Глава 1варнинг: философский смысл не обнаружен => отсутствует.
/Я хотел всего лишь каплю любви
Для пересохшего горла/
Лето.
- Смотрю лето.
Именно так отвечает шестилетний Рудольфус тем, кто пытается оторвать его от этого занятия. Просто. Смотрит. Лето. А что, разве нельзя?
Он выводит веточкой на песке какие-то непонятные завитушки. Сейчас это важно – сидеть, вот так просто сидеть и смотреть. Собственно, больше нечего было делать – в особняке Лестрейнджей было пусто. И тихо. Словно «вчера» и «сегодня» служили противовесом друг другу. Потому что вчера здесь стоял невообразимый шум. Потому что они с Люцем спасали целый замок из лап дракона. Пускай замок был всего лишь кроваткой Рабастана, а огнедышащий дракон – только толстым рыжим котом Пиросом.
Здесь достаточно было вообразить…
Рудольфус зажмуривается от яркого солнца. А сейчас он просто смотрит на лето. Он вообще любит лето. Потому что летом – его день рождения. Потому что летом – просто тепло. Даже ветерок, отношение к которому к шести годам у Рудольфуса было четко определено как «отрицательное», был каким-то мягким.
И он улыбается – потому что…разве можно словами описать свое состояние? Да еще в шесть лет! Нет, вряд ли. Хотя он уже четко решил стать писателем – ведь здесь, кажется, надо будет выражать свои мысли – по крайней мере, так он слышал. А писать он хочет не что-нибудь, а сказки. Именно сказки, и ничего больше! Потому что можно придумывать свои истории и настоящих рыцарей. И принцесс, и драконов, и замки! Несколько черточек на песке не передадут ничего – это ведь так, «бессмысленная трата пергаментов» (ну, по крайней мере, так говорит его отец), нечто сродни рисованию Рабастана. Рудольфус, несколько секунд гипнотизировавший завитки на песке, решительно стирает их подошвой черного ботинка с узким носом. Ну уж нет, он – уже взрослый наследник семьи Лестрейнджей. И не будет сидеть здесь, в парке перед особняком и рисовать, словно он был таким же малышом, как Рабастан. Тем более что тот еще совсем недавно был похож на большого говорящего (или, точнее, кричащего) мармеладного червячка. Даром что розового цвета и без полосок. Кстати о червячках… Рудольфус сосредоточенно копается в карманах идеально выглаженных черных брючек. Вчера папа принес ему целую кучу этих самых желатиновых червячков! Правда, съесть не разрешил. А Руди так хотелось! Да к тому же у них дома был Люц – его же надо чем-то угощать? Но стащить…он, сосредоточенно наморщив лоб, уже выворачивает наизнанку карманы мантии, которая лежит рядом на скамейке. Мама тщательно следит за его внешним видом, и поэтому он всегда при полном параде, даже когда гуляет по парку. И – с кучей карманов, на которых – на каждом! - вышит герб Лестрейнджей. Может, благодаря долгим и пространным рассказам отца, а может – исключительно благодаря своей запасливости (и вытекающим вслед за ней бесконечным поиском сладостей по карманам с гербами), Рудольфус может воспроизвести герб в памяти до единой черточки, даже если его разбудить ночью.
А, вот они! Рудольфус с видом триумфатора вытаскивает одного червячка из маленькой картонной упаковки и тут же отправляет его в рот.
Осень.
Рудольфус рассерженно пинает кучу осенних листьев. Осень! Кто выдумал эту глупость?! Нет, правда! Ни Люциуса. Ни Рабастана. Не то чтобы младшего брата ему не хватало. Семилетний Рабастан умел потрепать нервы. Отлично умел. Порой Рудольфусу казалось, что только это он и может. Ах да. Еще он умеет незаметно вытаскивать вещи из стола старшего брата. Надо бы подыскать какое-нибудь заклинание. Рудольфус снова повторяет акт экзекуции над бледно-желтыми листьями. Надо. Но – только через год. Потому что сейчас ему всего лишь десять лет. ДЕСЯТЬ! Меньше года осталось до первого года в Хогвартсе. А все относятся к нему, как к младенцу. Если бы ему купили палочку…. Рудольфус, махнув рукой на свое занятие – бессмысленное и глупое в равной мере – садится на скамейку. Холодный ветер уже давно проморозил его насквозь – но не будь он Рудольфус Лестрейндж, если сойдет с места. Где же носит кузена? Только ради него Рудольфус сейчас торчал в саду перед особняком. Если Люц опаздывает, значит, действительно не может появиться. Да и речь идет не о соседних домах. В конце концов, Малфой-мэнор и особняк Лестрейнджей разделяет приличное расстояние. Может быть, Франциска Малфой раздает указания гувернанткам, которые всякий раз приводят к ним, Лестрейнджам, Люциуса…
Дождь.
Рудольфус досадливо морщится. Хочется все послать к черту. И как обидно чувствовать себя на все тринадцать, когда ты – всего лишь десятилетний мальчик! Необъяснимо. Невероятно. Глупо, наконец! Но Рудольфус ощущает именно это. Как всегда, сколько он себя помнил. Может быть, это побочный эффект того, что он – старший из двух наследников. Может быть, все дело в том, что слишком много требуют от него.
И, возможно, его просто-напросто лишили детства. Рудольфус на секунду прерывает поток мыслей. Все эти заумные обороты – результат влияния книг из библиотеки отца. Рудольфус еще раз повторяет про себя последнюю фразу. Да, именно так – лишили детства! И никак иначе.
Хлопок.
Рудольфус, не удержавшись, весело фыркает. Люциус приземлился точно в середину лужи. Портал, наверное, не был рассчитан на дождь. Он, вернув лицу то непроницаемое выражение, что должно быть у наследника древней чистокровной семьи, наблюдает за кузеном. А тот, ругаясь на двух языках сразу (удивительно для десятилетнего мальчика, но кузены Лестрейндж и Малфой – вечные исключения), пытается очистить свою мантию. Руками. И, как следствие, только размазывает грязь по серебристой мантии.
- Ты что, один, Люц? – произносит наконец Рудольфус, недовольно смахивая со лба мокрую прядь. Люциус в ответ только пихает кузена в плечо и, насупившись, направляется к парадному входу.
Зима.
Руки до сих пор немного подрагивали. Немного? Нет, совсем нет. Но Рудольфусу хотелось думать, что это именно так. Потому что прошло больше двух недель с того момента, как на левом плече была выжжена метка. Прошло больше двух недель после того, как Темный лорд соизволил проверить «новых добровольцев». Рудольфус опускается в кресло и берет в руки тяжелый том – не для того чтобы почитать. Просто так не будут дрожать руки. Было ли тогда страшно? Когда Волан-де-Морт озвучил свое первое задание и отправил с Рудольфусом одного из приближенных Пожирателей Смерти? Нет, нисколько. И ведь он не покривит душой, если ответит так. Но зато было страшно до дрожи, которая до сих пор пробирает тело, когда он, Рудольфус, поднимал палочку и произносил Непростительное заклятие. Было страшно – когда тот маггл упал, точно подкошенный. Тогда ему было страшно. Рудольфус, повертев в руках книгу, возвращает ее на место. Глупости! Ведь это был просто маггл. Обычный расходный материал. Надо наконец поговорить с Люциусом. Впервые в жизни он старательно избегал кузена – потому что на долю тому тоже выпал импровизированный тест на профессиональную пригодность. Они прошли его – но это тема для них почему-то сразу попала в список негласно запрещенных.
- Так и знал, что ты сидишь здесь, - раздается над головой знакомый голос. Рудольфус молча поднимает руку в знак приветствия. Люциус как всегда вовремя. Может быть, он сейчас даже найдет в себе силы, чтобы заговорить с ним. Может быть…
- Ты все еще страдаешь, Руд? – продолжает Люциус, усаживаясь напротив него. Прищуренные серые глаза внимательно смотрят на Рудольфуса. И в них нельзя ничего прочитать – но так даже лучше. Как будто Рудольфусу мало своих мыслей!
- Это самовнушение, - тихо, чуть насмешливо отвечает он, по привычке встряхивая смоляного цвета кудрями. Разумеется, все просто-напросто придумано им. И переживания, и страхи, и даже дрожь в руках. Рудольфус улыбается уголком губ – так странно переходить от одного состояния к другому настолько быстро. Забавно, он ведь практически ничего не сказал. И Люциус – не произнес ни фразы по существу. И тем не менее положительный эффект на лицо. Кузен с понимающей ухмылкой смотрит на него.
- Раз так, Руди, почему ты выглядишь, как Кровавый барон в худшие годы? Брось, там ведь был всего лишь маггл… И потом, - Люциус делает драматическую паузу – видимо, для создания необходимого эффекта, и продолжает:
- Ты ведь только произнес заклятие. Во всяком случае, - поспешно прибавляет он, решив, что на Рудольфуса его доводы не действуют, - ты не отрубал ему голову тупым топором в несколько приемов, ты не замуровывал его в стене, и…Салазар великий, да зачем я тебя успокаиваю!
Он поднимается на ноги и теперь сверху вниз взирает на кузена.
- Белла тоже хочет присоединиться к нему, Руд.
Рудольфус отвечает привычной полуулыбкой. Конечно же, последний аргумент. Завершающий штрих. Как это похоже на Люциуса… Даже немного начинает надоедать. Да и что ему с того, что старшая Блэк хочет служить Темному лорду? Он отвечает только за себя.
И интересует его исключительно своя судьба. По крайней мере, в это хочется верить. Так же, как хочется верить в то, что руки больше не дрожат.
Весна.
Белла…Она здесь, рядом? Рудольфус из-под полуопущенных ресниц проверяет присутствие рядом с ним Беллатрикс. Нет, еще спит. Может, об этом он и мечтал? Заснуть в саду? Весной. Нет, последнее время он мечтал заснуть и не проснутся. Весной.
Рудольфус чуть сильнее раскачивает качели; почему-то вспоминается Нарцисса. Которая несколько лет назад жаловалась ему в письмах, как Люц едва не уронил ее на землю вместе со старыми ржавыми качелями в особняке Блэков.
Белла улыбается во сне. Может, это весна. Может, просто хороший сон. Он и сам не прочь улыбнуться. Только – имеет ли он право на эту улыбку? Скорее всего, нет. Он на многое не имеет никаких прав. Проявлять слабость – или нет, не тот пример. Было бы что проявлять… Рудольфус аккуратно высвобождает руку и встает с качелей. Пусть она спит.
Черт возьми! Рудольфус проводит рукой по лицу. Померещилось? Поднимает ладонь. Капля. Капля. Еще одна. Дождь! Рудольфус тихо произносит заклинание, лениво взмахивая палочкой.
Главное, чтобы Белла не проснулась. А проклятый дождь продолжает накрапывать.
А проклятый дождь продолжает накрапывать.
- Эй! Рудольфус, чтоб тебя.… Спящий красавец! А еще запрещал мне отвлекаться! Лестрейндж!
Рудольфус медленно открывает глаза, обнаруживая перед собой отчаянно размахивающего руками Теодора Нотта. Он по привычке встряхивает кудрями, пытаясь вернуть себя в реальность. На скамейке - лужица синих чернил и разбитая баночка из-под них. А венчает все это безобразие вконец испорченный отчет для Темного Лорда (или скорее для кузена Люциуса, который занимается бумажной рутиной). Рудольфус рассеянно оглядывается; Теодор буквально сдергивает его со скамейки и тащит за собой. Будь проклята вся практика на свете! Неужели так трудно самому произнести два слова? Тоже – Пожиратель Смерти! Нотта надо было отдавать в академию благородных девиц. Если таковые еще остались. Все они, вчерашние выпускники Хогвартса, видят в этом какую-то романтику? В этих ежедневных слежках, стычках с мракоборцами? Иначе зачем вообще присоединяются к Темному лорду? Ему нужны настоящие сторонники, а не груз, который тянет ко дну. Недовольно поморщившись, Рудольфус останавливается и, оттолкнув Нотта в сторону, просто произносит «Авада Кедавра»- зачем бежать за кем-то? Худощавый черноволосый мужчина падает на мокрый от дождя асфальт, как подкошенный. А Рудольфус, отдав Теодору нужные указания, возвращается на свою скамейку. Как же он ненавидит дождь! Совсем забыл, что сейчас осень. Наверное, это просто закономерность. Но настоящей весны… Рудольфус оглядывается на Теодора, старательно накладывающего на мертвого волшебника Дезиллюминационное заклятие. Белла. Надо написать Беллатрикс. Он слишком давно ее не видел.
- Эй, Руд! – чуть дрожащим голосом окликает его Теодор. Рудольфус, тряхнув кудрями, поднимается со скамейки и идет к выходу из загона с драконами, попутно убирая палочку в карман.
- Затопчи тебя гиппогриф, Лестрейндж! – орёт вслед ему Нотт. Ничего. У него практика. Да и потом, ему нужно начинать привыкать к смертям. А Рудольфусу... ему просто необходима весна. Хоть немного.
