Акварель

Глава 1

Название: Акварель.
Автор: И-Тиу
Бета: Диана Шипилова
Жанр: общий, драма
Рейтинг: PG
Пейринг: ГГ/РУ
Тип: гет без гета
Саммари: слабосюжетный, наоборотный, недорисованный полу-AU
Размер: мини
Посвящение: aguamarin’e & Matiss’e
Размещение: спросите меня
Отказ: отказываюсь.

(что было потом)

Капля плюхнулась в стакан с молоком, распугав плавающие в нем крошки. Рон выругался, задрал голову и увидел расползшееся по потолку желтое пятно.
Без палочки было чертовски трудно.
Рон сбегал в ванную за жестяным тазом, водрузил его на стол, отошел в угол кухни, прищурился, прикидывая путь падающей капли, вернулся к столу, передвинул таз, нечаянно смахнул локтем коробку печенья и чертыхнулся еще раз. Надо было узнать, что произошло там, на верхнем этаже, но это уже потом, утром, когда дежурный аврор отопрет замки и поинтересуется, все ли в порядке.
Пока что Рон брезгливо вылил молоко в раковину, ополоснул посуду, нечаянно наступил на печенье, потом, подумав, от души потоптался по нему обеими ногами: чертово-песочное-тесто-чертова-ореховая-глазурь-чертова-бесполезная-жизнь. На полу остались размочаленная коробка и клякса желтоватых крошек. С чувством выполненного долга Рон достал из холодильника пучок розовой редиски (первая капля певуче разбилась о тусклое дно таза) и гордо покинул разгромленную кухню.
В гостиной (становившейся спальней, если лечь на диван и накрыться пледом, гардеробной — если дежурный аврор кинет на диван свою зимнюю мантию, кабинетом — если допрос решат устроить на месте) на угловой тумбочке стоял некрасивый трехногий предмет, оказывавшийся при ближайшем рассмотрении обычным — правда, перевернутым — подсвечником.
Рон зажег крайнюю свечу; спичечный коробок, падая из его рук, чиркнул ребром по поверхности тумбочки и откатился к стене, прямо в тот темный угол, где обосновался одинокий паучок. Паучок вздрогнул и отполз подальше.
Рон уселся на промятый диван, установил кривой подсвечник на плоском деревянном подлокотнике, водрузил на колени пыльный том в невнятной темной обложке и отковырнул от пучка редиску.
Без палочки было чертовски трудно.
Страницы шуршали, свеча потрескивала, редиска хрустела.
Рон уснул.

Суд состоялся через три недели, когда заклятый потолок опять начал подтекать, жильца сверху обязали выплатить Министерству компенсацию за моральный ущерб, на улицах растаял последний ржавый снег, а в канализационные решетки потекла грязная вода.
Рон покидал свое временное пристанище с чувством неясного сожаления, как бывает, когда утром не хочется вылезать из теплой, пусть и не очень уже свежей постели.
Улица ударила Рону в голову как хороший огневиски: пыльный ветер, свинцовые рваные облака, многочисленные прохожие — и торопливые, и степенные, — сизая тротуарная плитка. Авроры, аппарировавшие с Роном к Министерству, дали ему ровно две минуты: постоять, запрокинув голову к низкому небу, обвести взглядом крыши домов, зажмуриться от мелких жалящих капель начинающегося дождя.

Коридор был узким и глухим — чулок. Рон помнил его еще с детства, с того памятного похода в захваченное Пожирателями Министерство. После он был здесь еще несколько раз, уже работая в аврорате: последний суд над Малфоями, первый суд над не-Пожирателем, еще несколько заседаний, никак не отложившихся в голове.
Авроры позволили Рону идти по коридору самостоятельно, опутав только его руки заклинанием.

В конце коридора, почти у самой двери зала заседаний жалась к стене темная фигурка, издалека похожая на шахматную пешку: широкая мантия, стелющаяся по полу, узкие плечи, маленькая круглая шляпка.
Рон замедлил шаг. Младший из двух конвойных — Рон даже не помнил его лица — схватил его за плечо:
— Идем.
Фигурка в конце коридора подняла голову.
Сэвидж остановил молодого аврора негромким покашливанием, кивнул Рону, подтолкнул его вперед.
Гермиона неуверенно улыбнулась и стащила с кудрявой головы шляпку.

(что было до этого)

Зима в этом году случилась особенно тоскливой. Бледной, не слишком холодной, идеально подходящей для всех, впадающих в беспросветную сезонную спячку.
Рон проснулся не от скрипа двери, не от шороха шагов, не от пружинящего холода супружеской постели — от мягкого шелеста одеяла. Гермиона, укрывшись, надсадно закашлялась. Рон лежал неподвижно, пока не решил, что жена, должно быть, уснула.
На кухонном столе вырос лес из пузырьков; маггловские сердечные капли стояли с краю. В кухне пахло яблоками.
Рон вышел на балкон. У дома напротив дежурил человек в мантии; он вскинул голову и поприветствовал Рона неожиданно счастливой улыбкой.
По черному небу текли полупрозрачные белесые облака.
Человек в мантии отступил во тьму, а через секунду Рон услышал хлопок за спиной.

— Чаю бы предложил, — сказал Гарри, снимая мантию. Рон расплылся в улыбке и неловко облапил друга.

— Скоро? — спросил Рон, взмахнув палочкой. Склянки со стола ретировались в маленький шкафчик над раковиной, их место заняли две звякнувшие чашки.
У Гарри было уставшее лицо.
— Я понимаю, Рон, я на самом деле понимаю. — Он взял одну чашку и ощутил слабый запах яблок. — Скоро, да. Думаю, послезавтра. У тебя еще есть время…
— Я не уеду, старик.
Гарри тяжело поставил чашку на стол, светло-коричневый чай выплеснулся на желтую столешницу. Рон потянулся за палочкой.

— Отдай ее мне, — сказал Гарри. — Будет меньше оснований для ареста.
Рон посмотрел на лужицу чая — будто извиняясь — и согласился.
Гермиона зашла в кухню, небрежно набросив на плечи измятый халат, кивнула гостю и налила себе стакан воды.

Гарри ушел под утро.
Балконные перила сковывали локти металлическим холодом, у дома напротив редела ночь. Гермиона подошла к Рону сзади, прижалась щекой к его спине.

С рассветом в доме появились авроры.
Гермиона плакала, Сэвидж торопливо объяснял ей, что до суда Рона никто не посадит в Азкабан, его будут держать в одной из принадлежащих Министерству квартир в маггловском доме.
Гермиона продолжала плакать, и тогда Рон отпустил ее ладонь.

(что было сначала)

Впереди у Рона было огромное будущее: огромное, как Темза, огромное, как Уизенгамот, огромное, как просветы теплого влажного осеннего неба в полуголых кронах парковых деревьев. Осень цвела, осень все не кончалась.
Гермиона чем-то походила на осень: похудевшая, улыбающаяся, теплая и влажная в просветах дорогих шелковых кружев. Только вот Рон еще не умел принимать ее как должное; ничего еще не умел принимать безвозмездно. Даже эту новую осень — первую осень в аврорате — он словно брал взаймы и надеялся, что никогда не придет далекая весна, не придет и не зачеркнет рутиной его восторженное желание вершить добро.
Вот почему Рон так встрепенулся — приключение! — когда начальник аврората намекнул, что кто-то в Министерстве нечист на руку.

Сэвидж, помогавший Рону и Гарри освоиться на новом месте, часто развлекал сослуживцев сальными шуточками, сплетнями про черненькую из соседнего кабинета, историями из своего героического — не менее героического, чем у Рона и Гарри — прошлого. Иногда он говорил серьезные вещи. Иногда с ним можно было выпить. Он позволял уйти с работы пораньше, если начальника не было на месте. Он наставлял:
— Не дай Мерлин вам попасть под подозрение — под какое угодно подозрение. Да если вас только увидят с даже внучатым племянником кого-то из бывших Пожирателей…
Рон слушал его с особенным вниманием. Рон всех слушал с особенным вниманием. Он впитывал любое слово, замечал малейшие детали — и этим напоминал одиннадцатилетнюю Гермиону или, чаще — одиннадцатилетнего Гарри.
Возможно, поэтому Рон однажды заметил.

Сэвидж тогда выполнял какой-то очень важный отчет, и вместо того, чтобы проводить обеденное время в министерской столовой, или в кабаке, или в парке на скамье в компании приготовленных женой пышек с патокой, он сидел в душном кабинете, перекладывал бумажки, свитки и целые пыльные тома. Некоторые фолианты Рон узнавал: похожие они пролистывали в свое время в поисках прецедентов, пытаясь спасти Клювокрыла.
Сначала Рон заметил, что Долиш, еще один их старый знакомый аврор, появляется в столовой значительно позже остальных. Потом, задержавшись, чтобы уменьшить и принести обед Сэвиджу (тот, правда, от еды почти всегда отказывался), Рон увидел в углу полупустого обеденного зала Долиша и темную тень.
— Сэр, — сказал Рон, когда отчет был почти завершен, — я видел Долиша с Джагсоном.
— Ты обознался, Уизли. Джагсон в Министерстве — быть такого не может.
Рон решил, что Сэвидж задумался и примет услышанное к сведению.

— Гарри, — сказал Рон через несколько дней, когда сияющая осень закапала первым грибным дождичком. Гермиона уже смотрела за окно в ожидании туманов, уже боялась забыть дома перчатки, уже стелила не свадебный шелк, а теплый будничный хлопок.
Гарри выпил свою порцию огневиски. Лишнее стекло по подбородку на рубашку.
— Гарри, — повторил Рон, понижая голос, — я слышал, как Долиш шептался с кем-то.

— Гарри, — сказал Рон еще через несколько дней, на той же кухне, когда грибная осень вновь заблестела паутиной на козырьках парадных входов. — Гарри, с Долишем что-то не так.
Гарри поверил, а Сэвидж — снова — нет.

В последние выходные ноября низкое полуденное солнце залило каменный министерский пол. Рон заскочил в аврорат на минуточку — взять из кабинета один из тех фолиантов (Гермиона просила что-нибудь про превышение служебных полномочий, просто так, для самообразования).
В Роновом кабинете был Долиш.
Рон поздоровался и открыл шкаф для книг. Начал изучать корешки толстенных сводов судебных решений.

Не вдруг, а как будто ожидаемо, в спину Рону поползло заклятье. Рон отшатнулся, выхватил палочку и успел: Экспеллиармус. Ступефай отскочило в книжные полки; Долиш ударился об угол подоконника и потерял сознание. Редкие волосы у виска слепила темная кровь.
Рон испугался.

Сэвидж нашел Долиша уже мертвым. Вздохнул, покачал головой. Долиш явно начал о чем-то догадываться, иначе не пришел бы сюда. А вот Оборотного зелья жаль — целую бутыль придется уничтожить.

— Сэр! — в коридоре со всех ног удирающему Рону так удачно встретился Сэвидж. — Сэр! Там Долиш!
Сэвидж крепко схватил молодого аврора за ворот мятой рубахи:
— Долиш ни в чем не виновен, ты понял меня? Веритасерум, понял? Ты же ничего не успел ему сделать, да?
Рон кивнул, прижимая к груди пыльный том в невнятной темной обложке.

В понедельник о странной смерти узнают все, и Рон — вместе с Гарри — будет ждать. Ждать нервно, ничего не рассказывая Гермионе и вовсе прекратив выпивать вечерами на кухне. Потом будет арест. Потом безразличие. Потом — почти элитное (герой войны!) содержание под замком.
Потом настанет весна.

(что будет)

Гарри и Гермиона вышли из Министерства. Лил дождь — весенний, цвета голубой акварели. Гарри раскрыл над Гермионой большой синий зонт.
Они прошли по расплывшимся улицам, свернули в какой-то закоулок и аппарировали на площадь Гриммо. Гарри напоил Гермиону глинтвейном, она согрелась и легла на диван, позволив Гарри укрыть ее пледом.
В этой новой весне не было места Рону Уизли, как не могло быть места словам «суд», «Азкабан» и «двадцать лет» в счастливом новом мире.
По крыше хлестал дождь, Гарри допивал глинтвейн, тихо бормотало радио.
Гермиона уснула.