Смотреть

Название: Смотреть.
Автор: The Rhine (the-rhine@yandex.ru).
Категория: Гет.
Пейринг: Джинни/Гарри.
Рейтинг: PG.
Жанр: Драма/Ангст.
Саммари: Мини. «После того, как мы расстались, я обещала больше не смотреть на тебя. И? Глаза вновь предают меня.» POV Джинни Уизли.
Дисклаймер: Все принадлежит Дж. К. Роулинг. Удивлены? ;)
Статус: Закончен.

Плакать? Удел слабых. Плакать — значит бездействовать. А бездействовать легко, с этим любой справится.
Ты со мной не согласен?
Раньше я гордилась, что могу сама у себя вызвать слезы. Так глупо. Скажи, чем тут хвалиться? И насколько же нужно быть жалкой, а?
Нет, я не думала о чем-то печальном и тоскливом, это непременно наводило скуку. Да и потом, думать о чем-то — уже контролировать свои мысли; а чтобы заплакать, нужно дать им волю облачиться в слова и говорить, говорить, говорить… неважно о чем, главное — с чувством. И уверяю, получится. А не плачу я сейчас вовсе не потому, что не умею, как раз наоборот — я делаю это не хуже других и ничем не уступлю Гермионе, которая вечно вздрагивает на плече у брата, вытирая щеки и распухший нос платком. Вот она, что называется, ревет. А я могу вызвать слезы без всяких всхлипов и содроганий, просто бегущие по щекам влажные дорожки. Красиво, да?
Но тебе не увидеть моих слез.
Насколько удивительны могут быть глаза! Иногда я нахожусь в полной уверенности, что могу контролировать их: захочу — они наполнятся слезами, захочу — приветливо улыбнутся.
Только вот я уже не захочу ни того, ни другого.
А знаешь, порой мои глаза меня пугают: словно привычная картинка переворачивается, и я становлюсь заложницей своих глаз. Они ведут меня, цепляются за что-то и вопреки моим желаниям не отпускают. И я могу долго, не моргая, смотреть в одну точку.
Не говори, что ты не замечал.
Мои глаза неизменно преследуют лишь одну цель.
Тебя.

Я знаю, что ты уже не в силах что-то изменить, и я — тоже. Остается думать, что словами «Нам нельзя быть вместе» ты рассчитывал в один миг разорвать наши отношения.
Было бы все так просто, Гарри.
Ведь жизнь сама расставит точки. Не тебе и не мне решать, когда нам придет конец. А были ли мы вообще?
Так быстро пролетело время, я и не заметила, как что-то между нами изменилось. А ведь и не менялось ничего, черт возьми! Я как любила, так и люблю, ты… верю, что тоже. И сколько же мы не успели сделать вместе? Ведь у нас было и есть будущее.
Почему ты не хочешь это признать?
Гарри, думаешь, я не знала, что у тебя от меня есть секреты? Были, есть и будут. Я все понимала и смирилась с этим. И сейчас готова мириться.
Но разве тебе это важно?
У меня даже не возникало желания узнать, что ты держишь в тайне. Мне было плевать, что больше чем мне ты доверяешь брату и Гермионе. И я вовсе не пыталась разведать у них, что тебя гложет и о чем ты беспокоишься — зачем мне усложнять наши отношения?
Видишь, Гарри, не такая уж я и любопытная.
Эх, ничего ты не видишь… но я знаю, что чувствуешь — я смотрю и улыбаюсь.
Нет, Гарри, мы еще успеем! Я не устаю твердить это изо дня в день. И у нас есть будущее, одно на двоих.

Своим прощанием ты только обрываешь наш рассказ, умолкаешь на полуслове и не даешь мне вставить и звука.
Хочешь все прекратить? Думаешь, у тебя на то есть право?
Ошибаешься.
Это право было моим, но ты и его безнаказанно отнимаешь. И даже не даешь мне возможности уйти от тебя, Гарри. Для тебя вряд ли есть разница, кто поставит точку в наших отношениях. Лишь бы она стояла.
А я не хочу смотреть, как ты ищешь подходящие слова, как из кожи вон лезешь, чтобы не огорчить меня. Ты даже набираешься наглости убедить меня в своей правоте. И, черт возьми, убеждаешь. Честно признаться, в глубине души я отпускаю тебя — уходи, не оборачиваясь. И не жалей о том, что было. Оставь это мне.
Оставь меня.

~~* * *~~

Четыре года назад я бы и не подумала, что ты когда-нибудь обратишь на меня внимание. Да что там! Я на это и не надеялась после того, как ты узнал, что по моей вине была вновь открыта Тайная комната, и только по моей вине пострадали невинные школьники, в том числе и твоя подруга. Я была слугой Того-Кого-Нельзя-Называть…
Нет, неправильно!
Я была слугой Того-Кто-Убил-Твоих-Родителей.
Ты должен был меня возненавидеть, но, казалось бы, ничуть не изменил своего отношения ко мне. Представь, тогда я корила себя даже в смерти твоих близких, чувствовала вину и непреодолимое желание искупить ее, я даже была готова поменяться с тобой местами или хотя бы оказаться на твоем месте, испытав все несчастья, которые не перестают рушиться на тебя.
Да, я тебя таким видела: одиноким, несчастным и слишком рано повзрослевшим ребенком. Ведь тебе было всего тринадцать, а мне и того меньше, но все равно я примеряла на себя твою ношу.
Твоя жизнь не твой выбор. Словно кто-то ставит над тобой опыты, и тебе только остается обходить ловко расставленные на пути ловушки. Не ты это выбирал.
А я бы поменялась с тобой местами. Стала бы сиротой, чтобы пережить все то, что выпало на твою долю. Оказалась бы одинокой, беззащитной и непонятой. Но в моей семье одиночество мне никогда не грозило. К счастью.
Сейчас и ты, и я понимаем, какие несусветные глупости я себе вдолбила, будучи двенадцатилетней девчонкой.
Я боялась и слово проронить в твоем присутствии, всегда была готова принять от тебя удар и с каждым днем все больше удивлялась: почему же ты не мстишь мне? Со временем это паническое чувство ушло, но я продолжала теряться в твоем обществе. Мне было неуютно, когда ты стоял рядом. И я бы ежесекундно от тебя отворачивалась, если бы не мои глаза.
Ох, Гарри, ты ведь такой же невнимательный, как и все мальчишки. И тогда, не сомневаюсь, ты думал, что я тебя боялась.
Но это было не так.

Мне действительно тебя не хватало: твоих слов, твоей улыбки. Хотя я сама лишала себя этого.
Тогда мне нравилось все усложнять, не удивляйся и даже не думай сравнивать меня теперешнюю с той Джинни. Все, что меня с ней роднит — это глаза.
Они не изменились.
Четыре года назад я ходила за тобой по пятам, пряталась и наблюдала. Считай, что так я восполняла ту пустоту в своем сердце, которую сама же создала, избегая тебя.
А я буду считать иначе, хотя бы это право у меня не отнимай.
Я все еще боялась, что ты втопчешь в грязь мои чувства, хотя всегда мысленно готовила себя к этому. Ведомая своими глазами я кралась за тобой по коридорам, мне даже было все равно, один ты или нет. Других я перед собой не видела.
Глаза не видели.
Казалось, я потеряла стыд. Вслед за тобой, братом и Гермионой я приходила в библиотеку, незаметно проскальзывала за стеллажами и всегда садилась позади тебя, в тени, где ты меня не замечал. И я могла часами смотреть на тебя: на твой затылок, растрепанные волосы и сутулые плечи, помятую мантию и торчащий из-под нее воротник рубашки, на душки очков, которые ты время от времени поправлял руками, на твои пальцы, скрещенные за головой.
Как удивительно — я даже помню твои жесты.
Смотреть на тебя и избегать твоего взгляда. Это так сложно и почти нереально, но я нашла выход. Я думала, что стала твоей тенью: все время позади тебя ступала по твоим шагам, вечно ожидая, что в роковой момент я смогу заслонить тебя собою, а может, даже спасти, тем самым искупив свою вину.
Прошло немало времени, пока я бросила эту затею.
Я больше не хотела метаться из крайности в крайность, то избегая тебя, то преследуя. Мир не ограничивался одним тобой, и я была вынуждена это признать. Тенью твоей мне стать так и не удалось, да — ты не замечал, что я хожу за тобой по пятам, но вокруг было полно куда более внимательных людей, чем ты.

Гермиона сказала, что все мои старания бесполезны: в Хогвартсе и привидения не остаются незамеченными, что уж говорить о двенадцатилетней девочке. Когда я не знала да и не задумывалась о том, как можно объяснить мои сумасшедшие поступки, когда даже не пыталась понять, чем я так озабочена и почему ты становишься неотъемлемой частью моей жизни, Гермиона заявила, что я влюбилась.
В тебя, Гарри.
Влюбилась, не зная, что такое любовь, и боясь даже думать о взаимности.
Любила, не умея любить. Любила глазами. Все-таки я ненормальная.
И почему ты не удивлен?

~~* * *~~

— Нет, я ведь и не приближаюсь к нему, Гермиона. Мы только здороваемся перед завтраком, да и то — лишь в тех случаях, когда он сам меня окликнет. Я с ним вовсе не разговариваю, учусь в другом классе, почти не вижу на переменах…

— Но ты на него смотришь, — Гермиона отрезала все пути к отступлению, и я вынуждена была признать ее правоту. — Всегда, когда выдается случай, ты на него смотришь.

— Ну… — я растерялась, — а кто на него не смотрит? Это же Гарри Поттер, Мальчик-Который…

— Джинни, очень тебя прошу, остановись. Твои чувства и так на лбу написаны, — холодно продолжала она, а меня все больше и больше возмущали её слова. Вернее не столько слова, сколько то, как она их подавала. Гермиона и не думала жалеть меня, а ведь после случая с Тайной комнатой все только и делали, что сочувствовали и обращались со мной, как с душевно больной. Противно.

— Тогда почему он меня не замечает, если это так очевидно? — я мечтала хоть на минуту озадачить Гермиону, только бы она отстала от меня, чтобы я могла увернуться от этого разговора и убежать, но она лишь улыбнулась:

— А разве ты делаешь что-нибудь, чтобы он заметил?

— Предлагаешь вешаться ему на шею? — фыркнула я, хотя знала, что Гермиона говорила вовсе не об этом.

— Ты сама знаешь, что нет. Я считаю, тебе нужно отдохнуть, развеяться… — Гермиона ухмыльнулась. — И не будь такой жадиной, Джинни.

«Жадиной?!» — чуть было не завопила я. Лучше бы она назвала меня глупой, сумасшедшей, одержимой — я, может, и спорить с ней не стала б. Но почему именно жадной? Гермиона устало посмотрела в потолок и продолжила:

— Ты не хочешь его ни с кем делить…

— Вовсе нет! Мне абсолютно все равно где, с кем и когда он…

— Я сейчас тебя не спрашивала, — осадила Гермиона. — Так вот, ты не позволишь кому-либо отнять его у тебя. А что даешь взамен? Ничего. Ты от него прячешься, но все равно не хочешь его потерять. Ведь, согласись, ты боишься, что это рано или поздно произойдет, а потому и не упускаешь его из вида. Чтобы Гарри всегда был рядом… нет, не подходящее слово. Чтобы он всегда был в поле зрения. Ты не веришь слухам, молве, сплетням, ты веришь только собственным глазам. Или просто любишь смотреть на него — я еще до конца не разобралась.

Я с удивлением смотрела на Гермиону, она говорила о чувствах так бесстрастно и спокойно, как никогда не смогла бы я. Она словно решала очередную несложную задачку по нумерологии, до этого кое-что прикинув в уме и проверив ответ на правильность. Наверное, я слишком сговорчивая и податливая, но мне даже не хотелось ей возразить. Или она хорошо умела убеждать, или была действительно права — одно из двух. Я уступила и продолжала молча слушать Гермиону.

— Но если такой порядок вещей на данный момент тебя устраивает, очень скоро ты запоешь по-другому, Джинни. Почему я говорю тебе это именно сейчас? Да потому что сейчас еще не поздно одуматься и что-то изменить. А уже через год или два тебе только и останется смотреть на то, как парень, который тебе нравится, встречается с другой девочкой. Вот и насмотришься тогда вдоволь, Джинни. Мы обе знаем, что если в двенадцать лет ты уже строишь какие-то иллюзии на счет Гарри, витаешь в облаках и мечтаешь, что он однажды предложит тебе гулять вместе, сам Гарри, поверь, думает вовсе не об этом, а о чем угодно: о квиддиче, волшебных шахматах да хоть о Вольдеморте, только не о девчонках и не об уроках. Таковы все тринадцатилетние мальчики. Но и они вырастают. Придет время, когда Гарри начнет смотреть на девочек по-другому, с интересом, избирательно. Я без сомнений могу сказать, что человек, не являющийся личностью и индивидуальностью, вряд ли сможет его заинтересовать. Для того, чтобы ему понравиться — да и любому другому в том числе — тебе просто нужно быть самой собой, вести себя как можно более естественно. Скажешь, тебе это не под силу?

— Под силу, — не задумываясь, ответила я. И правда — почему я так незамедлительно ответила? Рефлекс. Нет, Гермиона точно оказывала на меня какое-то влияние.
И мне это не нравилось.

— Вот и отлично. Перестань ходить за ним по пятам, отделись от него, наконец, встречайся с другими…

— Стоп! Я не смогу… ну не смогу встречаться с другими, ведь я же…

— Любишь Гарри. Да. Знаю. Но, Джинни, я не прошу ничего невозможного: просто будь независимой и естественной, научись радоваться жизни. Своей жизни и своим успехам. Знаешь, мне кажется, ты придумала нереальное существо, состоящее из тебя и Гарри. И теперь называешь его «мы» и проживаешь жизнь этого самого «мы» вместо своей. А на самом деле его нет, нет этого «мы», а значит…

— Значит, нет и меня… — я опустила ресницы. Гермиона была права, тысячу раз права! Я думала, что делаю что-то не так. А на самом деле я все делала не так. И некому было мне это сказать, некому было меня поправить. Все только жалели и щадили ребенка с травмированной психикой. К счастью, Гермиона — не все. Как же я была ей благодарна.
И сейчас, впрочем, тоже.

— Ну… Джинни, я не вижу смысла продолжать этот разговор. Вряд ли он к чему-то нас приведет. В конце концов, это нужно не мне, а тебе самой. Надеюсь, я тебя не обидела.

— Нет. Ты открыла мне глаза.

~~* * *~~

Глаза болят. Уже который день я даже не хочу открывать их. Страдаю… тихо, в подушку. Не плачу, нет. Просто страдаю. Мне не хочется смотреть на то, как в своей комнате Рон собирает вещи в дорогу, как мама, напевая очередной хит Селестины Уорлок, стряпает на кухне ужин, вовсе не подозревая, что Рон к столу так и не спустится. Мне не хочется смотреть сквозь залитые дождем оконные стекла на тебя и ютящуюся под зонтом Гермиону. Но я не могу оторвать взгляда. После того, как мы расстались, я обещала больше не смотреть на тебя. И?
Глаза вновь предают меня.
Почему с тобой не я? Почему ты берешь с собой не меня?
Гермиона замечает меня в окне и нерешительно толкает тебя в бок. Ты запрокидываешь голову и… и я должна отвернуться, я хочу отвернуться, честное слово, хочу, но продолжаю смотреть на тебя.
Вытираю рукой стекло, но разводы по-прежнему мешают мне разглядеть твое лицо — зачем я это делаю? Так глупо, ведь вода по другую сторону, по твою сторону. Знаешь, теперь я понимаю, что действительно не могу ничего изменить. Понимаю, что бессильна, осознаю, что настал твой черед делать выбор. Твоя жизнь наконец становится твоей, и твои решения отныне тоже только твои.
Ты выбираешь не меня. Что ж.
Гермиона прячет левую руку в карман плаща, а правой продолжает держать над собой зонт. Она робко придвигается к тебе, чтобы укрыть зонтом, но ты отстраняешься. На тебе и на ней маггловская одежда, за спиной — рюкзаки, и в руке ты держишь метлу.
«Значит, все-таки да?» — спрашивают мои глаза.
«Да…» — отвечают твои, хоть я и не могу разглядеть их, уверена, что они не отрицают.
Гермиона что-то безустанно говорит, лишь бы разрядить обстановку, а ты… ты смотришь на меня, знаю. Я слышу, как скрипит дверь комнаты Рона, и он почти бесшумно выходит в коридор. Вскоре он уже несется к вам по лужам со старым рюкзаком Чарли за спиной и двумя метлами в руках, для себя и Гермионы, которая все еще сердится на него за опоздание. Она закрывает зонт и принимается укладывать его в рюкзак, Рон с насмешкой говорит, что еще не высохший зонт намочит ей все вещи, на что Гермиона раздраженно отвечает, что в отличие от него догадалась применить к своим вещам Импервиус. И эта её фраза тоже не остается без ответа. А ты тем временем продолжаешь смотреть в мое окно.
Ты, наверное, тоже не различаешь меня за стеклом, но чувствуешь, что я все еще там и никуда не ухожу.
Может быть, я смотрю на тебя в последний раз? Пожалуйста, Гарри, скажи, что это не так, обещай, что скоро вернешься!
Но ты торопливо поворачиваешься к Рону и Гермионе и что-то быстро им говоришь, наверное, чтобы пошевеливались. Седлаешь метлу и поднимаешься в небо, друзья следуют твоему примеру.
И только когда ваши фигурки теряются среди туч, я понимаю, что больше тебя не увижу.
Или все-таки?