Глава 1Меня называли безумцем, диктатором, убийцей, темным и самым опасным волшебником, которой когда-либо жил на этом свете. Я был тем, кого звали Волан-де-Морт или Темный лорд. Но в первую очередь я был человеком. И пусть все говорят, что такое чудовище, как я, не может быть человеком, потому что человек не может совершить всего того, что сделал я, это неправда. Безумцем меня сделало общество. И обстоятельства. Возможно, с самого рождения некая одержимость, позже перешедшая в безумство.
Еще в детском приюте я внушал окружающим страх. Всем без исключения. Воспитатели боялись меня, потому что когда надо было, опустив голову, слушать их наставления, я смотрел им прямо в глаза. И я знаю, что никто из них не мог выдержать моего взгляда. Когда надо было смолчать, я высказывал свою точку зрения, не свойственную моему возрасту. Я аргументировал ее так четко, даже с некоторым изяществом, что большинство не знало, что мне возразить. Ко всему прочему я отметил, что обладаю каким-то странным даром убеждения. Особенно заглянув в глаза человеку, от которого мне что-то требовалось. И позже я использовал это свое качество. Моя власть над окружающими с годами только усиливалась. Для сверстников я в некотором смысле был авторитетом. Не то, чтобы я отдавал им команды, а они меня слушались. Нет. Они очень часто на меня жаловались, рассказывали дивные истории, которым, впрочем, никто так и не поверил.
А историй было немало. Один раз я, сильно разозлившись на пощечину своего преподавателя, выбежал на улицу и каким-то не понятным тогда для меня образом поджег рядом стоящий с приютом дом. Насколько мне известно, ребенка не успели спасти, так как пламя огня быстро охватило все здание. Я же просто стоял рядом, смотрел на переливающиеся языки пламени, не подозревая о том, какой властью обладал уже тогда, слышал плач младенца, который звал на помощь.
Другой раз в лесу я натравил змею на одну девочку, которая посмеялась над тем, что я случайно оступился. Она не должна была делать этого. Не люблю, когда надо мной подшучивают. Какое право люди вообще имеют над кем-то смеяться? Они что, умнее? Сильнее, возможно? Им кто-то дал на это разрешение? Людям всегда нравится над кем-то издеваться, если, стоит заметить, речь идет не о них самих. Поэтому не мог я просто так отпустить ту девочку безнаказанной. Сделай я это, остальные бы последовали ее примеру и начали бы издеваться надо мной. Змея попалась мне под руку случайно. Она медленно извивалась сначала по моей ноге, а затем, обвившись вокруг руки, по какой-то причине не стала меня кусать. И вместо привычного шипения я услышал нечто иное. Она как будто говорила со мной. Я зрительно мог представить себе все то, о чем она думает, что когда-то сама видела, что, возможно, произойдет еще в будущем. И когда я приказал ей наброситься на девочку, змея послушалась. Меня. Обычного человека. Нет, не обычного. Тогда я думал, что я обычный. Просто Том. Ничего примечательного. Даже мое имя было жалким. С годами же я стал понимать, что во мне живет что-то, чего нет у других, что-то, что я не мог объяснить.
Не могу сказать, что я неохотно вспоминаю о своем детстве. Оно помогло мне стать таким, каким я был. У меня никогда не было каких-то мыслей насчет того, что есть добро, которое побеждает зло, что всегда есть надежда. Одиночество помогло мне многое переосмыслить, посмотреть на мое положение с разных точек зрения. Я закрылся от внешнего мира. Никто никогда не мог с точностью сказать, что я замышляю. Мое внутреннее «я» было недоступно. Всю свою жизнь я был скрытным, недоверчивым, меня никто душевно не мог ранить. Мое социальное положение воспитало во мне целеустремленность, которая порой доходила до мании довести все до конца, достичь цели во что бы то ни стало.
Когда я видел лица недоумков, воспитывавшихся со мной, которые вечно на что-то жаловались, мне хотелось задушить их. Слабаки, неспособные взять себя в руки! Им всегда было плохо. Они целыми днями сетовали на то, что у них нет семьи, что жизнь к ним несправедлива, что они такие бедненькие и их надо жалеть.
К кому жизнь когда-либо была справедлива?! Жизнь – это сплошная несправедливость. Жизнь – это борьба. Если ты окажешься выносливее, сильнее остальных, сможешь им что-то противопоставить, ты выживешь. Если ты жил в зверских условиях, пережил то, что обычным людям во сне не привидится, можно с уверенностью сказать, что тебе больше нечего бояться. Ты приспособлен. Ты вынослив. Ты способен на не свойственные другим людям поступки, ты решителен. Ты оцениваешь окружающий мир по-другому. Возможно, трезвее, рациональнее, с позиции грядущих перемен. Само понятие «жизнь» подразумевает, что слабаки рано или поздно вымрут.
Таковыми для волшебного мира являются магглорожденные. Смешиваясь с чистокровными, они способствуют их медленному вымиранию, утрате того, что издревле было заложено в волшебниках.
В школе я убедился в своей теории. Но не я один придерживался ее. Уже тогда было много недовольных, число которых с годами только увеличивалось. Нас всегда критиковали. Называли маггловским словом «расисты». Говорили, будто бы нас, а не их надо изгонять из общества.
Школа. Чему может научить школа, в которой учится много грязнокровок? Тех, кто ослабевает магию. Тех, кто тормозит учебный процесс своим невежеством и отсутствием всяких способностей. Как их можно допускать в Хогвартс, который таит в себе безмерное количество тайн, ждущих, что рано или поздно придет человек, способный их постичь? В школу, которая сохраняла лучшие традиции чистокровных? Не магглорожденных, которые внезапно без всякого объяснения, кроме как появления у них каких-то там навыков, причислили себя к волшебному миру, а истинных волшебников!
Я никогда не забуду Хогвартс. Школа – это мой дом. Школа – место, где я наконец-то обрел себя. Место, где у меня появились друзья. Впрочем, друзей как таковых у меня никогда не было. Я легко сходился с другими, но только потому, что мне от них что-то требовалось, ни с кем не ссорился, вжился в доверие к учителям, с легкостью мог выпытать интересующую меня информацию. Учителя, да и ученики, должны были признать, что я необычайно талантлив, умен. От меня ждали, что я сделаю блестящую карьеру, даже когда-нибудь стану Министром магии. Многие склоняли меня к тому, чтобы посвятить свою жизнь какому-то одному предмету, стать ученым. Однако все это меня не прельщало. Я был лучшим. Казалось бы, к чему еще стремиться? Но я знал, что на свете есть столько всего, о чем никто и не подозревает. Это что-то ждало, когда я его открою.
Годы, которые я прожил один, постоянно скитаясь, вдали от знакомых, людей в целом, пошли мне на пользу. Я пошел дальше остальных волшебников, которые изучали и пользовались магией начального уровня. Древняя магия уходила. О ней просто-напросто забывали. Я же собирался ее возродить.
Книга «Первозданная магия», которую я обнаружил в Хогвартсе, раскрыла мне множество тайн. Зелья, историю развития магического мира, древние заклинания – все это я поглощал с огромной скоростью. Книга же с годами становилась все больше, черпая знания из окружающего мира. Иногда статьи в ней исчезали, потом снова появлялись в новом варианте. Иногда я сам что-то туда вписывал. В школе по большей части нам давали теоретические знания, которые, если уж быть совсем точным, никак не могли помочь в жизни, угрожай нам какая опасность. К практической части, пожалуй, положительно относился только Дамблдор. В этом ему не откажешь. Однако тогда он преподавал Трансфигурацию, не был еще директором и не мог что-то изменить. Поэтому эту часть своего обучения я взял в свои руки. Я стал интересоваться запрещенной литературой, ставить эксперименты, за которые обычно сажали в Азкабан. Вдали от людей я продолжал размышлять над дальнейшей судьбой волшебного мира. А однажды в Румынии мне повстречались говорящие драконы, которые и помогли мне создать крестражи.
Мое возвращение к «нормальной» жизни началось с того, что я стал собирать последователей. Тех, кто позже будет именовать себя Пожиратели смерти. Но прежде всего я хотел преподавать. Я знал, что только так я смогу попытаться направить юные умы в правильное русло, показав им безграничные возможности магии. Где, как ни в Хогвартсе, это можно было лучше всего осуществить? Судьба распорядилась так, что Дамблдор отказал мне в должности, что, впрочем, не заставило меня отказаться от своего дела. Моих сторонников становилось больше. Они стекались из разных уголков страны, а позже – мира. С помощью учащихся старших курсов Слизерина я устраивал тайные встречи с более юным поколением. О моих идеях говорили, писали, распространяли их дальше, горячо спорили о них, порой оспаривали. Мой авторитет рос.
Чего я в жизни всегда хотел, так это власти. Я хотел дать почувствовать остальным, насколько они ничтожны. Каково это, когда твоя судьба в руках другого человека. Я хотел, чтобы все они поняли, что такое безысходность. Я ждал от них покорности. И для достижения этой цели я готов был сражаться за идею чистокровности. Я верил в нее, но прежде всего думал о себе, о том, что мне надо, а не о тех недовольных, которые хотели изгнать магглов из волшебного мира.
Я хотел создать свой мир, развивать его, видеть, как все старое исчезает, уходит в прошлое. Это сродни чудотворству. Только так ощущаешь себя настоящим творцом жизни.
Я любил смотреть на то, как люди, что-то от меня скрывающие, мелко дрожат всем телом и лихорадочно думают о том, как бы избежать наказания или придумать то, что все-таки их спасет. Я любил слышать крики жертв заклятия «Круциатус», любил наблюдать за тем, как зеленый луч «Авады Кедавры» поражает человека, как тот куклой опускается на землю. Я любил слушать, когда меня со слезами на глазах умоляли пощадить, оставить в живых хотя бы кого-то, чаще всего детей. И первым делом я убивал именно юных ублюдков, которые недостойны были того, чтобы жить.
Я всегда хотел быть бессмертным. Этот вопрос беспокоил меня еще со школьных лет. Даже не знаю почему. Наверно, чтобы постичь все, одной жизни слишком мало. Я хотел жить дольше, чем остальные. О вечности, признаться, тогда речь и не шла. Это был детский интерес познать все. Тогда мне все было интересно. В приюте у меня не было возможности пополнять свои знания любого рода.
Посмотрев на этот мир, на то, что людям на самом деле нужен человек, может быть даже бог, как хотите, который бы повел их за собой, жил бы вечно, смог бы ответить им на все вопросы, как-то помочь, мне захотелось стать бессмертным. Чтобы этот мир развивался в единственно правильном направлении, чтобы никто не изменил этот курс. Я хотел доказать всему миру, что я гораздо выше их. Я пошел дальше их. Я сделал то, что никому еще не удавалось. Я показал им, что собой на самом деле представляет магия, насколько она безгранична, насколько хрупка, если с годами угасает.
Как ни странно, меня одурачила какая-то грязнокровка, пытающаяся спасти своего сына. Я был сражен. Фактически превратился в ничто. Пусть я тогда потерял силу, но от своих идей, от своей цели я никогда не отказывался. Я смиренно ждал, когда вновь обрету тело. Моя расколотая душа продолжала жить в крестражах. «Верные» последователи, которые вроде как были за меня, резко отказались от своей принадлежности к рядам Пожирателей. Это не было сюрпризом или разочарованием для меня. Несмотря на то, что они были предателями, душа их всегда оставалась такой же черной, наполненной моими идеями.
Только жалкая горстка Пожирателей осталась верна мне. Среди них была Беллатрис Лестрейндж – женщина, которой я всегда восхищался. Но не потому что она была воспитана в добром чистокровном духе или была сильной волшебницей. В ней присутствовала неимоверная сила воли, хитрость, способность ко всем войти в доверие. Она всегда добивалась того, чего хотела. Именно ей удалось распространить мои идеи, найти новых сторонников, выполнить опаснейшие задания. Она никогда не жаловалась, не уставала, с готовностью и самоотверженностью принималась за новое дело. Беллатрис называли чрезвычайно жестокой. Пожалуй, так оно и было. В моей жизни было много женщин, которые отдавались мне, потому что боялись меня или желали получить часть моей власти. Беллатрис никогда не была моей, она так и осталась для меня загадкой, женщиной, которую никому не удалось покорить.
Были и другие Пожиратели смерти, которые не отступились, остались верны не только мне, но и себе. Они не жили, как Люциус Малфой, в постоянном страхе, что или я их накажу, или Министерство найдет на них компромат.
Уильям Джонс, который создал для меня Долину смерти, был единственным, кого я действительно хотел видеть на свободе. Он продолжал свою подрывную деятельность в Отделе тайн, не бросил свою идею по истреблению неверных. Тех, кто был магглорожденным. Это могли быть и волшебники, которые пошли на сотрудничество с магглами.
Мое очередное возвращение было недолгим. Все шло просто блестяще. Не стало Дамблдора, который вечно стоял у меня на пути. Министерство не могло что-то предпринять против меня. Но, как обычно, все испортил Гарри Поттер.
И пусть меня уже нет. Пусть обо мне говорят в прошедшем времени. Пусть говорят, что, в конце концов, Гарри Поттер смог одолеть своего злейшего врага. Мое имя все равно будут помнить. То, что я делал, будут помнить. А знаете почему? Потому что никому до меня в волшебном мире не удавалось совершить того, что сделал я. Кто смог объединить под одним знаменем большинство чистокровных и даже полукровок? Обмануть их и заставить всей душой поверить в идею чистокровности так, что они готовы были жертвовать собой ради меня? Кто заставил их понять, насколько они ничтожны? Кто смог так долго наводить ужас на всех? Кто смог доказать всем, что полукровка из низов может пойти так далеко? Министерство? Дамблдор? Гарри Поттер? Мальчик, который строил иллюзии, что после моей смерти мир станет лучше, а теперь не знает, что ему от жизни надо? Меня не стало. Стало ли лучше на самом деле? Таким, каким я был, меня во многом сделала та система, которая продолжает существовать. Система, которая создает противоречия, условия, для того чтобы на свет рождались такие, как я, недовольные своим положением, которые хотят что-то изменить вокруг себя, как-то преобразовать этот мир. Они хотят вырваться из замкнутого круга. Только и всего. Они по своим способностям выше многих, но, в отличие от тех же самых чистокровных, им почему-то не повезло в жизни. Или же они остались без родителей, или же их бросили, или же у них нет средств, чтобы как-то себя реализовать. Ведь бывает так в жизни. Кому-то очень везет, а кому-то не везет вообще. Все они будут вспоминать обо мне, возможно, даже скорее всего, будут брать с меня пример. Да, я пал, да, не смог завершить начатое. Найдется тот, кто завершит все за меня. И тогда имя Волан-де-Морта еще не раз потрясет мир…
