Все дело в Бенсон

Глава 1

Название: Все дело в Бенсон
Саммари: «Так вот, после того случая Эмми Бенсон и Денис Бишоп были прямо на себя не похожи...». (с) ГП и ПП.
АУ, ООС. ПОВ Т. Риддла.
––––––––––––––––––––––––––
Юристы, наверное, тоже когда-то были детьми.
Чарльз Лэм
––––––––––––––––––––––––––
В маленькой деревне под Ипсвичем было всего лишь четыре улицы, и на их пересечении стояла наша летняя резиденция – огромный замок, который нам выделило правительство в припадке любви к ближнему своему. В это время благотворительность входила в моду, а наш министр был не прочь почувствовать на себе бремя благодарности народа, так что просьба нашего детдома удачно легла под руку. Но на замке все и закончилось. Чиновники наигрались, о нас забыли до следующего всплеска филантропии.
Да, у нас была резиденция, которую мы именовали попросту – дача. Не Альгамбра, конечно, но он вполне мог претендовать на охотничий замок небогатого феодала. Когда мы приехали в первый раз, никакой мебели не было, стекла выбиты, полы залиты чем-то мерзким, смахивающим на кровь, подвалы были усеяны битыми бутылками и разлагающимися крысами. И от всего этого исходил такой смрад, что даже крепких парней тошнило. Но Рим не сразу строился, потихоньку мы разгребали это дерьмище, умелые плотники нашей сиротской братии заполняли пустоту залов, девчонки шили шторы и ковры. Частенько вспыхивали ссоры, парни чистили друг другу рожи, зато все было сделано на совесть.
Но замок был замком, несмотря на цветы, расставленные тут и там, на всякие премудрости, вроде вязаных панно. Трудно было придать ему домашний уют. Разве можно устроить то, что никогда не видел?
Но новенькие воспитатели, целиком и полностью сдвинутые на педологии, так не считали. Как же они любили сгонять нас на ковер перед камином. Довольные улыбки расцветали на их лицах всякий раз, как мы мучились в очередных фигурах «Замри». Конечно же, воспитатели от всего сердца хотели научить нас тому, что вполне обыденно для обычных детей. Мы же предпочитали драки.
Наш замок банально начинался со ступенек. Их было тринадцать: иногда с них спускали меня, иногда спускал я сам. Следом за ступеньками шли три колонны, которые предвосхищали резные дубовые двери.
В правом крыле замка жили девочки, а в левом – мальчики. Центральная часть была огромным, гулким холлом с охреннено огромным колоколом вместо люстры.
А посередине, перед усатым, толстопузым учителем царицы наук, частенько стоял я, девятилетний, только начинающий жизненный путь лысый, коленопреклоненный мальчик.
С этого, пожалуй, я и начну свою историю.
***
Вжик. Линейка разрезала воздух точно нож масло, больно ударяя меня по сложенным в «замок» рукам. Вжи-и-и-к. Она спикировала как самолет в кино, которое мы недавно смотрели. То есть, все смотрели, а я ссыпал в кисет сахар в погребе у нашей кухарки. Но все же я успел увидеть белую простыню, секундомер, отсчитывающий цифры в обратном порядке, входящий в «штопор» самолет.

Конечно же, воровал я не в одиночку. Да разве кто-то в трезвом уме совершит это самостоятельно? Со мной были двое ребят. Первый – Джо, порядочный дебил, который не мог сосчитать до десяти. Еще был Билли, который нещадно ел пауков и как-то его даже застали с хвостом тритона в глотке.
Все знали, кухарка клала сахар гораздо меньше, чем полагалось, а излишки оставляла себе. Обкрадывала весь приют. Обкрадывала сирот, которым и так досталось в этой жизни. Именно такие фразы я использовал, когда уговаривал Джо и Билли помочь мне: они должны были стоять у дверей и делать вид, что рассматривают картины, а на самом деле наблюдать за кухаркой, чтобы она не застала меня врасплох. Выбор, скажем, не ахти для преступной деятельности, но ребята казались ужасно мягкотелыми, легко прогибающимися под людей и под ситуации. Искать кого-то более пригодного я не мог, уж слишком поджимало время.
Планом с ними я поделился за неделю до ограбления. За два дня до часа «Х» Билли отказался, причем узнал я все от Джо. Этот пожиратель пресмыкающихся так наложил в штаны, что даже подойти ко мне не смог.
Это был гром среди ясного неба. Мало того, что я слегка манражировал перед грядущим воровством, так еще мне пришлось выкручиваться изо всей этой истории с Билли. Вот так кролик и повесился на стропилах.

О моем воровстве узнал весь приют: малышня называла меня Робин Гудом, старшие же недовольно перешептывались, понимая, отвечать буду не только я один. От воспитателей ничего не ускользнуло, и они перетряхнули весь мой нехитрый скарб. И естественно, ничего не нашли. Зато нашла Бенсон, и не где-нибудь, а в своем бельевом шкафу – я, недолго думая, запрятал сахар туда.
– Ты дурак, Риддл, – заявила Бенсон одним прекрасным днем. – Они бросят тебя при малейшей опасности.
То ли она хорошо притворялась, то ли и правда считала зачинщиками кражи бедных Майкла и Джо, которых отлупила скрученным жгутом полотенцем.
– Я даже не спрашиваю, откуда ты узнала. Но вот скажи, разве ты не должна дуться за то, что я «одолжил» белье миссис Хендрикс?
Счастливейшими днями в моей жизни были те, когда Бенсон обижалась и не разговаривала со мной часами. Тишина, покой… «Том, я думаю лучше» отдыхали на задворках ее сознания. Правда, потом, нуждаясь в помощи Бенсон, мне приходилось долго извиняться и клясться, что ничего подобного больше не повторится.
– Она неделю продержала в карцере маленького Чарли.
Пришлось отвернуться, чтобы скрыть покрасневшее лицо от ее проницательных глаз.
Бенсон умела примечать в людях частички человечности, вот и я был пойман на донкихотстве.
– Не выдумывай. Ее панталоны доставляют мне наслаждение. Я ношу их, когда никто не видит.
На эту фразу Бенсон недоверчиво фыркнула.
– Не веришь, что ли? Показать? – я схватился за ремень брюк.
– Не нужно! – поспешно бросила она и отошла на шаг, словно я пытался снять ее штаны, а не свои. Впрочем, когда к ней вернулось самообладание, она снова подошла непозволительно близко.

То, что пошел дождь, я скорее услышал, чем почувствовал. Тяжелые капли забарабанили по ее зонтику. Сама Бенсон, как стало ясно, в ближайшее время никуда не собиралась. Наверное, подбирала те прекрасные слова, которыми запиливала меня до клинической смерти.

Я, тем временем, принялся красить очередной тысяча какой-то там забор. Мистер
Баллок, наш проповедник, таким образом отомстил мне за смех на мессе.

В полной тишине мы провели несколько минут. Лужи становились шире, забор по-прежнему сверкал старой, облупленной краской, во дворе кудахтали куры, встревоженные бездомной собакой.

Размышляя, как вежливее сказать Бенсон о том, чтобы она шла куда-нибудь подальше, я покрасил еще несколько шпал забора и умудрился заляпать свои ботинки.

– Слушай, – рукой я отодвинул нависший надо мной зонтик, который все время норовил ударить меня спицей по лицу и с тоской в глазах посмотрел на частокол забора, тянущийся, казалось, еще на тысячи километров и теряющийся где-то в вечности, – чего ты пристала как банный лист? Тебе нечем заняться?

Бенсон была у воспитателей на хорошем счету. Ее никогда не заставляли пропалывать грядки, а на свиней и коров она глядела только через изгородь.

Обычно из нашего приюта никого не усыновляли: считалось, здесь рассадник болезней и преступников. Но все были убеждены, Бенсон станет первой, кого примут в семью, воспитатели прочили ей светлое будущее. И сколько бы Бенсон не притворялась, я много раз слышал, какое именно желание загадывалось на падающую звезду.

– Ну, – протянула она, – может, я в тебя влюбилась. Ты никогда не предполагал, что мы станем отличной парой? Король и королева летней резиденции нашего приюта.
– По-моему, – я окунул кисточку в краску, а потом аккуратно счистил излишки о горлышко банки, – Бишоп опять к тебе пристает. Что на этот раз?
Отведя глаза, она пробормотала: «Ничего», – но ее темные кудряшки будто поникли.
Ну ничего, так ничего. Сама разберется, раз такая гордая.
***
Вжи-и-и-к. Эта линейка обычно использовалась для черчения выкроек. Пару раз, когда меня звали для того, чтобы прибить пару стендов в комнате Рукоделия, я видел, как девочки это делали. Брали мел, который почти что крошился в руках, прикладывали линейку к материалу и – вжи-и-и-к – чертили огромную толстую линию. Для меня это было волшебством, а для них рутинной работой.

Тогда-то во мне вспыхнула любовь к Мелли. Когда я стоял на лестнице и взирал на девочек, она выглядела просто божественно. Да и вообще она много чего умела: плевала дальше всех, неплохо дралась, знала кучу браных слов – в общем, идеал для десятилетнего мальчика. Еще она сшила мне на день рождения шорты. Вот только Бенсон они не понравились (просто завидовала, шитье – единственное, что ей никогда не удавалось), а еще она говорила, что «безмозглая девчонка» на меня дурно влияет.

Частично она оказалась права, ведь именно по просьбе Мелли я украл у мистера Макинтоша, нашего старого завхоза, ключи от сарая – ей не терпелось взглянуть на новорожденных кроликов. И вот поэтому меня сейчас пребольно били по рукам.
В общем, любовь просуществовала не больше нескольких дней, к тому же все мои жертвы оказались напрасны – Мелли ни в какую не хотела целоваться. Я терял время в бесплодных попытках, тогда как другие мальчишки уже видели девичьи трусики.
***
Я много раз повторил себе, что лимит на добрые дела исчерпан на год вперед, но Бенсон с опухшим лицом не давала мне покоя.
– Что случилось?
Иногда я спрашивал себя, как она сумела среди этих мрачных стен и запустения вырасти такой честной и доброй. Почему она казалась из другого мира, как и те дети, которых я разглядывал, прижавшись к окошку чужого дома? Ведь в приют поступали и те, кто лишился родителей неделю, месяц, год назад. И все они становились похожими на нас, ну просто не отличить. Бенсон готова была помогать каждому, у нее не было злобы к людям, которая висела биркой на руке детдомовца.
– Ничего, – она бессмысленно перелистывала книгу, лежащую на коленях.
Я присел возле Бенсон на свободный стул и заставил взглянуть в зеркало:
– По-твоему, это – ничего?
Она отстранилась:
– Риддл, если я сказала, что все нормально, значит, так оно и есть.
Мы наговорили друг другу гадостей, она немного поплакала и рассказала, что Бишоп порвал единственную фотографию ее матери.
***
Со временем замок прекратил выглядеть аристократично. Куры, гуси, множество аляповатых сараев изрядно тому помогли. Так что самовольно вбитая пара железных ржавых шестов не наделала много шума – во время футбольных матчей мы использовали их как ворота.

Бишоп и его друзья настороженно наблюдали, как я размашисто шагаю через все поле прямиком к ним. Из-под моих ботинок, отчаянно стрекоча, выпрыгивали кузнечики.
– Больше никогда не приближайся к ней! – сказал я голосом, не сулившим ничего хорошего.
Бишоп сразу понял, о ком разговор и оскалился:
– А ты разве не по Мелли сохнешь? Зачем тебе две?
– Заткнись. Если приблизишься к Бенсон – голову разобью.
У меня есть странная особенность: когда я злюсь, в глазах полыхают красные огоньки, что заставляет людей съеживаться и побыстрее ретироваться. Но Бишоп решил поупрямиться.
– А не шел бы ты отсюда, Риддл?
Что ж, ему же хуже.
***
С Бенсон я познакомился в семь лет, когда миссис Коул хотела от меня избавится, отправив в один из детских домов Эдинбурга, больше похожий на колонию для малолетних преступников. Меня сразу приняли в штыки. Дразнили богачом, потому что у меня было целых два новых костюма, а они ходили в лохмотьях.

Все мои вещи растащили еще в первый день пребывания.

На второй день вытащили из кровати и выкинули в яму с нечистотами. Когда же я хотел вылезти, били по голове сапогами и кричали, что мне нечего здесь делать.
Но вскоре явилась мать Тереза в облике Бенсон и куча воспитателей. Меня благополучно спасли и направили в лазарет.

На третий день занялись пожары. Они вспыхивали совершенно внезапно и также погасали. Огонь мог гореть даже на потолке.

На четвертый день меня навестила все та же Бенсон и стала что-то рассказывать про богиню Минерву.

Дым от мини-пожара на третьем этаже в классе Истории просачивался сюда и оставлял следы на кристально чистых, белых простынях.
Я спрятал голову под подушку и жалобно попросил медсестру, чтобы меня освободили от этого кошмара. Она, хоть я и жестами показывал на Бенсон, подумала, что мне не нравится шум и захлопнула окно – мой единственный путь к спасению.

На пятый день пожары прекратились: воспитатели подсчитывали убытки, а за мной приехала смертельно бледная миссис Коул и сказала, что я отвечу за все, что здесь натворил. Я ее тогда не понял, так как считал старушкой, которая извечно пьяна.
Каково было мое удивление, когда вместе с нами в кебе поехала и Бенсон. «Мечтаю жить в Лондоне», – сказала она, подмигнув.
Будучи знакомым с ней не больше часа, я уже понял, что мне несдобровать.
«Выпустите меня отсюда», – завопил я, с ожесточением молотя по деревянной двери.
Миссис Коул только мстительно смеялась.
***
Вендетта совершилась даже раньше, чем я ожидал. Нас вывели на прогулку и разбили на тройки. Небо было на моей стороне, поэтому мы с Бенсон и Бишопом должны были гулять по окрестностям, разыскивая редкие растения.

Мы поднимались вверх по склону, заросшему молодыми деревцами как щетиной. Земля приняла их с распростертыми объятиями, взяв плату жухлыми листьями, гниющими в ее утробе.
В этом царстве спокойствия не было даже мошкары, не дававшей передохнуть знойными летними днями.

Шли мы молча, только изредка Бенсон отчитывала меня, говоря, что растения нужно не измочаливать до умопомрачения, а просто срезать ножом. И добавляла, что это от моей лени и несобранности. Я даже не огрызался, до того все было привычно.
***
– Все, привал, – Бенсон сбросила свой рюкзак на землю.
Это была маленькая проплешина, единственная на многие мили вокруг, которую освещало солнце. Но трава, почему-то, здесь не росла, словно испугавшись дурного запаха, исходившего из земли.
Бишоп присел рядом с Бенсон:
– Просьба дамы – закон, – и так мерзко улыбнулся, что мне захотелось, по крайней мере, оторвать ему ноги, как кузнечику.
– Никакого отдыха. Дойдем до наших, а там уже…
– Отлично, Риддл, можешь топать. А мы с Эмми тут прекрасно проведем время, – мой котелок, резко приземлившись рядом с Бишопом, больно ударил его по плечу. – Понятно, Риддл, ты тоже решил отдохнуть.

Бенсон, не обращая на наши распри ни малейшего внимания, расстелила на земле покрывало, и начала выкладывать наш скудный запас еды: пару картошек, вареные яйца, редис и несколько луковиц. Бишоп быстро сбегал за валежником, и казалось, только я ничего не делал, просто сидя, как приклеенный, на холодной земле. Но на самом деле в моей голове кипела работа, каждая клеточка мозга усердно трудилась над решением важной проблемы. И, наконец, все сложилось в одну картинку, собранный паззл.

– А не прогуляться ли нам к пещерам? – ласково улыбаясь, поинтересовался я...
Бишоп очень глупо смотрелся с перекошенным лицом и недоеденной картошкой в руке. Бенсон же настороженно огляделась, словно предполагая, что из-за кустов выскочит отряд, вооруженный до зубов. Она слишком хорошо меня знала, чтобы не заподозрить. Но Бенсон искала туз не в том рукаве.

– С чего бы это? – поинтересовался Бишоп. – Там ведь нет никаких растений, Риддл. И там можно спокойно угробиться.
– Ну, – продолжил я, стараясь не спугнуть, – посмотрим окрестности, мало ли, найдем чего-нибудь.
Ловушка захлопнулась. За Бишопом закрепилась слава археолога.
– Согласен.
Бенсон, конечно же, никто не приглашал: женщины остаются дома, когда мужчины уходят на охоту. Но ей было наплевать на это древнее правило, она считала его изжившим себя.
– Я с вами, – Бенсон отряхнула испачканные золой руки и вытерла их большими лопухами.
– Ничего подобного. Жди нас тут.
Своим заявлением она рубила мою идею на корню, впрочем, как и всегда.

Я встал и взглядом велел Бишопу следовать за собой. Но упрямая Бенсон не отставала:
– Тоже мне, командир нашелся!
Невдалеке деревья образовывали нечто вроде свода. Именно туда мы с ней и отошли, я был серьезен как никогда.
– Тебе не нужно туда ходить, – мягко втолковывал ей, – ты не сможешь спуститься по обрыву.
Соленый бриз принес с собой отвратительный запах водорослей, въедающийся в кожу.
– Случится что-то нехорошее, – мне польстило, что Бенсон обо мне так беспокоится. Немного подумав, я все же решил, беспокоится она не обо мне, а об этом Бишопе. Знает, что я ничего не забываю.
– Перестань, все будет нормально, – убеждал ее я.
– Тогда почему ты не берешь меня с собой?
***
Бишоп, в ожидании нас, лениво гонял по земле сухую палку.
– Она идет с нами, – сказал я, взваливая на плечо рюкзак.
– Ты, оказывается, подкаблучник, Риддл. А строил из себя парня «тронь меня и немедленно умрешь», – гадко прошелестел Бишоп.
– Заткнись! – крикнули мы хором. Хоть в чем-то мы с Бенсон сходились мнениями.
***
В этой пещере я был только раз. Мне казалось, что ее темные своды ведут в другое измерение, настолько все здесь было нереально. Я чувствовал, эта пещера была создана для того, чтобы изменить мою судьбу.
– Мне страшно, Том, – Бенсон схватила меня за рукав. – Давай повернем, а?..

Первым озеро увидел Бишоп, он радостно кричал и размахивал руками. Его часы звякнули как будильник, а потом остановились ровно на двенадцати по полудню.

И тут все началось. Вой заполнил всю пещеру, просачиваясь наружу через мелкие поры в сером камне. Чудовища выходили из воды, кружась в танце смерти. Они слушались меня, и это давало ощущение незыблемости собственной власти в этом мистическом месте.
«Идите к нему», – мои мысли, казалось, принимали новые формы и обличия, выходя за границы разумного. Они невидимыми нитями проходили сквозь мое тело и, пропитывая собою воздух, управляли движениями чудовищ.

Бишопа словно парализовало: он не кричал, не мог сдвинуться с места. В его широко распахнутых глазах плескался ужас. Бишоп чувствовал приближающуюся смерть. Он, в отличие от других, увидит ее воочию – моя милость была безгранична.

Внезапно сияние, исходившее от озера, погасло. Мертвецы стали отступать, сколько бы я им не приказывал. Я видел, они не хотели, но что-то из глубины этой кромешной черноты призывало их, нельзя было сопротивляться. Кажется, я переоценил свои силы.

Позади меня стояла смертельно бледная Бенсон. Она была в полуобморочном состоянии, вся тряслась, беззвучно шептала. Грязно выругавшись, я подхватил ее на руки. Бенсон слабо сопротивлялась, а сдавшись, положила голову мне на плечо. Взяв заодно и Бишопа, я перенес нас на задний двор приюта.
***
– Ты сделал это не ради меня. Ради себя. Он не боялся, а тебя это задело, – Эмми в отчаянии заламывала руки.
Эта была самая дрянная ссора, которая у нас была. В действительности, она была первой и, похоже, грозила перерасти в разрыв наших отношений.
– Нет, Эмми, ты единственная, на кого мне не наплевать. Деннис оскорбил тебя и поплатился.
Бишоп пролежал в лазарете с неделю, постоянно повторяя, что просто осматривал окрестности, даже тогда, когда никто не спрашивал.
– Че-пу-ха, Том. Ты и правда такой, как все о тебе думают. Жестокий, мерзкий. Все твои действия только напоказ.
***
Я ненавидел ее за то, что она разочаровалась во мне, она – за то, что я ее разочаровал.
Мы злились, переживали, смотрели друг на друга исподтишка. Я срывался на других, Эмми часами сидела в своей комнате. Но оба знали, извиняться никто не станет.

Мы не разговаривали даже тогда, когда вернулись в Лондон. Город нас встретил серым небом и холодным дождем. Это только усугубило положение. Эмми стала похожа на призрака, и это терзало сильнее, чем вина за здоровье Бишопа. Я подкарауливал ее подружек: Кети и Лиссу, пугал их до дрожи в коленках и давал им яблоки, честно заработанные за чистку картошки на кухне.
«Смотрите, чтобы она все съела. Иначе…», – для большего страха я сводил брови на переносице, хотя этого не требовалось. После нашего посещения пещер обо мне шли нехорошие слухи. Это было то, чего я всегда хотел.
«Плохой Том Риддл, злобный Том Риддл».
Яблоки возвращались и снова и снова. А потом я увидел, как Эмми целуется с Эриком Уолли: сопливым очкариком, вечно болеющим ветрянкой. Я чувствовал себя дураком. Казалось, у нее ко мне чувства, а Бенсон просто хотела меня исправить, вернуть на путь истинный, или как там это говорится. У нее это было в крови.

Потом пришел человек в фиолетовом костюме, знавший меня лучше, чем я сам.
Он говорил, что я волшебник и предлагал билет в тот мир, где не будет старых знакомых и грызущего чувства вины. А еще этот человек очень умело скрыл свою растерянность, когда узнал, что я разговариваю на змеином языке. Дамблдор вызвал во мне уважение, которое я тут же подавил, не простив фокус со сгоревшим шкафом.

Первого сентября я уже мчался на красном поезде к новой жизни. Но под мерный стук колес, смотря на зеленые луга, вдали соединяющиеся с небом, я думал об Эмми Бенсон. Как она там? Устроилась ли в новой семье?

А жизнь шла своим чередом. Зеленая мантия, новые знакомства, растущие с каждым днем амбиции. Образ Бенсон начал стираться, душевные раны затягивались, превращаясь в маленькие рубцы. Когда я нашел Василиска и подставил Хагрида, прошлое ушло навсегда. Я становился безжалостнее с каждым прожитым днем. Дамблдор сделал ошибку, забрав меня из приюта. Тщеславие развязало мне руки, я стал чувствовать себя неуязвимым. Бенсон знала об этом, она сдерживала меня, верила в меня, и рядом с ней я становился чуточку лучше. Не думаю, чтобы мои новые друзья годились на эту роль.
***
На четвертом курсе к нам из Дурмстранга перевелась Минерва Макгонагалл. Сначала эта когтевранка показалась мне подозрительной: все время бросала на меня презрительные взгляды. Потом еще подозрительнее – ей не понравилось, как я обращался с младшекурсником. А потом Макгонагалл все рассказала: и как пришел некий Каркаров, и как сказал ей, что она волшебница и может учиться в Дурмстранге, и как ей сменили фамилию, чтобы никто из прошлого ее не нашел. Эмми Бенсон собственной персоной. Эмми Бенсон, повзрослевшая на три года. Эмми Бенсон, разыскивающая меня повсюду. Эмми Бенсон, пытающаяся изменить мир и подстроить его под себя.
– Ты Минерва Макгонагалл. И я тебя не знаю.
=Конец=