Соната августовской степи

Глава 1

- О боже, ещё одна ссадина! Ну-ка, дай сюда свою руку…- Мама, покачивая головой, рассматривала тонкий локоток дочери, на котором алели свежие царапины, - Что вы там делаете? То Лили коленку разбила, теперь ты…
Мама отошла от притихшей Петунии и, открыв едва скрипнувшую дверцу настенного шкафчика, стала перебирать стоявшие внутри баночки, попутно жалуясь на «опасную улицу»:
- …бегаете всё время. Позавчера миссис Нельсон говорила, что… Почему тут лежит просроченный «Аспирин»? Давно хотела перебрать лекарства… говорила, что вы чуть не попали под колеса фургона молочника. Ну как так можно, Петуния? – Мама наконец нашла то, что искала и вернулась к дочери, держа в руках изумрудно-зелёный пузырек.
- Ой, а может не на-адо? – жалобно протянула девочка, с опаской поглядывая на зелёнку.
- Хочешь, чтобы туда какая-нибудь зараза попала?
Петуния с недовольством протянула руку, решив про себя, что не будет говорить маме о том, что даже сама Какая-Нибудь Зараза вряд ли может быть хуже лекарств. Тем более «жгучки».
- А ты дуть будешь? – спросила она, наблюдая, как мама осторожно макает в поблескивающую зелёнку ватную палочку.
- Буду, - клятвенно заверила мама…
-Ай-ай-ай!..

* * *

Звук босых детских ножек, торопливо ступающих по старому потертому паркету, в мгновение ока перекрыли чарующие звуки летней ночи: застрекотали кузнечики и цикады, очнувшиеся от полуденного зноя, негромко заговорили друг с другом молчащие безветренными днями деревья. Петуния, не дойдя до своей кровати, заворожено смотрела, как мама открывает большое окно, выходящее прямо в их цветущий сад, озаренный неверным светом рождающейся где-то на сказочном востоке луны.
По комнате поплыл дурманящий аромат фиалок.
- Вот, так будет прохладней, - заметила мама, задергивая окно дымчато-розовым тюлем, - только бы комары не налетели.
Она развернулась и подошла к Петуние, по-прежнему стоящей в центре небольшой комнаты. Та, растерянно моргнув, посмотрела на маму.
- А может, мне ещё рано ложиться, а?.. – без особой надежды спросила Петуния, заранее зная, какой получит ответ. Ответ обычно состоял из зелёных циферок, строго светящихся в серой коробке.
- Как это – рано? Посмотри на часы – полдесятого, - мама слегка подтолкнула её к сугробу молочно-белого матраса, который возвышался над кроватью, как тесто, в которое добавили слишком много дрожжей.
Петуния быстро запрыгнула на кровать, наслаждаясь свежим запахом чистой простыни. Честно говоря, ей уже давно надоело смотреть на засохшее пятно абрикосового джема, который они вместе с Лили поедали под наволочкой на прошлой неделе. Она, Петуния, ела аккуратно, правда, попутно рассказывая про затерянный где-то в Красном море («Да, Лили, оно именно красное! Прямо как мое выходное платье!») остров с миллионами тысяч драгоценностей и прочих сокровищ, и неряха сестра, заслушавшись, перевернула ложку с джемом прямо на кровать.
- Ну, спокойной ночи, - мама наклонилась, чтобы поцеловать её в лоб, но Петуния, вспомнив кое-что, игриво ухватила медно-каштановый локон, выбившейся из маминой прически.
- Мам, я хочу тебя спросить!
- Спрашивай, только пощади мои волосы, пиратка ты этакая.
- Скажи, а правда, что в нашем пруду, на самом дне, есть золотые ворота, и что открыть их можно волшебными словами, которые можно услышать в морской ракушке, которая есть только у русалок, которые живут в самом глубоком море, и…
- Ой, Петуния, помедленней! – взмолилась мама, - не надо про русалок. Так что там с серебряными воротами в нашем пруде?
- С золотыми! - строго поправила Петуния: ну до чего эти взрослые несообразительными бывают! – Они на самом дне, прямо в песок вделаны, и если их открыть, то можно попасть в Нефритилию. Это страна такая.
В саду переливчато закричала ночная птица.
- А, Нефритилия… - протянула мама, - Дай-ка угадаю, это тебе Алиса рассказала?
-Ага. Так это правда?
Миссис Эванс задумалась. Её дочки уже давно подружились с соседской девочкой, Алисой Доджсон, которая даже со скидкой на небольшой возраст была ужасной выдумщицей. То эльфы в кустах шиповника, то Лучир, прекрасный принц, живущий в своём королевстве на солнце. А теперь ещё и какая-то Нефритилия в пруду. Подумать только! Но если шипы шиповника вполне могут остановить искательниц приключений второй раз обследовать их на предмет эльфов, а до солнца девочки просто не достанут, то дно пруда было потенциально досягаемым местом. И не потенциально опасным. Миссис Эванс вздрогнула, представив, как Петуния или Лили заходят в пруд, раздвигая тонкими загорелыми ручками шлейф ряски, смеясь и поднимая тучи брызг, как ныряют в холодную воду, как вода тихо смыкается над их головами. Навсегда.
- Нет, Петуния, Алиса ошиблась. Никакой Нефритилии нет. – Нет ни её, не ваших смертей, мои мечтательные дочери. Если цена ваших хрупких жизней – какая-то глупая страна за невозможными серебряными воротами – я уничтожу её. Я уничтожу пустых эльфов в шиповнике, я прикажу солнцу сжечь недосягаемого принца. Вы будете жить, и когда-нибудь потом поймёте меня.
Петуния, пытаясь проглотить непонятную штуку в горле, посмотрела на тяжело вздохнувшую мать. Ну как это – нет?! Разве так может быть, ведь Алиса говорила.… А как же тогда волшебники, живущие под проселочной дорогой, а единороги в Шервудском лесу, а гном-ключник, работающий на заправке машин?.. Она всхлипнула и попыталась натянуть на лицо наволочку.
- Ну-ну, не надо, Петуния, - прошептала мама, осторожно гладя дрожащую дочь по макушке, - не расстраивайся. Вот Спящая Красавица и правда живёт вместе с Прекрасным Принцем в большом красивом замке. И Золушка тоже, и Белоснежка. Хочешь быть как они, когда вырастешь?
- Да, - еле слышно раздалось из-под цветастой наволочки.
Мама постаралась, чтобы её улыбка не выглядела вымученной, и осторожно открыла лицо дочери. Она аккуратно вытерла бисеринки слёз с уголков распахнутых детских глаз, дотронулась до подрагивающих губ.
- Ну, тогда спи, и пусть тебе приснится королевский бал, на котором ты будешь самой-пресамой красивой. Спокойной ночи, доченька.
- Спокойной ночи, мама, - Петуния безропотно подставила лоб для обязательного мягкого поцелуя на ночь.
Миссис Эванс, облегченно вздохнув про себя, погасила свет в ажурном ночнике и вышла из комнаты, не забыв прикрыть за собой тихо скрипнувшую дверь. Она не знала, что позади, провалившись в слишком большую для неё перину, лежит и тихо плачет её дочь, ненавидя всем сердцем фальшивых сказочных красавиц, убивших своим существованием страну на дне тихого пруда.
Жестокость взрослых куда страшнее детской.
Потому что жестокость эта во благо.

* * *

- Эй, Петуния, плоснись!
Петуния с трудом оторвала голову от подушки и посмотрела на маленькую лохматую фигурку, темнеющую на фоне посеребренного лунным светом тюля. Фигурка, ничуть не смущаясь поздним часом, настойчиво теребила её за рукав ночнушки.
- Чего тебе, Лили?
- Я плисла сказать, сто мы долзны завтла сто-нибудь плинести в Нефлитилию. Когда к нам плиходит тётуска Эйплил, она всегда сто-нибудь нам далит. Давай возьмём соколадку.
Петуния смерила сестру тяжелым взглядом и демонстративно отвернулась к стене.
- Никуда мы не пойдем, и точка.
- Посему-у? Мы зе договолились с Алисой, сто…
- Ты слышала, что я сказала? Уходи, а то я родителям расскажу, что ты ночью бродишь! – гусыней зашипела на неё Петуния, приподнявшись на кровати. Лили пару мгновений смотрела на неё испуганно-недоверчивыми взглядом, а потом, неловко развернувшись на голых пятках, вихрем вылетела из комнаты.
- И кстати, никакой Нефритилии не существует! – раздосадовано крикнула Петуния ей вслед, - Нет, и не было!
- Не плавда, не плавда-а-а! – зарыдала где-то в коридоре Лили, - она есть, слысись?!
Оглушительно хлопнула дверь родительской спальни.
- Что у вас случилось? – хриплым со сна голосом поинтересовался отец, - Лили, почему ты плачешь?
- Она… она говолит, сто Нефлитилии нету!.. – Лили вновь зашлась в безутешных рыданиях.
- Господи! – выдохнула мама, - И только-то…
Петуния калачиком свернулась под тонкой наволочкой, зажмурив глаза как можно сильней.
Она хотела только заснуть и забыть эту ночь с запахом цветущих фиалок.
Только заснуть.
В конце концов, вырасти и быть самой красивой на королевском балу не так уж и плохо.
Правда?

* * *

Одной из самых удивительных тайн для Лили всегда было то, как старый, покосившийся, заржавевший указатель с надписью «Редфилд» ещё стоит у въезда в их маленький городок. И это притом, что она довольно часто приходила сюда, и, облокотившись на железную табличку, ковыряла на ней облупившуюся голубую краску.
Лили могла часами стоять здесь, рассеяно скользя взглядом по выгоревшему рыжему ковылю, по цвету точь-в-точь как её курчавые волосы. В очередной безветренный день степь была неподвижна: не поскрипывали редкие приземистые кустики, не шелестел переливающийся под ветром ковыль. Безымянные травы, всё ещё зелёные, но уже приобретающие оттенок провалявшихся где-нибудь в отсыревшей коробке гвоздей, стояли неподвижно, будто не желая касаться друг друга.
Вдалеке, в миле от Редфилда, виднелась роща, из которой время от времени поднималась стайка всполошившихся птиц. Они обычно с полминуты суматошно кружились над невысокими деревьями, а затем вновь скрывались в родных кронах. А если посмотреть чуть левее, можно увидеть за редеющими к дороге деревьями край заправки, у которой всё время останавливались самые разные машины: от печально фырчащих фордиков до вальяжных кабриолетов.
На землю полетел ещё один неровный голубой лоскуток.
Лили вдохнула полную грудь воздуха, пахнувшего цветущей пижмой, и закрыла глаза. Если стоять вот так, отрешившись от всего, забыв о высыхающей рощи и грязных бензоколонках, чувствуя босыми ногами лишь пошедшую мелкими трещинами землю с колющимися травинками, можно придумать, что она – Дороти, а вокруг – пустынные земли Канзаса, залитые оранжевым светом солнца. Что где-то вдали приближается волшебный ураган, который примчит её в страну Озз, где она…
- Привет, Тигровая Лилия.
Лили, вздрогнув, открыла глаза и оглянулась на стоящую позади худенькую девочку в белом сарафане. Та стояла, рассеянно перебирая маленькие разноцветные камушки; тихий, еле заметный ветер играл бархатно-черными волосами.
- О, привет, Алиса. Давно гуляешь?
- Не-а, только вышла. Думала зайти за тобой, а твоя мама сказала, что ты уже ушла, - Алиса встала рядом с Лили, задумчиво опустив острый подбородок на нагревшуюся табличку, - а я знаю, где ты обычно стоишь. Вот и нашла тебя. Ждешь ураган, да?
Лили кивнула и откинула с мокрого лба челку. Она с некоторой завистью посмотрела на легкий сарафан, продуваемый теплым ветром: её полосатая желто-зелёная майка уже давно прилипла к телу. Некоторое время они стояли молча: Лили, сосредоточенно отколупывающая старую краску и Алиса, пересыпающая камушки из одной руки в другую.
Вскоре Лили не выдержала и, сорвав стебелёк пастушьей сумки, повернулась к мечтательно улыбающейся подруге, успевшей, очевидно, мысленно унестись в свой мир:
- А может, пойдем, искупаемся? А то я сейчас в яичницу превращусь.
Алиса засияла как начищенный пятак и тут же бросила на землю свои незамысловатые игрушки:
- Пошли, я и сама хотела предложить! - они вернулись с маленького пригорка обратно на раскаленный асфальт дороги и неспешно пошли по Гарден-Стрит, главной улице Редфилда. Одно- и двухэтажные дома, успевшие скрыть от них поле ковыля, так и не смогли спрятать две тоненькие фигурки от палящего солнца, - может, найдем нитку русалочьих бус, или золотого скарабея, которого потерял какой-нибудь археолог из Египта, или драконье яйцо, ты знаешь, я слышала про драконов, которые живут в воде – они переливаются всеми цветами радуги и у них ярко-синие глаза. Я бы хотела маленького драконенка, а ты?..

-Когда люди начинают слишком сильно верить в придуманные ими миры, это чревато для них самих, - сказал папа, прихлёбывая свой чай, - понимаешь, Лили?
-Нет, - честно ответила она своим коленкам.
-Ну, как тебе объяснить… Видела когда-нибудь, как ночные бабочки летят на свет лампы?
Лили, по-прежнему не отрывая взгляда от коленок, кивнула. Она часто замечала, сидя вечером на веранде, как маленькие юркие мотыльки летят к стеклянной лампе, и, пока горит свет, кружатся вокруг неё. Ей даже нравилось смотреть на эти странные хороводы, на быстрые, скользящие по стене тени, отбрасываемые насекомыми.
- Хорошо. – Папа сделал очередной глоток, - Так вот, излишне мечтательные люди летят к своей выдумке, как бабочки к лампе. Они видят свою фантазию, упиваются её светом, думают, что ещё чуть-чуть, и…Подлетают к миражу. Который остается недосягаемым хотя бы потому, что он не-воз-мо-жен. Как невозможен полёт бабочек через стекло лампы, понимаешь?
- Но бабочки иногда попадают за стекло… - попыталась возразить Лили и замолчала, понимая, что закончить не сможет.
- И сгорают. - Спокойно сказал папа, ставя пустую кружку на стол, - А знаешь, почему бабочки летят на искусственный свет? Потому что им не хватает дневного. А чего не хватает тебе, Лили?

- Наверное, - пробормотала Лили, вертя в руках зелёный стебелек, - но вообще-то, зачем он мне?
- Как это – «зачем»? – поразилась Алиса, - мы будем играть с ним, а потом, когда он вырастет, мы улетим на нём куда захотим. Я хочу на Луну…
- А я – в Нефритилию, - сухо перебила её Лили, - но её нет, и никакой дракон мне не нужен!
Распалившись, Лили не сразу заметила, что идёт по дороге одна. Она остановилась, пытаясь сквозь непонятный звон в ушах услышать шаги, дыхание, хоть что-нибудь позади себя.
Дрожащий от жара воздух молчал.
- Ты не права, Тигровая Лилия, - вдруг тихо проговорила Алиса, - Если ты захочешь, то на дне нашего пруда будут золотые врата. И королевство Лучира не исчезнет с Солнца только потому, что у них, - она махнула рукой куда-то в сторону, - так не бывает.
Пыльная улица вдруг поплыла перед глазами Лили, сумевшей выдавить из себя всего два слова:
- А ты?..
На лице Алисы появилась странная улыбка.
- А я сегодня вечером пойду на вечерний чай к эльфам в Куст Второй От Дороги.
И Лили, не сдерживая более слёз, со всех ног побежала домой, так и не оглянувшись на черноволосую девочку, одиноко стоящую посреди дороги.
Через месяц семья Доджсон навсегда переехала в другой город.

* * *

Ах, как сладостен бывает августовский день!
Когда можно, прислонившись к шершавому стволу дерева, лениво рассматривать ветви, усыпанные тяжелыми, чуть ли не просвечивающими в ласковых лучах солнца спелыми медовыми яблоками. Когда где-то в ветвях заливаются трелями совершенно обычные, привычные глазу птицы, пород которых, как это чаще всего бывает, никто не помнит.
Можно сделать вид, что совсем не замечаешь, как пятилетние мальчишки забираются в твой сад за поспевшим багряным крыжовником. В такие деньки, когда даже самые серьёзные и стойкие чувствуют, как их разморило в последних лучах летнего солнца, можно смело брать с собой старую любимую книжку и отправляться куда-нибудь подальше от полусонных людей, пьющих ледяной сок на веранде или валяющихся в гамаке.
Но Лили, меланхолично жующей недоспелую грушу, не хотелось искать уединения вдали от дома, и сейчас она лежала под раскидистым кустом чёрной смородины, разглядывая в прорехах зелёных ветвей выцветшее августовское небо. «Остров сокровищ», не раз прочитанный от корки до корки, лежал рядом, открытый на первой странице.
Читать не хотелось.
Лучи солнца, озолотив смарагдово-зелёный шатёр резных листьев, подрагивающими пятнами лежали на её лице, заставляя щуриться обрамлённые рыжими ресницами глаза. Лили провела пальцами по губам, вытирая немного вяжущий сок груши.
Она не любила спелые, источающие сок фрукты примерно так же, как летние дни с их неподвижным воздухом. Другое дело – осень с её серо-стальными дождями, резко и отчетливо стучащими по слабеющим с каждым днем листьям, порывистым ветром, наигрывающим свои сонаты в редеющих кронах и водосточных трубах. С неподвижными лужами, в которых проплывает пасмурное небо, вроде бы то самое, которое над твоей головой, а вроде и чужое: ведь разве могут молочно-серые тучи так низко висеть над землёй, почти касаясь своими косматыми боками облетающей рощи?..
Когда деревья, подобно миражу, постоянно меняются, дрожат под невидимыми бичами ветра, сбрасывают багряно-золотые одежды лишь для того, чтобы вскоре облачиться в кружева прозрачно-голубой мантии инея…
Шальной лучик, пробравшись сквозь завесу смородинового куста, заставил Лили крепко зажмуриться и перекатиться на живот. Она скрестила перед собой руки и положила на них голову; по земле тугими кольцами рассыпались вымытые вчера волосы.
«Надоело лето…»
Сейчас ей хотелось уйти в туманное царство ноября, такое невозможное в разгар августа.
Нет осени – и нет жарко растопленного камина, и семьи, сидящей перед ним на большом пушистом ковре. Нет рядом сестры, так любящей перебирать, заплетать в косы твои непослушные, как проволока, волосы – у Петунии на каникулах так много других, куда более интересных дел. Нет семьи – и чувство, что тебя опустошили, покинули, ограбили, не разжимает своих невидимых когтей.
Три года.
Уже почти заросли невидимые чужому глазу тропинки, некогда ведущие к забытому всеми указателю Пруд, со склонившимися над его гладью старыми сгорбившимися ивами, перестал быть таинственным местом и превратился в большую, заросшую тиной лужу, коей всегда и был.
Нравилось ли ей это открытие?..
«И кстати, никакой Нефритилии не существует!»
Не нужно больше искать там золотых врат, тщетно надеясь опровергнуть сказанные когда-то холодные слова сестры.
«…О, да какие тут ураганы, мисс Эванс? Я, географ со стажем, ответственно заявляю: бояться этой чепухи в Редфилде нечего…»
Не нужно выходить к ржаво-рыжему полю, надеясь увидеть на горизонте волшебный ураган.
«… Ох уж эти старые жильцы… Дональдсы, что ли?… совсем не ухаживали за садом, вот он и стал похож черте на что… Милая, принеси-ка мне инструменты…»
Не нужно жалеть о цветущих кустах шиповника, срубленных новыми жильцами.
«А я сегодня пойду на вечерний чай…». Лили тогда не замечала, какой, оказывается, у Алисы тонкий голосок.
Не нужно вспоминать черноволосую девочку, хрупкую, как мотылёк.
- Но есть ли смысл без всего этого? – негромко спросила у себя одиннадцатилетняя девочка.

«… да-да, Петуния так выросла, Мэг, ты бы видела… А уж как её миссис Нельсон ценит, ну, директриса школьная. Недавно с ней по телефону общались, а она мне говорит, мол, такая у вас девочка хорошая растет, внимательная, исполнительная, ни с какими там этими странными не общается, и слава Богу…»

Солнце успело далеко пройти на запад, и по саду протянулись длинные тени, постепенно вытесняя из густого сада желтые пятна света, когда откуда-то справа послышался сначала неразборчивый треск, а потом - шаги, и через несколько мгновений сквозь нижние ветки стали видны худые ноги в белых босоножках, нетерпеливо притоптывающие на месте.
- Пойдем, мама на обед зовет. - Сверху послышалось какое-то шебаршение и Петуния, осторожно наклонившись, заглянула под куст, - Читаешь?
- Да нет, - Лили приподнялась на локтях и внезапно обратила внимание на край новой сестриной юбки, - ты что, куда-то собралась?
- Ага, - гордо ответила Петуния, выпрямляясь, - вылезай и скажи, можно ли в таком в кинотеатр идти.
Лили торопливо выбралась из своего укрытия и, морщась от покалывания в затёкших ногах, оглядела сестру. Что ж, очевидно, последний вопрос не требовал лилиного ответа. На Петунии была шёлковая бирюзовая блуза и расклешенная юбка цвета беж. Белокурые волосы были уложены в пышную прическу, а в ушах висели нежные коралловые серёжки – мамин подарок на день рождения.
- Вау, - Лили оглядела сестру, - Ну и ну. Ты в кого-то влюбилась?
- Это в меня будут влюбляться! – усмехнулась довольная Петуния и щелчком сбила с воротничка блузки невидимую пылинку, - Ладно, пойдём на веранду, мама крыжовниковый пирог испекла. Поедим, и я пойду…
Лили, не забыв забрать роман Стивенсона, поплелась за весело болтающей сестрой. Минута – и они уже сидят за аккуратным плетёным столиком. Напротив Лили сидит папа, листающий свежую газету, рядом суетится мама, пахнущая мукой и вареньем, следящая, чтобы никто не остался без порции свежего кулинарного шедевра.
Она аккуратно разрезает пирог, украшенный облаками взбитых сливок и вкусной шоколадной крошкой, на восемь частей.
В ноябре у них будет такой же к чаю.
Только без свежего, оплетённого внутри тоненькими прожилками крыжовника. Лили подумала, что крыжовник – самая интересная ягода в их саду. Полупрозрачный, ало-зелёный, полосатый, он был похож на драгоценный камень, за которыми гоняются люди в кино.
Но только похож.
Лили подцепила ложечкой ягоду и отправила её в рот.
- Дорогая, сколько ты обычно мне в чай сахара кладёшь? – озабоченно спрашивает папа, неуверенно глядя на открытую фарфоровую сахарницу.
- Две с половиной. - Мама, вытирающая руки о накрахмаленный до хруста передник, снисходительно качает головой, - Петуния, смотри, не ляпни что-нибудь на одежду.
- Не волнуйся, мам, - Петуния, оттопырив мизинец, подносит чашку ко рту, - единственное, что мне грозит после этого десерта – поправиться. Но даже «пышкой» я буду очаровательной, правда?
Родители, не скрывая улыбки, переглядываются.
Беседа и дальше продолжается в этом же ключе.
Да, за этими повседневными, ничего не значащими фразами видно, как они гордятся своей «старшенькой», нетерпеливо постукивающей каблучком по доскам пола. Мама мимоходом даёт рекомендация, как надо знакомиться с молодыми людьми, как надо вести себя, чтобы, не дай Бог, никто не подумал ничего плохого… Папа, выглянув из-за газеты, запрещает угощаться в кафе чем-либо крепче дюшеса.
Они любят Лили, но сейчас им не до неё.
Она съела свой кусок пирога куда быстрее торопящейся Петунии:
- Спасибо, ма. Я пойду, погуляю.
- Давай, только чтобы вернулась до темноты.
Лили кивнула, и, вымыв руки в садовом рукомойнике, вышла на главную дорогу. Редкие тополя, высаженные вдоль дороги, тихим шелестом возвещали о долгожданном ветерке. Ближе к вечеру здесь появлялись прогуливающиеся люди, которым не терпелось вдохнуть вечерней прохлады. Мужчины в летних клетчатых пиджаках, идущие с ними под руку весело щебечущие женщины, дети, радующиеся тому, что родители теперь не держат их дома под предлогом опасности получить солнечный удар… Все они двигались на запад, в центр Редфилда, где недавно открылся новый парк развлечений и молодежная танцплощадка.
Лили, низко опустив голову и закрыв лицо жесткими прядями, шла по улице, разглядывая чёрную тень, стелющуюся по дороге впереди неё самой.
Вскоре она разминулась с последними прохожими.
Они вообще редко приходят к неестественно накренившемуся указателю.
Алое вечернее солнце уже успело коснуться далекой рощи, превратив её в подобие огромной лампы, мягко светившейся на горизонте. Откуда-то с юга плыли далекие росчерки облаков.
Пролетающая мимо божья коровка села на один из курчавых локонов, беспорядочно лежащих на плечах
Девочка, замершая на пригорке, не обратила на неё никакого внимания.
Лили смотрела на колышущееся под ветром рыжее поле, и мистическое притяжение ноября теряло свою силу, уступая место чувству обретения чего-то старого, почти забытого.
Так можно радоваться, обнаружив на пыльном чердаке любимую детскую игрушку.
Так можно радоваться, наконец найдя…
Английский Канзас! Здесь не нужно претворяться, что больше не веришь в Нефритилию, здесь можно посадить новый куст шиповника, ведь успела, всё-таки успела сорвать с засыхающего в мусорной куче куста маленький алый плод.
Лили, не сопротивляясь более искренней, непонятной улыбке, закрыла глаза и засмеялась, как не смеялась давно, очень давно.
А когда открыла глаза…

* * *

«Привет, Тигровая Лилия!
Я помню, ты говорила, что почти не знаешь Лондон, поэтому вряд ли тебе что-нибудь скажет то, что я пишу это письмо из Косого Переулка. Я скучаю по тебе, и мне жаль, что мы не виделись уже так давно.
Но в этом августе я не могу унывать. Знаешь, почему? Петуния бы не поверила мне, но ты, я знаю, поверишь. Я – волшебница, представляешь? На-сто-я-ща-я. Мне пришло письмо из волшебной школы Хогвартс, только тс-с, что я тебе об этом рассказала, ладно? Они (волшебники) держат её в большем секрете, чем я – существование Куста Четвёртого От Дороги И Левого От Старого Сарая. Я в сентябре еду в Хогвартс и сейчас покупаю всякие принадлежности: волшебную палочку, котлы там всякие, ингредиенты. Интересно.
А ещё в магазине поломанных волшебных вещей, ну, вроде нашего «Секонд Хэнда», я познакомилась с мальчиком, Джулианом Лавгудом, который тоже оказался волшебником. Правда, он на три года старше меня. Он столько всего мне рассказал… Я обязательно как-нибудь всё запишу и отправлю тебе с Пастушкой (это моя сова, но её ты уже увидела).
Прости, что так мало написала, в следующий раз письмо будет очень-очень подробным.
Отправь мне ответ, буду рада услышать о твоей жизни, Лили.

Алиса Д., она же СОМК (Самый Очаровательный Морщерогий Кизляк)».

Лили перечитывала это письмо раз за разом, наслаждаясь запахом странной желтой бумаги, так и норовившей скрутиться прямо в руках. «Ну, Алиса, теперь ты и волшебница».
Эх, вот если бы она, Лили, могла быть сейчас рядом с ней и писать такие вот письма Петунии…
С таблички, теперь разукрашенной следами от птичьих когтей, послышалось тихое уханье.
Лили, оторвавшись от заветного письма, с благодарностью посмотрела на неказистую серую сову, ниточкой Ариадны связывающей теперь её с миром, оставшимся жить где-то три года назад.
Миром, заключенным в одном удивительном человеке.
- И будет совсем не вежливо, если я не пошлю ответ. - Заметила самой себе Лили, на всякий случай похлопав себя по карманам шорт, в которых, конечно же, не оказалось бумаги, зато нашелся карандаш. – Надеюсь, она не обидится, что письмо будет на том же листе.
И Лили, приложив бумагу к табличке (сове пришлось потесниться), попыталась уместить буквально всё, что произошло с момента их расставания. Она писала про школу, где было всего-то две сотни учеников, про пруд, в котором наконец-то появились утки, про то, что волшебная школа – это здорово, как и её, Алисы, письма…
Уже привязывая готовое письмо к лапке Пастушки, Лили задалась очевидным, но запоздавшим вопросом.
Откуда у Алисы сова?…

* * *

Лили буквально летела над землёй, обгоняя разом посеревших и каких-то съежившихся прохожих. Красноватый песок уже давно налетел в старые кожаные сандалии, обещая добавить пару свежих мозолей к утру, но Лили и не думала останавливаться. Молодой джентльмен с малиновым галстуком на шее что-то возмущенно крикнул ей вслед. Ей были безразличны его мелочные недовольства. Она хотела как можно быстрее добраться до дома номер девять, в котором когда-то жили Доджсоны.
Вот и он, с новым красивым фасадом вместо старой деревянной отделки, с аккуратными зелёными клумбами и постриженными лужайками вместо буйно цветущего шиповника и ловких лоз плюща, сумевших оплести каминную трубу. С непонятной семьей Велл вместо романтичных чудаковатых Доджсонов.
Этот дом уже не имел права называться домом номер девять на Гарден-Стрит.
Всё, что осталось от настоящего дома – неухоженный куст, растущий в самом конце сада, за старым сарайчиком для лопат и леек, протягивающий руки-ветви к волнующейся под ветром степи.
Туда, совершенно забыв о нынешних хозяевах, и направилась Лили, легко перескочив через белую оградку. Неслышно ступая по пружинистой газонной траве, она подошла к последнему кусту и, присев на корточки, забралась под его ветви. Кирпично-красные шипы царапали её кожу, но ей была даже приятна эта почти забытая боль.
Тут Лили снова превратилась в Тигровую Лилию, обожающую летними вечерами пить сладкий чай и слушать невероятные истории Алисы. Она вновь стала такой же живой, такой же настоящей, как одинокий куст шиповника, мечтающий пустить свои корни не здесь, среди скучного газона, а в рыжей степи ковыля, где-нибудь на склоне крутого оврага или песчаной насыпи, медленно оседающей в бурливую речку.
Здесь не нужно мечтать о ноябре, бережно хранящем под тёплыми крышами домов самые важные человеческие воспоминания.
Потому что воспоминания, незримым облаком окутывающие последний шиповник, будут жить только здесь и сейчас. Возможно, через мгновение это облако растворится в бархате августовского вечера.
Лили села на жесткую землю и обняла колени руками, наблюдая, как на тонкой веточке, вспыхивая янтарными искорками в лучах засыпающего солнца, блестит капля древесного сока. Такого цвета мог быть свет маминого ночника или огонек старой свечи…
…или глаза белоснежной совы, с шумом приземлившейся около куста.
«Неужели, Алиса?..» - Лили оглядела надувшуюся то ли от важности послания, то ли от чувства собственной значимости неясыть, и аккуратно, стараясь не испугать птицу, вылезла из-под куста.
- Здравствуйте, сова, - приветливо улыбнулась Лили, - вы тоже от Алисы, да?
Гостья лишь громко ухнула, и стала переминаться на месте, будто привыкая к земле под своими когтистыми лапами. А потом требовательно протянула к Лили лапу с привязанным конвертом. Пожелтевшим от времени, с адресом, написанным изумрудно-зелёными чернилами.
Алиса присылала первое письмо без конверта.
- О, - только и сказала Лили, осторожно отвязывая странный конверт. Её пальцы неожиданно задрожали, когда она распускала крохотный узелок на синенькой ленте. «Только бы сову не уронить, - подумалось ей, - а то, наверное, на одной лапе стоять не слишком-то удобно». Наконец она отвязала конверт и сова, издав прощальное «ух-хуху», сильными взмахами крыльев поднялась в воздух и довольно скоро растворилась где-то в оранжевом предвечернем небе.
Лили перевела взгляд на конверт. Он был удивительно тяжёлым и объемным, без марки, зато с красивой восковой печатью на обороте, украшенной изображением герба с львом, змеёй, орлом и барсуком вокруг буквы «Х», будто перерисованной из какой-нибудь средневековой книги.
- «Мисс Л. Эванс, город Редфилд, Гарден-Стрит, Куст Четвёртый От Дороги И Левый От Старого Сарая», - прочитала Лили, - От кого это?… - она осторожно вскрыла конверт, достала плотный лист бумаги, исписанный красивым точеным почерком. «Прямо как у нашей библиотекарши…» - отстранено подумала Лили и углубилась в чтение.
Через пару минут Лили опустила подрагивающей рукой письмо и некоторое время неподвижно сидела, наблюдая, как на небе, хамелеоном меняющим свой цвет с торжественного оранжевого на ласковый лиловый, зажигаются первые звёзды.
Потом она встала с земли, отряхнула шорты и улыбнулась невесть откуда взявшейся Пастушке:
- Нет, это не фантазия Алисы. Как, кстати, и гном-ключник на заправке машин. И все остальное…
Сова, сверкнув большими глазами, перелетела на плечо Лили, которая, аккуратно положив письмо в карман, отправилась домой. Предстояло заново совершить столько забытых когда-то открытий, что от одной только мысли об этом перехватывало дыхание.
Но это будет завтра.
Всё-таки она обещала маме вернуться до темноты…