Entre nous soit dit

Глава 1

Название: Entre nous soit dit*
Автор: Альена.
Бета: Диана Шипилова.
Рейтинг: G
Жанр: А кто его знает. Я сама разобраться никак не могу).
Пейринг: Лукреция Блэк/Игнатиус Прюэтт, Валбурга Блэк/Орион Блэк, Молли в младенчестве)
Статус: Закончен.
Саммари: Просто жизнь одного персонажа, про которого никто и не вспоминает.
Направленность: Гет. Почти джен даже.
От Автора: Итак, в моей теории (где-то я об этом слышала, кажется. О. Умный бета сказала, что Роулинг в своем интервью сказала.) Молли Уизли в девичестве была Прюэтт. А за Прюэтта у нас вышла замуж тетка Сириуса — Лукреция.
От этого и пляшем.
Посвящение: Всем.
*фр. Между нами говоря.

— Лукреция! — Голос матери с гневными нотками отвлекает рыжеволосую, чуть пухленькую девчушку, кажущуюся младше своих лет, от восторженного созерцания платформы с кучей галдящих детей и поезда.
— Да, мама? — Девочка чуть вздрагивает и оборачивается к матери. Мелания Блэк едва заметно улыбается, но продолжает строго смотреть на дочь. Ее муж — Арктурус Блэк — недовольно смотрит на девочку, недоумевая, зачем его оторвали от дел.
— Я с тобой говорю. Ты должна отвечать, помнишь?
— Конечно, мама. — Лукреция кивает и нервно заправляет выбившуюся прядь волос за ухо.
— Я на это надеюсь. — С лица миссис Блэк исчезает даже призрак улыбки, и девочка видит привычный образ матери: отстраненный, практически неземной.
Арктурус смотрит на часы. Жест, знакомый и матери, и дочери, который означает, что мистер Блэк теряет терпение.
— Нам уже пора идти, Мелания, — отец пристально смотрит на мать, а потом переводит взгляд и на нее. — Надеюсь, что ты не опозоришь меня, Лукреция, и поступишь на правильный факультет.
Лукреция чувствует, как мать невесомо целует ее в макушку и отступает, а отец лишь кивает.

Знаешь, Молли, мне никогда не нравилось мое имя. Лукреция. Ну что это такое? Его и не сократишь никак, чтобы легче произносить было. Да и само оно какое-то заледенелое, как будто чужое.
Но против традиций куда нам деваться-то?
Вот и называют детей в честь умерших предков, звезд, созвездий да цветов.
Я поэтому и настояла на имени Маргарет. Оно и красивое, и простое.
Хотя… боюсь, что моя мать этого бы не оценила…
Ей всегда казалось, что имя — это Судьба.
А судьба всех чистокровных — быть великими.
Но мы же не расскажем ей о том, что для меня ты Молли, ведь правда?

— Лукреция!!! — Навстречу рыжеволосой девчушке почти бежит троюродная сестра. Полная ее противоположность, если судить честно. И настоящая Блэк: черные волосы, светлая кожа и сталь во взгляде.
— Валбурга! — радостно улыбается девочка.
— Родители уже ушли? — оглядывается черноволосая, смотря, не заметил ли кто-нибудь столь недостойно громкое поведение.
— Да. Только что. А твои?
— Конечно.
— Я не верю, что мы идем в Хогвартс! Это же так здорово!!! — чуть было не приплясывает от нетерпения девочка.
— А ты что думала, что тебя не возьмут? Ты же Блэк! — В голосе Валбурги слышится непрошибаемая уверенность в том, что фамилия «Блэк» дает все, что только можно пожелать.
— Ну… я просто…
— Как всегда говоришь глупости, Лукреция, — отрезает черноволосая девочка.

Знаешь, Молли, я ждала письмо из Хогвартса, как какое-то сокровище из книжки, что читала мне гувернантка. Хогвартс был для меня воздушным замком, в котором осуществились бы все мои мечты. Мне тогда казалось, что стоит мне попасть туда — и все тут же изменится. Отец станет хоть чуть-чуть интересоваться семейными делами и нами, мать станет улыбаться и станет чуть ближе к нам с Орионом, Валбурга будет моей лучшей подругой, а Орион будет писать мне письма своим чуть корявым почерком.
Обычно девочки мечтают о сказочном принце и волшебной любви.
О том, чтобы как можно быстрее вырасти.
Мне же хотелось быстрее попасть в Хогвартс, чтобы остановить ускользающее мгновение и остаться ребенком с любящими родителями и младшем братишкой.
Мечта о Хогвартсе была для меня всем — светом в моем окошке.

— Лукреция!
Девочка отрывается от маленьких домиков, которые проплывают за окном поезда. Она никогда раньше не видела таких домов. Поместья чистокровных семей чаще всего представляли собой великолепные особняки, а гулять по улицам детей, естественно, не отпускали. Что уж тут говорить, даже Косой переулок считался слишком плебейским для детей Блэков.
— Что? — переводит глаза на попутчиков она.
— Мы говорим о факультетах. — Валбурга, привыкшая к некоторой задумчивости троюродной сестры, возводит глаза к потолку.
— И что? — Лукреция недоуменно смотрит на будущих однокурсников.
— Как «что»? Это ведь так важно. Ну… для всех, по крайней мере. Мы-то точно знаем, на какой факультет попадем. Уж кому-кому, а нам никогда не оказаться среди грязнокровок, ведь правда? — Валбурга взглядом призывает ее согласиться с ней и не позорить перед Элеонорой Бэрк и Гарвардом Яксли.
— Конечно. Никогда, — обреченно кивает Лукреция.

Знаешь, Молли, Валбурга всегда была довольно жесткой и напористой.
Она всегда добивалась своего с самого раннего детства.
Другое дело, что при этом она, не задумываясь, ломала всех, кто был с ней не согласен.
Не со злобы, милая, не подумай о ней плохо, а просто из-за того, что иначе она не умела. Для нее всегда были важнее не личные качества людей, а то, опозорили ли они свой род или нет.
Естественно, для того чтобы об этом можно было судить, объект ее внимания должен был иметь «свой род».
Да, магглорожденных Валбурга не любила.
Ей казалось неправильным, что знания, накопленные многими поколеньями наших семей, получают выскочки, не знающие традиций и истории магов.
Знаешь, Молли, она не так уж и не права.
Если бы магглорожденные знали наши традиции, было бы меньше вражды и непонимания.

— Блэк, Лукреция.
Громкий голос преподавателя разносится по всему залу.
Лукреция чувствует, как дрожат ее руки и подгибаются колени от страха. Она неловко подходит к треногой табуретке, и внезапно надетая Шляпа закрывает от нее и свечи, и профессоров, и любопытные взгляды студентов.
«Так-так… еще одна Блэк. И сколько же вас там еще?»
Лукреция промолчала, потому что, судя по тону Шляпы, ответ ей не требовался.
«Что ж… ты отличаешься от предыдущих… думаю, что Хаффлпафф будет для тебя лучшим вариантом…»
— Нет!!! — вырвался практически по инерции возглас.
«Нет? Хм… боишься отца? Хочешь, чтобы он обратил на тебя внимание? Амбиции есть, но только не вполне слизеринские… Но если ты так хочешь…»
Шляпа замолкает и громко выкрикивает:
— Слизерин!!!
Лукреция чувствует, как кружится голова от необычайного облегчения, которое накатило огромной волной.
Девочка идет к столу своего нового факультета, успевая увидеть гордую и одновременно какую-то облегченную улыбку Валбурги, все еще стоящей среди стайки первокурсников. В ее глазах темнеет от пережитого напряжения, и она едва видит приветственный кивок Дореа, едва улавливает поздравление старосты факультета Слизерин, Чарис Блэк…
Следующей должны вызвать Валбургу.
Профессор опускает глаза к свитку:
— Блэк, Валбурга.
Валбурга, как кажется со стороны, совершенно спокойна, когда Шляпа опускается на ее голову. Для решения ее судьбы на предстоящие семь лет ушло даже меньше минуты. Впрочем, Лукреции показалось, что прошла всего секунда, как Шляпа прокричала:
— Слизерин!!!

Знаешь, Молли, я потом часто думала, а сколько таких «попросивших» еще отправила эта Шляпа на «не свой» факультет. Наверное, много.

Половину слизеринцев из древних семей — точно. Потому что попасть на другой факультет — это позор. И я была в таком ужасе от того, что меня хотели отправить в Хаффлпафф, что не задумываясь выкрикнула «нет». Мне было страшно до жути, когда я думала о реакции отца, если бы ему сообщили, что его дочь распределили на Хаффлпафф.
Поэтому о последствиях своего поступка я даже не задумывалась.
А надо было думать, Молли.
Потому что я была абсолютно, совершенно не приспособлена жить в ледяном капкане моего факультета. Он был настолько не моим, насколько не моим было и имя, данное мне отцом. Но, как и к имени, мне пришлось привыкнуть к той жизни, хотя это и было невероятно сложно.
Кому было легко, так это Валбурге. Она, казалось, была рождена для холода этих подземелий... Не всем так повезло.
Но, несмотря на все, мне было жить там вполне терпимо, когда я привыкла ко льду во всем, что меня окружает: в стенах, в отношениях, в людях…
Валбурга помогла мне. Очень помогла…
Знаешь, Молли, не бери с меня пример. Не старайся быть кем-то другим. Не проси Шляпу об отмене ее выбора. Не надо.

— Лукреция? — Шестикурсница факультета Слизерин, Дореа Блэк, удивленно смотрит на девочку.
— Ой. Прости, Дори, я отвлеклась. — Лукреция чувствует, как предательская краска заливает ее щеки.
— Ты не должна отвлекаться. В конце-то концов, это я трачу свое свободное время на объяснение тебе зелий, — девушка недовольно морщится. — И я хочу видеть результат. Ты позоришь наш факультет своими безобразными зельями.
Первокурсница виновато опускает голову, стараясь не смотреть во внезапно потемневшие глаза «тетушки». Очень сложно называть Дореа тетей. Она для всех была просто Дори. Наверное, из-за столь необычно-милой внешности: светлых, почти пепельных волос и карих глаз, цвета дорогого темного шоколада. Полная противоположность Валбурги, но тоже «Блэк».
— Прости. Я просто… не понимаю их.
— Тут нечего понимать. Достаточно выучить основы и действовать точно по рецепту. Никто не требует от тебя открытий новых зелий. — Дореа насмешливо смотрит на покрасневшую племянницу. Румянец на щеках в сочетании с рыжей шевелюрой наверняка смотрится весьма забавно. Лукреция знает это.

Знаешь, Молли, я очень долго терпеть не могла свою внешность, потому что мне казалось это настоящим издевательством: Блэк с рыжими волосами. Ни в какие ворота не лезет. Другое дело Валбурга, Дореа, Кассиопея. А я на их фоне смотрелась по меньшей мере нелепо. Как утка среди прекрасных лебедей.
Мне тогда казалось, что Леди Блэк должна выглядеть так, как они — тоненькой, хрупкой, какой-то неземной и совершенной, но со стальным каркасом внутри.
Совсем не такой, как я.
Хотя… знаешь, ведь моя мать тоже не вполне подходила под идеальный стандарт. Однако то, как она себя вела, ставило ее на одну ступень с моими тетями и двоюродными сестрами.
Но не меня.
Я всегда была не такой как они, не такой умной, красивой, независимой.
Но как-то так вышло, что замуж я выскочила первой.
На серых мышках обычно женятся с большей охотой, чем на них. Такими, как они, предпочитают восхищаться, потому что ОНИ себе цену знают прекрасно, в отличие от таких, как я.

— Лукреция!!! — Девочка видит, как младший брат кидается к ней, в одно мгновение слетев по лестнице поместья. — Я так рад, что ты вернулась.
Восьмилетний Орион в восхищении смотрит на старшую сестру.
— Я тоже безумно рада! — Лукреция чувствует, что еще немного, и она тоже восхищенно завизжит и запрыгает, как маленькая девочка.
Но порыв минутной радости тут же испаряется, когда в коридоре показывается отец, недовольно смотрящий на расшумевшихся детей.
— Дети? Марш в свои комнаты!
— Но, Арктурус… — мать пытается заступиться, но для детей уже понятно, что у нее, как всегда, ничего не получится. — Лукреция только вернулась из школы. Им хочется поговорить…
— Поговорят после ужина, — отец неумолим. — А сейчас по комнатам, и чтобы я не слышал ни звука.
Дети переглядываются и послушно отправляются в комнаты. Каждый в свою.

Знаешь, Молли, мой отец был очень закрытым человеком. Он не подпускал к себе никого. Ни жену, ни своих родителей, ни нас с братом. Особенно нас. Мы, казалось, были для него невыносимой обузой. Особенно я. Мне нужно было родиться мальчиком, потому что именно мальчика ждали в качестве первенца. И тогда не нужно бы было заводить второго ребенка. Не нужно было бы слушать вопли двух детей, как говорил он.
Но родилась я.
Рыжее чудовище с неблэковскими манерами и фигурой.
В этом отец всегда винил жену.
Пожалуй, отец еще бы смог смириться, если бы я была похожа на Валбургу, но… я не была.
Орион, как казалось, был пределом мечтаний любого родителя: спокойный, уравновешенный, вдумчивый. Правда, иногда он все же вел себя соответственно своему возрасту, то есть был шумным и веселым, что не нравилось отцу.
Ему вообще не нравилось ничего шумного.
Мелания с этим смирилась.
И огонек в глазах, который так легко можно было заметить на ее школьных фотографиях, угас.
Знаешь, милая, иногда я проклинаю отца за то, что он сделал из матери.
И заодно весь наш магический мир, который допустил, чтобы родители договаривались о свадьбах детей, лишая их возможности выбирать свою судьбу.

— Лукреция… — Тихий шепот Валбурги отвлек рыжеволосую слизеринку от наблюдения за распределением.
— Что? — Тон вышел каким-то странно недовольным.
— Да отвлекись ты от этого скучного зрелища! Что ты там не видела? В конце-то концов, мы его уже во второй раз наблюдаем, не считая того, в котором сами участвовали, — презрительно морщится третьекурсница.
— Но ведь все равно интересно…
— Да что может быть интересного в том, чтобы смотреть, как пополняется количество идиотов на других факультетах. Смотри лучше на наших новеньких. Особенно вон на того, черноволосого в мантии на размер больше… — Валбурга указывает на мальчика, не так давно присоединившегося к ним.
— И что? — Лукреция недоуменно смотрит на кузину, не понимая, что она от нее хочет.
— А то. Ты его знаешь? — Валбурга сердито смотрит на троюродную сестру.
— Откуда? Но профессор Дамблдор назвал его «Том Риддл»… — протягивает Лукреция.
— Да. Но ведь нет в Англии никаких Риддлов, которых бы мы знали. А значит, он либо незаконнорожденный, либо полукровка со знатной матерью… — Валбурга возводит глаза к потолку, одновременно хлопая новому представителю их факультета.
— Почему ты так думаешь? — ошарашенно переспрашивает Лукреция, сбитая с толку какой-то очень странной логикой подруги.
— Потому что просто так на Слизерин не попадают, — недовольно отвечает Валбурга, злясь на ее непонятливость.
— И что с того?
— Да ничего. Просто мне очень любопытно… — Валбурга смотрит на мальчика как на редкий фолиант, который непременно надо изучить.
И Лукреции почему-то совсем не нравится эта идея.

Знаешь, Молли, Валбурга все-таки подружилась тогда с этим мальчиком, Томом. Но, честно говоря, он тогда уже был очень странным. А к окончанию школы и вовсе превратился в очаровательного, но пугающего своим холодом юношу. Другое дело, что не все за этой вечной вежливостью и манерами замечали этот лед в глазах.
А мне, если говорить честно, он казался и вовсе ледяной скульптурой, которая обжигает своим бесконечным холодом.
К несчастью, Орион тоже попал под его очарование.
Да и многих не минула эта напасть.
Как так получилось, что безродный мальчишка, воспитанный в приюте, стал вхож в высшие круги английского магического общества?
Настоящая загадка, ответ на которую может дать только он сам.

— Лукреция!!! Лукреция!!! — Пятнадцатилетняя девушка недовольно поднимает голову с подушки и заспанными глазами смотрит на брата, который в каком-то странном восторге прыгает по ее комнате, ворвавшись в нее диким смерчем.
Тут Лукреция замечает в его ладошке знакомый конверт с адресом, написанным изумрудными чернилами, и понимает, почему Орион в таком состоянии.
Письмо из Хогвартса.
— ОНО пришло, представляешь?! — Мальчишка очумевшими глазами смотрит на сестру, ожидая такой же реакции.
Девушка едва удерживается от громкого смеха, потому что понимает, что Орион смертельно на нее обидится за это.
— Это восхитительно, Орион! — Лукреция широко улыбается. — Ты молодец!
Мальчик радостно и гордо улыбается, а потом срывается с места с воплем:
— Я должен показать его маме!!!
Лукреция встает с кровати и подходит к зеркалу, в котором отражается все та же рыжая девчонка с чересчур полной фигурой.
Она не меняется.

Знаешь, Молли, мой брат был замечательным ребенком. Очень светлым, как солнышко. Его просто невозможно было не любить. Его и любили. Все: тети, дяди, кузины и кузены… и даже совершенно посторонние люди на улицах не могли не улыбнуться, глядя на него.
Но на него всего очень легко было повлиять.
Он был очень внушаемым.
Так что не было ничего удивительного в том, что в Хогвартсе, едва оказавшись на нашем факультете, он тут же стал верным оруженосцем Валбурги, смотрящим на нее щенячьими глазами.
К моему сожалению, Валбурга не отпустила его и после того, как мы закончили школу. Орион был восхищен ею. Он был готов на все, чтобы она обратила на него хоть капельку внимания. И Валбурге льстила такая преданность. Очень льстила.

— Лукреция! — Девушка оборачивается на окрик однокурсника.
— Игнатиус? —удивленно смотрит она на подошедшего к ней рэйвенкловца. Раньше Прюэтт никогда с ней не заговаривал…
— Да… я просто. Я хотел спросить… — Юноша нервно смотрит на слизеринку, не решаясь продолжить.
— Ну, говори. Я тебя слушаю.
— Я хотел спросить. Ты уже решила, с кем пойдешь на выпускной бал? — Он выпаливает это на одном дыхании, так что Лукреция даже не сразу понимает, о чем идет речь.
А когда понимает — удивленно застывает посреди коридора.
Сокурсник явно понимает ее молчание по-своему, потому что заметно краснеет и начинает спешно бормотать что-то оправдывающееся.
Лукреция прерывает поток оправданий:
— Подожди! Нет. Я не решила.
Юноша неверяще смотрит на нее.
— Тогда… может быть, ты пойдешь со мной?
Девушка чуть улыбается и согласно кивает.
— Пойду.

Знаешь, Молли, когда Игнатиус мне потом рассказывал о том, сколько времени он набирался смелости, чтобы подойти ко мне, я была в настоящем шоке, потому и представить себе такого не могла.
Мне-то казалось, что на меня никто и не смотрит.
А тут такое.
Но оказалось, что все просто до смерти боялись подойти к девушке с фамилией Блэк. Слава о предыдущих «милых» представительницах нашей древней фамилии сделала свое дело. Впрочем, им, казалось, хватило бы и одной Валбурги, чтобы понять, как «мы» относимся к представителям других факультетов.
Я тогда смеялась до слез, Молли.

— Лукреция! — Девушка спускается по лестнице, когда слышит окрик матери.
Она тут же оборачивается и удивленно смотрит на Меланию.
А та с легкой улыбкой произносит:
— Подойди сюда, дочка.
Лукреция послушно поднимается и заходит вслед за матерью в ее комнату.
— Мама?
— Нам нужно поговорить.
— О чем? — Девушка недоуменно смотрит на мать, садясь в кресло, стоящее возле окна, повинуясь легкому кивку Мелании.
— Сегодня у нас будут гости… — недосказанность, с который была произнесена эта фраза, дает ответ. Гости, о которых она не знает. Гости, которые явно не являются гостями отца, иначе ей об этом сказали бы заранее. Гости, которых родители так ждут, когда их дочери двадцать лет.
— Гости?
— Да, — миссис Блэк задумчиво смотрит на дочь, а потом продолжает:
— Мистер и миссис Прюэтт. И их сын.
Лукреция чувствует невероятное облегчение.
— Прюэтт?
— Да. Ты согласна?
Девушка чувствует себя неуютно под внимательным взглядом матери, но находит в себе силы, чтобы едва слышно произнести:
— Да.

Знаешь, Молли, я тогда думала, что умру от разрыва сердца. Так жутко мне было слышать свой «приговор». А ведь свадьба — это действительно приговор. Нет. Если свадьба происходит от взаимного желания и по любви, то это величайшая радость на свете. Но, мой Мерлин, как же мало в чистокровных семьях браков по любви…
По расчету, по указанию родителей, по чувству долга…
Но не по любви.
Кажется, что наш безумный мир уже давным-давно забыл про это чувство.
Кажется, что оно ему стало уже и не нужно.
Но мне повезло. Мне безумно повезло, потому что я успела полюбить этого странного мальчишку-рэйвенкловца.
Полюбить по-настоящему.
И дай тебе Мерлин когда-нибудь полюбить так же.
Дай тебе Мерлин, родное мое дитя.

— Лукреция! — Последнее, что слышит девушка перед тем, как оказаться в непроглядной темноте — это возглас ее мужа, а последнее, что чувствует — это его надежные руки, не дающие ей упасть на пол.
Приходит в себя она тоже у него на руках.
Игнатиус обеспокоенно смотрит на жену.
— Ты в порядке, милая?
— Да. У меня просто вдруг закружилась голова.
— Ты должна сходить в больницу, — помогает ей подняться мужчина.
— Я схожу. — Молодая женщина улыбается беспокойству, написанному на лице мужа.
— Что-то случилось? — Он внимательно смотрит на Лукрецию.
— С чего ты взял?
— Твое лицо… оно какое-то испуганное…
Игнатиус пожимает плечами, продолжая смотреть ей прямо в глаза.
Лукреция отворачивается и, глядя в стену, глухо произносит:
— Орион женится.
— Это же хорошо? — в голосе мужчины слышатся вопросительные интонации.
— На Валбурге.
— О…
— Впрочем, этого стоило ожидать, — легкомысленно пожимает плечами Лукреция. Как-то слишком легкомысленно, по мнению Игнатиуса.
— Ты не хочешь?
— Мерлин, Игнатиус, ему только двадцать лет, а она моя ровесница! У них четыре года разницы! Да и к тому же они троюродные брат и сестра!
— Любовь? — Мужчина успокаивающе обнимает жену за плечи, притягивая к себе.
— Нет. Глупость.

Знаешь, Молли, я не была бы против их свадьбы, если бы Валбурга осталась той самой девочкой, с которой я когда-то давно пошла в Хогвартс. Но она изменилась. Так сильно изменилась.
И мне было так страшно за Ориона.
Да и сейчас страшно, если говорить честно.
Но сейчас я уже ничем не могу ему помочь.
Мой брат сделал свой выбор еще в Хогвартсе.
И он выбрал не меня, а Валбургу, Сигнуса и этого Тома Риддла.
А выбор — это страшная вещь, милая. Страшная.
Особенно, когда он непонятен, страшен и неясно, к чему приведет…
Но выбирать все равно приходится.
Главное — не пожалеть.
Потому что жалеть о том, что ты сделал сам — глупо.
Запомни это, милая.