Альбомы

Глава 1

АЛЬБОМЫ.


От автора: Размышления Гарри Поттера, разглядывающего фотографии близких ему людей.
Спасибо за отзывы к предыдущим фикам.
Посвящается Трейе, моей единственной музе.
Стихи в тексте, если такие будут, написал я.
Элиа.

Шоу продолжается, пока горит заря,
Шоу продолжается, и жизнь идет не зря.
Пусть грим актерский смоется слезой,
Твоя улыбка навсегда со мной.

(Queen, «Show must go on», перевод Элиа)

1.

Старый, старый фотоальбом с пожелтевшими от времени страницами. Я храню его словно святыню: изображения людей, которых я когда-то любил и не смог уберечь. ТАМ, на его листах, все еще кипит и ликует жизнь, ТАМ они улыбаются и машут мне руками, ТАМ им хорошо, а значит хорошо и мне.
Я раскрываю первый лист.
Юноша и девушка. Он – черноволосый, кареглазый, встрепанный, задиристо смотрит на меня и ухмыляется в камеру. Он – словно огонь, яркий и живой, освещающий всех, кто с ним рядом. У нее рыжие волосы, не такие как у моей жены и друга, пылающие, а красноватые, мягкие, похожие на ковер из осенних листьев.
Я похож на них. Конечно, похож, ведь я их сын.
«Ты похож на Джеймса, Гарри, но у тебя глаза Лили…» - вспоминается спокойный, чуть хрипловатый голос.
Перелистываю альбом. А вот и его обладатель.
Легкие русые волосы, немного натянутая улыбка на тогда еще юном лице. И взгляд – одновременно и страдающий и беспокойный, и… немного злой, по-моему…
« В том, что ты оборотень, Гарри, есть свои минусы…»
Потом, годы спустя, это тонкое нервное лицо покроют ранние морщины, а русые пряди быстро начнут седеть, превращаясь в серебряные. Того Рема Люпина, который улыбался на фото, знали мои родители, я же знал безмерно уставшего, влюбленного в девушку намного младше себя, постоянно беспокоившегося за нее взрослого мужчину.
Хороший он был человек, Ремус Люпин.
Вспомнив о нем, я быстро переворачиваю страницу альбома, и нахожу ее.
Даже на колдографии видно как фиолетовые волосы краснеют, когда к ней, наклоняясь, что-то шепчет Грозный Глаз Грюм, а в глазах явственно мерцают молнии. Нимфадора Тонкс – Люпин, вот она кто.
Она была, как это не смешно звучит, разная. Могла быть смешной и неуклюжей, когда общалась с нами, подростками ненамного младше нее. Могла быть страдающей… и тогда ее запоминающаяся яркость превращалась в печальную серость. А могла быть яростно-сильной…когда защищала тех, кого любила. Я видел ее всякую, и любил ее каждое воплощение. Удивительная девушка.
И Рема она любила. Очень. Они даже погибли в один день, ушли вместе, рука об руку, как получается только у тех, к которым милосердны небеса.
Как умерли мои родители.
…Я снова переворачиваю страницу…
Две фотографии одного и того же человека. Изящный юноша с черными волосами, небрежно спадающими на высокий чистый лоб, насмешливый и самоуверенный, смотрит на меня с первой из них. В нем полно жизненной энергии, упрямства, дерзости, и в этом тот, тогдашний, семнадцатилетний Сириус Блэк. А на второй – Сириус после Азкабана, в то Рождество на моем пятом курсе, которое я провел на площади Гриммо: высохшие руки, острые скулы, отрывистая манера речи. И злость, злость на мир, который убил двенадцать лет его жизни, его молодость.
И любовь к тем, благодаря которым он выстоял все эти годы в Азкабане – к тем, кто погиб, и к маленькому мальчику, чьим крестным отцом он когда-то стал.
… Рыжие волосы, озорная улыбка, руки в шрамах от ожогов Флибустьерским Фейерверком… Их двое на фотографии, каждый - точная копия другого. Только свитера разные – лазоревый с буквой Д и алый с буквой Ф…
Как будто мы не знали, что они менялись свитерами каждый раз, как только исчезали из поля нашего зрения.
Близнецы казались нам чем-то единым; никогда не расстающиеся, всегда, даже в самые тяжелые моменты не перестающие шутить, смеющиеся. Если мистер и миссис Уизли были для меня были кем-то вроде родителей, Фред и Джордж с самого нашего знакомства стали мне братьями…
А потом Фред умер. Погиб в тот же день, что Люпин и Тонкс. Умер с улыбкой на губах, как и хотел.
… Снова перелистываю ломкие состарившиеся за столько лет листы. На одной из фотографий вижу знакомые сияющие глаза и останавливаюсь поприветствовать человека, который оказал огромное влияние на мою жизнь.
Здравствуйте, профессор. Как дела у Вас ТАМ, сэр?
« Для высокоорганизованного разума смерть – лишь очередное путешествие, Гарри…»
Да, сэр, соглашаюсь я. Наверное, вам всем там хорошо и уютно, в месте, удивительно похожем на Черинг-Кросский вокзал, или там, куда ведут пути с этого вокзала.
Последняя фотография в этом альбоме.
Я искал ее очень долго, эту колдографию.
ОН не любил быть в центре внимания. ОН мечтал любить и быть любимым, а когда мечта рассыпалась в прах, стал мстить за смерть той, чьи зеленые глаза смотрели на него с укоризной с небес.
У него длинные черные волосы, и черные глаза, похожие на две бездны, и он выглядит гораздо старше своих тридцати семи.
Я его ненавидел. Нет, правда, ненавидел. За то, что он считал моего отца самовлюбленным придурком, за то, что он терпеть не мог моего крестного и издевался над моим лучшим другом. За то, что, как я считал, он убил Дамблдора, и способствовал смерти моих родителей.
А он защищал меня до последнего момента своей жизни.
Я нашел эту колдографию после долгих поисков, в Хогвартской библиотеке. На ней – единственной из всех, что я видел, Северус Снейп не играл эти бесконечно трудные роли: «ужасного профессора зельеварения» и «двойного агента». Он сидел за столом, перед шахматами и разыгрывал сам с собой партию с испанским началом.
Имя тебе – Одиночество…

2.

Я убираю этот альбом далеко-далеко, на самую высокую полку, куда никогда не заглянут дети, и достаю другой альбом, не так давно купленный во «Флориш и Блоттс», с порхающими по обложке снитчами и гоняющимися за ними бладжерами.
Даже не открывая я знаю что там есть фото Тедди Люпина, меняющего, пока на него смотришь, как минимум пять причесок, Тедди серьезного как папа Ремус и сильного как мама Тонкс.
Там на четвертой странице фото сыновей Джорджа – близнецов Джима и Ника, таких же рыжих, как и папа, и таких же ужасных проказников, которых обожают все Уизли, а особенно бабушка Молли.
А еще там фотография моего сына, Альбуса Северуса. Ужасное имя, я знаю, поэтому он пользуется только его частью. Он – удивительный ребенок. От мамы Джинни он унаследовал удивительную твердость характера, от меня внешность, наверное, но есть вещи, которые он получил от тех, чье имя носит.
Доброту Дамблдора.
И непохожесть на других, силу и – одновременно – неуверенность в себе, Северуса Снейпа.
А на первой странице альбома все так же машут руками и улыбаются девушка с рыжими волосами и черноволосый юноша в очках.


Тени прошлого пусть не тревожат,
Не порвать им тонкую нить
Смерть не будет властителем мира,
Пока мы продолжаем любить.


P.S. Этот рассказ меня попросил опубликовать здесь на сайте мой брат, Олег Балакирев. Ему очень важно было знать, что людям нужно и интересно то, что он делал.
Олег умер от лейкемии 1 октября этого года, несколько дней назад. Он был шахматистом, кандидатом в мастера спорта, занимался музыкой, писал очень хорошие стихи и песни. У него осталась недописанная повесть в стиле фэнтези, много записей.
Олег был очень хорошим человеком, очень сильным духовно. Уже зная точно, что умирает, он скрывал это от нас, своей семьи, своих одноклассников. Он не сломался до самого конца, даже несмотря на сильнейшую боль продолжал улыбаться, шутить, смеяться. Будучи в больнице, он записывал в тетрадь свои рассказы и стихи. Эта тетрадь сейчас передо мной. Почти все его произведения посвящены его девушке Динаре, с которой он познакомился через этот сайт.
Олегу через полгода исполнилось бы 17 лет.
Я прошу извинить меня за этот постскриптум. Трудно писать о человеке, которого очень любишь, который… который…но я считаю, что Олег заслуживает того, чтобы о нем говорили. Прозвище Элиа, которым он подписывал свои рассказы давным давно придумал ему я.
Спасибо всем тем, кто читал его рассказы.
3.10.2007.
Игорь Балакирев. Казань