Глава 1Не люблю этот дом, мне здесь всегда не по себе. И дело не в том, что особняк был долгое время заброшен, что здесь грязно и пыльно. У меня такое чувство, что этот старый дом живет своей собственной жизнью. Такое, наверное, можно сказать о любом доме. Моя Нора тоже живет своей жизнью, но это жизнь живого существа. А этот особняк практически мертв. Живой мертвец. Здесь все дышит темным страстями, страшными воспоминаниями, чужой болью. Особняк словно цепляется за прошлое, не давая проникнуть свежему веянию настоящей жизни. Звуки, доносящиеся с улицы, кажутся звуками из другого мира, мира, существующего параллельно здешней вселенной. Здесь холодно и душно. Здесь всегда холодно и душно, вне зависимости от того, разожжен камин или нет, присутствует здесь кто-то или нет никого. Здесь неприятно, но безопасно. Поэтому мы здесь.
Темно. Тихо. С того места, где я лежу, очень хорошо видно небо, оно все усыпано звездами. Странное чувство: небо такое далекое и беспристрастное к тому, что происходит здесь на земле, но его звезды дарят человеку ощущение безмятежности. Но сейчас вид ночного звездного неба не успокаивает.
Возможно, это потому что я неимоверно устал. Мы все устали. Столько событий произошло всего за несколько часов. Свадьба, нападение на Нору, наш побег, встреча с пожирателями.
Даже после патронуса отца тревога не уходит. Не могу не думать о матери, сестре. С трудом представляю в Норе, нашей Норе, чужих. На душе неспокойно. Но все это пустое. Права Гермиона, не стоит зацикливаться на этом. Раз отец сказал, что все в безопасности, значит, так и есть. Надо думать о том, что делать дальше, но уж это точно не по моей части.
По мне, так чем дальше мы продвигаемся в изучении крестажей, тем больше увязаем в неразрешимых загадках. Этот таинственный РАБ, завещание Дамблдора. Я вижу, что Гермиона прилагает все усилия, чтобы разобраться в этом, но, судя по всему, больших успехов она не достигла. Но она не сдается. Гермиона ни за что не поверит, что книги не могут помочь в разрешении этих головоломок. А Дамблдор подкинул ей еще одну. Кому нужны эти детские сказки?
Когда попытался высказать свои сомнения по этому поводу Гермионе, она посмотрела на меня так, что всякое желание спорить и возражать ей мгновенно пропало. Да, она умеет выигрывать споры, даже при полном отсутствии аргументов. По крайней мере, со мной. Один ее взгляд - и я теряюсь. Безусловно, честь Уизли не позволяет мне сразу сдаться под ее натиском, но сопротивляюсь скорее по привычке, нежели из убеждения. Вот Гарри может ей противостоять, но он и не… Ладно, в общем, он просто может ей противостоять.
Я чувствую ответственность за нее. Она без сомнений очень умная и сильная, но силы, с которыми нам предстоит сражаться, во стократ превышают наши собственные. Хотя бы вспомнить сегодняшнюю стычку с пожирателями. Не уверен, что ей стоит в этом участвовать. Это не для нее. Одно дело, когда ты строишь планы и представляешь воображаемые столкновения с противником и другое дело, когда ты сталкиваешься с этим противником нос к носу. Впрочем, о чем это я говорю? Она не раз доказывала, что по силе заклятий и скорости реакции может превосходить даже взрослых волшебников.
Но все равно не хочу, чтобы она участвовала во всем этом. Мне было бы гораздо спокойнее, если бы она находилась где-нибудь в безопасном месте. Но кого волнует мое спокойствие? Кроме того, при всем том, что я не одобряю ее выбор, я ей восхищаюсь. Да, точно, самое подходящее слово. Именно восхищаюсь. Всегда восхищался, ну или почти всегда. Знаю ее столько лет, а она не перестает удивлять меня.
В какой-то момент тебе кажется, что она поступит так-то и так-то, но она, в нарушении ею же любимой логики, на которую она обожает ссылаться во время споров со мной, поступает с точностью до наоборот. И так было всегда.
Эта книжка, которую подарили мне братья. Она может быть полезной в отношении любой ведьмы, но не в отношении Гермионы. Она не похожа на других девушек, временами мы с Гарри вообще забывали, что она девчонка.
Но она настоящая. Она сильная, смелая, стойкая, но в то же время удивительно ранимая, до ужаса боится низких отметок и, как выяснилось сегодня, пауков. Превозносит силу здравого смысла и рассудка, но всегда принимает решение сердцем.
Про нее когда-то Хагрид сказал, что у нее сердце, где надо. Пожалуй, эти слова как нельзя более точно описывают Гермиону. Лично я, думая о ней, с трудом могу подобрать слова. Она – это она. Строгая, справедливая, верная.
Только она на первом курсе могла пойти спасать нас, двух олухов, в нарушение всех правил школы и собственных принципов. Только она могла съездить по наглой роже Малфоя, защищая Хагрида. Только она, со своим врожденным чувством справедливости, могла так самозабвенно бороться за права эльфов.
Я могу спорить с ней, она может выводить меня из себя своим упрямством, но я не могу, хотя бы про себя, не признать, что она часто бывает права. Ну, хорошо, она бывает права практически всегда. Вот, я это сказал!
Я постоянно думаю о ней. Не важно где я, и с кем я. Занят ли я, или вот как сейчас - нет. Я думаю о ней. Размышляю ли я о поисках крестажей, о завещании директора, о своей семье, все равно в конечном итоге возвращаюсь мыслями к ней. Чтобы Гермиона сказала? Как бы она отреагировала? Я даже мысленно спорю с ней.
Иногда дома мне приходилось одергивать себя, так как с языка поминутно пыталась сорваться фраза: «А, вот Гермиона считает…». Близнецы, конечно же, не преминули отметить это и подарили ту самую брошюру, как выразился Фред: «Для того чтобы младшему братику было проще укротить всем известную всезнайку». Я потом гонялся за ним по всему дому полдня. Странно, что больше всего меня задело то, как он назвал ее. Да, она всезнайка, но, во-первых, ей обидно это прозвище, а во-вторых, так ее могу называть лишь я.
Кстати еще одна странность, которую я в последнее время за собой замечаю. Я много думаю, все время о ней, и очень много. А думать много для меня уже непривычно, не говоря о том, чтобы думать о ней. Но это так хорошо, я имею в виду - думать о ней. Я стал ловить себя на том, что даже когда мы ссоримся, она безумно мне нравится. Иногда во время перебранок я вдруг замечаю, какая она красивая. Видимо в этот момент лицо мое принимает до ужаса глупое и мечтательное выражение, потому что Гермиона видя это, начинает сердиться еще больше, думая, что я не принимаю ее слова всерьез.
Мы очень с ней сблизились в последнее время, это не значит, что мы не были близки и раньше. Вовсе нет. Но сейчас эта близость на уровне взгляда, жеста, прикосновения. Я читаю ее. Это трудно объяснить, но мне достаточно ее улыбки, поворота головы, взмаха ресниц, чтобы понять, что она чувствует, что она хочет мне сказать. В ее поведении нет ничего нарочитого, ее отношение едва уловимо. Иногда, когда я случайно ловлю ее взгляд, в нем читается нежность, нежность, предназначенная только мне и никому больше. В такие моменты мое сердце замирает, молясь чтобы это не было игрой света или плодом воображения. У меня есть только надежда, что она отвечает или ответит мне взаимностью. Даже про себя это произношу шепотом.
Такая неизвестность меня моментами раздражает. Ведь насколько все было бы проще и лучше, если мы могли вслух высказать то, что чувствуем к друг другу. Если это что-то существует. Она ничем ни разу не подтвердила моих догадок и предположений. Она не ведет себя так, как по моим представлениям вела бы себя другая. Она не лезет целоваться и обниматься, она не взъерошивает мне волосы, называя Бон-Бон и Ронни. Безусловно, это вызывало бы раздражение, от приторно-сладкого «Ронни» вообще тошнит, но мне, по крайней мере, все было бы предельно ясно. Но Гермиона, как я уже не раз отмечал, не такая, как другие девушки. Кроме того, кто сказал, что мои надежды хоть сколько-нибудь оправданы? Никто.
Сейчас слушаю ее мерное дыхание и боюсь даже шелохнуться, чтобы, не дай Мерлин, не вспугнуть пусть и тревожный, но все же сон. Она долго спорила со мной, кто будет спать на подушках, которые мы сняли с дивана. После моего безапелляционного заявления, что это будет она, Гермиона начала возражать, говоря, что не потерпит к себе какого-либо особого отношения и еще что-то о том, что хочет быть на равных. Девчонка! Уговорил ее или точнее так, она благосклонно выразила свое согласие.
Когда легли, просто молча погасили свет, говорить не хотелось. Каждый думал о своем. Она постоянно ворочалась, бросая тревожные взгляды в сторону Гарри. Заснула совсем недавно.
Мои глаза привыкли к темноте, смотрю на нее: изогнутая линия бровей, чуть подрагивающие ресницы, четкий контур губ, лицо расслаблено, она отдыхает. Непослушная прядка упала ей на щеку, так хочется ее поправить… Гермиона такая беззащитная, светлая, нежная сейчас. Сердце переполняется каким-то неизвестным мне до сих пор щемящим чувством. Она слегка повернулась, и ее рука соскользнула с подушки на пол. Хрупкое запястье, тонкие пальцы, на слегка раскрытую ладонь упал свет уличного фонаря. Протягиваю руку, хочу коснуться, но не решаюсь, просто любуюсь. Словно пойманный солнечный зайчик в ее ладошке.
Отступают мрачные тени старого особняка, замирают звуки. Засыпаю.
Если понравится, черкните пару строк. С уважением, автор.
