Глава 1 ***
Я люблю нашу суровую шотландскую зиму, с её неумолчным пением ночной вьюги и оглушающей утренней тишиной; с ледяным пронизывающим ветром и сумасшедшим полётом мелких колючих снежинок; со свежим морозным воздухом на губах и хрусткими ломкими льдинками под ногами... А вы ещё и не знаете, каким вкусным может быть снег!..
Весна в наших краях дивная. Пахнет влажной разогретой солнцем землёй, первой травой и цветами. Тёплый ветер целует в глаза, как бесстыжий мальчишка, а высоко-высоко в небе звенит счастливая весенняя песня жаворонка. Голосок этой невзрачной пичужки я узнаю из тысячи других...
Наша осень - это глухая пора листопада. Опавшие листья шуршат под шагами и пахнут - вы не поверите! - корицей. Иногда идёт мелкий дождик, оставаясь на щеках лёгкой изморосью. Это похоже на слёзы, но не солёные, а чуть сладковатые, как виноградное вино.
Я узнаю осень по первым заморозкам и ещё по внезапно наступающей тишине, когда улетают на юг последние лёгкие птичьи стаи...
Но лучше всего - лето. Тогда, кажется, цветёт всё - и земля, и небо, и воздух, и душа, и мысли!.. Весь мир горит жаркими солнечными лучами, звучит радостным птичьим пением и пахнет, как огромный букет цветов.
Я собираю лето, как пчела - мёд. Я тку полотно из утренней прохлады и вышиваю на нём вечерние соловьиные трели. Моё лето слито из прикосновений росистой травы к босым ногам и тёплых струй весёлого летнего ливня, из вкуса спелых яблок и слив, переполненных солнцем - если хорошенько сосредоточиться, можно почувствовать и его вкус!
Теперь начало июня. Больше всего люблю это время.
...Я всегда сплю с открытым окном - чтобы лучше чувствовать мир. По утрам меня будит птичий гомон, и я знаю, если за окном щебечут птицы - значит, наступил новый день...
Я подхожу к раскрытому окну и вдыхаю утреннюю симфонию запахов.
Лёгкий ветерок, прилетевший с моря... Море довольно далеко отсюда, но всё равно я постоянно ощущаю его присутствие - резкими криками изредка прилетающих сюда чаек, привкусом соли на губах, слабым, еле-еле ощутимым запахом водорослей, влажными утренними туманами по осени и ранней весной...
С запахом моря смешивается запах сосен из ближайшего леса. Я обожаю этот одуряющий смолисто-солёный нектар - кажется, что его можно пить.
Обычно я просыпаюсь рано, и трава ещё мокрая от росы... Её запах и ещё запах цветов из оранжереи дополняют мой утренний коктейль. Я стою у окна и просто дышу.
А в моей комнате пахнет сиренью. Она уже почти отцвела, но вчера приходил дядя Люц и принёс мне несколько веточек. Он знает, что я очень люблю сирень, но в наших краях её редко встретишь, а в моей оранжерее я пока не смогла её вырастить.
Мой дом находится на отшибе. До ближайшего населённого пункта здесь несколько сотен миль, и к нам редко забредают люди.
Так что нас здесь только двое - я и Ливи, смешная маленькая эльфийка, исполняющая должность моей домоправительницы. Скажу без преувеличения: без неё я бы пропала. Хоть Ливи, как и положено домовому эльфу, кланяется мне до земли и называет меня госпожой, истинной хозяйкой в этом доме является именно она!
Итак, мы живём очень уединённо. Раз в несколько месяцев в моё открытое окно может влететь почтовая сова. Но писем эти совы не приносят. В маленьких свёрточках, привязанных к их лапкам, можно найти всё, что угодно: хрупкие, ломкие засушенные цветы, флакон редких духов, гладкие камушки, тонкий шёлковый шарф или холодное наощупь серебряное ожерелье. Ко всем этим сувенирам никогда не прилагается ни строчки, но я знаю, что это подарки от моего отца.
Сам он появляется у меня очень редко. Нам обоим очень бы хотелось встречаться почаще, но что тут поделаешь? Быть Самым Ужасным Чародеем Всех Времён и Народов - ужасно трудная и ответственная работа. И отнимает ужасно много времени.
Но мне никогда не бывает одиноко. У меня есть мой дом, мои цветы, птицы, чей весёлый пересвист слышно даже когда окно закрыто. И лес в двух милях отсюда, и море - где-то далеко. Есть моя любимая, незаменимая Ливи - таких разумных, а главное, преданных существ, я уверена, мало найдётся даже среди людей.
И есть где-то мой родной отец, который, я знаю, очень меня любит.
Иногда меня навещают дядя Люц или тётя Нарси. Дядя Люц очень добрый, весёлый. Говорить с ним можно бесконечно и о чём угодно. Кажется, нет на свете такой вещи, о которой он не мог бы рассказать! В детстве он всегда рассказывал мне сказки, отвечал на мои бесконечные детские вопросы... А теперь при встрече и при прощании целует мне руку и называет меня "миледи". Меня это очень сердит - ну, какая же я "миледи"? И звучит-то глупо! А дядя Люц в ответ только смеётся и говорит, чтобы я привыкала...
Тётя Нарси по-прежнему, как и в детстве, целует меня в лоб или в щёку, гладит по голове и называет "своей девочкой". Ей нравится меня причёсывать. Она часто говорит, что ей очень хотелось дочку. Но её мечта не сбылась, и у неё растёт сын - он на год младше меня.
Два года назад, весной, тётя Нарси привела в мой дом свою старшую сестру. Та велела звать её Беллой, от настоящего имени она отказалась. Я всё прекрасно понимала. Дядя Люц мне уже говорил, что скоро всё изменится, и начнётся новая жизнь. Только сначала будет очень-очень трудно.
Для меня всё изменилось ещё за год до этого предупреждения - но это была самая счастливая перемена в моей жизни. Я впервые встретила своего отца! Ему тогда тоже было очень-очень трудно, но он обещал обо мне заботиться. И слово своё сдержал.
...А вот для Беллы это "очень-очень трудно" наступило как раз тогда, когда мы познакомились. Но, не смотря ни на что, она была счастлива. Она очень любила моего отца - ещё до меня. До сих пор любит. И меня она любит тоже.
Мы очень подружились той весной, когда Белла месяц прожила у меня - у неё были какие-то проблемы, и ей надо было на время исчезнуть, а лучшего местечка, чем наша глухомань, по всей Британии не найдёшь...
Белла необыкновенная, честное слово! У меня никогда не было такой близкой подруги, хотя мы совсем разные. А мне бы так хотелось быть на неё похожей!
У неё удивительный голос - низкий, чарующий. С таким голосом можно заставить любого человека подчиняться тебе. Он пробирает до мурашек, притягивает, привораживает.
Вечерами она играла мне на старом фортепиано и пела древние героические баллады о воинах-магах и их великих сражениях... Я сидела рядом тихо-тихо и слушала, боясь шелохнуться.
Хотя нас разделяют более двадцати лет её нелёгкой, богатой событиями жизни, мне всё же известна одна её тайна. Только, чур, никому ни слова!
В душе Белла - самая настоящая девчонка! Правда-правда! Весёлая, проказливая, любопытная, с неиссякаемым интересом к жизни... Наверное, поэтому мы так и подружились.
Она и до сих пор часто заходит, когда не занята. А занята она теперь почти всегда - наверное, уже скоро наступит та самая замечательная новая жизнь, о которой говорил дядя Люц, и только надо много-много потрудиться, чтобы всё получилось. Все: и дядя Люц, и тётя Нарси, и Белла, и мой папа - очень стараются, чтобы это произошло побыстрее.
Наверное, я и так рассказала слишком много, поэтому скрывать своё имя больше нет смысла.
Итак, меня зовут Лора Грэй. Эта фамилия - единственное, что осталось мне от матери. Я совсем её не помню и ничего о ней не знаю. Папа тоже ничего мне не рассказывал. Только настоял, чтобы я оставила прежнюю фамилию. И в его обычно таком безэмоциональном голосе звучала такая боль, что я не решилась задавать вопросы.
Как вы уже догадались, мне следовало бы зваться "Лора Реддл, леди Волдеморт". Но мы с папой ещё три года назад решили, что это, во-первых, как-то чересчур претенциозно, а, во-вторых, просто-напросто опасно. "Сейчас у меня трудные времена, девочка. И мои большие проблемы в один прекрасный день могут стать твоими, если ты где-нибудь рискнёшь назвать такое имя. Тогда тебе никому не удасться доказать, что ты - это не я".
Конечно, мне было слегка обидно. Я выросла, не зная родителей, которых мне почти заменили дядя Люц и тётя Нарси. Мне так хотелось теперь носить имя своего настоящего живого отца, а не какой-то там неведомой мисс (или миссис?) Грей!
...Край оконной рамы, на который я опираюсь, уже нагрелся от жарких солнечных лучей - сегодня будет ясный день.
Внизу, на кухне, загремели кастрюли. Значит, Ливи тоже проснулась. Вот сейчас раздастся знакомый хлопок аппарации и...
- Доброе утро, госпожа! - голос её звучит чуть невнятно, потому что она опять кланяется до земли. Никак не могу отучить её от этой глупой привычки! - Как вам спалось? - ну, вот, с протокольными изъявлениями преданности и подобострастия покончено, и в голосе моей домоправительницы искренняя доброжелательность.
- Всё отлично, Ливи, - весело отвечаю я. - На улице тепло?
- А как же, госпожа! - она тоже улыбается. - Солнышко-то как пригревает! Вот и в нашу горницу лето пришло, слава Бальдру, - Ливи всё ещё верит в этих древних богов. - А то заждались уже. То-то я гляжу, у моей госпожи глазки который день невесёлые. Конечно, льёт и льёт вторую неделю, все цветы в оранжерее головки повесили - магия, она, конечно, магия, а всё же для живого-то цветочка милее солнечного света ничего нет. Да что там говорить, хозяюшка-то моя и сама, как цветок, ей тоже солнышко нужно!
Я слышу, как она ходит по комнате под собственную воркотню, что-то переставляет, что-то убирает, что-то, наоборот, достаёт, что-то поправляет. Вот такая она, моя Ливи, - ни минуты не может сидеть без дела.
- Кушать-то будете, госпожа, или сразу к цветам? - в голосе у эльфийки лукавая улыбка.
- Буду, Ливи, буду, только быстро! - я моментально заряжаюсь хорошим настроением от её болтовни, от этого летнего солнца, от прогретого ароматного воздуха.
...После завтрака я сразу отправляюсь в свою оранжерею.
Климат Шотландии суров - не каждое растение его выдержит. Но наша местная растительность довольно скудна, листья её грубы, а цветы почти совсем не пахнут.
Но, скажу, не хвастая, мне удалось даже на этой бедной почве создать настоящий рай!
Без магии здесь, конечно, не обошлось - создать для капризных экзотов оптимальные климатические условия без неё трудно, но, как говорит моя Ливи, цветок надо любить - только тогда он будет цвести, а магия - это так, вторично. Она иногда удивительно мудро рассуждает.
Я вхожу в свою оранжерею, и весь остальной мир будто перестаёт существовать. Немеют все посторонние звуки, выветриваются запахи. Остаётся только запах влажной земли и удобрений, да плеск маленького фонтанчика в отсеке для тропических растений.
И, конечно, цветы.
Я прохожу мимо маленького ящичка с пармскими фиалками, легонько касаюсь их мягких бархатных листочков. Эти цветы у меня совсем недавно, они плохо приживались, болели, - видимо, им действительно не хватало солнца. Я выношу ящичек за дверь - там есть специальный деревянный настил, чтобы ставить ящики, горшки, вазы с цветами.
...А вот нарциссы ничего, держатся, стоят прямо, как солдатики на параде. Крупные, тяжёлые, аромат у них немного резкий, но приятный. Когда у тёти Нарси будет день рождения, я обязательно пришлю ей букет.
Ландыши уже отцвели, но в этом году я ими довольна. Я очень переживала, как приживётся этот сугубо лесной цветок в неволе. Ничего, прижился, зацвёл, да ещё как!
Пионы, тюльпаны... Ну, за этих беспокоиться нечего! Обычные садовые цветы. Пионы я посадила в самом начале - из-за сладкого запаха и пушистых пышных головок, в которые так приятно уткнуться лицом, как в душистую подушку. А тюльпаны (голландские, махровые) здесь оказались по просьбе Ливи - она их обожает, всегда так радуется, когда они расцветают. "Вот точно свечка живая зажглась!"
...Вокруг моих экзотов такая мощная климатическая магия, что вряд ли они пострадали от нашего фирменного шотландского дождя. Нужно только проверить мою радость и гордость - орхидеи. Конечно, они не такие крупные, как должны быть, но я надеюсь, что смогу создать им необходимые условия...
И вот, наконец, розы. У меня есть алые, чайные, белые, но сейчас меня волнует отдельный ящик - в нём должны распуститься чёрные розы. Как раз к августу.
В августе у Беллы будет день рождения, и мне очень хочется подарить ей те цветы, которые она любит больше всего...
Лето есть квинтэссенция жизни. Не нужно быть философом, чтобы об этом догадаться.
Существует ещё один момент - летние грозы. Когда все нервы - и твои, и мира - натягиваются до предела, а потом наступает очистительная буря. И слаще этих минут, когда раскаты грома и вспышки молний ощущаешь каждой клеточкой своего тела, нет ничего.
***
Сосновый лес казался непролазной чащей.
- Ну, Гарри, ну, завёл... - ныл Рон. - И приспичило же тебе по первому зову этой недобитой красноглазой змеюки в такую глушь аппарировать! Дементор его разберёт, может, он вообще бредил. Кентавр их знает, как эти тёмные маги копыта отбрасывают! Небось их перед смертью глючит!
- Рон, заткнись, достал уже! - сквозь зубы прошипел Гарри. - Не хочешь идти со мной - аппарируй обратно.
- Ну, друг, - сразу пошёл на попятный Рон, - обиделся что ли? Я же не отказываюсь! Я просто понять не могу, с какой стати ты так сразу с места сорвался, едва эта подыхающая паскудина тебе что-то там такое нашептала?
Гарри остановился и перевёл дух.
- Не что-то там такое, Рон, а название конкретного места. И не мне он шептал, а просто, как в последний момент перед смертью вспоминают о самом важном и произносят это вслух.
- Что же для Волдеморта оказалось самым важным? - задала риторический вопрос Гермиона.
- Вот это нам и предстоит узнать! - азартно воскликнул Гарри Поттер. - Идёмте быстрее!
Ещё полчаса быстрой ходьбы по бездорожью, и ребята вышли на какую-то обширную прогалину.
- Гарри, а откуда ты знаешь, что нам сюда? - резонно поинтересовалась Гермиона.
Гарри замялся.
- Ну, послушай, сейчас не время ругаться. Отчитаешь меня потом. Понимаешь, три года назад, ещё когда Сириус был жив, он как-то позвал меня пройтись. И мы аппарировали сюда...
Гермиона поджала губы. Три года назад Сириус Блэк, крёстный отец Гарри, скрывался и от авроров Министерства магии, и от приспешников Того-Кого-Нельзя-Называть. В такой ситуации каждая его неразумная вылазка из укрытия могла стоить ему жизни. Так, собственно, и вышло. Пожиратели оказались проворнее министерских служащих, Сириус Блэк был убит рукой известной соратницы Тёмного Лорда - Беллатрисы Лестрейндж. Но это дела давно минувших дней.
Сейчас же на повестке дня стоял маленький чистенький домик с длинной одноэтажной пристройкой. Судя по всему, это и было то, о чём так беспокоился перед смертью Волдеморт.
- Дом как дом, - Рон пожал плечами. - Может, ну его? Фигня это всё, я нутром чую.
- Рон, за чутьё у нас Люпин отвечал, царствие ему небесное, - язвительно заметила Гермиона. - В тебя что, вселился его дух?
- Нет, - вскипел Рон. - Просто я думаю, что в лучшем случае это какая-то ерунда, а в худшем - просто ловушка.
- А я вот думаю... - Гарри выразительно посмотрел на Гермиону.
- О том же, о чём и я? - быстро подсказала девушка.
- У Волдеморта мог быть ещё один крестраж, последний. Вот о чём он так беспокоился перед смертью! - глаза Гарри блеснули от этой догадки.
- Вон чего... - на лице Рона отразилось тяжкое раздумье. - Ну, тогда, ребята, я иду первым, - он мотнул головой в сторону домика. - А вы меня прикроете.
- Ты сдурел? - поинтересовался Гарри, а Гермиона только тихо охнула и вцепилась в руку Рона, будто он уже собрался уходить.
- Гермиона, пусти! Гарри, сам подумай, если там опасно, погибну я один, а вы останетесь и сможете привести помощь.
- Да не будь ты идиотом! - Гарри рассердился. - Какой нам толк от того, что ты подставишься? И не нужна нам никакая помощь - сами справимся, не маленькие. Там ещё оставшихся Пожирателей не переловили, каждая палочка на счету. А уж нам, если погибать, то вместе!
Очень бледная Гермиона только кивнула, соглашаясь.
...Им даже не понадобилось использовать Аллохомору, чтобы войти в дом - дверь была не заперта. Трое ребят медленно, осторожно вошли в полутёмную прихожую, держа палочки наизготовку и напряжённо озираясь по сторонам.
В доме было тихо. Где-то в глубине этого одинокого жилища мерно тикали часы. Напряжение, владевшее всеми троими, стало потихоньку спадать.
Внезапный хлопок аппарации нарушил мирную тишину. Гарри среагировал моментально: с кошачьей грацией опытного бойца быстро повернулся на звук и, не дожидаясь, пока предполагаемый противник пустит в них какое-нибудь проклятие, отработанным до автоматизма движением палочки бросил в источник звука короткое "Ступефай!"
Раздался глухой стук падающего тела, а затем - тихий возглас Гермионы:
- Гарри! Что ты сделал? Это же...
Да он и сам уже видел, кого оглушил. На полу прихожей неподвижно лежала маленькая эльфийка.
Гарри подошёл ближе. Ему часто приходилось видеть домовых эльфов, но таких - никогда. В основном, это были жалкие создания, и разделение их по половому признаку существовало постольку поскольку.
У этой эльфийки тоже не было одежды, но кусок ярко-зелёной ткани, её заменяющий, был смётан по бокам, выстиран и отглажен. Шёрстка на голове была подстрижена и начёсана на лоб аккуратной чёлочкой. Эта эльфийка выглядела даже кокетливо.
- Да уж, - протянул подошедший следом Рон. - Покажи мне твоего домового эльфа, и я скажу тебе, кто ты. Интересно бы посмотреть на её хозяев.
Гарри ухмыльнулся в ответ.
- Гарри, что же ты наделал! - на сей раз в голосе Гермионы была уже неприкрытая паника.
Гарри посмотрел туда, куда дрожащей рукой указывала его подруга. На полу, прямо под головой лежащей эльфийки расплывалось тёмное кровавое пятно.
- Башку разбила, надо же! - удивился Рон.
Но Гарри уже всё понял.
- Ребята, она не дышит!
- Ливи! - позвал вдруг откуда-то сверху молодой женский голос. - Там кто-то пришёл?
Нервное напряжение, владевшее всеми ими, было слишком велико. Все трое, как по команде бросились на второй этаж: там был кто-то ещё, и, возможно, могло находиться то, зачем они сюда пришли.
Искать кричавшую женщину долго не пришлось: на пороге маленькой светлой комнаты, опираясь рукой о косяк, стояла высокая хрупкая девушка в белом платье.
Рон, как самый длинноногий, прибежавший первым, у самой двери остановился, как вкопанный.
Находясь уже долгое время с постоянно натянутыми, будто струны, нервами, он ожидал встретить здесь по меньшей мере толпу вооруженных Пожирателей. А эта девчонка как-то тревожно-беспомощно замерла под прицелом его волшебной палочки и под угрозой готового сорваться с неё шального заклятия, даже не пытаясь защититься.
Сбивчиво и хрипло пробормотав обычную формулу задержания ("Стоять! Не двигаться! Резких движений не делать!"), как учил их ещё покойный Грюм, Рон так и застыл, направив на девушку свою палочку и явно не зная, что делать дальше.
Та в ответ не пыталась ни бежать, ни оказать какое-либо сопротивление, чем привела Рона в крайнее замешательство. Даже палочку не достала!
Подбежавшая в эту минуту Гермиона уже вполне готова была сражаться, но натолкнувшись взглядом на лицо незнакомой девушки, как-то порастеряла свой боевой пыл. Нападать на них здесь, кажется, не собирались, и ещё... Гермионе показалось, что она где-то могла видеть эту девушку раньше.
Лёгкие пряди светлых выцветших волос, выбившиеся из туго заплетённой косы, удлиннённый овал позолоченного летним солнцем лица, тонкие, какие-то застывшие черты, огромные ярко-лазоревые глаза... Странным было то, что, хотя ей в лицо и било солнце, девушка не жмурилась, глаза её были широко раскрыты. И на лице не отразилось никаких эмоций по поводу незваных гостей, только чуть плотнее сжались тонкие губы, и ноздри сильнее затрепетали.
Гарри, вслед за Гермионой ввалившийся на лестничную площадку второго этажа, сначала едва не рассмеялся от облегчения. Но смех с его губ так и не сорвался, потому что взгляд его, скользнув по всей фигуре девушки, упал на её руку, спокойно лежащую на дверном косяке. О, эта крупная бледная кисть с длинными тонкими пальцами была ему так до боли знакома, что он чуть было сразу не выкрикнул "Авада Кедавра!" Сколько раз Гарри видел эти руки в кошмарных снах, а также слышал высокий холодный голос, приказывающий убить...
Но сейчас очень похожий на тот, из кошмарных снов, голос девушки звучал совсем иначе - не зло, не враждебно, а только чуть изумлённо:
- Кто вы?
- А вот вопросы здесь мы задаём, - взяла инициативу в свои руки Гермиона. - Пройдёмте в комнату - нам нужно кое-что выяснить.
Рон и Гарри невольно восхитились: как быстро Гермиона оценила ситуацию! Открытого боя здесь явно не требовалось, а вот аврорский допрос был очень даже в тему. Дементор её знает, кто она, эта девчонка с неподвижным лицом и странно застывшим взглядом? Пленница? Нет, вряд ли: одета чисто, измождённой не выглядит и ведёт себя спокойно и уверенно, хоть и удивлена внезапным вторжением, но отнюдь не обрадована, как если бы они пришли её освобождать. И не напугана!
- Проходите, - да, она явно здесь хозяйка, это из каждого жеста видно.
Комната оказалась очень милой и уютной. Если не вспоминать, по какой причине ребята здесь оказались...
- Итак, кто вы такая? - Гермиона негласно взяла на себя роль следователя.
Девушка пожала плечами, как бы говоря о чём-то само собой разумеющемся.
- Лора Грэй, - и что нам, спрашивается, это даёт? "Лора Грэй" - это почти "Джейн Доу".
- Что вы делаете в этом доме? - попробуем зайти с другой стороны.
- Как - что? Живу, конечно, - эта Лора почти засмеялась.
Действительно, глупо. Но откуда у них опыт техники ведения допросов? Вот боевая магия - это другое дело!..
Гарри решил сразу перейти к делу и задал вопрос, который тревожил его больше всего.
- Какое отношение ты имеешь к тёмной стороне магической войны и к Волдеморту в частности?
И - невероятно, шокирующе и просто страшно - прозвучал её совершенно ровный спокойный ответ:
- К магической войне я, и правда, не имею никакого отношения. А Лорд Волдеморт - мой отец.
- А ты знаешь, что его убили? - Гарри совершенно растерялся. Такая буря самых разных чувств - от жалости до отвращения - бушевала сейчас в его душе, что он даже не мог осознать до конца эту шокирующую новость.
- Не может быть! Это неправда, неправда, вы лжёте! - полный невыразимой боли вскрик, и Лора закрыла лицо руками. А когда открыла, Гермиона ахнула. Словно молния, сверкнуло в памяти давнее впечатление: магловский альбом "Музеи мира", несколько русских икон и среди них - Икона Владимирской Божьей Матери. Потом ей часто снился этот образ, эти полные глубокой скорби глаза... Гермиона и не думала, что у живого человека возможны такие глаза. И вот теперь убедилась - возможны.
Лора не плакала, но на это её бесслёзное горе было страшно смотреть. Даже Рон понял, что сейчас ему лучше промолчать.
А вот Гарри молчать не мог. Если в самом начале и были у него какие-то позитивные мысли насчёт этой девушки, то теперь их и след простыл. Да как это...это гадкое змеиное отродье может сейчас оплакивать того, кто уничтожил тысячи жизней и столько же сломал. Как она смеет о нём горевать!
- А ты знаешь, за что его убили? - дрожащим от гнева голосом. - Не знаешь? Я тебе покажу! - он торопливо вытащил из-за пазухи маленький сосуд с ценной субстанцией - последним воспоминанием Северуса Снейпа. Воспоминание было собрано перед смертью последнего, так что мысли его часто сворачивали с основной темы на то, что больше всего ужасало, раздражало, пугало, гневало. Гарри знал, что непоследнее место в этих побочных, обрывочных воспоминаниях занимают его отец и он сам. Но пальму первенства принял Волдеморт и его ужасные дела: выжженые дотла селения, разрушенные города, трупы жертв - так много трупов, что, казалось, земля не может вместить столько мёртвых; раненые, покалеченные люди, дети - это ещё страшнее. Пытки, массовые казни - и Тёмный Лорд с удовольствием за ними наблюдающий...
- Вот, смотри! Отродье проклятое, змея недоношенная, полюбуйся, как развлекался твой любимый папочка! Полюбуйся, что он сделал с нашим миром! Погляди, сколько людей он замучил до смерти! Вот, смотри, это он со своими Пожирателями напал на детский сад в Бирменгеме - некоторые из этих детей были маглорождёнными волшебниками. За это, конечно, стоило убить их. Но он предпочёл убить всех, кто там был. Что, нравится? Да смотри, смотри же, дрянь! Не смей отворачиваться!
- Гарри! - Рон уже несколько минут обеспокоенно тряс друга за плечо. - Гарри, да очнись уже! Разве ты ещё не понял? Она же слепая!
***
Я уже третью неделю лежу в больнице Святого Мунго. Но скоро меня выпишут. Вчера был последний врачебный консилиум, и его вердикт насчёт меня был единогласным: "Безнадёжна!"
Это не стало для меня новостью. Отец уже столько всего предпринимал для моего исцеления, что, будь это возможно, оно бы произошло.
Я ни о чём не жалею. В моей жизни не было ни одного дня, когда бы я видела свет. Поэтому я не смогла возненавидеть ту вечную темноту, которая окружает меня с первых лет жизни.
...Многие интересуются, способны ли слепые видеть сны. "Видеть" - несовсем адекватный в нашем случае глагол, но мы всё равно его используем.
Я "вижу" сны. Вижу Ливи, отца, дядю Люца, тётю Нарси. Вижу Беллу.
Как сложились наши судьбы?
Отца действительно убили, убил тот самый парень, который оскорблял меня в тогда, когда всё в моей судьбе так страшно переменилось. Он и теперь приходит - почти каждый день - ругается, поливает грязью всех, кто мне дорог, обвиняет их во всех смертных грехах. Требует, чтобы меня тоже посадили в Азкабан. Ко мне действительно приходили люди из Министерства, допрашивали. Но скоро отстали. Мне нечего им сказать. И Азкабан переполнен.
А Гарри всё равно приходит. Я не против. Иногда это даже развлекает.
...Дядю Люца приговорили к десяти годам исправительных работ. Он - богатый человек и сумел откупиться от самого страшного - Поцелуя дементора. Правда, на откуп ушло почти всё его состояние, и тётя Нарси с Драко остались нищими. Но зато они на свободе.
Тётя Нарси часто навещает меня. Садится у моей кровати и тихим голосом начинает рассказывать, как они там живут без меня. И как буду жить я, когда выйду из больницы.
...Мы решили продать мой дом. Он удобный, и находится в тихом безлюдном месте, а среди волшебников много таких, которые предпочитают одиночество. Так что, найти покупателя проблемы не составило. Этот мистер Гарри Поттер, видимо, настолько терпеть не может человеческое общество, что предпочёл остаться инкогнито.
Что ж, вольному - воля, а он отвалил за мой домик такую сумму, которую мне вряд ли кто-нибудь ещё предложит. А нам с тётей Нарси теперь очень нужны деньги.
Жить я буду у них, в Малфой-мэноре. Теперь, когда моей Ливи больше нет, одной мне не управиться. А заменить её другим эльфом мне и в голову не пришло. Она была уникальная. Потому что любила меня. И я её любила.
Раньше я думала, что никогда не смогу покинуть своего дома. А теперь, расставаясь с ним, я даже не испытываю горечи. Это уже перевёрнутая страница жизни. Впереди будет что-то ещё - хорошее ли, плохое, но - будет...
Только жалко цветы. Тётя Нарси перевезла те, что поддаются транспортировке, в свой особняк. Там тоже есть оранжерея, но, скажу, не хвастая, далеко не такая роскошная, как моя.
Но многие цветы останутся дома. Может быть, они порадуют нового хозяина, и он их тоже полюбит.
Все, кроме чёрных роз. Для меня это навеки цветок скорби. Жаль, но я так и не успела подарить их Белле. Её убили в той, последней битве, когда должно было всё решиться. Вот и решилось.
Ни от Беллы, ни от папы не осталось даже могил: решением Министерства магии тела тёмных магов сожгли, а пепел развеяли над морем. Чтобы ни следа, ни памяти...
Когда меня выпишут, мы обязательно отправимся на побережье.
А дальше - жить, жить, не оглядываясь, - оглядываться слишком больно.
Я знаю, мой отец во многом был не прав. Но никто не застрахован от ошибок. Он просто хотел сделать мир лучше. Я верю в это. Иначе просто невозможно жить.
...Но пройдёт положенный срок, вернётся с каторги дядя Люц, - а он непременно вернётся, ведь мы так его ждём.
И наступит тогда совершенно другая жизнь. Изменить мир очень трудно, но я всё же попробую.
Не знаю, каким он станет, этот новый мир. Но в нём будет много цветов. Это я знаю точно.
The End
Примечание.
"Джейн Доу" - на полицейском жаргоне - неустановленное лицо женского пола.
