Глава 1Название: Nobody's Child (Ничей)
Автор: Enahma
Ссылка на оригинал: http://www.fanfiction.net/s/2216322/1/, венгерский вариант: http://www.fanfiction.net/s/2216328/1/
Перевод: главы 1,3,4,6 – Weis, главы 2,5,7-13 - Julia W.
Бета: главы 1,3,4,6 – Julia W, главы 2,5,7-13 - Weis.
Аннотация: младший сын Гарри сбегает из дома после семейной ссоры. Но это лишь начало в цепи событий, которые с этого момента покатятся, как снежный ком, срывая покров с тайн, скрытых много лет назад, но до сего времени остающихся опасными.
Предупреждение: AU, спойлеры к 5-ти книгам, без учета 6 книги. Гарри в этой истории взрослый.
Диклеймер автора: все не мое, кроме сюжета.
Разрешение на перевод: получено
Отношение к критике: положительно – если она конструктивная.
Oh! Why does the wind blow upon me so wild?
– Is it because I’m nobody’s child?
P.H. Case, Nobody’s Child
Глава 1. Гарри. (готова)
- Вы лгали мне! Лгали все это время! Ненавижу!
Дверь захлопнулась с оглушительным грохотом, и Гарри вздрогнул, словно от удара. Не в силах вымолвить ни слова, он слушал, как затихает звук удаляющихся сердитых шагов. Эти краткие мгновения показались ему неимоверно долгими, а когда наступила тишина, ее прерывало только позвякивание замысловатых серебряных инструментов, унаследованных им от Дамблдора.
Никто не шевелился. Гарри был уверен, что его жена и старший сын смотрят на закрытую дверь с той же болью в сердце, что и он сам. Он удивился, что вообще способен думать.
Жена заплакала. Негромко – только неровное дыхание и сдавленные всхлипы давали понять, что она не может сдержать слез. Баррис хрипло прошептал:
- Он скоро успокоится, мам, вот увидишь. Серен придет в себя и извинится…
Но звучало это малоубедительно.
- Но почему? Почему? - теперь в ее голосе отчетливо угадывались слезы. Баррис что-то пробормотал себе под нос, но что именно, Гарри не разобрал. Да это было и неважно. Молодой человек понятия не имел, что делать, как и его родители.
Гарри знал, что ему следует успокоить и ободрить жену, но шок и боль словно парализовали его, не давая пошевелиться. Ему тоже хотелось заплакать, но Баррису ни к чему видеть его слезы. Если он покажет, насколько его расстроила выходка Серена, они подумают, что все действительно очень серьезно. Но это не так.
Может быть.
В июне Серену исполнилось семнадцать, он официально стал взрослым и самостоятельным, и вот сегодня, после ужасающего спора, он ушел, хлопнув дверью. Его нельзя было остановить, и, зная сына, Гарри не был уверен, что он скоро вернется. Причинить Серену боль было сложно, но если кому-то это удавалось, он не скоро забывал обиду, если забывал вообще. В этом он был совершенно непохож на Барриса: рассердить того ничего не стоило, но он так же легко и успокаивался.
Наконец, собрав волю в кулак, Гарри направился к кабинету. Остановившись возле жены, он ободряюще положил руку ей на плечо. Они посмотрели друг другу в глаза и вздохнули – после двадцати лет брака им не нужны были слова, чтобы понять, о чем думает другой. Гарри повернулся к Баррису.
- Пап? – спросил тот, и в его шоколадно-карих глазах, так похожих на глаза матери, Гарри увидел отражение собственного страдания.
- Все уладится, - но слова прозвучали неубедительно. – Серену просто нужно немного времени. Он пожалеет о том, что наговорил.
- Но… - с болью в голосе произнес Баррис, – …если то, что он сказал, правда, у него есть очень веская причина, чтобы злиться…
- Веская причина? – переспросил Гарри, удивленно и немного рассерженно, и устало провел рукой по лбу. – Я не знал, что любовь может быть веской причиной для того, чтобы злиться и грубить родным.
- Не в том дело, - смущенно отозвался Баррис. – Просто… ты должен был сказать ему прежде…
- Прежде? Прежде чем что? – сердито спросил Гарри.
- Гарри! – успокаивающе произнесла жена, и он вздохнул.
- Знаю, знаю, - он снова взглянул на сына. – Мы просто хотели, чтобы у него было нормальное детство, без слез и страха. Мы с мамой хотели все рассказать, когда ему исполнится восемнадцать, когда он будет знать, что мы любим его и поддержим, во что бы то ни стало. Мы думали, тогда он воспримет это спокойнее…
- Но вы должны были понимать, что все может выйти наружу в любой момент. Особенно так, как это случилось. Удивительно, что он не узнал раньше.
- Баррис, это не какой-то постыдный секрет, который мы пытались скрыть, - умиротворяюще произнесла жена. – Просто детям ни к чему знать такие вещи.
- Но Серен не ребенок!
Не удержавшись, Гарри сухо усмехнулся, и этот смех эхом отозвался в пустоте гостиной.
- Не думаю, что в семнадцать кто-то может считаться взрослым, хотя я в свое время думал по-другому.
- Тогда все и было по-другому, Гарри, - возразила ему жена. – Ты был гораздо взрослее, чем все твои друзья.
- Может, да, а может и нет. В любом случае, я не был взрослым. Мне пришлось прожить сорок пять лет, чтобы это понять.
Жена едва заметно улыбнулась.
- Серен тоже взрослее своих сверстников.
- Немного.
- Он уж точно взрослее меня, - добавил Баррис.
От этих слов у всех стало чуть легче на душе.
- Это вряд ли что-то значит, сынок, - Гарри ласково взъерошил его и без того растрепанные волосы.
- Пап! – возмущенно воскликнул тот.
- Ты всегда был ребячливым.
- Не говоря уже о твоих отметках, - многозначительно добавила жена. Баррис застонал.
- Ой, только не начинай снова! У меня четыре ТРИТОНа, вполне достаточно для работы, которая мне нравится. Я не виноват, что ты была лучшей ученицей во всей школе!
Дверь кабинета закрылась с негромким щелчком, заглушив привычную пикировку между женой и сыном. Хромая, Гарри медленно подошел к удобному креслу возле стола. При каждом шаге ногу и бедро пронзала боль, усиливающаяся с каждым годом.
Через две недели ему будет сорок пять.
Опустившись в кресло и насилу подавив стон, Гарри посмотрел на семейное фото, сделанное примерно четыре года назад, сразу после того, как Баррис получил свои СОВы. Фред сфотографировал их у Фортескью, пока они ели причудливую смесь мороженого, заказанную Сереном.
***
Серен любил мороженое. Он вообще любил все сладкое, но мороженое особенно.
Их старший сын, Баррис, в пятнадцать лет был очень похож на своего деда, маминого отца. Только по растрепанной копне волос можно было предположить, что он еще и Поттер. Серен был больше похож на Гарри, но не лицом, а, скорее, жестами. Тот знал, что младший сын обожает его и старается подражать всему – словам, тону, манере держать себя.
Мальчишки заговорщически перешептывались, а Гарри с Гермионой весело кому-то махали. Гарри очень хорошо помнил тот день. Они должны были встретиться в кафе с Невиллом и его семьей, но те немного опаздывали. Зато к ним почти сразу присоединились Ли Джордан с семьей, заглянувшие навестить Фреда с Джорджем. Джордж с годами стал больше походить на отца, раздобрел, его лысина росла с каждым новым ребенком. Фред же остался болезненно худым. Сделав снимок, близнецы объявили перерыв и уселись рядом с остальными.
Когда, наконец, появились Лонгботтомы, встреча начала походить на семейное воссоединение Уизли: хотя сыновья Невилла носили его фамилию, все они были такими же рыжеволосыми, как и их мать, в девичестве Джинни Уизли. Они четверо, вместе с двумя дочками Ли и мальчишками Гарри быстренько перебрались поближе к дядюшке Фреду, который тут же, к досаде родителей, принялся пичкать их сладостями с подвохом.
Серен много смеялся в тот день. Вместе с Деннисом, младшим сыном Джинни и Невилла, им каким-то образом удалось уговорить Фреда проглотить собственное лакомство, и, к немалой радости окружающих и прохожих, у того появились хвост, маленькие рожки и копыта.
Из всех Уизли только Фред не обзавелся собственной семьей, но зато он был любимым дядей своих бесчисленных племянников и племянниц. Его было легко рассмешить, он обожал детей, а слишком серьезного Серена любил, как родного. Гарри подозревал, что его младшенький собирается пристроиться на работу в Ультрафокусы Уизли, но не особенно расстраивался на этот счет, хотя и помалкивал. Хоть кто-то из Поттеров поучаствует в работе предприятия не только деньгами.
Гораздо более странным было то, что Серен подружился с Деннисом, совершенно на него не похожим. Деннис был шумным и ужасно энергичным. Они учились на одном курсе, и хотя Шляпа поместила их на разные факультеты (Серена – в Равенкло, а Денниса, естественно, в Гриффиндор), они по сей день оставались лучшими друзьями. Деннис напоминал Гарри Рона, и каждый раз, думая об этом, он чувствовал тупую боль в груди, несмотря на то, что прошло больше двадцати лет.
Ему было, о чем вспомнить – чудесное время, что семья Поттеров проводила вместе, вчетвером. Родители старались посвящать детям каждый свободный миг, объездили с ними едва ли не весь свет, жили в палатках, как кочевники, и роскошных отелях. Гарри знал, что жена старается хоть как-то восполнить то, что он сам недополучил в детстве, но это все равно было здорово. Мальчишкам так нравились семейные поездки, что, Баррис, закончив школу и получив полное право делать все, что захочется, в том числе увиваться за девочками, предложил отправиться в Австралию, чем ужасно удивил родителей.
Это было так чудесно, так замечательно! И, вопреки дурным предчувствиям Гарри, длилось неправдоподобно долго.
Но теперь все кончилось, и появившаяся вдруг пустота причиняла страшную боль. Они с женой страшились подобного исхода с тех пор, как семнадцать лет назад в их жизнь вошел Серен, которому тогда было несколько дней от роду. Хотя жена, как могла, готовилась к этому дню, читала бесчисленные книги и консультировалась со специалистами, этого оказалось недостаточно.
Они не ожидали, что Серен, их приемный сын, которого Гарри с женой любили так же, как и Барриса, - свою плоть и кровь - узнает, что он не им родной. Не думали, что он так страшно обидится - словно его обманули специально - и не захочет слушать никаких объяснений.
Несколько недель, с момента возвращения из Хогвартса, мальчик был угрюм и подавлен, пока, наконец, не собрал вещи, со скандалом поставил родных перед фактом, что ему все известно, добился ответа, и ушел, хлопнув дверью.
Если бы семнадцать лет назад кто-то сказал Гарри, что боль от этого окажется сильнее, чем от Круциатуса, он бы рассмеялся тому человеку в лицо. Но с тех пор прошло семнадцать лет.
За это время малыш, которого Гарри принял так неохотно, целиком и полностью завладел его сердцем, и уже через полгода молодой отец не остановился бы ни перед чем, чтобы наказать, любого, кто отважился бы причинить ему вред. Жена полюбила слабенького ребенка еще быстрее.
Гарри поднес снимок ближе к глазам и взглянул на Серена. Словно почувствовав его взгляд, мальчик отвернулся от брата и посмотрел прямо на отца, улыбнувшись так искренне, что это немедленно напомнило Гарри другой день, когда его младший сын вернулся домой после первого курса.
***
- Пап, - маленький Серен поднял голову от учебника по истории магии (при одной мысли, что Биннс рассказывает историю о нем тем же нудным тоном, каким он вещал о гоблинских войнах, Гарри становилось тошно). – Как у тебя получилось быть таким храбрым, что ты победил Волдеморта? Там, в школе, никто даже не смел произнести его имя, а ты…
В то время Гарри работал координатором группы авроров и, занятый бумагами, сначала даже не понял, о чем спрашивает сын. Он не сразу нашелся, что ответить.
- Я не был храбрым, - наконец, сказал он. – Если бы я задумался над тем, с кем сражаюсь, то, скорее всего, у меня бы ничего не вышло. А так… это просто случалось. Мне было попросту некогда размышлять. И я никогда не делал ничего в одиночку.
- Делал. В конце ты был один.
- Нет. Даже тогда мне помогали. Многие думали обо мне, и я знал, что жертва Дамблдора не была напрасной, я знал, что твоя мама любит меня, и дядя Рон, которого ты никогда не встречал…
- Я знаю, - кивнул мальчик, - он был братом тети Джинни. Ты уже рассказывал о нем.
- Я знал, что они сражаются вместе со мной, пусть даже их нет рядом. И это придавало мне сил.
- А… как ты убил его в конце?
Наступила полная тишина. Гарри устало потер лоб.
- Знаешь, Серен… Мне все еще трудно говорить об этом. На самом деле, это он чуть не убил меня. Он пытался… как бы сказать… переманить меня на свою сторону. Он знал, что это уничтожит меня. Мой и его разум соединились - это было немного похоже на Легилименцию… я победил его только потому, что мне не нужна была власть, не нужна была победа ради мести, нет – я просто хотел, чтобы те, кого я люблю, были свободны и жили без страха. Волдеморт не мог этого понять.
- Ясно, - отозвался Серен, и его черные глаза подозрительно заблестели. Гарри постарался быть очень осторожным, чтобы нечаянно не применить Легилименцию – ему не хотелось проникать в разум сына. Он улыбнулся.
- Даже то, что я оказался на это способен, не было моей заслугой. Один из моих профессоров научил меня артименции*.
- Кто? – воодушевленно поинтересовался Серен.
- Ты не знаешь его. Он больше не преподает в Хогвартсе. Его звали Северус Снейп.
- Что он преподавал? Защиту от темных искусств?
Гарри не смог сдержать смех, но быстро взял себя в руки.
- Нет, он не преподавал Защиту, но всегда хотел. В то время должность профессора по Защите еще была проклята, и ни одному учителю не удавалось продержаться дольше года. Дамблдор не желал, чтобы профессор Снейп покинул школу так скоро.
- Что с ним случилось? Он погиб на войне?
- Нет. После окончания войны он преподавал в Хогвартсе, почти до твоего рождения. Он был Мастером зелий. Однажды на уроке произошел серьезный несчастный случай: зелье взорвалось и облило его. Вскоре он умер.
Серен в шоке уставился на отца:
- Умер?
- Зелья могут быть очень опасны.
- Я знаю. Профессор Забини тоже так говорит.
Гарри нахмурился.
- Он декан Слизерина, да?
- Да. Этот… Снейп тоже был деканом Слизерина?
- Да, - ответил Гарри немного более холодным тоном, чем намеревался.
- Он тебе не нравился, - немедленно подметил Серен.
- Уверяю тебя, наши чувства были взаимны, - Гарри жестом велел сыну не перебивать. – В конце концов нам удалось более-менее договориться. Если бы не он, я вряд ли пережил бы эту войну. Если бы он не помогал мне, пусть неохотно, то сейчас не было бы ни меня, ни тебя – только Волдеморт со своими прислужниками, - Гарри вздрогнул. Он так и не смог избавиться от воспоминаний, и поэтому старался избегать разговоров о войне. При каждом упоминании о том, что произошло, он ощущал, как в глубине его души беспокойно ворочается тьма, и от этого чувствовал себя старым и опустошенным.
Тогда у него не было причин грустить. Но сейчас…
- Хотел бы я быть, как ты, - вздохнул Серен. – Я бы не смог общаться с тем, кто мне не нравится. Вроде Ленни Вуда.
О да, Ленни Вуд. С тех пор, как их младший сын пошел в школу, Ленни стал притчей во языцех в семье Поттеров. Гриффиндорец, одногодка Серена, он с первого дня его невзлюбил и не упускал случая это показать. Гарри с женой без конца повторяли сыну, чтобы он не обращал на наглеца внимания, что тот просто завидует, но злобные придирки больно ранили тихого, застенчивого Серена.
Баррису пришлось дважды вычистить трофейный зал (под присмотром ужасно постаревшего Филча), после того, как, защищая брата, он однажды не удержался и как следует проклял Вуда, а в другой раз просто-напросто подрался с ним. С тех пор Ленни оставил Серена в покое, заслужив, однако, его ненависть.
- Смог бы, если бы от этого зависела твоя жизнь, - возразил Гарри.
Спустя год после этого разговора Баррис поколотил мерзавца.
- Нет, - покачал головой мальчик. – Я не такой, как вы с Баррисом. Я бы никогда не смог сразиться со злым волшебником или договориться с моими врагами, - он нахмурился. – Неудивительно, что Шляпа не отправила меня в Гриффиндор.
Гарри показалось, что Серен хотел сказать что-то другое. Он подался вперед и внимательно посмотрел на сына.
- Серен, если Шляпа хотела отправить тебя в Слизерин, ты можешь сказать. В этом нет ничего плохого.
- Ничего? – расстроено воскликнул тот. – Все злые волшебники учились в Слизерине! И даже сейчас достаточно взглянуть на слизеринцев, и сразу становится ясно, какие они!
Гарри перебил его:
- Разве мы с мамой когда-нибудь говорили, что быть в Слизерине - плохо? – резко спросил он.
Мальчик покраснел и опустил голову.
- Нет, ни разу. Но Деннис сказал…
- Неважно, что сказал Деннис, Серен. Слизерин ничем не хуже других факультетов. Там училось много волшебников – хороших и плохих, умных и глупых, трусливых и храбрых. Тот профессор, о котором я говорил, был одним из самых мужественных людей, каких я встречал. Он сражался на стороне Дамблдора. И у Волдеморта были последователи со всех факультетов.
- Но все наши знакомые… все друзья – они гриффиндорцы… - мальчик неуверенно взглянул на отца. – Если не все слизеринцы плохие, почему ты не подружился с кем-нибудь из них?
- Потому что я много лет прожил с гриффиндорцами. Да, они мои самые старые и надежные друзья. Но у меня есть друзья и с других факультетов – Луна Лавгуд и Терри Бут из Равенкло, как и ты, или Эрни из Хаффлпафа.
- Но никого из Слизерина!
Гарри вздохнул.
- Серен, Шляпа и меня хотела отправить в Слизерин. Я стал гриффиндорцем только потому, что попросил ее не делать этого.
Услышав это, мальчик ахнул, стремительно вскочил, обошел стол, за которым сидел Гарри, и кинулся отцу на шею. Удивленный, тот обнял сына и почувствовал, что тот дрожит.
- Что такое?
- Я думал, что Ленни прав, и я не настоящий Поттер… не твой сын… что я позорю твое имя… - всхлипнул Серен, уткнувшись отцу в шею и крепко-крепко прижавшись к нему.
- Даже если бы Шляпа отправила тебя в Слизерин, ты бы все равно остался моим сыном. Для меня не имеет никакого значения, на каком факультете ты учишься.
- Правда? – переспросил мальчик, не разжимая рук.
- Правда.
- Но ты рад, что я не в Слизерине, да?
- Нет. Я рад, что у меня такой умный сын. Знаешь, Шляпа хотела отправить твою маму в Равенкло.
- Значит… я не ошибка? Не разочарование?
- Глупенький, - ответил Гарри и крепче обнял его. – Мой глупый, глупый малыш.
***
Гарри не заметил, как начал плакать – тихо и без слез - но жена, что случалось всегда, уже была рядом - как и в тот день, почти тридцать лет назад, когда он сидел на верхушке Астрономической башни и пил, как он думал, последний раз в жизни. Он стащил виски с профессорского стола, улучив минутку, когда Дамблдора не было поблизости, и, как и планировал, направился на башню.
Виски в бутылке оставалось не так уж много, но Гарри был настолько не в себе, что ему было все равно. В первый раз в жизни он чувствовал себя храбрым – он, герой волшебного мира, которого все считали воплощением мужества, никогда не испытывал ничего подобного. Но теперь, выпив почти бутылку огневиски, он это чувствовал.
Он чувствовал себя достаточно храбрым, чтобы отважиться сделать последний шаг, который подвел бы итог восемнадцати годам ненавистного существования, проклятым годам. Он доставит последние воспоминания Волдеморта туда, где им самое место, где сам Том блуждал в отчаянии – за занавес, где его ждали шепчущие тени, где Гарри сможет встретить тех, кого любил – родителей, Сириуса, Люпина и Рона.
Но его жена – которая, конечно же, тогда еще не была таковой – нашла его, забрала бутылку, отхлестала его по щекам и держала в объятьях до тех пор, пока Гарри не выплакал все слезы. И ни разу с тех пор она не позволила ему упасть.
Тогда в их отношениях не было никакой романтики. Они были просто друзьями, и именно крепкая дружба помогла им обоим выжить. Понадобилось восемь лет, чтобы они поняли, что исцелились достаточно, что не ищут больше забвения или замены ушедшим, и сказали друг другу «да».
Их браку завидовал весь волшебный мир.
За двадцать лет, прошедших с тех пор, Гарри привык к тому, что вокруг происходят только хорошие вещи, и поэтому последние события едва не разрушили весь его мир.
- Я знал. Знал, что это плохая идея. Я говорил тебе, что именно так все и кончится, - хрипло произнес он. Собственный голос даже ему самому показался болезненно резким.
- Ну, перестань. Ты же знаешь Серена. Дай ему время. Он любит тебя, любит нас всех. Он вернется.
- А если нет?
- Даже тогда я буду рядом с тобой.
Гарри кивнул и вгляделся в любимое лицо жены, взглянул на длинные волнистые волосы, потемневшие с годами, теплые карие глаза и снова осознал, что пока Гермиона остается рядом с ним, он сможет одолеть тьму, грозящую завладеть его душой. Но одновременно с любовью он ощутил и страх – если ее не будет рядом…
Нет, об этом лучше не думать.
________________
* Артименция (Artimency) – термин, предложенный автором (Энахмой), так называемое искусство управления разумом или «искусство разума» (пер. с лат.). Позволяет управлять воспоминаниями, как своими, так и чужими.
