Плен

Плен.

Плен.
Не отстать тебе. Я – острожник.
Ты – конвойный. Судьба одна.
И одна в пустоте порожней
Подорожная нам дана.
Уж и нрав у меня спокойный!
Уж и очи мои ясны!
Отпусти-ка меня, конвойный,
Прогуляться до той сосны!
Марина Цветаева
"Волны гасят ветер…"
А. и. Б. Стругацкие
Мотор ревёт, радостно отдаваясь вместе со мной ветру. Старый (маглы давно изобрели игрушки покруче, но я верен машине крёстного) "Харлей" готов взлететь, но нельзя – Статут о секретности никто не отменял. Ты сидишь сзади, и твоё присутствие – единственное, что не даёт мне всё-таки раствориться в нежно и немного ревниво целующем мои губы ветре. Поэтому я никогда не беру тебя к себе на метлу – моя персональная иллюзия личной свободы. Ветер… он-то знает, кто его единственный соперник за владение моей душой и сердцем. Ты. Сейчас я почти не помню тебя – несмотря на шесть лет школы и уже четыре года семейной жизни. Десять лет плена, не-воли. Ты легко поймала меня на моих мессианских инстинктах – с самого начала. То, что моя память не забудет никогда – твои руки. Длинные изящные пальцы, узкие запястья, локти с маленькими ямочками – кто бы мог угадать в столь тонких руках недюжинную силу. Очень-очень женскую силу. Я не вижу этого, но знаю, что твои волосы плещут на ветру рыжим ведьминым пламенем. Ты вытащила меня из депрессии после смерти Сириуса, и я тебе благодарен. А потом, через три года, наткнулся взглядом на сочувствующие глаза Тома – мы поняли друг про друга всё, прежде чем его тело рассыпалось серым пеплом. "Тебе не сбежать." К сожалению, он прав. До моей смерти ещё ого-го сколько, да и твоя тебя обойдёт, пока я рядом. До тех пор, пока Ты держишь меня. К сожалению, ты меня любишь, моя Джиневра, и будь я хоть сто раз Артур Первый-Среди-Равных (как ему повезло!), никакие Ланселоты мне не светят.

Наконец-то. Резко торможу, так, что машину слегка заносит на повороте. Мотоцикл обиженно ворчит, успокаиваясь. Ты тихонько хмыкаешь у самого уха, и моё тело привычно наливается тяжестью желания. Снимаю перчатки и провожу ладонью по рулю, обещая совсем-совсем скоро ветер-свободу, ветер-страсть, ветер-слияние. Прощает. Побережье. Единственное, что в состоянии подарить мне несколько секунд свободы. Легкой ланью соскальзываешь с седла – шлем гулко сваливается на песок. Ты так и не научилась бережно обращаться с магловскими вещами. Но за несколько минут свободы я готов простить тебе и не такое. Босоножки потерялись где-то на середине дюны, ты влетаешь в морскую пену по колено. Можно сказать, мне повезло. В этом лучшем из миров всё-таки существует то, ради чего ты способна забыть даже обо мне. Море. Я тоже люблю его – за те маленькие, нечастые глоточки свободы. В голове начинает звучать хронометр – раз, два, три… На сто десятой секунде ты вспоминаешь обо мне. Рыжие кудри вьются ещё пышней от морской влаги, голубые глаза полыхают расчётливой щедростью счастья. Голубые глаза, такие похожи на другие, тоже всегда доброжелательные. Есть ли разница между душевным порывом и трезвым расчётом, если результат один? – ехидно спрашивает моя слизеринская половина почему-то голосом Тома Риддла. Ставлю мотоцикл на подножку и медленно подхожу. Эти пятнадцать шагов – вечность. Глупое подсознание всё ещё подспудно надеется, что, пока ты ко мне не прикаешься, шанс на мой призрак свободы остаётся. Озадаченно замечаю уже в воде, что стою прямо в брюках и туфлях. Привычным жестом ловлю тебя за подбородок и накрываю твои губы своими. Сердце не менее ожидаемо пропускает удар, а потом начинает стучать в два раза быстрее и тяжелее. Любовь тоже плен для душ.