Джеймс резко вскинул руки, словно под прицелом. Глаза его пьяно смеялись.
- Ну да! Я пьян! И что такого…
Лили вздохнула, подошла к нему и начала стягивать с него куртку – молча. Только глаза смотрели любяще и чуть обиженно – как у побитой собаки. Так же молча она отнесла его одежду в прихожую. Ботинки он скинул сам.
Джеймс стоял в дверях прихожей, держась обеими руками за косяк. Лили натужно улыбнулась ему, и попыталась пройти в комнату, но Джеймс истолковал ее улыбку несколько по-другому.
Резко, неожиданно он обхватил ее руками, сбил с ног, повалил на пол и начал жадно целовать. Лили снова окатила волна пьяного запаха. Его прикосновения были грубыми, поцелуи – удушающее-жадными. Он подминал ее под себя на полу прихожей, причиняя боль.
Свернутая до отказа пружина раздражения резко сорвалась, и Лили, с трудом найдя силы, высвободилась из цепких рук Джеймса, вскочила на ноги. Ее зеленые глаза вдруг вспыхнули ненавистью – отголоском их старой школьной вражды, иногда прорывающейся сквозь нежную любовь и собачью преданность.
- Не смей меня трогать, ты, пьянь! – кричала она на пытающегося встать на ноги Джеймса. - Ты… Видеть тебя не хочу! Пьянь, мразь, сволочь! Ты мне жизнь сломал, испортил, исковеркал! Да если бы не ты…- она зашлась в рыданиях.
Потом она тихо одела куртку и так же тихо вышла за дверь.

***

Гриффиндорка Лили Эванс терпеть не могла гриффиндорца Джеймса Поттера. Весь его вид – от новых модных кед до взъерошенной шевелюры – вызывал в ней жгучую ненависть.
Гриффиндорец Джеймс Поттер обожал гриффиндорку Лили Эванс. И за это она еще больше ненавидела его – ненавидела его полные обожания глаза, нарочно для нее взъерошенные волосы, эту самодовольную (как ему казалось – обворожительную) улыбку, руку, выводящую «Л.Э.» на полях пергамента, замысловатые пируэты на метле и снова взгляды, взгляды – все для нее.
Но иногда на ней задерживались и другие глаза. Лили чувствовала этот взгляд – легкий, мимолетный, ускользающий, но как она ни старалась, не могла узнать в толпе студентов своего тайного воздыхателя.
Тайны, как известно, притягивают, влекут за собой, как влечет мотыльков огонь настольной лампы. И Лили, сама того не осознавая, влюбилась. Влюбилась страстно, глупо и нелепо – в человека, которого не видела никогда.
Незнание предоставляет огромные возможности человеческой фантазии. В мечтах Лили видела своего неизвестного возлюбленного то невероятным красавцем с волосами цвета ночи и осенним небом в глазах, то наоборот, представлялся ей человек ничем не примечательный, с грустным взглядом больших серых глаз и тонкими пальцами пианиста. Одно любопытно – она никогда не пыталась найти его среди окружающих людей – ведь угадай она его, и тайна бы исчезла, как радуга после дождя, лопнула, как мыльный пузырь.
Директор Дамблдор был силен на выдумки, и поэтому каждое Рождество в Хогвартсе происходило что-то замечательное. Идея директора устроить в школе бал-маскарад, в сущности, никого не удивила, но привела школу в состояние растревоженного улья.
Маскарад рисовал Хогвартским мечтателям заманчивые картины. Удивительно, но будучи неузнаваемыми в масках, мы преображаемся до неузнаваемости. Самый застенчивый недотепа вдруг становится смелым и решительным, незаметная дурнушка – королевой бала. И – если очень повезет – можно пройтись в танце с известным гриффиндорским ловеласом Сириусом Блэком или поцеловаться с одной из его очаровательных кузин.
В преддверии бала расцвел бизнес Гилдероя Локхарта – слизеринского пятикурсника, развернувшего торговлю косметическими средствами. Причем его клиентами были не только студентки, но и студенты, даже слизеринский декан Слагхорн, как поговаривали, лично купил у Локхарта партию одеколона.
В девчоночьих спальнях не прекращалась беготня, не стихали разговоры. Одни ученицы без устали обсуждали платья, другие, наоборот, готовились к балу в строжайшей секретности.
Лили Эванс относилась к последним. Ей нравилась атмосфера тайны, окружающая наступающий праздник, но вместе с тем в сердце затаилась тревога. Имя этой тревоге было – Джеймс Поттер. Он, несомненно, будет искать ее на балу и найдет – на то он и Джеймс Поттер. Лили отметала мысли о возможном коварстве Поттера, но перспектива провести весь вечер в его обществе ее отнюдь не прельщала.
Уже в который раз при Лили Джеймс хитро подмигивал своим дружкам:
- Ну, Сириус, какие у тебя планы насчет новогоднего бала?
Сириус Блэк склонялся к друзьям и что-то тихонько сообщал им. В ответ Поттер и Петтигрю громогласно ржали, а Люпин, хоть и качал осуждающе головой, улыбался.
- Сохатый, а вот как ты думаешь, Сопливерус на бал придет? – зло ухмылялся Сириус Блэк.
- Куда он денется! Ему же даже о карнавальном костюме думать не надо – достаточно ему еще раз не помыть голову, и все девчонки будут его! Сами попадают, как тараканы от запаха дихлофоса!
Сириус Блэк хоть и не знал, что такое дихлофос, а все равно заржал. Потом, когда смех друзей стих, приложил палец к губам и снова зашептал. И снова взрыв хохота, только Люпин уже не улыбался, а с укоризной смотрел на друзей.
«Идиоты», - подумала Лили, глядя на хохочущих гриффиндорцев. Ей почти стало жалко Северуса Снейпа, хотя он, разумеется, того не заслуживал. Вон он сидел в самом углу класса, уткнувшись носом в пергамент. До него, несомненно, тоже донесся смех Поттера и компании, и он только сильнее сжался, ушел в себя.
Северус Снейп мыл голову, хотя может быть и реже, чем следовало бы. Волосы у него были от природы жирные, и он не то чтобы не любил стричься и причесываться – он просто об этом не думал. Голова его была занята всегда чем-то, по ее разумению, более важным, чем содержание самой себя в чистоте и порядке. Поэтому на голове у Северуса всегда была прическа под названием «воронье гнездо», разве что птенцы там еще не водились.
И еще неизвестно, что было хуже для Снейпа – стоило ему вымыть голову, как это тут же замечали Поттер и Блэк:
- А кто это у нас такой?
- Что, Сопливерус, в кошку Филча влюбился?
- Нет, это он на конкурс красоты собрался – «Мисс Вселенная»…
- А может, это слизеринцы его принудительно вымыли?
- Ага, чтоб не воняло!
- Севушка, когда у тебя день рожденья, я тебе свой шампунь подарю – пригодится теперь…
Застенчивый Северус только сильнее вдавливал голову в плечи. Нелюбимый и нежеланный ребенок, он с детства страдал всеми возможными комплексами. Отец называл его уродом и ублюдком, а мать не упускала случая швырнуть в него чем-нибудь.
В школе ситуация не изменилась к лучшему. Дети быстро увидели в нем чужака, да и учителям Северус не смог полюбиться. Слагхорн, его собственный декан, не понимал его и даже побаивался, представляя, что может вырасти из этого нелюдимого и нелюбимого никем зверька. МакГонагалл давала ему краткую и исчерпывающую характеристику: патологически замкнут. Северус вызывал у нее странное, необъяснимое отвращение. Ну а директор, хоть и старался относиться ко всем воспитанникам с одинаковым пониманием и добродушием, но больше любил детей открытых, веселых и шумных, каким сам был когда-то давным-давно. А вот Северус таким явно не был и не делал ничего, чтобы заслужить любовь директора, да и остальных учителей.
Учился он прилежно, но никогда не делал домашние задания, если не видел в них пользы для себя лично. Самое сложное, но интересное задание было для него легче элементарной ерунды. Северус не любил выделяться, поднимать руку на уроке. А все свободное время просиживал в библиотеке или в своей спальне с книжкой. Случалось, он запирался с ней в туалете или в ванной или просто садился в коридоре на каменный пол. То, что на первом курсе он знал больше, чем знают иные семикурсники, было, конечно, преувеличением, но отстояло недалеко от истины.
«Вся наша жизнь – эксперимент», - эта фраза вполне могла бы стать девизом Северуса Снейпа, если бы он задался целью выбрать себе таковой. Его тонкие аристократические руки вечно были в химических ожогах и шрамах от заклятий. Вступая в словесную перепалку с Поттером и Блэком (это казалось ему большим геройством, огромной смелостью), он тоже ставил эксперимент – а как поведет себя Поттер, а что ответит Блэк, а сможет ли он, Северус, ответить им, найти нужные слова? Он побаивался Поттера и Блэка, но тем не менее, лез на рожон. Когда в начале седьмого курса он сунулся к Люпину в Визжащую хижину, им двигало вовсе не желание подставить компанию Поттера. Он просто хотел посмотреть на живого, настоящего оборотня, и это желание заглушало страх смерти, и наплевать было, что этот оборотень – его сокурсник.
Не стоит думать, что он не завидовал им – успешным, популярным, вечно окруженным толпой девушек. Девушки – они бегали за ними косяками, и каждая из них лелеяла надежду получить в конце концов одного из них. Джеймса Поттера или Сириуса Блэка.
Блэк был известным в школе бабником – сегодня с одной, завтра с другой, послезавтра с третьей. Поттера же из всех хогвартских девчонок интересовала лишь одна – но вот беда, сама она не уделяла ему ни капли внимания. И Северусу Снейпу это грело душу – ведь и он был неравнодушен к Лили Эванс, гриффиндорской грязнокровке.
Предстоящий бал-маскарад представлялся Снейпу своеобразным экспериментом. Это была возможность проверить себя самого – попытаться что-то в себе изменить, оставаясь в то же время неузнанным. Снейпа давно уже не терзали комплексы по поводу своей неудачной внешности – он понял, что дело было не только и не столько в ней и будь у Сириуса Блэка кривой нос и жирные волосы, это бы только придало бы ему оригинальности в глазах девчонок. Да и дорогую одежду он мог себе позволить – уже три года Северус неплохо зарабатывал, изготовляя на заказ всевозможные зелья. Но ходил он все равно в старых шмотках, из которых давно вырос – слишком живо рисовало воображение, как он приходит в класс, разодетый «от кутюр», а Поттер и Блэк, разумеется, тут же находят в этом повод для новой шутки:
- Эй, Сопливерус, в каком бутике брючки прикупил, адресочком не заделишься, а?
Лучше уж выслушивать привычные подколки про грязные волосы и застиранную мантию.
А тут – такая возможность… Распрямить плечи, вдохнуть полной грудью запах жизни, стать – пусть на одну ночь – таким же, как они… И… Но дальше осторожный Северус предпочитал события не развивать, и захлопывал дверцу собственной фантазии.
В ночь перед балом он заперся в ванной и украдкой, воровато оглядываясь – не притаилась ли в углу плакса Миртл, - разглядывал в зеркале свое обнаженное тело. Как девчонка-первокурсница, внезапно обнаружившая первые признаки того, что она – женщина.
Его тело трудно было назвать стройным, скорее – худым. Если уж совсем точно – худющим. Сказалась привычка питаться кое-как, не в большом зале со всеми, а урывками в библиотеке – бутербродами и печеньем. Казалось, острые ребра вот-вот разрежут бледную кожу. Вдобавок, внизу живота протянулся шрам от старой операции, на который Северус не мог смотреть без отвращения – он казался ему символом его телесного несовершенства.
Он был довольно высок, но из-за сильной худобы и привычки втягивать голову в плечи казался каким-то мелким. Северус оценивающе оглядел свои руки – кожа да кости, сплошной скелет, ничего похожего на накачанные мускулы Джеймса Поттера. А вот пальцы у него действительно красивые, несмотря на шрамы и ожоги. Изящные кисти рук достались Северусу от матери. Еще мальчишкой он любил, притаившись у двери – мать не хотела, чтобы мальчик присутствовал при ее работе, - смотреть на ее пальцы, танцующие над котлом. Это завораживало.
К середине седьмого курса давно не стриженные волосы Северуса доросли до лопаток. «Почти как у Люциуса Малфоя», - подумал он с усмешкой. Люциус был его кумиром на первых курсах – надменный, гордый и безразличный ко всему. А потом Северусу вдруг пришло в голову, что Малфой чем-то похож на Сириуса Блэка. К тому же Северус уже тогда начал презирать людей, полагающихся в жизни в основном на выигрышную внешность и тугой кошелек. А Малфой был именно таким. Да и Блэк отчасти тоже…
Однако сейчас ему хотелось чуть-чуть походить на них.
Он подошел к зеркалу и пристально вгляделся в свое лицо. Нос у него, конечно, далеко не произведение искусства, а вот глаза – большие, темные глаза под лохматыми черными ресницами – могли бы быть красивыми, если б не синие тени, давно залегшие под ними. Но этого, в конце концов, все равно никто не увидит.
От занимательнейшего занятия разглядывания себя самого в зеркало Снейпа отвлек резкий стук в дверь и голос Марка Гринвуда:
- Эй, Снейп, ты че там, уснул?
Северус поспешно завернулся в полотенце, поднял с пола «Всемирную историю отравлений» и поспешил открывать дверь.
- Я скоро начну думать, что ты даже трахаешься с книжкой! – прошипел Гринвуд, захлопывая за собой дверь.

Лили Эванс смешно наморщила носик и расхохоталась в лицо своему отражению в зеркале в ванной для старост.
А все же, до чего она хороша собой, до чего хороша! Легкий румянец на щеках, золотистые локоны, обворожительные зеленые глаза. И тело у нее ладное, стройное, все на своем месте. И никаких диет.
Лили улыбнулась зеркалу, показывая жемчужные зубки. Подобные минуты восторженного самолюбования нередко случались у нее в приподнятом настроении. Конечно, она понимала, что не такая уж она и красавица. Вот и нос курносый, да и грудь могла быть побольше. Но, как и любой девчонке, ей подчас нравилось представлять, что краше ее нет на всем белом свете. Свет мой зеркальце, скажи…
Конечно, идеальных людей нет. И у каждой женщины своя красота, невозможная без мелких изъянов. И дело тут не столько во внешности, сколько в каком-то внутреннем огне, который горит во всех людях, только в ком-то – ярко, а в ком-то – не очень. И на этот огонек слетаются мотыльки противоположного пола. И среди них – лохматая и очкастая бабочка по имени Джеймс Поттер. Лили рассмеялась, довольная таким сравнением.
Только ведь и она тоже летит на чей-то огонек.
Была уже глубокая ночь, и никому бы не пришло в голову идти сейчас в ванную для старост, и никто не мог помешать Лили Эванс. Спать не хотелось, хотя следовало бы – ведь следующая ночь пройдет без сна. Но ничего – она выпьет перед балом зелье бессонницы, не зря же она лучшая ученица Слагхорна. И плевать, что потом три дня будет болеть голова.
Она присела на край роскошной ванны, болтая ногами в ароматной пене, потом соскользнула в воду и пошла, пошла сквозь пенные холмы, словно вновь рожденная Афродита.

- Лили, ты идешь? Мы опоздаем на открытие маскарада! – раздражалась Кристина Уайтленд, соседка Лили по комнате и близкая подруга. Всем девчонкам уже не терпелось пойти на бал, а Лили даже не начала одеваться. Гриффиндорки сгорали от нетерпения – хотелось и поскорее попасть на бал, и увидеть наряд Лили, который она отказывалась показывать кому-либо до праздника.
- Девочки, идите без меня, я что-то не очень хорошо себя чувствую, приду попозже.
Все уговоры были напрасны, и подружки покинули Лили, оставив ее одну.
Это была уловка, задуманная Лили. Ей хотелось прийти на маскарад позже всех, когда эти все уже разбредутся по хихикающим парочкам и никому не будет дела до стоящей в сторонке одинокой девушки. Кроме, может быть…
«…Джеймса Поттера!» - подсказал ей холодный рассудок.
«Но я вовсе не его имела ввиду!» - взмолилась она.
«Ему это безразлично», - ответил разум.
Как-то расхотелось сразу идти на маскарад. Но, черт возьми, она же будет жалеть, если не пойдет! И еще как жалеть!
Ее мечтательная половина подсказывала ей, что на балу, возможно, ее ждет приятный сюрприз. А рассудок рекомендовал засунуть мысли о Поттере – «Уж не влюбилась ли ты в него?» - куда подальше и идти веселиться.
И она пошла.
Она стояла у стены большого зала в костюме Золушки – короткое пышное платьице с белым передничком и соблазнительно выглядывающими из-под подола кружевами и белая кружевная косынка на рыжих волосах. Лицо ее скрывала маска. Как она и думала, никто не подходил к ней. Изредка на ней останавливались чьи-то глаза, но большинство парней уже нашло себе партнерш.
Лили оглядела зал. Вон танцуют ее подружки с друзьями-гриффиндорцами (она без труда узнала почти всех). Вон у противоположной стены сестры Блэк отбиваются от настойчивых ухаживаний. Нарцисса – в костюме феи воздуха, полупрозрачном платьице, маска и диадема украшены бриллиантами – интересно, столько же за все это уплачено? Андромеда – без маски, в бархатном зеленом платье довольно простого покроя (которое, надо сказать, безумно ей шло), с локонами, уложенными по маггловской моде тридцатых годов. Жаль, Беллатриса уже окончила школу – хоть Лили и недолюбливала старшую Блэк, но нельзя было не признать, что втроем сестры смотрелись просто восхитительно.
А это что за розовое чудо? Ну да, это же Локхарт в перьях! За «неподражаемым Гилдероем» бежала стайка младшекурсниц, очарованных его сногсшибательным нарядом.
Внезапно рядом послышались знакомые голоса. Лили вздрогнула и спряталась за колонну – мимо шла «великолепная четверка»: Поттер, Блэк, Люпин и Петтигрю. Поттер был в костюме пирата: высокие сапоги, кожаные штаны с красным кушаком, рваная тельняшка, повязка на глазу и – о, Мерлин! – даже серьга в ухе и трубка в зубах. Только грустный взгляд портил бравый вид пирата – Джеймс искал кого-то в зале. И Лили знала, кого. Она сильнее прижалась к колонне – маска скрывала ее лицо, но огненно-рыжие волосы, несомненно, выдали бы ее с головой.
Наряд Сириуса Блэка был нелеп и сексуален. На нем была распахнутая на груди белая рубашка, шотландский килт и тяжелые маггловские ботинки-утюги. За Блэком вела слежку группка девчонок, и до Лили донесся отрывок их разговора:
- Это правда, что под килт не одевают нижнее белье?
Люпин явился в длинном балахоне, берете и шелковом шарфе. Этот образ грустного Пьеро очень шел ему. Лили вообще всегда симпатизировала скромному романтичному Люпину и очень удивлялась, как это он попал в компанию таких раздолбаев, как Поттер, Блэк и Петтигрю.
Что до Петтигрю, то – о, да, его костюм несомненно обращал на себя внимание не меньше трубки Поттера и юбки Блэка. И Лили знала, что после окончания маскарада костюм Петтигрю будет одной из популярнейших тем обсуждения. Петтигрю предчувствовал это и аж светился весь, словно начищенный медный таз – это было видно даже под маской. Еще никогда он не удостаивался такого внимания.
И хотя Лили не особо одобряла подобные шутки гриффиндорской компании, она с трудом сдержалась от смеха, увидав костюм Петтигрю – уж больно замечательное было сходство. Для создания образа было достаточно маски с длинным носом, спутанного черного парика и наглухо застегнутой мантии. И несмотря на то, что Петтигрю был на две головы ниже Снейпа и в полтора раза круглее его, сомнений не оставалось ни у кого. А увидев обувь Питера, Лили все же не удержалась и прыснула в кулак – на Петтигрю были розовые тапочки-зайцы.

Она стояла у колонны и смеялась вслед Мародерам. Северус следил за Лили уже давно и не мог оторвать от нее глаз. Она казалась ему ангелом на этом празднике пошлости. И, глядя вместе с ней на костюм Петтигрю, он смеялся вместе с ней. И – странное дело! – ведь раньше ему бы это показалось оскорблением, он бы втянул голову в плечи и отошел в темный угол. А теперь он смеялся вместе с Лили. Смеялся над Петтигрю, смеялся над… собой.
А потом он набрал в легкие воздуха («О, Мерлин! А если она меня узнает?» - «Просто сделай это, Северус. Сейчас или никогда»), подошел к ней и – откуда в нем эта странная смелость? – сказал:
- Разрешите пригласить вас на вальс.
Лили вздрогнула, когда услышала этот голос – это он столько раз звучал в ее мечтах. Не то чтобы она узнала его – ведь в ее мечтах он каждый раз звучал по-разному – просто мечты обрели воплощение. И тысячи прекрасных принцев, столько раз являвшихся ей во сне, вдруг слились в один образ – образ высокого юноши с глазами, похожими на спелые вишни, в прорезях маски и тонкими бледными пальцами рук.
Вот такая вот ирония судьбы – Северус Снейп, нарядившийся в карнавальный костюм, стал воплощенной мечтой Лили Эванс. Той, которая всегда его презирала.
На нем была шелковая черная мантия довольно сложного покроя, украшенная тонкими серебряными цепочками и черным кружевом на широких рукавах, прикрывающих кисти рук. Его длинные вороные волосы, небрежно перехваченные шелковой лентой, лились на левое плечо. Лицо незнакомца скрывала черная с серебром маска, оставляя на виду только нижнюю часть его – тонкие губы с трещинкой от мороза.
Даже самая совершенная красота всегда имеет изъян, от которого делается еще совершеннее, - вспомнила Лили свои недавние мысли. О, да – он казался ей воплощением этой самой совершенной красоты, вот эти самые руки, губы, глаза. Она не пыталась узнать его, хоть разум подсказывал ей, что не с Луны свалился этот прекрасный принц, что он учится здесь, в Хогвартсе, возможно даже – на ее курсе. Но ей было куда приятнее верить в очарование Рождественской сказки. И потом – он так не похож на всех этих остолопов вокруг. Разве кто-нибудь из них мог сказать ей эти волшебные и чуть несовременные слова:
- Разрешите пригласить вас на вальс.
Она так долго смотрела на него изучающим взглядом, что Снейп забеспокоился: а не узнала ли она его? Но нет, не похоже. В зеленых глазах ее плескался непонятный ему восторг и… о, да – любовь. И если бы Северус мог видеть себя со стороны, он бы увидел, что смотрит на нее точно таким же взглядом.
Лили протянула ему свою руку. Он сжал ее бледными тонкими пальцами – нежно, как фарфоровую игрушку, но в то же время крепко, словно боясь выпустить ее из рук. Поднес к губам и поцеловал.
А потом они танцевали. Северус никогда ни с кем не танцевал, но сейчас, подстраиваясь под мягкие движения Лили, он сам начинал двигаться легко и непринужденно. Словно кто-то выпустил на волю птицу его души.
- Как мне называть тебя? – она не спросила: «Как тебя зовут?», - боялась, что он назовет свое настоящее имя.
- Гай Юлий Цезарь, - ответил он.
- А я, значит, твоя Клеопатра?
- Нет, - решительно ответил он. – Это имя тебе не подходит.
- А какое подходит?
- Ева.
- Почему?
- Потому что Ева – значит жизнь.
Спустя некоторое время он добавил:
- Мне кажется, что у нее были такие же огненно-рыжие волосы, как у тебя. У Евы.
Они кружились в вальсе, глядя в глаза друг друга. Иногда, не выдержав взгляда его черных глаз – они смотрели прямо в душу, - Лили опускала ресницы, и тогда видела другие пары, кружащиеся рядом с ними. Видела Поттера – он все же нашел ее, и теперь глядел сердито и недоуменно, как ребенок, у которого отняли игрушку. Он недоумевал, как это кто-то другой может танцевать с его девушкой, и не понимал одного – Лили не принадлежала ему, не была его девушкой. Блэк кружился в танце одновременно с двумя девицами, а Люпин вальсировал с какой-то младшекурсницей. Не остался без внимания и Петтигрю, вернее, его костюм. Питер был на седьмом небе от счастья – Нарциссу Блэк так умилил его наряд, что она удостоила Питера танца. Правда, ему приходилось загибать пальцы на ногах, чтобы розовые зайцы не разлетались в разные стороны. Но это не мешало ему неотрывно глазеть на вырез прозрачного платья Нарциссы, благо грудь ее была как раз на уровне его глаз.
Северусу нравилось танцевать – никогда в жизни он не думал, что это может быть так приятно. Он даже станцевал с Лили несколько быстрых современных танцев под аккомпанемент специально приглашенной рок-группы (названия Снейп не знал, так как ничего не понимал в современной музыке), хотя раньше считал, что нет ничего бессмысленнее этого виляния задом. Впрочем, у Лили даже это получалось изящно.
Становилось жарко. Лили присела на диванчик у стены и принялась обмахиваться маленьким веером, пока Северус ходил за газировкой. Он ненавидел эту маггловскую гадость, но Лили призналась ему, что щекотка в носу напоминает ей детство, отца, который водил ее в парк и угощал «Кока-колой» и мороженым. Такое вот простое маггловское детство.
А потом она сказала:
- Они развелись, когда мне было двенадцать, а сестре – пятнадцать. Тогда Петуния меня возненавидела. Она считала, что все это из-за меня. У нас в роду никогда не было рыжих волос, ни с маминой стороны, ни с папиной. Папа шутил сначала, называл меня ошибкой природы. А когда я оказалась волшебницей, радовался больше мамы. А потом просто взял и ушел. Больше мы с ним не виделись.
Папа сажал ее на качели, подносил ей стакан колы и продолжал историю, начатую еще дома:
- …Он посадит тебя вот так, потом сам сядет рядом, обнимет крепко-крепко и скажет: «Я волшебник. Я приехал за тобой из далекой-далекой страны, где на деревьях растет мороженое и булочки с лимоном…»
- Мои любимые? – перебивала Лили.
- Ну конечно.
- А как его будут звать?
- А вот это ты придумай сама.
И Лили придумывала странные, чудные имена, которые потом сама же и забывала.
- И он отвезет тебя в свою страну на настоящем драконе с крыльями и будет каждый день угощать тебя «Кока-колой»…
«А как его будут звать?» - «Гай Юлий Цезарь».
- Станцуем, детка? – длинный прыщавый юнец подвалил к ее диванчику. Лили вздрогнула. В глазах незваного кавалера горел огонь желанья. Желанья не только станцевать. Она представила, как ее целуют эти слюнявые губы… Фу. Лучше уж целоваться с Сопливерусом.
- Моя девушка не танцует, - Гай Юлий Цезарь появился рядом с ней очень кстати. А вот уже основательно пьяный Поттер проходил мимо явно некстати. Слова «моя девушка» словно ножом резанули по сердцу несчастного влюбленного.
- А может быть, твоя девушка пойдет танцевать со мной, а?
Северус напрягся – ему показалось, что Поттер сейчас прибавит: «Сопливерус». Но то ли он действительно изменился до неузнаваемости, то ли Поттер уже был не в состоянии сфокусировать взгляд на чем-либо кроме Лили, он Снейпа не признал.
Северус поставил стаканы с колой на столик у дивана и шагнул к Поттеру:
- Я не привык повторять по два раза, но для непонятливых, так и быть, повторю: она не танцует.
Был огромный соблазн сказать еще раз «моя девушка», но Снейп не решился: во-первых, это могло окончательно спровоцировать Поттера, а во-вторых, Лили все же не была его девушкой. Впрочем, как и девушкой Поттера.
За спиной Джеймса, как две тени, возникли Блэк и Люпин.
- Давай набьем морду этому нахалу, - сказал Сириус. Он был пьян, и у него чесались руки.
- Сириус, не надо, - сказал Ремус.
- Я сейчас добрый, - сказал Поттер и икнул, - и не хочу никому портить праздник, но учти, ты, если я еще раз увижу рядом с ней твою смазливую морду… Найду где хочешь и эти космы твои повыдергаю. Начисто! – тут его качнуло (а может, он сделал это специально), и Джеймс чуть не упал на Лили, но его удержали Блэк и Люпин.
- Ты понял? – Поттер поднял указательный палец, как будто указывал на что-то на потолке.
- Понял, - спокойно ответил Северус. – А теперь иди гуляй.
Джеймс послушно развернулся и пошел прочь, сопровождаемый Блэком и Люпином.
- Пойдемте в сад, Ева, - сказал Северус, проводив их взглядом. – Тут слишком жарко.
Снег падал на лепестки белых роз и таял. Все знали, что это место было зачаровано, но сейчас не хотелось об этом думать. Хотелось просто верить в эту волшебную сказку, в которой все может быть. Как в детстве.
Они сидели среди кустов белых роз и держались за руки. Он держал ее нежно, но крепко, словно раздавить боялся и боялся отпустить. И им хотелось, чтобы это продолжалось вечность.
Маленькой девочкой она пыталась представить себе Рай. Что это – жизнь без тревог и забот? Но жизнь без тревог скучна, она знала это уже маленькой девочкой. А Рай и скука – понятия до того несовместимые, что выглядят нелепо, написанные рядом.
Теперь она знала, что Рай – это быть вместе с любимым человеком, держать его за руки и чувствовать, как две души сливаются в одну.
Маленьким мальчиком он услышал где-то, что Вселенная бесконечна. Обладая богатой фантазией, он пытался представить себе, что это такое – бесконечность. Получалось что-то большое, черное и страшное. Но и представлять конечность Вселенной было страшно – ведь что-то должно быть там, за ее границами. Бесконечность? Или ничто? Какое страшное слово…
Говорят, наш мир возник в результате взрыва. А что было до него? Бесконечность? Или ничто? И был ли мир также бесконечен в самом его начале? И сколько это продолжалось? Вечно? Или один миг, такой короткий, что легче сказать – никогда? Странные слова, значение которых очень трудно представить.
Было трудно. Теперь – легко.
Бесконечность – они двое и аромат роз, витающий в ночном воздухе.
Ничто – все остальное.
Вечность – эти минуты, затмившие собой всю прошлую их жизнь.
Никогда – это никогда больше не повторится. Потому что Рождественские сказки имеют привычку кончаться.
- Пить хочу… - сказала Лили. – Черт, мы же забыли колу!
- У меня есть кое-что получше колы, - сказал он, извлекая из-под мантии бутыль зеленого стекла. Он сорвал две белых розы и трансфигурировал их в два причудливых бокала. Налил в них тягучую бордовую жидкость.
- Что это?
- Какая разница? Выпей.
Она прикоснулась своим бокалом к его, раздался нежный, словно вздох, звон стекла. Они одновременно, глядя в глаза друг другу, поднесли напиток к губам.
Пахло медом, яблоками и жасмином – совсем как в детстве. Солнечным теплым утром, свежим воздухом после дождя. Она бежит босиком по росистой траве, бежит к папе, а он, присев на корточки, ждет ее, потом ловит своими сильными руками – она помнит его руки, такие большие, теплые, с синими выступающими жилками вен – и вот она уже парит высоко в небе, и счастью ее нет предела…
Северус увидел, как порозовевшее от напитка лицо Лили покачнулось и поплыло. И, не в силах сладить с охватившим его чувством, он притянул ее к себе и поцеловал. И она забылась.
Когда Лили очнулась, кто-то нес ее на руках. Ей не хотелось открывать глаза, и она просто обняла Северуса за шею.
- Что ты делаешь?
- Несу тебя.
- Зачем?
- Потому что мне так хочется.
В детстве ему очень хотелось иметь маленькую сестренку. Все окружающие его люди были людьми взрослыми, не нуждающимися в его поддержке и помощи. А ему так хотелось иметь рядом с собой кого-то слабого, чтобы быть сильным рядом с ним. Ему так хотелось сестренку – он бы утешал ее, носил на руках. Ночью он вставал на колени на своей постели, открывал окно и, обращаясь к темному ночному небу, просил:
- Ну пожалуйста, пусть будет сестренка!
В детстве ему никто не рассказывал о Боге. Отец был атеистом, и не верил ни во что, выходящее за пределы его понимания. Жена-ведьма, как ни странно, не поколебала его утверждений. Он был деспотом в семье, считал жену сумасшедшей и запрещал ей учить сына «этому бреду».
А маленький Северус между тем решил сам для себя, что должен быть где-то в мире Кто-то справедливый. И где же Ему быть, как не на небе, вмещающем в себе вечность и бесконечность.
Когда мать забеременела, Северус возликовал. Он знал, что это произошло потому, что он так захотел. А потом пьяный отец столкнул мать с лестницы. Промучившись несколько дней, она умерла. А Северус винил во всем себя – ведь это он захотел, чтобы у него была сестренка.

Лили было хорошо и спокойно, словно в далеком детстве, когда отец носил ее на руках. А она любила, закрыв глаза, обнять его за шею и перебирать его короткие русые волосы.
Она нащупала ленту, стягивающую волосы Северуса, и простым движением развязала ее. Ее ладошки нырнули в черную реку волос, перебирали их, гладили его по голове.
- Тебе приятно? – спросила она.
- Очень, - прошептал Северус. Он наклонился к ней и, сняв с нее маску, поцеловал ее в лоб, а потом – в закрытые глаза. Она в ответ тоже сняла маску с его лица и с закрытыми глазами потянулась к его лицу, словно слепой кутенок к мамке.
Он сел на землю – тяжело было держать ее и целовать одновременно. Она шептала:
- Милый мой… Любимый мой Гай Юлий Цезарь…
А ему вдруг захотелось, чтобы она сказала: «Любимый мой… Северус…»
И в то же время он боялся, что она откроет глаза.
А она не открывала их. Рождественская сказка продолжалась.
Когда они вернулись в большой зал, веселье было в самом разгаре. На сцене под аккомпанемент молодежной рок-группы сестры Блэк и еще несколько девчонок танцевали канкан. Компанию им составляли пьяные вдрызг Поттер и Блэк (последний старался особенно не задирать ноги). А перед сценой в обнимку с бутылкой огневиски сидел блаженно улыбающийся Петтигрю. Для него не было большего счастья, чем лицезреть подвязки Нарциссы.
Лили увидела Кристину, которая хотела было подойти к ним, но Лили не хотелось сейчас говорить с подругой. Она обняла Северуса и шепнула ему:
- Поцелуй меня!
Он поднял ее и поставил на диван, так, что ей пришлось наклониться к его губам. Но поцелуй вышел каким-то холодным. Наверное, потому, что нужно это было лишь для того, чтобы не разговаривать с Кристиной.
Потом они снова танцевали. Краем глаза Лили увидела Кристину. У нее был очень обиженный вид – еще бы, за весь вечер лучшая подруга не сказала ей ни слова! Но Лили было все равно.
Потом солист рок-группы, а по совместительству ведущий вечера (ну не звать же на эту роль профессора Флитвика!) объявил о церемонии присуждения титулов Короля и Королевы бала. Так и сказал – церемония присуждения титулов. Королем, естественно, выбрали Блэка, а королевой – Нарциссу. Когда солист рок-группы узнал, что у короля и королевы одинаковые фамилии, он, естественно, не мог не поинтересоваться, не являются ли они мужем и женой, на что Сириус в ужасе ответил: «Нет!» На них напялили игрушечные короны и попросили что-нибудь спеть дуэтом. Нарцисса отказалась петь, а Блэк исполнил какую-то неприличную песню.
И все это было так глупо и фальшиво.
А потом она все-таки уснула. Уснула у него на плече. Лили не помнила, кто и как переправлял ее в спальню Гриффиндора, но на следующее утро она проснулась в своей постели.
Ожидаемой головной боли не было. Видимо, это был побочный эффект того снадобья, которым поил ее в розовых кустах Гай Юлий Цезарь.
Осталось только то ощущение, которое бывает после Рождественской сказки, приснившейся ночью.
За завтраком Кристина спросила ее:
- А что это был за красавчик, с которым ты всю ночь зажигала?
Лили улыбнулась:
- Гай Юлий Цезарь.
В этот момент рядом с ними возник Северус Снейп.
- Мадам, это не вы вчера обронили, предаваясь любовным утехам в розовых кустах? – голос его был такой же масляный, как и его волосы. В руке он держал заколку Лили.
Лили вспыхнула, на глазах ее выступили слезы.
Ну как, скажите мне, как можно быть такой сволочью? И откуда у человека эта дурацкая страсть к подслушиванию и подглядыванию? И ведь не видно его было на балу (и правильно – что ему там делать?), так нет, взялся откуда-то, специально за ними шел, все видел, так теперь еще и прилюдно об этом рассказывает! Был бы здесь ее Гай Юлий Цезарь, ох и показал бы он этому мелкому типу! Но Рождественские сказки имеют привычку кончаться.
Зато рядом была Кристина. Она вскочила, словно разъяренная фурия, выхватила заколку из рук Снейпа и заорала на него так, что за другими столами обернулись ученики:
- А ну вали отсюда, Цезарь! И чтоб я тебя больше не видела рядом с нашим столом!
Снейп развернулся и медленно пошел прочь.

Он сидел на Астрономической башне и плакал. С ним давно не случалось этого – с тех пор, как умерла мама. С тех пор вообще многое изменилось, и Северус больше не верил в милость справедливого Кого-то, как и не верил в Него самого. Слишком уж много было вокруг несправедливости.
Он понимал, что Лили никому ничего не рассказала, да и не узнала она его прошлой ночью. А Уайтленд назвала его Цезарем просто потому, что это было первое, что пришло ей в голову.
И все равно – будто душу вывернули наизнанку.
Рождественская сказка кончилась и для него. И для всех, в том числе и для Лили, он снова стал Сопливерусом, грязью, к которой и прикасаться противно. Он и сам себе был противен. Противен потому, что оказался трусом. И при этом еще лелеял какие-то глупые надежды.
Он очень боялся, что Лили узнает его. Поэтому сегодня с утра он даже не предпринял попытки причесаться, даже полил в ванной голову подсолнечным маслом. А потом – глупо, глупо – взял ее заколку и пошел к ней, желая еще раз услышать ее голос. И нарочно вел себя с ней так грубо – напялил на себя новую маску.

Лили не пыталась искать Гая Юлия Цезаря среди окружающих людей. В конце концов, сказка кончилась, и нечего пытаться претворить ее в жизнь. Из этого всегда получаются только глупости.
Потом у нее были каникулы – обычные, ничем не примечательные каникулы – и Рождество у елки с мамой и равнодушно настроенной сестрой.
Лили всегда жалела Петунию – старшей Эванс всего доставалось меньше, чем младшей. Петуния была некрасива, тогда как Лили еще в детстве все признавали очаровательным ребенком. У Лили было много друзей, у Петунии не было даже лучшей подруги. Перед Лили открылся прекрасный мир магии, а Петуния этого была лишена. Даже родительской любви Лили доставалось больше, даже отец, который, как оказалось, был ей не родным, всегда уделял ей больше времени, чем родной дочери, и, как потом поняла Лили, любил ее намного сильнее.
Каникулы кончились, и Лили вернулась в школу. На входе она столкнулась со Снейпом – налетела на него, задумавшись, - и почему-то решила, что это дурной знак. Встреча действительно вышла неприятной:
- Спустись на землю, грязнокровка!
- Очки одень, Сопливерус!
В первый день занятий она проснулась поздно и опоздала на первый урок – к Слагхорну. В классе было мало народа – не все еще вернулись с каникул, а из тех, кто вернулся, половина предпочла отоспаться в теплых постельках вместо урока. В частности, не было и «великолепной четверки» - видимо, хорошо провели каникулы гриффиндорские раздолбаи. Зато на задней парте в гордом одиночестве сидел Сопливерус.
- Мисс Эванс, мы сегодня работаем в парах, - проинформировал ее Слагхорн. – Присоединитесь к мистеру Снейпу, он объяснит вам задание.
Превозмогая отвращение к этому человеку, особенно усилившееся после Рождественских событий, Лили села на последнюю парту.
Снейп даже не посмотрел на нее. Просто сунул под нос какую-то дрянь и пробормотал:
- Порежь корешки.
Стараясь не смотреть на Сопливеруса, Лили принялась за работу.
Нарезав партию корешков, она отмерила нужное количество и высыпала в котел. Следующую партию, согласно рецепту, следовало добавить через пять минут. Она засекла время на своих часиках и стала ждать.
Через некоторое время она почувствовала, что Снейп смотрит на нее. Но стоило ей поднять голову, как он вновь уткнулся в работу. Она заметила, что у него дрожали руки. Чего уж никогда не было на зельеварении – чтобы у Северуса Снейпа дрожали руки. Что ж, если у него начинается гормональное буйство, когда рядом красивая девушка, это его проблемы. С чего это ее вдруг заботит Снейп?
Она отвернулась, но смутное чувство тревоги не покидало ее. Лили снова взглянула на то, как Снейп растирает жабьи позвонки, и какая-то еще толком не оформившаяся мысль загудела в голове, как настырное насекомое.
А, черт с ним, со Снейпом!
И Лили резким движением высыпала в зелье корешки.
- Нет! – крикнул Северус, хватая ее за руку.
Лили только теперь поняла, что время для добавления новой партии еще не подошло. Но было и что-то более важное, чем испорченное зелье.
Сильная, и в то же время нежная хватка тонких бледных пальцев.
Широко раскрытые глаза цвета спелых вишен под лохматыми черными ресницами.
Тонкие губы с трещинками от мороза.
Взгляды их скрестились, и Северус все понял. Но прежде чем Лили успела что-либо понять, она вырвала свою руку из его пальцев, опрокинув котел, и бросилась вон из класса.
Она бежала по лестнице вверх, быстрее и быстрее, словно это могло сохранить ее хрупкую Рождественскую сказку, стремительно разлетающуюся на осколки. Бежала, пока не наткнулась на что-то мягкое. Она подняла глаза и увидела лицо Джеймса Поттера. И, по-прежнему ничего не понимая, она уткнулась ему в мантию и заплакала. Так они и стояли на лестнице – она плакала, а он гладил ее по голове.
С этой поры на Лили нашла какая-то странная задумчивость. Она почти ни с кем не разговаривала, а когда выдавалась свободная минутка, шла в библиотеку и сидела там с книжкой. Однажды в такую минуту в библиотеку явился Северус Снейп. И скорее интуитивно, чем осознанно, Лили положила книгу на место и вышла из библиотеки.
Северус с тоской смотрел ей вслед. Ну конечно, она избегает его. И правильно делает. Другого он, трус и дрянь, и не заслуживает.
Еще несколько лет назад Северус лелеял глупые мечты о том, что мир еще узнает, каков настоящий Северус Снейп. Мир, в частности, олицетворяли Поттер, Блэк, Люпин и Петтигрю. Настоящий Северус Снейп был героем, смелым, решительным, отважным. Он был чертовски умен и знал столько темных проклятий, что Блэку с Поттером даже и не снилось. А жалкий Сопливерус – это всего лишь маска, которую он скинет, когда придет время. Потом он понял, что время это, похоже, никогда не придет. Что жалкий Сопливерус – это и есть настоящий Северус Снейп. Что маска надежно приросла к лицу – не оторвать.
Одного он так и не понял. Не стоит ждать, когда придет время. И если ты хочешь быть героем – просто будь им.

Нетрудно догадаться, что причиной нового странного поведения Лили Эванс был именно Северус Снейп. Он занимал все ее мысли. Она пыталась разгадать этого человека, как сложную загадку. Для чего замыкаться в себе и прятаться под видом замученного жизнью и собственными мыслями неряхи, когда можно просто быть самим собой? Таким, каким он был тогда, на балу?
Воспоминания больно сдавили грудь. Она представила, каких усилий стоило этому человеку подойти к ней и сказать:
- Разрешите пригласить вас на вальс…
И как легко и просто все получилось потом. И как еще легче он испортил все это. Зачем? Неужели испугался Поттера и Блэка? А ведь тогда, на балу, он не боялся их. Даже заступился за нее перед Поттером. Неужели все дело в маске, закрывавшей его лицо?
Способ найти ответы на все эти неужели, зачем, для чего был один – пойти и поговорить с Северусом.
Она нашла его в зарослях роз. Он сидел на том самом месте, где они тогда целовались. Сидел и гладил что-то рукой. Наклонившись над ним, она увидела – на месте, где они сидели, среди белых роз выросли две красные.
Как в детстве:
- …А что было потом, папа?
- А потом они улетели жить в сказочную страну. А мимо этого места еще долго ходили люди и диву давались, почему это средь белых роз цветут две красные…
- Зачем ты пришла? – Снейп резко обернулся.
- Хотела поговорить с тобой, - она присела на землю рядом с ним.
Мерлин, до чего все проще было тогда! Да и теперь – чем глупо подбирать слова, куда проще обнять его, зарыться ладонями в эти спутанные волосы…
Она протянула руку. Он отстранился.
- Зачем все это? Зачем все это… Северус? – она запнулась, произнося его имя. – Зачем притворяться, если можно просто жить? Если можно быть самим собой? Так же проще, не правда?
«Ты ничего не поняла, Лили», - с горечью подумал он. – «Настоящий я теперь. А он, Гай Юлий Цезарь – не настоящий, красивая игрушка, в которую ты по глупости своей влюбилась. Им, возможно, действительно проще было быть – один день. Но быть им все время – невыносимая мука».
Глядя в его полные горечи глаза, Лили вдруг поняла, что просто все кажется только ей. А человеку, который столько лет жил под маской, очень трудно отнять ее от лица. Без нее он как без одежды.
- Бедный мой, бедный Северус… - она снова протянула руку, но тут он резко вскочил на ноги:
- Не смей жалеть меня, грязнокровка!
«Не смей меня жалеть», - сколько раз она слышала эти слова от Петунии. Теперь она вдруг увидела, что эти два человека очень похожи. Оба они несчастные, одинокие, но слишком гордые, чтобы принять чью-то жалость.
- Так невозможно жить, Северус Снейп! – сказала она. – У человека должен быть кто-то, кому можно поплакаться в жилетку, иначе что это за жизнь такая!
Так можно жить. Уж она-то знала. У нее ведь тоже не было человека, способного пожалеть. Сестра и мама – они сами гораздо больше нуждались в жалости, чем она. Особенно мама. Она очень изменилась после ухода отца, постарела. И Лили жалела ее. И сестру жалела, хотя та была против.
Про нее саму никто бы не сказал, что она нуждается в жалости. А ей так хотелось, чтобы ее пожалели. Без всякой причины, просто так. Погладили ласково по голове…
Ей казалось, она нашла такого человека – ее Гая Юлия Цезаря. А он сам оказался жалким до безобразия.
Северус Снейп поднял глаза и сказал слово, услышать которое от него было практически невозможно:
- Прости…
- За что? – пожала плечами Лили. И, не в силах больше выдерживать взгляд этих грустных черных глаз, она повернулась и ушла.
Разговор с Северусом не облегчил душу, как она того ожидала. Наоборот, Лили все больше уходила в себя. И она вдруг заметила, что не может прожить и дня, не увидев Северуса. Он был необходим ей, как воздух. Видеть его, видеть эти тонкие бледные руки, широко распахнутые черные глаза, идти за ним по пятам, наблюдать, как он садится в коридоре на каменный пол и раскрывает очередной неподъемный фолиант… Как он пишет, низко склоняясь над пергаментом… Как варит зелье – вот она, истинная магия, та магия, которую редко кто может оценить, которая заключается вовсе не в глупом махании палочкой и повторении заученных слов…
По вечерам она уходила в ванную для старост и подолгу стояла перед зеркалом, копируя жесты Северуса, его движения, резкую, угловатую походку… Да, она не может видеть его рядом с собой, но теперь он будет с ней всегда – как часть ее самой.
О боги, да она же влюбилась! Влюбилась крепко и безоглядно, но уже не в прекрасного принца ее мечты, а – сказал бы ей кто об этом раньше, она рассмеялась бы ему в лицо! – в этого нечесаного бледного короеда, черт бы его побрал вместе с его комплексами!
Особенно ей нравился один жест – растопыренной ладонью отвести распущенные волосы назад, слегка тряхнув головой. Она так часто повторяла это перед зеркалом, что вскоре начало получаться непроизвольно.
И, наблюдая на занятиях за Северусом, она совершенно перестала замечать, что Джеймс Поттер неотрывно наблюдает за ней.
Она как-то странно изменилась с Рождества, думал Джеймс. В ней появилась какая-то угловатая грация, которая делала ее еще изящнее. И эта мечтательность в ее глазах… Она больше не щебетала на переменах с подружками, а все чаще садилась на подоконник, раскрыв книгу. Она перестала гладко зачесывать назад волосы, а носила их распущенными, и они огненным каскадом ниспадали на плечи. А когда она, чуть развернув голову, проводила по волосам раскрытой ладошкой, отбрасывая их назад, Джеймс терял дар речи. И уже в который раз Сириус, отрывая глаза от пергамента, шептал ему на уроках:
- Закрой рот, Сохатый!
Джеймс Поттер словно полюбил Лили заново – новой чистой любовью, которая раньше была неведома ему. Раньше она была для него просто симпатичной девчонкой, с которой было бы классно сходить как-нибудь в Хогсмид. А теперь он внезапно увидел в ней нечто большее…
Да, странные шутки шутит с нами судьба иногда. Джеймс Поттер полюбил в Лили то, что он бы возненавидел, узнав правду. Он полюбил чужую любовь – любовь Лили Эванс к Северусу Снейпу.
А Лили, слишком увлеченная своим страданием – оно ей доставляло наслаждение, это страдание, так что она была немножко эгоистична в своей любви, - совершенно не замечала того, что происходит вокруг. Не замечала она и того, что девчонки, ее однокурсницы, все чаще шептались по ночам, залезая под полог чьей-нибудь кровати. Только она, Лили, никогда не участвовала в таких перешептываниях – не до того было.
Наконец Кристина все-таки посвятила ее в «общее дело»:
- Смотри, что мы достали с девчонками…
Лили поднесла к носу блестящую бутылочку и констатировала (не зря же она была лучшей у Слагхорна!):
- Приворотное зелье.
- Вот именно! Ты знаешь, Феликс Райн из Равенкло… Такой красавчик! – тут Кристина почему-то смутилась. – А Мелиссе нравится Брет Гаррисон…
- Но, Кристина! Ты же понимаешь, как это серьезно!
- Брось, Лили… Мы же совсем чуточку… Кстати, я думаю, тебе бы тоже не мешало воспользоваться…
- Мне?!
- Ну я же вижу, как ты сохнешь. Хоть ты и не говоришь, по ком. Учти, я тебе добра желаю… Так что если надо – бери. Я его в своей тумбочке держу, на нижней полке.
Нет, это, конечно, было глупо – подливать зелье тому, кто и так тебя любит. Конечно, приворотное зелье усиливает уже существующее чувство, и, возможно, под его действием Северус в конце концов решился на что-нибудь, но Лили казалось, что это было бы нечестно.
А жить так больше нельзя. Надо выкинуть этого морального урода Северуса из головы и вернуться к нормальной жизни.
Но сделать это было не так-то просто.

Вернуться к нормальной жизни ей помог, как ни странно, Поттер. Он подошел к ней в библиотеке, когда вокруг никого не было, и признался ей в любви.
- Лили, знаешь… Мне надо кое-что тебе сказать. Знаешь, Лили, я… Я люблю тебя.
Когда он произнес эти слова, Лили резко подняла глаза от книги. Чего угодно ожидала она, но только не этих слов. Конечно, она знала, что Джеймс Поттер к ней неравнодушен, но он столько раз показывал это более грубыми способами, что ожидать от него подобных признаний было глупо.
Он заметил это ее движение:
- Если ты скажешь, чтоб я ушел, я уйду, Лили… И никогда больше не буду приставать к тебе. Просто, понимаешь, раньше я думал, что это так, просто… А теперь понял, что серьезно все это…
Лили вдруг поняла, что ей не хочется, чтобы он уходил. Ей хотелось, чтобы он стоял перед ней и говорил о своей любви. Это то ли льстило ее женскому тщеславию, то ли…
Наконец он замолчал. И продолжал смотреть ей в глаза, ожидая ответа.
А она не знала, что отвечать. Она не могла сказать ему: «Джеймс, я люблю тебя», - это было бы неправдой. Но и сказать нет она тоже не могла – язык не поворачивался.
- Я не знаю, Джеймс… - сказала она. – Я подумаю, хорошо?
Она встала, собираясь уходить. И Джеймс вдруг наклонился к ней и быстрым движением прикоснулся к ее губам – это вышло непроизвольно. А потом бросился бежать из библиотеки.
Лили посмотрела ему вслед, а потом сняла со своей мантии два случайно упавших на нее коротких черных волоска и долго рассматривала их, словно увидела что-то интересное. И, еще не зная, зачем – наверное, это была интуиция, - она не стала их выбрасывать, а крепко зажала в кулачок.
Тем вечером она не пошла в ванную для старост. Лежа в кровати, Лили долго не могла уснуть – она думала о Джеймсе Поттере. Она вспомнила, как он дурачился, как нарочно задирал Снейпа, чтобы покрасоваться перед ней. Как она избегала его, пряталась от него на балу, а сама неотрывно думала, думала о нем… Теперь она поняла, что очень привязана к Джеймсу, что исчезни он из ее жизни – и она стала бы скучать. Нет, это была не любовь. Просто привычка.
Любовь – это вообще очень странная штука. Не зря говорят, что любят не за что-то – любят вопреки. И она любила Северуса Снейпа вопреки всему – вопреки его бесконечным комплексам, немытым волосам, жуткому характеру. Вопреки тому, что он столько раз обзывал ее грязными словами. Обзывал – и любил, вот величайшая загадка человеческой психологии!
Она любила Северуса Снейпа, но эта любовь была ей в тягость. Она отдала бы все что угодно, чтобы избавиться от этой любви. А вот от Джеймса Поттера она избавляться не хотела.
И Лили приняла решение.
Она не любит Джеймса Поттера. Она просто испытывает к нему легкое влечение. Что плохого в том, что она подтолкнет это чувство, даст ему возможность вырасти в нечто большее? О том, что это было бы чуть нечестно по отношению к Джеймсу Поттеру, она сейчас не думала.
Лили встала с кровати. Нижняя полка в тумбочке Кристины, небольшая блестящая бутылочка… Два волоска Джеймса Поттера… И – все, до последней капли, чтобы уж точно – на всю жизнь.
Странно, но она ничего не почувствовала. Не появилась вдруг неизвестно откуда любовь к Джеймсу Поттеру. Ей просто очень захотелось спать.
Приснился ей странный и нелепый сон: Джеймс Поттер носил ее на руках. Кругом были цветущие луга, и на ней было ее старенькое домашнее ситцевое платье в цветочек, а на нем – в шотландский килт и больше ничего.
Утром у нее случился короткий разговор с Кристиной:
- Лили, это ты взяла у меня зелье?
- Ну, я – и что?
- Ты не думай, я не обижаюсь, я только хочу знать… Кому?
- Себе.
- Ты сумасшедшая! – глаза Кристины округлились.
- Наверное, ты права, - Лили улыбнулась подруге и отправилась на завтрак в большой зал.

- Привет, Джеймс!
- Привет, Лили!
Они улыбались друг другу, и на сердце было легко и весело. И все смотрели на них с удивлением: и Сириус Блэк, и Люпин с Петтигрю, и Кристина с Мелиссой. Лили непроизвольно взглянула в сторону слизеринского стола: Северус Снейп, не глядя на них, ковырял вилкой в тарелке. Что ж, наверное, так будет лучше для всех.
Только сердце почему-то больно сжалось.
А потом они с Джеймсом вместе пошли в Хогсмид на День святого Валентина. Когда Джеймс приглашал ее, рядом случайно – впрочем, случайно ли? – оказался Северус. И снова при виде его Лили почувствовала укол в сердце.
Приворотное зелье дает жизнь новому чувству, но не убивает старое. Лили этого не знала тогда.
С Джеймсом им было хорошо вдвоем. Скоро об их отношениях узнал весь Хогвартс, и Северус Снейп не был исключением. И чем сильнее становилась любовь между Джеймсом и Лили, тем сильнее уходил в себя Северус Снейп.
С детства он был очень амбициозен. Вечно играл сам с собой в великих волшебников, королей и героев. Побеждал врагов и завоевывал прекрасных девушек. И если он был не очень-то хорош собой, это с лихвой возмещалось его силой, смелостью и отвагой в бою.
В реальной жизни все было не так. И чем лучше он это понимал, тем сильнее отдалялись друг от друга мечты и реальность. И чем глубже он уходил в себя, тем смелее становились его сны.
Он видел Лили, видел ее обнаженную – как рисовала фантазия. Он владел ею, целовал ее руки, губы и волосы, а она смеялась своим счастливым переливчатым смехом.
А однажды ему приснился совершенно другой сон.
Он снова видел Лили. Она шла среди кустов белых роз – рука об руку с Джеймсом Поттером. А потом вдруг остановилась, тряхнула головой и повторила сказанные когда-то слова:
- Так невозможно жить, Северус…
О, Лили, Лили, грязнокровка Эванс! Что же ты делаешь! Зачем, сама того не ведая, калечишь нечастную душу! И ведь права ты, тысячу раз права, но правда твоя – ножом по сердцу.

Кончилась зима, за ней прошла весна, наступило лето, принеся на хвосте выпускные экзамены, а за ними – и выпускной бал, мечту всех учеников с первого по седьмой курс. Из уважения к столь важному событию Северус Снейп все же помыл голову, даже новую парадную мантию надел. Впрочем, ни новая мантия, ни аккуратно уложенные волосы не помешали ему просидеть весь вечер в углу, наблюдая, как Лили Эванс танцует с Джеймсом Поттером. Когда объявили белый танец, какая-то смущенная хаффлпаффка (Мерлин, неужели и у него есть тайные поклонницы?) попыталась пригласить его танцевать, но Снейп послал ее такими словами, что хаффлпаффку как ветром сдуло.

«Джеймс совершенно не умеет танцевать», - заметила Лили. – «Да уж, это вам не игра в квиддич».
- На что это ты там смотришь? – спросил он, когда взгляд Лили случайно упал на одинокого Северуса Снейпа в углу зала. – А, Сопливерус голову вымыл? Да, на это действительно стоит посмотреть.
- Джеймс, прошу тебя… В такой день я не хочу разговаривать о нем, - Лили поглядела на парня с укоризной. Ей действительно не хотелось думать о Северусе, не хотелось думать ни о чем. Только кружиться в медленном вальсе и не замечать, что Джеймс наступает ей на ноги. Это ведь и есть любовь – не замечать, когда тебе наступают на ноги, а только смотреть любимому в глаза преданным собачьим взглядом.
- Выходи за меня замуж, - прошептал Джеймс.
Она рассмеялась.
- Нет, я серьезно. Я люблю тебя, ты любишь меня – что еще надо? А я тебя, знаешь, не разлюблю никогда.
- Я тоже, - улыбнулась Лили. В ее словах снова не было ни капли лжи – она знала, она действительно никогда его не разлюбит. Но и Северуса Снейпа она не разлюбит никогда.
- Я согласна, - снова улыбнулась она.

Лили и Джеймс действительно поженились вскоре после окончания школы. Возможно, если бы не внезапно разразившаяся война, они бы повременили немного, но случилось то, что случилось.
Шафером на их свадьбе был Сириус Блэк, отношение Лили к которому резко изменилось с тех пор, как она узнала его ближе. Под видом важности и самодовольства скрывалось нежное доброе сердце. Лили узнала, как он порвал с родителями и как мучился после этого – ведь все мы любим своих родителей, какими бы они не были. Сириус часто ругал мать самыми последними словами, но при Лили – почему-то всегда именно при ней – на него находила ностальгия, он вспоминал свое детство и маму, и при воспоминаниях о ней его голос наполнялся теплом. А она садилась рядом с ним и по-матерински перебирала его длинные черные волосы.
Лили узнала, что Ремус Люпин был оборотнем, и поняла тогда секрет этой странной дружбы Мародеров. Она тогда сильно зауважала их всех, а к Ремусу теперь всегда была особенно добра.
Даже Петтигрю, которого она никогда не любила, вдруг проявил свои лучшие стороны. Он мог быть смешным и веселым, знал огромное количество необычных шуток и анекдотов, иногда – невинных, а иногда – пикантно-неприличных. А однажды, вспоминая школьные годы, он вдруг сказал, что помани его пальчиком Нарцисса теперь уже Малфой – и он стал бы Пожирателем Смерти. И в голосе его была такая искренность, что Лили всерьез испугалась за будущее Питера.
Иногда на огонек забегала Кристина, теперь – миссис Райн. Ей все-таки удалось закадрить своего Феликса – без всяких любовных зелий, между прочим, - и теперь она ждала от него ребенка. Кристина приносила новости о старых школьных друзьях – представляете, Андромеда Блэк вышла замуж за маггла! Нет, ну вы представляете? Наверное, он такой красавчик! Раз уж сама Андромеда Блэк…
Тина Броуд вышла замуж за Алекса Крайна, Мишель Неверс – за Майкла МакДональда, а Диана Стоун – за Аврелия Галла.
Единственный, о ком Лили почти не слышала, был Северус Снейп. Правда, пару раз она видела статьи в журнале «Алхимия и жизнь» за его подписью – молодому ученому прочили блестящее будущее, говорят, даже сам Слагхорн удивлялся, как это он не разглядел такое дарование. А однажды Лили и Джеймс столкнулись со Снейпом на Косой аллее – он окинул презрительным взглядом счастливую супружескую пару и пошел дальше. Даже не поздоровался – впрочем, этого от него никто и не ждал.

***

Холодный ветер смахнул слезы с лица Лили. Она шла по улице сквозь рой белых мух, а в окнах домов светились елки – там смеялись дети, предвкушая подарки, там взрослые желали друг другу всего хорошего и поздравляли друг друга с радостным событием Рождества Христова.
Лили знала, что это Рождество она проведет без Джеймса. Была у нее такая черта характера – не отступать от задуманного. И если уж она ушла под вечер из дома – раньше завтрашнего утра она домой не вернется. Она отправится в «Дырявый котел» и проведет Рождество там, среди таких же, как она, неприкаянных Рождественских бродяг.
Аппарировав прямо в бар, Лили присела за свободный столик и сняла куртку. Волосы ее под капюшоном растрепались, и она подняла руки, чтобы привести их в порядок, но чьи-то сильные – и в то же время нежные пальцы сжали ее ладони. Сердце ее подскочило и остановилось где-то в гортани. Лили была не в силах повернуть голову, а чьи-то холодные губы целовали ее шею. А потом ее подняли на руки и понесли наверх, в комнаты.

«Просто сделай это, Северус. Сейчас или никогда», - шепнул ему кто-то внутри – кто-то большой и настоящий, забытый давным-давно. И он сделал то, что сделал. «Что-то у нее не заладилось с Поттером, раз пришла сюда», - шевельнулась непрошенная мысль. Но он отбросил ее подальше – не надо сейчас думать о Потере. Только не сейчас, когда они снова вдвоем.
Снова? Да нет – впервые. Они ведь никогда не были вместе по-настоящему. Сначала Снейпа оттеснил от нее Гай Юлий Цезарь, прекрасный принц, мальчик из сказки – прости, ты был таким трогательным, но ненастоящим, увы, увы! А потом Северус сам закрылся от нее равнодушной маской, и этой равнодушной неживой маске она предпочла живого Джеймса Поттера.
Он посадил ее на расшатанную кровать и начал покрывать ее лицо поцелуями. А она сидела с закрытыми глазами, словно боясь открыть их и снова увидеть кого-то не того. А потом он не выдержал и бросился на нее, как хищный зверь на свою жертву, раздевал ее, отрывая пуговицы блузки – дрожали пальцы.
А потом они любили друг друга. На застеленной кровати, потом – на холодном занозистом полу. А потом она открыла глаза, и увидела его лицо, его глаза, его бледные губы с трещинками от мороза, его разметавшиеся в экстазе черные волосы…
А в момент наивысшего напряжения она изогнулась, царапая ногтями пол (занозы впивались в пальцы), и не то прокричала, не то прохрипела:
- Я тебя люблю!..
Потом он стоял у окна, бледно-обнаженный, как мраморная статуя некрасивого мальчика, а она сидела на кровати, обняв руками коленки, смотрела на него и пыталась угадать, о чем он сейчас думает.
А он думал – воистину неисповедимы пути человеческой мысли – о том, как впервые убил человека. Убил своего отца.

К моменту своей инициации он избавился от глупой веры во всякую ерунду и в смерти матери винил только того, кто действительно был в ней виновен – своего отца. Он ненавидел его. И когда ему предложили самому выбрать жертву для своего последнего испытания – испытания кровью – он, ни секунды не колеблясь, выбрал Тобиаса Снейпа.
Испытание кровью заключалось в убийстве человека – но не с помощью авады, а самым грязным маггловским способом – ножом. Ведь именно так человек лучше всего познает свою причастность к смерти другого человека.
Северус много раз представлял себе, как он переступит порог родного дома, где не был так давно.
- Ты зачем пришел? – спросит его отец.
- Я пришел убить тебя, убийца моей матери, - ответит он и резким движением занесет нож над грудью отца, а тот вскинет руку и другим резким движением перехватит руку сына. И они будут стоять, глядя друг другу в глаза, пока один из них не сломается и не опустит руку… И Северус знал, кто это будет.
Северус шел за отцом по пятам – Тобиас направлялся в ближайший бар. И когда отец остановился в темном переулке, чтобы закурить, Северус выхватил нож и ударил его в спину. Тобиас бесформенной жалкой кучей упал к ногам сына. Бледные пальцы отца впились в землю, словно все еще пытаясь поднять упавшую зажигалку. Северуса вырвало.

Только теперь, когда он стоял у окна, она заметила темное пятно на его левой руке. Она знала, что это было. Но теперь ей было наплевать. Потому что сейчас, в пыльной комнате над «Дырявым котлом» они были не Лили Поттер, жена аврора, член Ордена Феникса и Северус Снейп, убийца, Пожиратель Смерти, а просто изголодавшиеся друг по другу мужчина и женщина.
А ведь и не так уж много времени прошло. Какие-то пять лет. Однако за эти пять лет изменилось так много: она вышла замуж за Джеймса Поттера, а он принял Темную Метку и надел маску Пожирателя Смерти. Началась война.
Лили встала с кровати и подошла к Северусу. Взяла его руки в свои и поцеловала – сперва левую, потом правую. А они изменились, эти нежные руки – на них появилось больше шрамов и выступили синие вены. Как у отца когда-то.
Северус поднял ее и отнес обратно на кровать.

На следующее утро Лили проснулась одна. Что ж, этого можно было ждать, ведь Рождественские сказки имеют привычку кончаться. Она спокойно оделась и аппарировала. Домой, в Годрикову Лощину.
Джеймс спал одетым, в кресле, в гостиной. Когда Лили увидела его, ее сердце вдруг наполнилось нежностью к этому человеку. К человеку, которого она любила и который любил ее. Который прождал ее всю ночь и заснул лишь под утро в этом кресле.
Лили нежно обняла мужа, прижавшись щекой к его небритому подбородку. Джеймс открыл глаза и увидел прильнувшую к нему жену. От нее пахло снегом и Рождеством.
- Лили… - прошептал он, обнимая ее.
- Джеймс, милый мой, любимый Джеймс!
Он целовал ее, так ласково и немножко по-детски, когда она вдруг отстранилась и сказала:
- Джеймс, пойми меня правильно, я хочу сказать это сразу. Я хочу, чтоб между нами не было тайн. Я тебе изменила.
Он не стал спрашивать, с кем – какое это имеет значение теперь! Он сказал:
- Прости, я сам был виноват.
- Это был первый и последний раз, Джеймс.
- Я знаю, милая.
- И еще, Джеймс… Знаешь, у нас скоро будет… Будет маленький мальчик. Он будет похож на тебя.
- Но с одним условием: у него будут твои глаза.
- Я тебя люблю, - улыбнулась Лили.
Они сидели вдвоем в одном широком кресле. Лили думала о том, что скоро на свет появится человечек, которого она сможет любить всей душой, не деля свою любовь на кусочки. Джеймс думал о том, что у него все-таки замечательная жена. И что жизнь с Лили – это Рождественская сказка, которая не кончается.
А за окном падал снег.

The happy end.