Глава 1=1=
- Бабушка! - Этот жестокий мятеж
В сердце моем - не от Вас ли?…
Марина Цветаева «Бабушке»
=2=
Limb by limb
and tooth by tooth
Tearing up inside of me
Every day
every hour
I wish that I was
bullet proof
Wax me
Mould me
Heat the pins
and stab them in
You have turned me
into this
Just wish that
it was bullet proof
“Bullet Proof (I wish I was)” (“Radiohead”)
Андромеда Тонкс никогда не прибегала к помощи клея, если что-то вдруг разбивалось, а вокруг маленькой Доры что-то постоянно разбивалось. Андромеда всегда могла рассчитывать на проверенное надежное «Репаро», но теперь ей приходится изрядно потрудиться, восстанавливая себя и свою жизнь из разрозненных осколков.
***
Поначалу ее долго не хотели оставлять одну, какие-то люди приходили и уходили, иногда она даже их узнавала, а сама, держа на руках крепко спящего, несмотря на шум и гам, внука, все старалась вызвать в памяти звук тех последних слов, что слышала от своей дочери.
«Так будет лучше» , сказала Дора несколько часов назад, оставила ей Тедди и умчалась (ее дочь просто не умела ходить медленно и спокойно), а потом Андромеда ждала новостей долго-долго, и вот дождалась.
Для кого - лучше?Для кого?
Она, кажется, была гостеприимной хозяйкой, и сказала всем:
«Спасибо, что пришли» , и безупречная улыбка истинной Блэк прикипела к уголкам губ, а больше ничего Андромеда Тонкс о том утре не помнит.
***
Хотела бы она быть крепкой, да, более беспощадной к себе, сейчас это действительно важно. В детстве Беллатрикс пыталась учить ее этому, учила быть настоящей Блэк, потом отступилась, обозвав мягкосердечной дурехой; но теперь, кажется, все-таки научила.
Наверное, Андромеда могла бы принимать успокоительные зелья, или глотать маггловские таблетки-кругляши, по одной за мужа, за дочь и зятя.
Каждый вечер перед сном или чаще.
Андромеда никогда себе этого не позволяет.
***
Тедди слишком спокоен для младенца, первое время Андромеда по несколько раз за ночь вскакивает и бежит к кроватке, послушать, дышит ли он. Она почти не спит ночами, пока однажды не засыпает, положив голову на бортик кроватки. Андромеда просыпается только под утро от того, что спина совсем затекла, да еще от того, что под щекой – теплое дерево, а не соленая мокрая подушка. Именно в это утро Андромеда окончательно смиряется с обязанностью жить дальше. Она с трудом распрямляется и смотрит на внука. Тот не спит, тихо лежит, сопит сосредоточенно. Вечером Андромеда забыла задернуть шторы, и теперь завороженно смотрит, как ярко-зеленые волосы мальчика блестят в желтом, как лимон, свете утреннего солнца.
Жизнь идет своим чередом, может Андромеда спать, или нет.
***
Тедди плачет гораздо реже обычного ребенка, по крайней мере, Молли Уизли так говорит, а уж ей можно верить. И плач его – не яростный ор, полный негодования и обиды на весь свет. Скорее уж что-то вроде:
«Ну да, я ребенок, мне положено реветь хотя бы по несколько минут в день». Возможно, он плачет так редко, потому что знает – это бесполезно, мама все равно не придет.
***
Андромеда рассказывает внуку, что Тедди – это Теодор Ремус Люпин, и целых полгода он не откликается на ее зов, если она не именует его
«по всей форме» . Этот ребенок вьет из нее веревки.
Как когда-то Дора, но шума и разрушений от него гораздо меньше.
У нее словно не один внук, а как будто минимум десяток. Так было и с Дорой. В детстве она менялась каждый день, сначала боялась забыть свое настоящее лицо, просила отца почаще ее фотографировать, а потом напрочь забыла о своих страхах. Тедди быстро осваивает искусство менять лица, он не испытывает недостатка в «моделях» - фотографии из альбомов, в журналах и газетах, гости, в которых никогда нет недостатка, прохожие на улицах. То у него рот ни на минуту не закрывается, мальчик так и сыплет вопросами: и
«собаки и кошки понимают друг друга?» , и
«а собаки и птицы?» , и
«когда у Гарри будет свой сын, он не перестанет быть моим крестным?» , и
«что происходит, когда ты становишься совсем старым, умираешь, да?» , то замыкается в себе и целые дни проводит, уткнувшись в книги – там есть ответы на его вопросы, но не на все, и тогда Тедди забрасывает детские книжки, выпрашивает у Андромеды «что-нибудь для взрослых».
Она купила ему краски, самые дорогие, какие нашлись в магазине. Тедди рисует. Рисунки его ничем не отличаются от рисунков других детей: домики с косой крышей под громадным желтым солнцем, разноцветные собаки с громадными зубами и хвостами колечком, улыбающиеся кошки, человечки с руками-палочками. Разноцветные папы, мамы, мальчики и девочки (они всегда держатся за руки), обведенные толстой полосой, Тедди поясняет – это для защиты, это чтобы с ними не случилось ничего плохого, а плохое рано или поздно случается со всеми, он точно знает.
***
Андромеде не приходится объяснять Тедди, что родители и дедушка правда любили его, хотя и оставили так рано, но именно оставили, а не бросили.
«Я знаю, бабушка. Я знаю. И они знали, на что шли» ,только и говорит Тедди, когда она все же пытается завести разговор.
Они знали, на что шли.
Ее Тед и Дора, и Ремус. Все они улыбаются Тедди с фотографий, Дора смеется, жаль, фотографии не способны передать звук, Ремус обнимает ее за плечи и приветливо кивает.
Если Тедди захочет, он всегда может увидеть их и в зеркале, самом обычном.
***
Синее небо и спокойные улочки, действительно – спокойные.
Весна, дети с визгом и гиканьем носятся по улицам, катаются на велосипедах и роликах, а Тедди удается выпроводить на свежий воздух только силой, или при помощи лести и длительных уговоров. Куда проще просто дать ему книгу потолще, и пусть сидит в саду на качелях, сколько его душе угодно.
Андромеда выглядывает из окна, наблюдает за ним, только так, чтобы Тедди ее не увидел. Впрочем, когда он погружен в чтение, то едва ли заметит, как мимо него пройдет строем десяток вейл и квиддичная сборная.
***
Тедди похож на ее Дору. Унаследовал ее…
особенности. Хорошо, что только от нее, а не от отца. От Ремуса ему, похоже, достался характер. Тедди можно было бы назвать беспроблемным ребенком. Почти беспроблемным. В шесть лет мальчик все-таки открывает для себя, что проводить время в обществе ровесников, большинство из которых – магглы - вовсе уж не такое бесполезное и глупое занятие. Целое лето он пропадает на улицах с компанией сверстников, но не верховодит ими, как в свое время Дора, а участвует во всех их авантюрах, держась при этом несколько в стороне. Или умудряясь не попадаться. По крайней мере, соседи или полиция никогда не являлись к Андромеде с жалобами.
Ее Дора была словно мальчишка, чумазая, с продранными на коленках штанами, в карманах которых вечно что-то шуршало и позвякивало. Пока дочь была маленькой, Андромеда отлично научилась залечивать ссадины и царапины. На Доре они и так быстро заживали, но все равно надо было смазать их целебным составом, и подуть на больное место, и попросить не реветь, а потом показать, где еще болит. Дора быстро переставала плакать, вероятнее всего, ее рев был скорее хитрым тактическим приемом, призванным замаскировать истинную причину увечья. Зачем же матери знать, что коленки она разбила, упав с забора, на который вскарабкалась, чтобы подразнить злого соседского пса?
«Покажи, где болит, и не реви», говорила Андромеда, давно раскусившая хитрость дочери. На Дору вообще нельзя было долго сердиться. Андромеда вообще не могла сердиться на свою девочку, так хотела, чтобы та была хорошенькой, ходила в пышном платьице и всегда носила с собой белоснежный платок с вышитой монограммой, но Дора никак не хотела становиться такой, предпочитала рвать штаны, лазая по заборам и играть с мальчишками в этот нелепый футбол. Когда та отпраздновала свой седьмой день рождения, Андромеда отступилась, позволила дочери быть маленькой хулиганкой и грязнулей. В конце концов, понятия
«хорошенькая» и
«хорошая дочь» вовсе не были для нее равнозначны.
С Тедди все повторяется, только он реже попадает в передряги. Но иногда Андромеде все же приходится утирать ему нос, порой разбитый, а мальчик изо всех сил старается не давать воли слезам, и, как правило, справляется, смотрит на нее снизу вверх, послушно показывает, где болит, и перестает реветь. В этом он преуспел куда лучше нее. Это она не может показать, где у нее болит. Уже много лет.
***
Тедди привык обо всем ей рассказывать. По крайней мере, ей хочется верить, что действительно обо всем. Андромеда слушает внимательно, как когда-то слушала Дору, если та желала ей о чем-то поведать, поделиться какими-нибудь маленькими детскими секретами, смешными или не очень. Когда десятилетний Тедди пересказывает ей разговор с Питом, своим маггловским другом, Андромеда думает о том, что все не так уж и изменилось, что у детей появились новые игры и новые словечки, но многое так и осталось прежним.
«Он говорит, раз Викки Уизли ведет себя как дура, я должен ее побить. Дать ей кулаком в нос».
«Но ты ведь не будешь бить Викки?» спрашивает Андромеда, уже точно знающая, каким будет ответ. Она улыбается. Дора не раз рассказывала ей о чем-то подобном, а когда мать спрашивала ее, не будет ли та бить Рика, Стэна или Мэтта, Дора воинственно взмахивала кулачками и говорила:
«Еще как буду!»
Но Тедди дает ей совсем другой ответ.
«Не буду», ухмыляется внук,
«хотя, может, пару раз дать девчонке в нос – не так уж плохо, если за дело. Но лучше я сделаю так…»
Тедди извлекает из кармана скомканную бумажную салфетку, несколькими ловкими движениями придает ей форму цветочного бутона, корявого и кривоватого, но все же похожего на настоящий. Скомканная бумага в руках ее внука на долю секунды действительно превращается в слегка помятый бутон неизвестного цветка. Тедди, дурачась, меняет свое лицо на смазливую физиономию Хью Мастерсона, вратаря «Пригородных варваров», его (как когда-то и Доры) любимой квиддичной команды, отращивает себе длинную темную челку и лихую эспаньолку. Тедди пытается встать перед Андромедой на одно колено, но едва, не ткнувшись носом в ковер, падает на оба.
«Дорогая Виктуар,сегодня вы просто прекрасны!», Тедди пытается говорить басом, но долго не выдерживает и начинает пискляво хихикать.
Ей уже много лет не было так хорошо.
Оба они смеются. Андромеда принимает у него сложенную в виде бутона салфетку и прячет за отворот рукава.
Внук все еще сидит у ее ног, и улыбается улыбкой беспечного кутилы Мастерсона, а Андромеда думает, что мальчик кое в чем похож и на своего двоюродного деда Сириуса. Но, может быть, он будет более осторожным? Ей хочется надеяться. И, может, хотя бы на этот раз надежды будут оправданы.
***
Когда-то она растила Дору и даже пыталась воспитывать, теперь растит ее сына. Каждая мать рано или поздно вынуждена что-то запрещать своим детям, велеть никуда не ходить, не высовываться, не водиться с неподходящими людьми, а дети все равно ходят, и высовываются, и водятся. Матери боятся за детей, думают о самом плохом, что только может произойти. Предупреждают детей раз за разом, и запирают в комнате, прячут ключи, отнимают карманные деньги, плачут или ругаются.
Но рано или поздно почти все дети все равно начинают делать то, что запрещено, ведь, скажи им кто-нибудь, что с ними может что-то произойти, что они умрут, до смерти истекут кровью, разве дети поверят?
Дора не поверила. И никто никогда не верил.
Не поверит и Тедди. Когда-нибудь она будет вынуждена признать, что ее мальчик вырос, и отпустить его. Для начала – в Школу. Андромеда старается не думать о том, как это будет, когда Тедди уедет в Школу, и она не увидит его с сентября до самых Рождественских каникул. Она ведь начинает скучать по нему сразу же, как за мальчиком закрывается дверь, и бояться за него, хотя точно известно, что, когда он у Гарри, или у кого-нибудь из Уизли, с ним ничего не случится.
***
Андромеда прекрасно понимает, что обязательно отпустит Тедди, боясь и надеясь, что на этот раз все обойдется, ну ведь должно же обойтись. Разве не может она надеяться на средних размеров чудо?
В руках Тедди скомканные бумажные салфетки на мгновение превращаются в цветы, как когда-то в ладонях Доры на пару секунд стали изумрудами осколки бутылок, и зазолотились старые костяные пуговицы из найденной в саду Стэна жестяной коробки, которая, наверное, была сундуком с сокровищами для мальчишек, сгинувших еще в маггловскую Первую мировую войну. Теодор Ремус Люпин, будущий великий волшебник, как когда-то сказал его отец, может стать кем угодно. Действительно кем угодно, кем только захочет.
Без всяческих сомнений.
***
Через год они отправятся на Диагон-аллею покупать Тедди волшебную палочку; а половину старых Дориных учебников для первого курса, слегка отсыревших после многих лет на чердаке, он уже прочитал в те дни, когда погода никуда не годилась.
Учебники Андромеда непременно купит новые, а еще она заранее обещает себе не ужасаться, когда Тедди в очередной раз запросит настоящую гоночную метлу, самую быструю.
У них будет замечательный день.
=Fin=
