Childish

Глава 1

Для И-Тиу, как всё и всегда, для Авентурины в качестве запоздалого деньрожденного подарка и для Рейнглейв - за ее чудные постворные фики.

Well I`m so childish, a little bit wildish
With my rumdiddlyumdiddlyumdiddly, I`m so mad
I`m so truthful, a little bit bruteful
But in sooth I know not, why I am so sad
I try my bestest, well as far the restest
Well it`s just stuff that comes out wrong, and gets misunderstood
I`m a dandy little dreamer, a doctored misdevenour
Didactic destiny schemer, bare with me if you would. (с) Damien Rice

Возможно, это какая-то отличительная семейная черта Уизли, или, что вероятнее, родовое проклятие, но факт остается фактом: уши Рона готовы запылать при первом удобном случае, сколько он себя помнит.
Вот и сейчас Рон сидит за столом, на чистой-чистой кухне, залитой не по-осеннему ярким и дерзким утренним светом, а его уши алеют, словно обгорели на солнце.
На столе перед Роном - газеты. Он смотрит на них подозрительно, мрачно и обиженно.
«Колдовской Вестник», вторая страница. Заголовок самой верхней статьи: «Министерство утверждает поправку Грейнджер». Буковки - большие, наглые; выпендриваются. Гермиона на колдографии под заголовком - серьезная, слегка надменная; смотрит на Рона с вызовом. «Ежедневный пророк», первая же полоса. Обещает «интервью с молодой и амбициозной Гермионой Грейнджер, символом прогресса и обновления правительственных структур страны».
Рон не собирается читать ни одну из статей. Все равно сейчас молодая и амбициозная Грейнджер выйдет из ванной, вытирая полотенцем мокрые волосы, и расскажет про свою поправку и прогресс с обновлением столько, сколько ни одному журналисту не привидится в самых райских грезах.
- Настоящие ретрограды, все до одного, - гневно произносит в сторону мужа символ прогресса, появляясь из-за двери. На ней - халат гриффиндорских цветов, голова замотана полотенцем.
- Держатся за свои старые привычки, как утопающий за соломинку, - говорит она и не глядя опускает чайник на чистую-чистую колдовскую плиту.
- Рон, ты только представь: две недели! Я две недели убила на препирательства с главой нашего Департамента, - продолжает Гермиона, возвращаясь в ванную, чтобы привести себя в порядок.
- А потом - три чтения в Визенгамоте; заседания, на которые все приходят с целью законсервировать текущий порядок еще крепче. А ты в одиночку должна изменить их отношение к делу на прямо противоположное! - говорит она, проходя на кухню; ее волосы расчесаны и собраны в хвост, она уже одета в парадную мантию с эмблемой Министерства. Рону кажется, что она отсутствовала секунды две - он все еще тупо смотрит на газеты и не хочет замечать ничего вокруг.
Гермиона подходит к столу, одним взмахом палочки опускает на него доску, вторым - левитирует буханку хлеба, третьим - заставляет нож бодро нарезать ее.
- Зато теперь, Рон, после этой поправки, мы еще ближе к полному пересмотру старых законов, контролирующих труд домовых эльфов! - произносит Гермиона, усаживаясь за стол напротив Рона. У нее бодрый, деловой, торжествующий вид.
А Рон - сонный, угрюмый и недовольный. Он невидящим взглядом терроризирует "Пророк", но, тем не менее, активно кивает, слушая жену, и даже хмуро улыбается - потому что любит. Он ничем не показывает, как сильно ему хочется, чтобы Гермиона однажды спросила: “А у тебя что интересного на работе, Рон?” - и чтобы ему было, что ответить.
- Планов на неделю множество, - говорит Гермиона, сжимая в руках чашку с горячим чаем и подходя к окну. Рон знает: чтобы посмотреть, как там клумбы, на уход за которыми она тратит большую часть выходных. - Буду готовить почву для глобальной реформы. Нужны полномочия главы Департамента - но, между нами говоря, Кингсли уже шепнул мне, что повышение не за горами, так что здесь проблем не будет. Еще нужно закончить с делами в святом Мунго и... Рон, ты не опоздаешь?
Рон качает головой и зевает: в отношении аврората слово “опоздать” сейчас не слишком актуально. Очередное напоминание о работе заставляет его поморщиться. Гермиона поворачивается к мужу, и он спешно делает вид, что обжегся чаем.
- Возьми с собой пару бутербродов, Рон. - Гермиона небрежным касанием левитирует доску поближе к нему. - Заверни в салфетки, ну, знаешь, где они. Я побежала, хочу с утра еще навестить Элину в Уайтхайд-мэнор: прецедент жестокого обращения с домовиками, думаю использовать это в будущем...
- А ты не забудь одеть плащ, дожди обещают, - напоминает Рон в качестве ответной атаки. Времени подумать почти нет - кольцо вокруг белого короля уже сжимается.
- Надеть, Рон, когда же ты запомнишь, это просто, - весело подмигивает ему жена и ставит мат.
Подойдя к мужу сзади, Гермиона от души, с нарочито громким причмокиванием целует его в макушку, берет свой портфель и покидает кухню. Вскоре раздается хлопок входной двери, который словно приводит Рона в чувство.
Он некоторое время смотрит на бутерброды, затем снова переводит взгляд на лежащие перед ним газеты. А потом с каким-то мстительным удовлетворением выдирает первый лист из “Колдовского Вестника” и заворачивает в него ровный, аппетитный, правильный-правильный бутерброд Гермионы Грейнджер. Уши Рона отчаянно пламенеют.

Неприятные мысли бродят в голове Рона всю дорогу до Министерства и оставляют его лишь на время трансгрессии.
Ему кажется, что с каждым днем он все больше превращается в бесплатное приложение к Гермионе Грейнджер, в человека, о котором если и говорят, то вскользь и не иначе как: “А вы слышали, Грейнджер с мужем...” Рону стыдно, что у Гермионы почти безграничные перспективы карьерного роста, а у него - болото под названием “послевоенный аврорат”.
Место работы Рона сейчас лучше всего характеризует одно из заявлений Луны Лавгуд в школьные годы: “Аврорат - это на самом деле заговор Гнилозубов”.
Вот Рон, как и каждое утро, появляется в Атриуме, перекидывается парой слов с гнилозубом, сидящим за стойкой охранника. В лифте сталкивается со знакомым гнилозубом и в его компании доезжает до второго уровня. В Департаменте обеспечения магического правопорядка гнилозубов-приятелей куда больше, с ними всеми Рону приходится перездороваться.
Сейчас, через восемь лет после свержения Темного Лорда, об этом самом Лорде напоминает только почти затянувшийся шрам в виде молнии на лбу Гарри Поттера, сидящего в кресле главного гнилозуба.
Рон, как и каждое утро, проходит мимо двери начальника аврората в конец коридора, где расположен кабинет, который он делит с четырьмя сослуживцами, садится за свой стол и принимается за бесконечную сортировку дел.
У него есть острое ощущение, что дела в министерских архивах безудержно плодятся. Размножаются делением. Стоит ему перебрать папки с грифом «1950», как его начальник Джонс услужливо подсовывает ему еще одну стопку, в этот раз из бурных шестидесятых, и Рон чуть ли не с пеной у рта доказывает ему, что разбирал эти папки не далее как две недели назад. Джонс разводит руками, и Рону только и остается, что мрачно взяться за работу.
И вот так сидя и перечитывая бесчисленные отчеты, доклады, приложения к делам, дополнения, медицинские экспертизы; перекладывая папки из одной стопки в другую, Рон проводит весь день. В его голове настойчиво бьется мысль, что не за этим он уходил из магазина Джорджа, не за этим преодолевал трудный отбор в авроры.
Зельеварение надо было сдавать затем, чтобы записывать на бланки состав ядов, использовавшихся при преступлении: согласно новому стандарту оформления дел, это необходимо.
Трансфигурацию - чтобы из карандашной стружки создавать тесемки для папок, если те вдруг оказываются слишком толстыми.
Заклинания - чтобы, если вдруг не попадешь бумажкой в урну, можно было ее поднять и выбросить, не вставая со стула.
Зачем было сдавать Защиту от Темных Искусств, Рон, если честно, понятия не имеет.
Иногда Рон, откладывая очередную папку, особенно остро осознает, что на первой полосе «Пророка» никогда не появится статья «Героическая сортировка аврорских архивов завершена» с его колдографией под заголовком. Во многом потому, что эта сортировка никогда не закончится.
Одним словом, Рона тревожит чувство собственной неполноценности.
Причем это чувство будит его по утрам, ласково ерошит волосы и уходит в ванную, а потом готовит ему завтрак и убегает на работу.
Сильнее его беспокоят только собственные уши, которые регулярно заливаются краской так, словно Рону шестнадцать, а не двадцать шесть.

Иногда случается нечто вроде чуда, и в Англии объявляются темные силы. Это понятие весьма растяжимо, но несколько месяцев назад Рон, изучив многочисленные примеры и прецеденты, сумел дать четкое определение темным силам. Примеры и прецеденты были следующие: к какому-нибудь недоумку попал какой-нибудь древний алхимический трактат, и он экспериментировал над своими маггловскими соседями - темные силы; пьяные лепреконы после товарищеского матча Англия - Ирландия устроили погром в маггловской деревеньке - темные силы; один идиот нарядился в темный балахон и по вечерам летал на метле, пугая жителей Хогсмида скверной пародией на дементора - темные силы. Выводы Рон сделал соответствующие: темные силы через восемь лет после войны - это придурки, которыми лень заниматься рядовым сотрудникам Отдела магического правопорядка.
А сейчас вот уже второй месяц весь Отдел поголовно вовлечен в кампанию по борьбе с несколькими придурками, страдающими от переизбытка адреналина в крови. На этот раз придурки взялись за игру по-крупному: вот уже четырежды в разных районах маггловского Лондона они создавали огромную Черную Метку, которая помимо тотальной истерии у магических семей вызывала аврал у министерских стирателей памяти. Сегодня тридцать первое октября, и никто из авроров не сомневается, что в память о событиях, случившихся в этот день в восемьдесят первом году, последователи Волдеморта наверняка запустят в небо своего «воздушного змея».
Так что целый день в Аврорате царит невиданное оживление: Гарри с важным видом расхаживает по кабинетам подчиненных и требует у руководителей отделов подробные отчеты о подготовке к операции, руководители отделов трахают мозги рядовым аврорам, рядовые авроры ссорятся с сотрудниками Отдела магического правопорядка, которые, похоже, практикуются в наложении антитрансгрессионных щитов в каждом свободном коридоре Министерства.
А сейчас Рон и его персональный мозготрахатель, старый аврор Джонс, быстрым шагом ступают по лондонским улицам и инспектируют каждый подозрительный уголок.
Как только Метка появилась над городом, предположительный участок ее запуска был заблокирован мощным антитрангрессионным щитом. И тут же с разных концов в сектор вошли две дюжины авроров, еще десять человек, скрытых Дезиллюминационными чарами, заняли позиции на крышах города - на тот случай, если у преступников с собой метлы.
На Роне совершенно дурацкий маггловский наряд, впрочем, ничего удивительного: одежду ему обычно подбирает Гермиона, а в этот раз он не счел нужным поставить жену в известность о том, что «выходит в свет».
Нет, зачем же. Куда лучше потом прийти домой и небрежно бросить на стол вечернюю газету, в которой будет подробный обзор успешно проведенной операции.
Рон чуть заметно улыбается. Джонс тем временем продолжает изощренно трахать ему мозги - но уже не правилами и планом операции, а своим собственным отношением к происходящему.
- Чертовы идиоты, - кряхтит он, едва поспевая за молодым и быстрым Роном. - Не было печали - нате вам, «угроза появления новых Пожирателей Смерти»... Знаем мы эту угрозу, какие-нибудь слизеринцы-выпускники забавляются...
- Да ладно вам, - возражает Рон, стараясь ничем не дать понять, что на самом деле разделяет мнение коллеги. - Кто знает, во что эти забавы выльются. Кроме того, скукотища смертная, все равно больше делать нечего...
- «Скукотища»? Что, парень, тоже шило в одном месте играет? - недовольно ворчит Джонс. Нервы у него шалят еще и потому, что он наверняка гадает: не успели ли преступники скрыться до наложения щитов. - У нас наконец-то все устаканилось, больше никаких тебе Пожирателей и дементоров... да что там дементоры, даже ни одной банши не было в этом году. Мне, например, очень даже есть, чем заняться, а если тебе вдруг некуда девать энергию, иди в квиддич, в загонщики!
Рон не отвечает, лишь сжимает сильнее палочку в одной руке, а метлу - в другой. Джонсу не понять: ему хорошо за пятьдесят, он наверняка проявил себя в обеих войнах с Волдемортом, и самореализации ему хватает по горло. "Готов поспорить, его жена - домохозяйка", - мстительно думает Рон.
Внезапно из соседнего проулка выскакивают две подозрительные фигуры. Судя по их магическому одеянию и по тому, что у одного в руке метла - это и есть начинающие Пожиратели. Джонс чертыхается; от неожиданности авроры даже не успевают заколдовать преступников, пока расстояние до их спин незначительно. Две потрепанные мантии мелькают впереди и скрываются за поворотом, Джонс с Роном пускаются в погоню.
Настичь их удается лишь в каком-то мрачном садике на заднем дворе одного из домов. Оба преступника кружатся на месте, безуспешно пытаясь трансгрессировать, и словно забыли о том, что у них при себе летательный аппарат. Должно быть, как подмечает Рон, их метла совсем паршивая и не выдерживает двоих, либо во всем виноват шок, вызванный неудачной трансгрессией. Лишь когда авроры направляют на них палочки и одновременно произносят «Stupefy!», преступники осознают бесплодность своих попыток и прибегают к древнейшему маггловскому способу отступления.
Джонс кидается за одним из преступников, бросая ему вслед парализующие заклятия, Рону достается второй, тот, у которого метла.
Лабиринт лондонских улиц кажется бесконечным. Рон чертыхается, спотыкаясь о мусорные баки и задевая их древком метлы, чертыхается, краем глаза глядя на сияющую в небе Черную Метку. Магглы всегда здорово паникуют, увидев ее - уж слишком она не похожа на спецэффект или фейерверк. Рон бежит, рассекая вечерний полумрак заклятиями «Stupefy», и, по правде говоря, наслаждается происходящим. Ему уже видится снимок в «Пророке», пусть даже не на первой полосе, на котором он с непроницаемым, мужественным лицом стоит рядом с пойманными преступниками, а заголовок над колдографией гласит: «Сотрудники Аврората обезвреживают последователей Того-Кого-Нельзя-Называть».
«Может, там даже напишут «Р. Уизли»», - думает Рон и в этот же самый момент врезается в груду картонных коробок, которую не успел заметить, и падает оземь. Когда он вскакивает на ноги, то уже видит над землей размытое, невнятное пятно - это преступник воспользовался ситуацией и сумел взлететь.
- Стоять! - раздраженно орет Рон и, подняв свою оброненную метлу, продолжает погоню. Лишь поднявшись в воздух, он осознает, что палочки у него в руке нет.
Выругавшись про себя, Рон резко набирает скорость и постепенно настигает преступника. Видно, что карьеру в квиддиче парню сделать не дано - он обеими руками держится за древко и даже не решается колдовать, еще его иногда здорово заносит в сторону - так бывает, когда у человека не получается контролировать свою метлу.
- Заканчивай клоунаду и спускайся, живо! - вопит Рон, зависая у него за спиной. - Припаяют нарушение Статута о секретности - и ты просидишь в Азкабане в пять раз дольше!
Перепуганный до смерти парень пытается провести какой-то маневр и развернуться на сто восемьдесят градусов. Рон ругается уже вслух, причем ругается с чувством, громко, словно и не на преступника даже, а на бесконечную канцелярскую работу, от которой сейчас он берет выходной и занимается исконно аврорскими делами. Под ними мелькают крыши старых лондонских двухэтажек, в ушах свистит ветер, и Рон впервые за несколько месяцев по-настоящему счастлив. Он делает точно такой же вираж и несется на полной скорости наперерез своему противнику. Рон позволяет себе забыть, что под ними не квиддичное поле, позволяет себе забыть обо всем на свете и со всей силы врезается в парня, пытаясь изловчиться и схватить его в полете. К несчастью, о том, что он не супермен и даже не Мальчик-У-Которого-Постоянно-Все-Получается, Рон вспоминает, лишь когда смотрит вниз и видит, что безвольное тело неудачливого преступника сначала падает на одну из крыш, словно тряпичная кукла, а потом соскальзывает по ее скату и летит на землю.
Растерянно и недоверчиво Рон переводит взгляд на Черную Метку, висящую в воздухе чуть вдали. Серебристо-черный череп будто бы улыбается и подмигивает ему пустыми глазницами.

- Уизли, что ты тут творишь?! - Орущий Джонс - именно то, что вырывает Рона из состояния полнейшей прострации. Ранее сидевший на корточках и смотревший в одну-единственную точку, которая располагается меж его ботинок, Рон поднимается на ноги и рассеянно осматривает переулок, в котором оказался. Авроры, прибежавшие вместе с Джонсом, кидаются к стонущему и корчащемуся от боли хулигану, зачем-то накладывают на него заклятие Пут и засовывают в него обезболивающее. Рон молча стоит и наблюдает, потирая кулаки.
- Какого дементора ты тут устроил, Уизли? - шипит Джонс, подходя к Рону. Тот по-прежнему не смотрит на него, угрюмо сжав губы. - Нет уж, будь добр, обрати на меня внимание! - рычит Джонс, хватая Рона за плечо и разворачивая к себе.
- Он оказывал сопротивление. У него была пало... - тихо начинает Рон.
- А у тебя была не только палочка, но и курс подготовки авроров, - раздраженно перебивает его Джонс. Рон снова переводит взгляд на ближайшую стену.
- Он меня обезоружил, - врет Рон стене. - И в конце концов, он - преступник.
- Балбес он, а не преступник! И повода идти на таран, Уизли, у тебя не было! Тоже мне, "ночной ведьмак"!
Такие сцены выводят Рона из себя по многим причинам. Среди них выделяются сознание своей вины, нежелание чувствовать эту самую вину и слышать всякие упоминания о ней и - самая главная и неприятная причина – ощущение того, как собственные уши резко начинают пламенеть.
Рон больше ничего не отвечает Джонсу, а тот агрессивно добавляет, что заставит его написать подробный рапорт о произосшедшем и будет требовать у начальника чуть ли не его увольнения, и Рон прекрасно понимает: ведь для Джонса все войны, в том числе и с самим собой, давно закончились; его жена - совершенно точно безработная домохозяйка; он просто устал и хочет насладиться этими спокойными деньками, а тут появляется самонереализовавшийся Рон на метле и все ему портит.
Рон молча наблюдает, как мрачно качает головой прибывший целитель из Святого Мунго, как он накладывает какие-то шины и бинты на пострадавшего и готовит его к трансгрессии. Разумеется, наутро окажется, что этому придурку повезло, что у него с десяток тяжелых открытых переломов, с которыми обычно даже волшебники не выживают; и, разумеется, окажется, что его мать - пожилая леди, у которой никакой радости, кроме сына, в жизни нет; и вполне возможно, что о Роне все-таки напишут в газетах, правда, немного не так, как он надеялся.

Гарри мало того, что зол или раздражен; Гарри, прежде всего, ужасно неловко себя чувствует.
Рон стоит в кабинете начальства не просто со смущенным или виноватым видом; Рон стоит с видом побитой, но очень гордой собаки.
Вокруг толпятся Джонс и прочие авроры, принимавшие участие в задержании, и Рон прекрасно понимает, что Гарри перед ними не может усадить Рона за свой стол, налить ему огневиски и проникновенно спросить, мол, так что там на самом деле случилось, Рон?
- Вы превысили полномочия, Уизли, - говорит Гарри, расхаживая по кабинету и стараясь не смотреть Рону в глаза. - Вы нарушили добрую половину правил задержания.
Рон прекрасно понимает, что перед своими подчиненными Гарри не может сказать, мол, да ладно, старик, бывает, не сдержался, попробую замять это дело перед Кингсли.
- Такое ощущение, что вы вместо Академии посещали курсы начинающих рэкетиров. Иначе объяснить ваше недопустимое поведение я не могу.
Рон прекрасно понимает, что Гарри в кабинете начальника Аврората и Гарри в баре субботним вечером - два разных человека, что на них с Гарри сосредоточена дюжина аврорских взглядов и что Гарри просто не может сейчас по-другому.
- Уизли, я вынужден отстранить вас от работы на неопределенное время. Жду от вас рапорт до конца рабочего дня, или вы больше не аврор, - бубнит Гарри и поправляет очки. - Все свободны.
Рон все это прекрасно понимает, но тем не менее выходит из кабинета первым, со сжатыми кулаками, хлопает дверью перед носом Джонса, и уши его горят, как не горел Лондон в тысяча шестьсот шестьдесят шестом.

В семь часов вечера Рон сидит в пустующем кабинете и увлеченно занимается канцелярской рутиной. На его столе рядом с чернильницей и палочкой лежит стопка бумаги, из которой он время от времени выдергивает один лист и кладет перед собой, а потом задумчиво ставит на него кончик пера и предается мрачным размышлениям, пока не замечает, что лист испорчен кляксой и пора брать новый.
Мрачные размышления Рона сфокусированы не на рапорте, а на собственной жизни. Он думает, что будет, если немного перефразировать последние слова Гарри: «или» заменить на «и».
Нерешительно и даже нехотя Рон выводит непослушным пером: «Рапорт об уходе по собственному желанию...» - и останавливается.
Рон думает, куда он пойдет работать. Джордж, конечно, с радостью примет его обратно в магазин, и зарплата там недурная, но... тогда это будет означать, что он проиграл. Проиграл Гарри и Гермионе, проиграл своим братьям и сестре; проиграл себе, в конце концов. Рон не любит проигрывать еще со времен квиддичных матчей с братьями и потому снова берет новый лист.
«Рапорт». Абзац. «Объяснительный доклад Рональда Б. Уизли...» - и перо снова замирает. Рон со вздохом откладывает его и думает, в этот раз - о чем же, собственно, докладывать. И - положено ли начинать составление рапорта со слов «объяснительный доклад». И - попадет ли этот рапорт на стол Кингсли. И, что самое главное, - как бы понадежнее скрыть это происшествие от Гермионы.
В этот самый момент на стол плавно приземляется фиолетовая служебная записка. Вряд ли внеочередное дежурство в наказание - его же вроде бы отстранили от работы. Рон нехотя берет бумажку в руки и разворачивает. Почерк Гарри:
“Если ты в самом деле пишешь мне рапорт или нечто подобное, Рон, я тебе наподдам при первой же возможности. Спускайся вниз, встретимся там, и домой через бар”.
Немая сцена: Рон закатывает глаза и невесело вздыхает. Ну конечно, он должен был догадаться, что, несмотря на его громкий во всех отношениях уход из кабинета, Большая Шишка Гарри Поттер все равно прикроет его по старой дружбе.
Рон комкает записку и метким броском отправляет ее в стоящую поблизости волшебную урну угольно-черного цвета. Она удовлетворенно урчит, отчетливо слышно сосредоточенное чавканье и характерный звук разрываемой бумаги.
- Не расслабляйся там, - рассеянно советует Рон. - Еще пара таких деньков, и получишь возможность отведать уизлятинки. А она повкуснее всяких бумажек: жира побольше, бюрократии поменьше.
Урна задумчиво чавкает. Рон размышляет: чувство собственной неполноценности, наверно, сказало бы, что выбросить самого себя в урну - это очень метафорично. Но вслух он этого не произносит: пусть хоть кто-то в этом кабинете продолжит свято верить в невыносимую легкость бытия.
- На самом деле, ты - молодец, - доверительным тоном говорит Рон урне. - Сидеть тут в уголке и пережевывать мусор, которым тебя снабжает начальство - превосходное занятие. - Рон сидит за столом, мечтательно подперев голову одной рукой, и смотрит на застывшую в замешательстве урну. - Только я, делая примерно то же самое, почему-то до сих пор не оценил всех прелестей этой работы.
Раздраженно махнув рукой на мусорное ведро, которое по-прежнему не выказывает ни малейшего признака сочувствия и понимания, Рон комкает черновики рапорта и швыряет их вслед за служебной запиской. По кабинету разносятся омерзительные чавкающие звуки, а уши Рона отчаянно полыхают.

Хмурым осенним вечером в «Дырявом котле» полно народу: волшебники со всего Лондона заглянули сюда, чтобы расслабиться после рабочего дня. Гарри и Рон, не привлекая лишнего внимания, сидят в углу за своим любимым столиком и потягивают сливочное пиво.
Рон на самом деле вовсе не хочет пить сливочное пиво. Душа и тело требуют огневиски, да побольше. Но заказ делал Гарри, а он теперь не только начальник Аврората, но еще и молодой отец, и по будням не позволяет себе приходить домой даже слегка навеселе, а Рон сейчас слишком разбит, чтобы с ним спорить.
- Серьезно, дружище, тебе надо научиться держать себя в руках, - вполголоса говорит Гарри.
Рон пожимает плечам и внимательно смотрит на свою бутылку.
- Я все могу понять, но ты этими безрассудными действиями подставляешь и себя, и меня, - продолжает Гарри.
Гарри-паинька, Гарри-карьерист и Гарри, сыплющий скрытыми обвинениями, Рону нравятся куда меньше, чем Гарри-параноик и Гарри, у которого нет ребенка. К несчастью, от замашек Грозного Глаза Гарри избавился около полугода назад - когда сначала его назначили главой аврората, а потом у них с Джинни родился Джеймс.
- Рон, сейчас в самом деле наступило такое время, когда наша работа - устранять все это мелкое хулиганство. Да, это рутина. Но, в конце концов, страна живет в мире. Это главное.
Рон хочет напомнить Гарри его собственные слова двухлетней давности, когда он только-только попал в аврорат, а Гарри уже руководил целой оперативной группой.
«Все эти мелкие хулиганы, - говорил он, - предвестье большой бури. И чем жестче мы поступаем с ними сейчас, тем проще нам будет потом». Тогда Гарри сам то и дело вступал в конфликты с начальником и, выражаясь канцелярским языком, превышал должностные полномочия. Но чуть больше года назад что-то случилось, и он начал превращаться в другого человека. Солидного, спокойного, даже мудрого, что ли. Мальчик-Который-Выжил, наконец, вырос, а лучший друг Мальчика - нет.
Но вместо этого Рон тупо пялится на столешницу и сосредоточенно дует свое сливочное пиво.
- Надолго меня отстранишь? - наконец спрашивает он, задумчиво глядя на дно опустевшей бутылки.
- На недельку, пока все не уляжется, потом посидишь в архивах. Готов поспорить, «Пророк» разнюхает про случившееся - репортеры сейчас не избалованы горячими темами - так что лучше тебе побыть подальше от всего этого.
«Посидишь в архивах» здорово режет слух Рона.
- В архивы - это как понимать? - настороженно уточняет он. - Я и так занимаюсь только перебором старых дел, сам знаешь, работа вне офиса случается по большим праздникам.
- Ну, думаю, придется тебя этих праздников лишить, - нехотя говорит Гарри, и, глядя на него, Рон невольно вспоминает Перси. Нет, без сомнения, мантия главы Аврората очень идет Гарри, но будь на то воля Рона, она осталась бы в примерочной кабинке.
Рон сокрушенно думает о канцелярщине, которой его теперь загрузят до конца года, и спрашивает сам себя: неужели Гарри забыл, что еще со школьных времен Рон ненавидит работу, основной составляющей которой является бумагомарание? И сам же себе отвечает: его друг Гарри помнит, но его непосредственный начальник Гарри - уже нет и, похоже, даже не хочет.
В общем, как Рону ни тяжело это сознавать, но их с Гарри и без того надтреснутое взаимопонимание, похоже, окончательно сломалось. Вместе с костями того идиота.
- Да, - только и может сказать вслух Рон. - Дела. Только ты уж Гермионе не говори раньше времени.
- Конечно, дружище, какие проблемы, - весело отвечает Гарри и хлопает его по плечу. Видимо, он действительно рад, что может оказать хоть одну дружескую услугу, не пересекающуюся со служебными интересами, и сменить, наконец, неприятную для него тему. - Кстати, я слышал, она собирается снова сотрясти наше законодательство до основания? - подмигивает он Рону.
Рон знает, что он не имеет в виду ничего такого и уж точно не догадывается о его, Рона, внутреннем состоянии, но все равно чувствует смертельную обиду на друга, быстро прощается и, оставив на столе сикль за выпивку, покидает «Дырявый котел».

Рон возвращается домой уже поздним вечером. В голове его все перепутано и смешано; наверно, о его состоянии можно запросто судить по выражению лица - по крайней мере, Гермиона, встречая его в прихожей, взволнованно дотрагивается до лба мужа и спрашивает, в порядке ли он.
Рон отказывается от ужина и ворчит, что просто хочет поскорее лечь и уснуть. Впрочем, увидев на полке в ванной комнате забытую Гермионой папку с какими-то материалами по домовикам, он резко меняет свое решение.
- Так, Гермиона, нам придется очень серьезно поговорить, - заявляет Рон, появляясь в спальне и бросая папку на кровать, где на одеяле с книгой в руках уже устроилась его жена. Спокойно взглянув на папку и отложив ее в сторону, Гермиона задумчиво отмечает:
- Ну вот, у тебя все волосы мокрые...
- Гермиона, ну в самом деле! - Присев на край кровати, Рон возводит глаза к потолку и украдкой дотрагивается до своей головы - действительно, плохо высушена. Его жена странно улыбается и чуть заметно качает головой.
- Ты знаешь, Гермио...
- Положи мне руку на живот, а? - тихо перебивает Гермиона. Рон недовольно ворчит и говорит, что вроде бы сейчас важный разговор, а для примирительного секса время всегда найдется.
- Глупый... ну положи, а? - Гермиона улыбается так, что Рону ничего не остается, кроме как мрачновато вздохнуть и с нежностью выполнить просьбу жены.
- Ну, что там с важным разговором? - тон Гермионы шутливый, несерьезный. - Все еще хочешь?
- Да, все еще хочу, - твердо говорит Рон, рассеянно поглаживая ее живот. - Знаешь, Гермиона, мне немного стыдно. И завидно. И больше стыдно.
Выдавливая из себя это несвязное бормотание, Рон понимает, что говорить Гермионе ему нечего, разве что обвинить ее в чрезмерном усердии. Тут же его взгляд невольно скользит по черной папке, и Рон понимает, что подумал об этом зря.
- И вообще, - говорит он резко, - ты карьеристка, Гермиона. Тебя судьба домовиков заботит больше, чем все на свете. И вообще, иногда мне кажется, что ты жената на своем Департаменте, а не на мне.
- Замужем, Рон, - поправляет Гермиона, и Рон здорово удивляется, видя, что вместо гневного и «ох-сейчас-начнется» тона, его жена говорит спокойно и даже чуть ли не весело. - По-моему, это не так-то сложно запомнить: я - девочка, Департамент - мальчик; мальчики женятся, девочки выходят замуж. - Она смотрит на Рона, и на губах ее - тонкая, но очень теплая улыбка. – Хотя, в общем-то, разницы никакой нет, потому что замужем я все равно за тобой. Ну, обсудим это лишь в том случае, если ты вдруг захочешь отказаться от ребенка в пользу Департамента.
- Какого еще ребенка, Гермиона?.. - тихо и очень осторожно спрашивает Рон. Наверно, у него очень глупый вид, потому что Гермиона снова смеется.
- Нашего с тобой ребенка, Рон, - говорит она. - Или ты думаешь, что я от Департамента еще и забеременела?
Шокированный и слегка оглушенный Рон сидит, недоуменно моргает и продолжает инстинктивно водить ладонью по талии Гермионы, и зачарованно смотрит на ее смеющееся, счастливое лицо; и видит, как Гермиона приподнимается и обнимает его за шею; и позволяет ей себя целовать; и, наконец, отвечает сам - горячо, нежно, как в первый раз; и, падая на кровать в объятиях своей беременной жены, чувствует себя самореализовавшимся по самую макушку; и понимает, наконец, почему Гарри так хочется жить в безопасности; и уже не обращает никакого внимания на свои пылающие уши.