Дежа вю

~~~

• Название: Дежа вю
• Автор: La Stella
• Бета: самообслуживание...
• Пейринг: TR/RR
• Рейтинг: PG-13
• Disclaimer: мир - Роулинг, идеи - мои.


Кретинка.
Безнадёжная кретинка.
Одно и то же. Это уже было. Было.
Идиотка…

– Ты?
Я поднимаю голову от свитка и вижу, что у поворота, рядом со шкафом, чернеет чья-то тень. Я пока не вижу лица, но не узнать его по голосу – сложно.
– Ну? – мрачно спрашиваю я.
– Что ты тут делаешь? – говорит он и подходит ближе.
– Занимаюсь. Не видно? – отвечаю я.
Он опирается на мой стол и смотрит. Я с трудом заставляю себя ответить на его взгляд. Глаза у него синие, но сейчас, в почти полной темноте, кажутся чёрными.
– В два часа ночи? – Ехидство непередаваемое.
– И что?
Я всё-таки отвожу взгляд. Не могу на него смотреть. Есть в нём, во всём его лице, что-то жуткое, ненормальный, фанатичный огонь, который один и оживляет его холодные черты. Черты, словно выточенные из камня.
Я знала такого человека… однажды. Давно. Те же холодные глаза, тот же жестокий огонь, пожирающий изнутри. Я помню его. И никогда не забуду. Не потому, что не хочу – хочу, ещё как. Но не могу… не смогу никогда. Если уж до сих пор не сумела…
– Ты лучше скажи, где ты шатался до двух часов ночи? – спрашиваю я с усмешкой.
– Какое тебе дело, Ворона?
Ворона. Прозвище. Он никогда не зовёт меня по имени. Из принципиальных соображений, наверное. У него всё – ради принципа. Или ради выгоды… нет, ради принципа всё-таки чаще.
– Просто интересуюсь, – равнодушно поясняю я, демонстративно вглядываясь в пергамент. Вывожу ровные буквы. Слишком ровные по сравнению с моим нормальным почерком. Но он не заметит – откуда ему знать, что такое «нормальный почерк» для меня? Что вообще такое для меня «нормально»?
Я сама хотя бы это знаю?
– Ты же умная, может, догадаешься? – Я чувствую, что он улыбается. Наверняка так же, как и всегда. Широко, отчаянно… а в голосе нет ни намёка на веселье.
– Не иначе, прогулялся по ночным коридорам, прикончил пару-тройку грязнокровок, – позволяю себе предположить. Не всерьёз, конечно… хотя тут поди угадай. Он может ещё и не до такого додуматься… додуматься?.. нет, дойти будет вернее. В мыслях он наверняка уже давно убийца многих и многих. Может, даже мой.
А может, и нет. Я ведь не знаю.
Он не отвечает. Только сжимает пальцы, и острые ногти впиваются в дерево. Вполне возможно, он был бы рад так же вцепиться мне в горло.
– Что, неужели ты и правда кого-то убил, Том? – спрашиваю я небрежно. Деланно-небрежно. Но не это важно. Важно то, что он отвечает. И как.
– Да, – глухо бросает он. Слишком коротко и напряжённо для него.
И тут я снова смотрю вверх. Может, зря. Может, нет. Какая, к чёрту, разница…
Чёрные глаза, чёрная спутанная чёлка, нависшая над белым лицом… Белым, как луна за окном. Или как страницы блокнота, лежащего у моего локтя.
И алое пятно на белом манжете. Яркое настолько, что почти светится. У него чья-то кровь на рукаве.
Не моя. Пока что не моя. В самом осознании этого факта – пока что – есть нечто жуткое.
Кажется, он в своих изысканиях пришёл к закономерному итогу… Глупец. Решение гораздо проще, чем ты думаешь, только я его знаю, а ты нет. И потому – потому что я знаю это – мне есть с кем тебя сравнить… Только у того, другого, глаза были зелёные. Но вот так, в темноте… они тоже делались чёрными. Совсем как у тебя.
Да чему я удивляюсь? Ведь у вас одна кровь. Иногда мне кажется, что у вас и душа одна. Кто знает?..
– Кого же? – …«ты убил» – не договариваю. И сама поражаюсь, каким холодным стал мой голос. В чёрных глазах что-то сверкает – и пропадает мгновенно.
Нет. Берегись. Ты не для этого прожила столько. Не для того, чтобы умереть под проклятием того, кто как маг слабее тебя в десятки раз.
О небо… Сколько бы я ни жила, смерть задевает меня по-прежнему. Чужая – в настоящем. Своя – в перспективе. И не потому, что мне страшно. Мне не страшно. Мне кажется это ужасно бессмысленным. А я ненавижу всё бессмысленное.
– Ты не знаешь её. – Он улыбается? Надо же, он всё ещё может улыбаться… – Девчонка из Хафлпаффа. Некая… Миртл.
Чужое, незнакомое имя больно рвёт сознание. Я её даже не знала… и всё-таки…
– Зачем? – спрашиваю я.
Почему вообще он отвечает? Я же чувствую, что он хочет ударить. Давай, бей. Я никогда не атакую первой. И не собираюсь изменять своему правилу – даже ради тебя.
– А вот зачем – ты отлично знаешь. – Он кивает на заголовок сочинения. Ну да, о чём же мне и писать, как не о поисках бессмертия. Наверное, никто в мире не изучил эту тему лучше, чем я.
– Хорошо – да, знаю, – признаю я. Раз уж не только я тут особо проницательная. – Только… зачем?! Неужели это того стоит?
– Стоит, – теперь он даже не улыбается, а ухмыляется. – Я просто так хочу. Поняла?
Поняла. Хочет он. Знаю я, чего он хочет. Сейчас, во всяком случае. Повторить. То же, что только что сделал. Я знаю это выражение в его глазах… знаю, что оно означает.
– Скажи проще – тебе нравится убивать, – говорю я и слышу словно со стороны свой же собственный, неожиданно хриплый голос. – Ведь она не первая, да?
– Не первая, – он кивает. – И не последняя.
– А следующей буду я, – безразлично – так, как только могу, – говорю я… Мне кажется, или здесь правда стало холоднее? – Потому что слишком умная. Потому что догадалась. Верно?
– Нет, неверно. – Он наклоняется ближе. Я чувствую, что кровь отхлынула у меня от лица. Наверное, я сейчас даже бледнее, чем он сам. И теперь я уже не могу отвести взгляд от его безумных чёрных глаз, так же, как минуту назад не могла смотреть в них. – Ты никому не скажешь, я знаю. Никому и никогда. Потому что простишь мне всё, что угодно. Даже если я действительно тебя убью, как её. Всё равно простишь. Потому что… ты же любишь меня. Правильно?
Между нами словно натянутая струна. Я ничего не хочу в этот момент так, как порвать её. Только это невозможно.
Люблю. Правильно. Но не так, как ты думаешь. Не потому, что…
Просто потому, что кретинка. Идиотка. И забыла, что история повторяется. Рано или поздно, но она повторится всегда…
Я не отвечаю. Зачем? Если он знает и так.
Он падает на стул напротив меня. А я смотрю на край столешницы. На глубокие борозды, которые остались там от его ногтей. На то, какие они неровные… Да его колотит не меньше, чем меня.
Если ты так меня опасаешься, почему же всё-таки доверяешь? А ведь ты доверяешь, иначе бы тебя здесь не было. Или бы не было меня… уже.
Я провожу палочкой по его рукаву.
– Excuro, – шепчу я, и кровь Миртл исчезает. Как исчезла сама Миртл. – Это всё?
– Не знаю, – он смотрит на собственные руки. – Наверное.
– Ты хочешь снова это сделать, – говорю я тихо, и он опять поднимает взгляд. – Ты хочешь снова убить. Тебе понравилось, да? Понравилось, я вижу. – И мне страшно от собственной… можно было бы сказать «смелости», но я понимаю: это что угодно, только не она. – Ты сделал это даже не своими руками, но тебе всё равно понравилось… и ты хочешь знать, как это будет, если ты сделаешь это сам. Без твоей жуткой зверюги.
Я едва не сказала «без его жуткой зверюги». Кое-что он обо мне знает. Но кое-что – нет… и не должен узнать никогда. А именно – сколько мне лет. И ещё – кого он мне напоминает.
Хотя, наверное, последнее бы ему польстило.
– Опять ошибка, – он уже не улыбается. Глаза блестят, лихорадочно, словно у тяжелобольного. В каком-то смысле он и есть тяжелобольной… на голову. Но мне это безразлично. В два часа ночи мне вообще всё безразлично, пожалуй. – Сейчас я бы предпочёл другие… впечатления.
И он наклоняется ко мне ещё ближе. Слишком близко.

Когда я замечаю в полуприкрытых глазах алые искры, мне становится по-настоящему страшно. А меня не так легко напугать… но я уже не могу уйти. Он так просто не отпустит меня – если отпустит вообще.
Лучше бы он сразу меня убил, чем так издеваться… Хотя ведь он не знает.
Мне больно – но это не он причиняет мне боль. Это просыпается память. Память о том, что я пытаюсь забыть уже не одно столетие. Память о том, кем я была… и о том, с кем я только и была сама собой.
Я должна его оттолкнуть. Я даже пытаюсь это сделать, но у меня не хватает сил. Словно у меня вообще нет рук. Я их даже почти не чувствую.
В какой-то момент мне начинает казаться, что я сплю, начинает казаться всерьёз – так всё вокруг путается, точь-в-точь как во сне. Мне и снилось что-то такое однажды… Но пальцев касается стылый металл – хотела бы я знать, что это… ах да, всего лишь окованный латунью уголок книги, – и я понимаю: всё, что я сейчас делаю – реальность. Какой бы бредовой она ни была и как бы ни путалось моё сознание.
У него холодные руки, холодные до изумления – даже у того, другого, таких никогда не бывало. Но мне не противно, даже наоборот, – ведь сейчас мне именно это и нужно. У меня горят ладони, щёки, лоб… Хотя… мне нет дела до этого… да мне уже вообще ни до чего нет дела…
– Что же ты так дрожишь, – шепчет он, – неужели ты думаешь, что я могу тебя тронуть хоть пальцем…
А что ты, по-твоему, делаешь?!
О небо, ну зачем вообще придуманы все эти эвфемизмы… так всё только путается.
– Лучше замолчи, – отвечаю я. – Просто замолчи, и всё.
Может быть, так я забуду, где я и с кем. Хотя бы «с кем»… «где» – это, в общем-то, неважно.

Тогда всё было иначе. Он пришёл поздно, так поздно, как никогда раньше. Не обращая внимания на Хельгино «где ты был?!», сел к камину и протянул руки к огню.
Все знали, что Годрик любит Хельгу. Хельга любит Годрика. Ровена любит свои книги. А он… А он никого не любит. Разве что змей, да и то вряд ли. Он вообще не умеет любить, верно? Во всяком случае, так было принято думать.
Те двое, устав его расспрашивать – всё равно ведь не отвечает, сидит у огня и молчит, – ушли. А я осталась. Они, по-моему, даже не заметили, что я остаюсь.
А я сидела, забравшись в своё кресло с ногами, и смотрела на него. И видела всё то же самое, что и сегодня – точёный, словно вырезанный из мрамора, профиль и иррациональный огонь в остановившемся взгляде. Я видела этот огонь, пламя это ненормальное в каждом его движении, слышала в каждом звуке его дыхания…
Я устала за день – устала от студентов, которых вместо заклинаний приходилось учить элементарной грамоте, устала от бесконечной беготни по этажам и от пыли в башне, которую всё утро пытались привести в приличный вид мы с Хельгой… Я уже дремала, только иногда поглядывая сквозь опущенные ресницы на тёмную фигуру у камина. И вдруг он встал и подошёл ко мне. Встал на колени рядом. И позвал – по имени.
– Ровена.
Я открыла глаза. И встретила его прямой взгляд. Зелёный… впрочем, в той темноте почти чёрный…

Нет, кое-какое различие всё же есть. Я тогда ещё не знала, что он сделал.
Зато узнала утром.

Никогда мне не приходилось тратить столько сил, чтобы притвориться. Чтобы они не поняли. Чтобы не знали… И, конечно, они не узнали – что между нами, между холодной занудой, всегда уткнувшейся в свои книги, и ненормальным змееустом, помешанным на чистоте крови, что-то когда-то было. Они не узнали этого так же, как и кое-чего другого. Они думали, что он пропал. А я знала: умер.
…Так и должно было случиться – или изнутри, или снаружи. Огонь. Иного не дано.
Не помню, зачем я пришла в ту деревушку. Наверное, нужно было забрать кого-то из учеников. Готова поспорить, я так этого и не сделала.
Он молчал, точно так же, как и толпа вокруг него. Я постаралась затеряться среди них, чтобы он меня не видел. Я ведь знала, что он не воспользуется заклинанием – предпочтёт сгореть. Знала… или надеялась? Неважно. Главное, что он действительно им не воспользовался.
– Что случилось? – тихо спросила я у какой-то женщины.
– Колдун, – так же тихо ответила она. – Вы же видите, госпожа. Кого ещё положено… на костре?
Госпожа. Ну да, как же ей ещё меня звать? Я одета как аристократка. Я говорю как аристократка. Не могу же я ей сказать, что никакая я не госпожа, а ведьма. У меня много недостатков, однако я не самоубийца.
Но он – да.
Он так и не издал ни единого звука. По-моему, им от этого стало только ещё более жутко. Я видела, как трясся от суеверного страха маленький, молоденький священник, высоким голосом читавший молитвы. А он стоял, смотрел на него со своей обычной усмешкой…
Я не могла смотреть. Опустила лицо в пылающие ладони. Вокруг было тихо, если не считать этого неуверенного, звенящего голоса, читавшего латынь, треска огня и неровного дыхания толпы… Мне хотелось закричать, но я умела держать себя в руках.
А потом…
Пепел. Чёрный, жуткий пепел. Всё, что осталось.
Я до сих пор не могу понять, что заставило его это сделать. Разве что… он наконец начал понимать, кто он – на самом деле, в полном смысле этих слов. Осознание такого начинает убивать изнутри – медленно, настойчиво подтачивая душу, пока она не превращается в чёрные лохмотья вроде этого пепла…
Да, если так, я понимаю, почему он предпочёл костёр.

– В два часа ночи. В библиотеке. На столе. – Безграничный сарказм. – Никогда бы не подумал… кто угодно, но не ты.
– Равно как и не ты. – Я поднимаюсь. – И к тому же уже явно не два часа.
Я застёгиваю ворот рубашки. Не хочу думать о том, зачем тебе это было нужно. Ты не любишь меня… ведь ты вообще не умеешь. Как он. Если бы умел, ты бы не был тем, кто ты есть.
Но тогда что же?…
Не хочу об этом думать. К чёрту. Я ухожу.

Те несколько мгновений, что я шла к двери, я надеялась: остановит. Но он этого не сделал. Дура я всё-таки… какие тут могут быть надежды?
А потом, когда мы виделись в коридорах, он делал вид, что мы даже не знакомы… только иногда я встречала его ледяной, немигающий взгляд. И мне становилось страшно. Хотя меня не так легко напугать.
И я решила… решилась сделать то же, что и обычно. Уйти. Ведь надеяться… с ним – не на что.

Пошли слухи о том, что я пропала. Меня искали, но не нашли. А потом, позже… когда он перестал скрываться и назвался иным именем – мою «смерть» тоже приписали ему. Сомневаюсь, чтобы он возражал. Одной смертью меньше, одной больше… какая разница? Всё равно крови на нём было столько, что даже христианский ад, со всеми его ирреальными и потому особо жуткими кошмарами и пытками, был бы для него слишком хорош и спокоен…

Зачем ты хотел этого? Я тебя никогда не пойму. Что хорошего в том, чтобы жить так долго? Видеть, как умирают все, кого ты любишь… Хотя ты ведь никогда не любил. Для тебя, может быть, такая жизнь и была бы благом.
А я – я любила многих. Разных. Но на него был похож только ты. Неужели это моя судьба – тысячу лет ждать… а потом тут же терять? Какой в этом смысл?
Но жить надо. Потому что в глубине души я всё ещё надеюсь на то, что когда-нибудь смогу стать счастлива. Может быть, ещё через тысячу лет. Неважно. Всё, что я по-настоящему могу – это ждать.
Я жива. А от тебя остался только пепел… тоже. Наверное, это к лучшему. Потому что всё – к лучшему.
Но почему-то я не могу чувствовать так. Наоборот, мне очень больно. Так же, как тогда.
– Что с тобой, Луна? – спрашивает кто-то и трогает меня за плечо.
Гермиона улыбается. Ещё бы ей не улыбаться – они все наконец-то добились, чего хотели. Они выиграли… победили… наконец-то.
Ещё бы ей не улыбаться.
– Ничего, – я пожимаю плечами, принимая предельно невинный вид. – У тебя кровь на щеке.
– К чёрту, – она усмехается. – Главное, что мы победили… Мы победили, Луна! – И она радостно смеётся, запрокинув голову и глядя в весеннее, синее небо. – Можешь себе это представить?
Наверное, у меня недостаточно счастливый вид – она, похоже, решает, что я ещё в шоке от произошедшего, ещё не поняла и тому подобное. Гермиона мимоходом треплет меня по плечу и убегает назад, к остальным. Кружится по поляне, хватает их за руки, и так они принимаются прыгать и танцевать от радости – уже все вместе, – ликующе крича что-то… А я стою в стороне. И они не трогают меня.
Им не до меня. Что ж, тем лучше.
Победили… Я могу себе это представить, Гермиона. Могу, но не хочу… я вообще ничего сейчас не хочу. Вот почему так хорошо притворяться слегка сумасшедшей: никому и в голову не придёт подозревать тебя в чём бы то ни было. Так уж наверняка никто не догадается, кто на самом деле чокнутая Луна Лавгуд.
А я буду ждать ещё тысячу лет, меняя обличья и имена. Я буду ждать. Какая разница, чего?

__________
Авторская тема:
http://www.hogwartsnet.ru/forum/index.php?act=ST&f=65&t=11819&st=0#entry589191