Как приготовить яичницу

****

Название: Как приготовить яичницу
Оригинальное название: You Can't Make an Omelet…
Автор: Mnemosyne
Перевод: La Stella
Бета (перевод): tirmeilin
Персонажи и пейринги: Билл/Флёр
Рейтинг: PG-13 (авторский)
Предупреждения: Harry Potter, names, characters and related indicia по-прежнему are copyright and trademark Warner Bros & J.K. Rowling
Содержание: одно утро из жизни Билла Уизли
Ссылка на оригинал: http://www.fanfiction.net/s/2423969/1/
Разрешение на перевод: есть
Примечание переводчика: оригинальное название этого фика представляет собой первую половину пословицы: «нельзя приготовить яичницу, не разбив яиц». Поскольку в аналогичной отечественной поговорке речь идёт о рыбке, а здесь рыба совсем ни при чём – пришлось, увы, опустить эту деталь; но ведь нельзя не упомянуть её вовсе, не так ли? :)


…Не то чтобы Билл Уизли любил поспать; напротив – в детстве мать звала его «маленьким будильником» из-за его привычки всегда подниматься с рассветом. В то же время он и не страдал бессонницей (хотя с тех пор, как стал работать на Орден Феникса, у него появились все шансы рано или поздно её заполучить). Нет, в том, что касалось сна, Билл был совершенно обычен: он ложился в кровать, закрывал глаза, а потом просыпался часов в восемь утра бодрым и готовым к новому дню.
Однако нельзя не упомянуть о том, что способно пробудить кого угодно даже от самого непробудного сна, – о запахе завтрака, который готовит кто-то другой. Такое любого может вытащить из кровати – а уж особенно холостяка. Конечно, Билл вовсе не был плохим кулинаром; Молли, когда уже потеряла надежду когда-нибудь родить дочь, приняла под своё крыло старшего сына и научила всему, что знала о кухонных чарах… А всё же нет ничего лучше, чем просыпаться, чувствуя аромат жарящегося бекона и слыша, как шипят яйца на сковороде. Всему существу Билла это напоминало о доме.
…В то утро Билла разбудил запах тостов с маслом, настолько аппетитный, что рот еще во сне начал наполняться слюной. Перекатившись на спину, Билл открыл один глаз и сосредоточился на созерцании девичьей спины: девушка стояла на кухне, одетая в одну из его любимых фланелевых рубашек, и сыпала проклятиями в адрес печных конфорок. Во всяком случае, Билл предположил, что это были проклятия – года романа с Флёр ему хватило, чтобы выучить французский в той мере, когда прекрасно понимаешь: «merde» вовсе не то слово, которое стоит произносить в приличном обществе, включая общество матушки самой Флёр. По крайней мере, Билл был уверен, что последние слова Флёр означали нечто вроде «чтоб тебе провалиться, ты, чёртова железка!». Звучало это не слишком многообещающе.
– Доброе утро, – Билл зевнул, потёр веки и закинул руки за голову. – Что-то случилось?
Флёр резко обернулась и немигающе уставилась на него; ярко-синие глаза пылали гневом – направленным, к счастью, не на Билла.
– Англезские яйца – это же… дьяволь знает что! – возмущённо воскликнула она. – Они вообще не понимают, как нужно готовитьсья!
Билл приподнялся на локтях и вытянул шею – чтобы получше разглядеть, что творится на плите.
– По-моему, что-то горит, – заметил он. Над неглубокой сковородой поднималось несколько подозрительных струек дыма. Флёр снова повернулась к плите, и раздалась очередная серия французских ругательств: девушка поспешно снимала сковороду с огня и сбивала заклинаниями язычки пламени. – Тебе помочь?
– Merci, я прекг’асно справльюсь сама, – бросила Флёр.
Билл смотрел, как она сгребала обугленное нечто со сковороды в мусорное ведро – кажется, это когда-то было яйцами, – и бормотала над грязной посудиной чистящее заклинание. Вернувшись к плите, Флёр шлёпнула на сковородку новый кусок масла и потянулась за следующей порцией яиц. Билл вспомнил, что накануне их была дюжина; теперь от вчерашнего количества осталось меньше половины.
– Знаешь, я неплохо умею…
– Я сказала – NON!
Билл хмыкнул, но промолчал.
Потянувшись, он сел в кровати и принялся, как обычно, блуждать взглядом по квартире. Она представляла собой всего лишь маленькую, однокомнатную клетушку – с кроватью в одном углу и кухней в другом. Ещё был небольшой уголок для отдыха, с удобной, но уже видавшей виды мебелью. Её пожертвовала Молли: мать не позволила Биллу и Флёр тратить деньги на новый диван, ведь «у нас есть совершенно замечательная софа дяди Билиуса – Билл, она на чердаке, – и небольшой столовый комплект от двоюродной бабушки Элоизы; ах да, дорогой, ещё возьми кресло дедушки Уизли, пока Артур не вспомнил о своём обещании снести его вниз и поставить в гостиной – твой отец чудесный человек, Билл, но там и так нет места!»
В первый раз увидев жилище Билла, Флёр была несколько удивлена; Билл полагал, что она всегда считала однокомнатные квартиры чем-то вроде городской легенды. Её собственные апартаменты являли собой очаровательное, солнечное место, со стенами сливочного оттенка и серебряной отделкой; несмотря на то, что от людной и шумной Диагон-аллеи квартиру Флёр отделяло всего четыре этажа, казалось, что находишься во дворце. Одно время Билл и Флёр ночевали там из соображений удобства – так было ближе к Гринготтсу, где работали они оба. Конечно, они могли бы аппарировать, но оба предпочитали проводить как можно больше времени друг с другом; ну и, разумеется, Флёр нравилось красоваться перед прохожими. Впрочем, это заложено в самой природе вейл и, несмотря на то, что Флер была далеко не самой тщеславной среди них, Билл все же подозревал, что если когда-нибудь Флер вызовет Патронуса – тот окажется павлином.
Ещё одной причиной, по которой они проводили в той квартире так много времени, была потребность Флёр в уединении. Почему-то девушка не могла спать спокойно, если от остального мира её не отделяла крепкая дверь с хорошим замком. Может быть (предполагал Билл), дело было в том, что она выросла в доме, полном любопытной прислуги; или же у этого стремления к уединению имелись и более глубокие корни – неосознанное желание отгородиться от окружающего мира естественно для женщины, ведущей столь светский образ жизни, иначе и невозможно: если в девушке течет кровь вейлы, то, куда бы она ни направлялась, ей всё равно суждено приковывать к себе всеобщее внимание.
Впрочем, думал Билл, потребность в запертых дверях могла быть связана и с врождённым стремлением Флёр к контролю. Родись она королевой, весь мир пал бы к её ногам – однако, увы, образ жизни Флёр диктовался её красотой. Ожидалось, что она будет действовать именно так, потому что она именно так выглядела. Запирая дверь спальни, Флёр словно бы запрещала миру вторгаться в её жизнь. В спальне у Флёр даже не было зеркала; в будуаре – да, в ванной – разумеется… но только не в её спальне.
В квартире Билла, однако, Флёр не могла позволить себе той же роскоши, что у себя дома, так что любой мог войти и увидеть её в неподходящий момент. Билл снова и снова повторял ей, что всегда запирает дверь на ночь и никто не может явиться без разрешения, но она спала по-прежнему неспокойно и только просила его всегда – непременно! – ложиться с краю кровати. Флёр было удобнее так – чувствовать его тепло, защищающее её от пустоты комнаты. Билл, конечно, не отказывал – он был счастлив давать любимой всё, что только мог.
…Новый поток сердитой французской речи вырвал его из этих размышлений. Билл взглянул на Флёр как раз вовремя, чтобы увидеть, как она швырнула полную сковороду в мусор.
– Вот так! – отрезала девушка. Повернувшись к Биллу, она скрестила руки на груди и впилась в него таким взглядом, словно это он был виноват, что она не могла справиться с обычными яйцами. – С менья хватит!
Билл рассмеялся: бушевавшая у плиты Флёр снова принялась ворчать.
– Что ты пытаешься сделать? – добродушно поинтересовался он, отбросив одеяло и поднявшись с кровати. Заправляя длинные рыжие волосы за уши, он пересёк комнату и приблизился к Флёр.
Та закусила губу – стоило Биллу подойти к ней, как она явно смутилась.
– Делаю тьебе завтг’ак, – пробормотала девушка, неуверенно взглянув на него сквозь опущенные ресницы.
Билл улыбнулся и поцеловал её в лоб.
– Зачем?
Флёр вздохнула и склонилась к нему, почувствовав, как он обнял её за талию.
– Je t’aime, – пробормотала она, слабо пожав плечами.
Билл притянул её к себе.
– Я тоже тебя люблю, – ответил он. – Но, Флёр, чтобы это доказать, ты вовсе не обязана для меня готовить. В чём-в чём, а в этом всё должно быть совсем наоборот. Accio палочка! – Его палочка пересекла, взлетев с тумбочки, комнату, и Билл проворно поймал её в воздухе. – Wingardium leviosa, – прибавил он. Сковорода поднялась из мусорной корзины и опустилась в раковину. – Я должен готовить для тебя, я на самом деле люблю готовить.
– Отчего не я? – Флёр фыркнула, раздражённо отбросив волосы с лица.
– Флёр, – усмехнулся Билл, – никогда не видел, чтобы ты готовила что-то серьезней фруктов и сливок.
– Ничьего подобного! – оскорбилась она.
– Ладно, ладно. Делай как хочешь…
– Merci…
– Только не забудь хлеб и масло…
– Билль!
Он рассмеялся и повернул Флёр к себе так, что девушка оперлась о стол, и он смог свободно обнять её.
– Флёр, это вовсе не зазорно. Просто… что есть, то есть. Что ты хотела сделать?
Она вздохнула и нехотя подняла на Билла взгляд.
– Яичницу.
– Всего лишь яичницу?
В тот же момент он понял, насколько неподходящими были эти слова. Флёр гневно вспыхнула.
– Всего лишь яичницу, monsieur? – сердито переспросила она и указала на стол, где несколько тарелок грелись под знакомым алым ореолом Теплочар. – Тосты! Бьекон! Чай!
– Хорошо, хорошо, – успокаивающе проговорил Билл, мягко сжав её ладони в своих. – Я должен был выразиться иначе – я имел в виду, ты ведь не собиралась делать все сразу?
Флёр, казалось, немного успокоилась.
– Non, только яичницу.
– Так в чём проблема?
– Яйца, они не должны… не должны…– Она высвободила руки и неопределённо прищёлкнула пальцами. – Щёлкать! А они всё времья щёлкали. Всё времья ломались!
– А, понятно, – кивнул Билл. – Ну, это иногда бывает… бывают такие дни, когда ты никак не можешь заставить яйца делать то, что нужно. Так, смотри, – он снял с крючка у печи новую сковороду и поставил на переднюю конфорку. – Вот что ты делаешь…
Поддерживая её руки, Билл помог ей проделать всё то же, что и обычно: вылить яйца в кастрюлю, добавить грибы, сыр и шпинат, в нужный момент помешать шипящие яйца лопаточкой…
– Вот! – обиженно воскликнула Флёр. – Ты вьидишь? Вот так всегда! Эти ваши англезские яйца! Ух! – Она схватила сковородку, собираясь отправить её в мусорную корзину к предыдущей.
Билл, смеясь, остановил девушку.
– Нет, нет, нет, Флёр! Моя мусорка уже получила самый лучший за всю её жизнь завтрак. Если нельзя ничего исправить, ты делаешь вот что… – Он взял лопаточку и принялся переворачивать яйца на сковороде, протыкая их и смешивая желток с расплавившимся сыром, потемневшим шпинатом и обжаренными грибами.
– Ты просто превращаешь это в яичницу-болтунью, – объяснял Билл, уткнувшись носом в ухо Флёр – он стоял у неё прямо за спиной. – Так или иначе, а всё равно сгодится. Так… – Он снял сковородку с плиты, осторожно, чтобы не обжечь Флёр, и разложил омлет по двум тарелкам, пока девушка ждала рядом. В качестве заключительного штриха Билл украсил каждую тарелку веточками петрушки; кусочки грибов на тарелке Флёр он разложил так, что получилось улыбающееся лицо на жёлтом фоне – с пушистой зеленью вместо волос.
– Voilà, – с улыбкой сказал он, показав тарелку Флёр. – Может, яичница годилась бы только в мусорную корзину, но болтунья вышла вполне приличной, разве нет?
Флёр взяла блюдо и провела пальцем по петрушке. Руки у девушки были белые и ухоженные. Билл видел, как она улыбнулась рожице на яичнице – потом Флёр подняла взгляд на него.
– Oui, – кротко согласилась она.
Билл улыбнулся в ответ и провёл рукой по волнам ее волос – дразняще и вместе с тем нежно.
– Нравится? Подожди, сейчас я займусь приготовлением тебе пирога с заварным кремом, вот тогда ты точно не сможешь устоять.
Она рассмеялась, поймала его за руку и приподнялась на цыпочки, чтобы поцеловать Билла в щёку.
– А я и так не могу пьег’ед тобой устоять, mon amour, – проворковала она ему на ухо, прижимаясь к его груди и держа яйца чуть в стороне, чтобы нечаянно не разбить их. – Tu es parfait*.
[*Ты совершенство (фр.)]
– Никто не совершенен, Флёр, – тихо возразил Билл, чувствуя, как она уткнулась носом ему в плечо. – Яйца, люди – все ошибаются. Однажды ты сама это поймёшь.
– Oui, я знаю, – откликнулась она. – Я знаю, mon Билль. Вот почему я люблю тьебя: потому что ты тоже это знаешь.
Один удар сердца – и что-то изменилось, превратив игру в серьёзный разговор; но возвращаться к игре Билл не спешил. Он слышал спокойное дыхание Флёр, но если бы её ресницы не щекотали ему шею, можно было бы подумать, что девушка вовсе не движется.
…Озарение не походило ни на удар молнии, ни на шквальный порыв ветра, просто пришло – так, словно было всегда.
– Ты всегда прекрасна, Флёр, – сказал Билл. – Ты ведь знаешь это, верно?
Вздохнув, она мягко начала:
– Билль…
– Нет, нет, я не о совершенстве, – он забрал у неё тарелку и поставил на стол, потом взял за руки и взглянул девушке в глаза. – Красота и совершенство – вовсе не одно и то же. Только тот не вешает зеркала в спальне – притом, что в других комнатах их множество, – кто не может смотреть на себя утром, когда волосы в беспорядке, глаза сонные, а на щеке – след от подушки. Быть может, люди, которым всю жизнь говорят об их красоте, просто не в силах ощущать себя несовершенными. И они запирают двери, чтобы никто не видел их – пока они не расчешут волосы, не почистят зубы… не проделают все эти необходимые ежеутренние вещи, которые им самим докажут их принадлежность к роду человеческому. В этом всё дело, Флёр? Поэтому ты всегда так нервничаешь? Ты боишься, что кто-то узнает, что и твоё дыхание с утра не совсем свежо?
Флёр распахнула вновь сердито полыхнувшие глаза и заговорила было:
– Non, я не…
– Флёр, ты прекрасна.
Слёзы выступили на её глазах.
– S’il vous plaît, – хрипло прошептала она, пытаясь отстраниться. – Mon Билль, s’il vous plaît …
– Нет. Ты прекрасна, – он держал её руки крепко, так, что она не могла отодвинуться. – Почему тебе так трудно это слышать? Ты слышала это всю жизнь, отчего же не можешь теперь?
– Потому что это говог’ишь ты! – выкрикнула она. На её щеках слёзы прочертили несколько мокрых дорожек. У Билла сжалось сердце, но взять свои слова назад он уже не мог. – Mon Dieu, ведь это ты говог’ишь! Каждый день, когда я была petite fille, мне пг’иходилось это выслушивать! «Флёр, вы пг’екг’асны, Флёр, vous êtes parfaite*! Флёр, вы – действитьельно fleur de la cour**, цветок, настоящая пг’инцесса!.. И так всё вг`емя!
[* Вы – совершенство! (фр.) ** Цветок с королевского двора (фр.)]
Её взгляд загорелся ярче, и внезапно она сама приникла к Биллу и продолжала взволнованно:
– Но ты, mon amour, – ты не похож на других. Ты смеёшься над моими шутками потому, что они кажутся тебе забавными, а не потому, что ты считаешь, что ты должен. Ты не бьежишь пг’очь, когда у меня начинается истег’ика; oui, я знаю, что это бывает со мной. Я ведь не дуг’а, oui? – То ли вздохнув, то ли застонав, Флёр прижалась к нему, спрятав лицо. – Ты знаешь, что я не всегда «цветок», – пробормотала она. – Но я так… так боюсь, что однажды окажется – ты тоже ждёшь, что я такой буду…
Билл вздохнул и обнял её.
– Потому ты не против, когда я смотрю на тебя спящую?
– Oui, – сопение.
– Ты думаешь, что я не считаю тебя красавицей?
– Non, – сопение. Неопределённое движение плеч.
– Ты красива, Флёр. Я не собираюсь лгать, уверяя тебя, что это не так. Может быть, у других были неверные причины говорить тебе такое, но ведь они не лгали. Ты красива. И, хотя тебе неприятно это слышать, всё же попробуй привыкнуть… это просто есть.
Он приподнял лицо Флёр за подбородок, чтобы снова взглянуть ей в глаза – синие, лучистые, теперь немного покрасневшие от слёз.
– Ты всегда красива, Флёр. Когда просыпаешься утром, и твои волосы похожи на стог сена. Когда приходишь с улицы, где льёт дождь, и ты похожа на мокрую курицу… Когда ты, как обычный человек, надеваешь что-то наизнанку – и, обнаружив это, кричишь так, словно кто-то может быть достаточно глуп, чтобы только за это тебя невзлюбить. – Улыбнувшись, Билл провёл пальцами по её щеке. – Когда тебе будет восемьдесят пять, а мне – за девяносто, ты всё равно останешься для меня самой красивой женщиной в мире, разве нет? Ничто и никогда не изменит этого, а любому, кто скажет иначе, придётся пообщаться с моими кулаками. Всё хорошо, Флёр. Ты не совершенна, но и я тоже, так что я верю – у нас всё будет в порядке. – Он улыбнулся ей, надеясь, что она ответит тем же.
И он не разочаровался: робкая улыбка коснулась и её губ.
– Ты думаешь, мы по-пг’ьежнему будем вместе, даже когда состаг’имся?
– Почему же нет? Жизнь, вопреки распространённому мнению, не заканчивается в тридцать.
Флёр хихикнула и потёрла глаза – простым, ничуть не поэтичным жестом.
– Ты ужасно вг’едный, а я – не parfaite, – поддразнила она его, ткнув пальцем в живот.
– Так и быть, ты – не совершенство, – согласился Билл. – Но ладно, я припомню это тебе.
Флёр рассмеялась, и на сей раз вместо тычка в грудь последовал лёгкий толчок.
– А что же во мне нье так, monsieur? – поинтересовалась она, выгнув бровь.
– Я сказал, что что-то не так? – невинно переспросил он.
– Билль!
– Хорошо, хорошо! – он, смеясь, отодвинулся, чтобы она его не достала. – Флёр, ты не можешь готовить одна.
– Эй!
– Но ты научишься! – быстро добавил он, закрываясь руками и пытаясь не расхохотаться при взгляде на лицо Флёр: казалось, что ей нанесли страшное оскорбление.
– Я фг’анцуженка, – твёрдо сказала она. – Мы г’ождаемся со знанием о том, как нужно готовить!
– В самом деле? Ладно, поймала. В таком случае ты покажешь мне, как это делается.
– Ах так?! – воскликнула Флёр, топнув ногой. – Я покажу тьебе! – Схватив своё тарелку с остывающими яйцами, она подбежала к столу, где её ждало остальное продовольствие, и уселась на стул. – Terminarium, – сказала она, помахав рукой над щитом Теплочар. Те растаяли, от тарелок поднялся лёгкий пар.
– Сядь, – приказала Флёр, и Билл повиновался, устроившись напротив неё со своей яичницей. Флёр бросила бекон на его тарелку вместе с двумя намазанными маслом тостами. – Джема? – спросила она, протянув ему банку.
– Нет, спасибо.
Она коротко кивнула и вернула джем на место, затем, пока Билл разливал чай, она аккуратно разложила еду на тарелке.
– Bon appétit, – сказала она, приветственно подняв свою чашку перед тем как пригубить чаю.
– И тебе, – Билл ответил ей тем же жестом.
Затем он посмотрел вниз, на свою тарелку.
Тост заметно почернел по краям, а бекон определённо смахивал на жареную кожу.
– Ну и? – спросила Флёр. – Что ты тьепег’ь скажешь? Г’азве, monsieur, еда не соответствует вашим ожиданиям?
Билл задумался. Взяв бекон, он откусил кусок и секунду жевал его с самым глубокомысленным видом. Проглотив, он отпил чаю и одарил Флёр сияющей улыбкой:
– Само совершенство!