I just want you to know that I
Don’t hate you anymore
There is nothing I could say
That I haven’t thought before
Kurt Cobain “Serve the servants”
Старинный особняк семейства Блэков на площади Гриммо – место не для слабонервных. Мрачный, вечно погруженный в тень, он хранит в себе воспоминания о многих поколениях и несметном количестве судеб. Люди здесь чаще встречали свой смертный час, чем появлялись на свет, что никого не удивляло и не могло не отразиться на атмосфере здания. Каждая смерть будто бы оставляла шрам на самом доме, а за несколько столетий таких шрамов скопилось немало. Так что дом номер двенадцать на площади Гриммо не самое подходящее место для детей. Странно, что мы с братом не тронулись умом в этом славном и легендарном месте. Я до сих пор, забредая на верхние этажи, особенно в покои матери, явственно ощущаю дух безумия и бесплотной злобы. Неприятнейшее чувство, но матушка будто бы не замечает чего-то давящего, висящего в самом затхлом воздухе. После смерти отца она вообще не выходит из дому, а поведение моего брата чуть не свело ее в могилу. Больно глядеть на нее, такую постаревшую и ожесточенную, какой она никогда не была раньше. Я помню её, читавшую нам с братом книги на ночь в гостиной. Помню запах её мягких волос и твердым голосом произнесенную фразу «убери руки!», сопровождаемую шлепком по пальцам, когда я дотрагивался до её темных прядей. Помню суровый взгляд её бездонных глаз, которого было достаточно, чтобы я замолк и выпрямился на стуле за обеденным столом. Да, я боялся матушки.
В детстве я часто испытывал страх. Внутри дома всё вызывало гнетущее чувство тревоги: мрачные коридоры и лестницы, потайные закутки и ниши, темные настенные украшения и строгие старые портреты, неустанно следившие за каждым твоим шагом. Повсюду витали мрачные напоминания об усопших предках, древних трагедиях и традициях. Я научился проходить по некоторым закоулкам, ускорив шаг чуть ли не до бега и глядя прямо перед собой, чтобы не видеть теней жуткого прошлого, от которого так хотелось убежать. И всё же я не поддался этой слабости, не пустился наутек, как мой старший брат…
Сириус. Наше семейное проклятие и пятно на нашей фамильной чести. Единственный Блэк, попавший в Гриффиндор… Наверное, не стоит о нем говорить. Матушка считает, что о нем даже думать не следует. Однако же, это именно она, узнав о его распределении в Хогвартсе, впала в истерику, круша всю посуду в столовой и убив двух подвернувшихся под руку домовых эльфов. Это именно она на неделю слегла после его скандального ухода из дома. Да, конечно, матушка тревожится о чести и славном имени нашего рода, но меня почему-то не покидает ощущение, что она так и не простила Сириусу вовсе не запятнанную репутацию Блэков, а нанесенное лично ей оскорбление. Как это
её сын мог предать свою родню? Я видел выражение её лица, когда Сириус кричал, что она никчемная мать, что она никогда его не любила. Я видел, как она побледнела, в то время как мой брат безжалостно продолжал орать. Думаю, несмотря на то, что он глядел на нее широко раскрытыми глазами, гнев так застилал его взгляд, что он совершенно не видел ее. Незамеченный я тихо стоял в углу, наблюдая за этой сценой. Слова Сириуса меня разозлили. Это его-то мать никогда не любила?! Что ж тогда должен был сказать я, который всегда жил в его тени? Я, на которого взгляд матери всегда падал во вторую очередь?
Сколько я себя помню, в доме всегда говорилось лишь о моем старшем брате. Сириус такой красивый мальчик. Сириус такой сообразительный мальчик. Сириус такой зловредный мальчик. Сириус такой мерзкий мальчишка. Сириус сделал то. Сириус натворил это. Сириус сказал то. Сириус наврал об этом. Да, я глядел на него с восхищением. По детской глупости он казался мне неким героем, поступки которого были блистательными и гениальными. В первые годы своей жизни я бегал за ним по пятам и слушался его безоговорочно…
Честно говоря, я и сейчас, в семнадцатилетнем возрасте, склонен им восхищаться. Он сделал то, на что я никогда бы не решился. Он оставил позади сумрачное наследие дома номер двенадцать на площади Гриммо. Сириусу хватило смелости бросить вызов семье, традициям и порядкам…
Мерлин! И это говорю я, наследник древнейшего и благороднейшего рода Блэков! Ха, даже тут выбор пал на меня во вторую очередь, после
него. Его уход сослужил мне хоть в этом…
Сириус ушел, громко хлопнув дверью и покинув мать в полуобморочном состоянии, но дом так и не смог избавиться от его присутствия. Ощущение было таким, будто бы призрак моего брата так и остался в этих старинных стенах. Матушка так и не позволила никому убраться в его комнате. В ней по сей день пылятся вещи Сириуса, какими он их оставил четыре года тому назад. Разговоров о нем больше не было. Его лишили всего, объявив меня наследником, и вопрос с тех пор считается закрытым. Однако это молчание о Сириусе каким-то странным образом еще более выразительно и громогласно вопит о нем. Когда дом окутан безмолвием, и лишь старые половицы скрипят без видимого повода, я остро ощущаю отсутствие Сириуса, и не думать о нем в такой атмосфере просто невозможно. Его образ висит в доме, как туман над Темзой, укоряя в неких грехах и слабостях.
Да, я слабее тебя, Сириус! Да, ты всегда был первым! Во всем! Да! Да, дементоры тебя подери, ты всегда делал то, что считал нужным, и, да, я так не мог никогда. Но, Мерлин, Сириус, ты мой проклятый брат, и я тебя люблю.
Без тебя в доме стало еще невыносимее. Каждое помещение будто бы пропитано тобой, и лично меня это пугает.
Раньше мы каждое лето проводили в загородном доме в Чешире. Иногда к нам присоединялись кузины, и мы целыми днями рыскали по обширной территории поместья, то и дело норовя улизнуть от приставленной к нам гувернантки. Это были солнечные дни, наполненные свежим воздухом, запахом травы, жужжанием насекомых и бесконечной чередой белых облаков, проплывавших по небосводу. Мы с Сириусом любили проводить лето загородом, это было несравненно лучше, чем коротать свои дни в унылом старом доме в Лондоне. Но после смерти отца матушка продала тот дом, и бежать с площади Гриммо стало некуда.
Я отлично помню наше последнее лето в Чешире. Мне было одиннадцать, я как раз должен был поступить в Хогвартс. Матушка при любой возможности твердила мне, чтобы я не смел позорить нашу семью «как твой никчемный брат» и поступил «ради Мерлина и всех четырех Основателей» на факультет Слизерина. Сириус в то время уже мало с ней разговаривал и чаще всего просто огрызался, но я тогда не обращал на это внимания. Я чувствовал, что отношения между родителями и братом разладились, однако не мог предположить, что всё зайдет так далеко. В то время я всё ещё глядел на него с обожанием и неподдельным восторгом. Помню, что меня удивило, с какой неохотой он поехал в то лето загород. Сириусу не разрешили провести каникулы у его друга Поттера, как он того хотел, так что его настроение все летние месяцы обещало быть сумрачным. В первый же день мы, даже не переодевшись, умчались в сад, залезли на наш старый дуб, который за эти годы стал нашей тайной штаб-квартирой. На его стволе до сих пор красуются выцарапанные корявым детским почерком имена. Мы сидели в окружении зеленой листвы и слушали щебет птиц и шелест ветра. Сириус был угрюм и молчалив. Я же, карабкаясь на дерево, умудрился порвать штаны и думал о том, что меня за это будут ругать. Штаны были выходные, а не для лазанья по деревьям…
– Знаешь, Регулус, мама нас ничуть не любит, – вдруг сказал Сириус.
– Почему ты так решил? – спросил я, пытаясь разглядеть его лицо в тени. Но брат не ответил.
На следующее утро приехали Беллатрикс, Нарцисса и Андромеда. Белла была уже слишком взрослой для нашей детской компании и большую часть времени проводила за чтением каких-то своих романов, изредка поглядывая на наши игры с нескрываемым пренебрежением. Андромеда же была резвой, как мальчишка, играла с нами в разбойников и пиратов. Нарцисса тоже присоединялась к нам, но с ней играть было утомительно, так как она всё время жульничала и дико обижалась, когда её в этом упрекали. Однако ещё хуже было, если она проигрывала, тогда Нарцисса злилась и обижалась ещё сильнее и, желая наказать нас, демонстративно отворачивалась и уходила к Белле.
И всё же это было отличное время, век невинности и свободы, ценить который я стал лишь теперь, когда он уже давно миновал. Именно сейчас, когда нашего дома в Чешире уже нет, Сириус порвал все связи с семьей и, таким образом, со мной, когда кузины выросли и вышли замуж, когда отец упокоился с миром, а мать медленно сходит с ума в этом проклятом доме на площади Гриммо. Сейчас, когда я, наследник славного рода Блэков, готовлюсь окончить Школу Чародейства и Волшебства Хогвартс и ступить на предначертанный мне путь, в памяти всплывают образы как раз того последнего лета. Того лета, когда в воздухе уже витали признаки грядущего распада всего, но я был ещё слишком мал, чтобы это замечать…
