«Они обняли и расцеловали его, ввели во дворец и возложили корону на его главу, и вручили ему скипетр. Звёздный Мальчик был добрым и справедливым королём.
А потом пришёл другой»
О. Уайльд, «Звёздный Мальчик»
Уже глубокая ночь, но он не спит: смотрит расширенными глазами напряжённо вверх.
За окном ветер раскачивает голые ветки старого дерева – такого красивого летним днём, такого страшного зимней ночью: на потолке, с которого тускло светят, складываясь в знакомые созвездия, звёзды, мечутся изломанные тени.
Он зажмуривается.
Внутри так мутно, тревожно, словно вот-вот должно случиться что-то очень плохое, непоправимое, и виноват будет только он, он один.
– Peuplier argenté.*
Голос слабый, еле слышный, но если произнести название вслух именно по-французски, дерево станет не таким страшным, ведь на этом языке говорит папа.
Он тоже говорит по-французски, а его учитель знает почти все языки, даже гоблинский; ну, разве что не парселтанг, но ведь на нём никто не умеет говорить.
Вообще-то он предпочёл бы вместо французского знать именно язык змей, ведь это так здорово – уметь делать то, что не умеют другие.
Он осторожно приоткрывает глаза и смотрит сквозь ресницы на большой шкаф, который стоит в дальнем углу – там полумрак превращается в вязкую черноту, там прячется что-то; что – неизвестно, но вот только попробуй опустить ноги с кровати! – увидит: дотянется и схватит.
Он уже взрослый и должен засыпать сам.
Надо крепко прикусить губу, чтобы никого не позвать нечаянно, и укрыться с головой, тогда – не так страшно.
Он затаился: лежит тихо – не шевелится.
Страх похож на море – накатывает волнами; сердце бьётся так сильно, что становится трудно дышать, а ещё одеяло – тяжёлое, оно давит и душит. Пальцы совсем ледяные, но всё равно жарко, особенно лицу, и во рту пересохло. Нет сил терпеть.
– Пить.
– Сядь, Драко. Вот так... Молодец. Ещё?
– Больше не хочу… Почитаешь мне? Про мальчика. Пожа-алуйста…
Нет, он прекрасно умеет читать сам, конечно; вот только папин голос – такой хороший, мягкий; негромкий, но недавний страх мгновенно отступает… И нет больше ни одиночества, ни отчаяния, ни ощущения безысходности; на душе легко, сердце стучит ровно, только дышать всё ещё трудно, и больно глотать.
– «Тяжело ступая, два дровосека возвращались домой по сосновому бору...»
Как хорошо, что пришёл именно папа. Неужели он тоже когда-то боялся засыпать один? Вряд ли. Но ведь когда-то он был маленьким? А сейчас он старый, ему уже тридцать три года, но он всё равно такой сильный и смелый. Папу боятся все, а вот он не боится его совсем. Значит, не такой уж и трус.
Все говорят, что они похожи.
– «…Однажды им показалось, что они потеряли дорогу, и их охватил ледяной страх. Дровосеки знали, как жесток снег к тем, кто засыпает в его объятиях...»
Он знает, что тоже будет самым лучшим, вот только надо вырасти и стать взрослым, настоящим Малфоем, таким, как папа, – спокойным и уверенным, чтобы побеждать врагов и защищать свою семью.
А ещё Драко знает, что будет жить вечно. Правда, не знает пока, что именно нужно для того, чтобы жить вечно и не стариться, но выяснит это обязательно.
И непременно станет знаменитым – как тот мальчик.
– «…Пока они так сетовали, на тёмном небосводе случилось что-то необыкновенное. Яркая красивая звезда сорвалась со своего места, и покатилась на землю…». Убавить свет?
– Нет! Не надо… Пап, а ему кто читает сказки? Ну, тому… смелому мальчику?
– Какому? Не начинай предложение со слова «ну».
– Ну, мальчику, который выжил?
– Опять ты о нём… Его опекуны, видимо. Не знаю. Наверное, он сам себе читает. «Увы! Там не было ни золота, ни серебра, ни драгоценных камней. В плаще лежал крохотный ребенок, который спокойно спал…»
Папе почему-то не нравится, когда Драко называет мальчика по имени или когда просто говорит о нём. Но так хочется узнать о мальчике побольше!
Драко знает: тот мальчик выжил, но остался один.
– «…В это время порыв сурового ветра ворвался через открытую дверь, и жена вздрогнула…»
Он остался один именно потому, что выжил, а его папа и мама – нет.
Зато у мальчика наверняка есть друзья. Друзья – это очень важно, без них чувствуешь себя одиноким, даже если у тебя есть родители.
– Папа, а у того мальчика самые лучшие друзья?
– Ты неправильно формулируешь вопрос. Друзья не могут быть лучше или хуже – они или есть, или нет. Друга ты выбираешь душой и сердцем, а не глазами или умом.
Папа прав, как всегда. У Драко тоже есть друзья; правда, он их не выбирал, но они хорошие, потому что они «дети из приличных семей». Так говорит мама.
– А мальчик, который выжил, помнит свою маму?
– Я не знаю, Драко. Вряд ли… «В доме, где ледяное сердце, никогда не будет тепло…»
– Об этом я его тоже спрошу.
Он должен спросить мальчика о многих вещах.
Например, когда у него день рождения? Хорошо, если его день рождения летом, это самое лучшее время в году. Правда, свой собственный день рождения Драко не любит. Конечно, подарки – это здорово, но приходит слишком много взрослых, и мама становится какой-то странной, чужой, а папа громко смеётся, хотя ему не смешно – это заметно по его глазам: папа смотрит в лица почти каждого из этих взрослых людей – не как всегда, а так, что Драко почему-то становится стыдно.
– «…этот ребёнок был бледен и изыскан, как статуэтка из слоновой кости. Его золотые волосы колечками спадали вниз, а губы были похожи на лепестки алой розы…»
Ещё надо будет спросить у мальчика, что он больше любит – бегать взапуски или летать? Его метла наверняка самая быстрая на свете.
О том, нравится ли ему малина. Мама всегда готовит чай с малиной, когда Драко болеет.
То, что прячется в темноте, уже не боится папиного голоса, тянет к себе одеяло – оно сползает, и Драко хватается за его края: падает вместе с ним вниз, только почему-то потолок – всё ближе и ближе, и вертится.
– «…а нежные руки, точно нарциссы на нетронутой опушке леса...»
Мамина ладонь такая прохладная.
– Агуаменти минима.
И голос – тоже прохладный. Как воздух после дождя. Хорошо… Лоб накрывает влажное – прогоняет липкий сон.
– Выпей это, Драко. Молодец… Je crois la fièvre a diminué.**
– Иди, Люциус. Я почитаю ему.
– Нет. Пусть папа читает!
– «…но красота не сделала его добрым. Совсем наоборот, мальчик рос гордым и жестоким – впрочем, это почти одно и то же…»
Драко обязательно расскажет ему обо всём, что знает. О любимых книжках и цветах, о первой поездке к океану, о пегасе по имени Солнце.
А смелый мальчик расскажет о себе.
И они станут лучшими друзьями. Будут вместе учиться волшебству, играть в квиддич.
Драко вздыхает: как жалко, что до школы ещё целых четыре года! Это очень, очень долго.
– А как ты думаешь, кем он будет?
– Кто?
– Да мальчик же... Я буду ловцом. А он?
– Охотником, наверное. Его отец был замечательным охотником… Будешь слушать дальше? Или спать?
– Спать. Bonne nuit.
– Спокойной ночи, сын.
Папа чудесно пахнет – немного табаком, немного мириандром… Драко тоже целует его и отворачивается к стенке.
То, чего Драко боится, приходит ночью, и поэтому он больше любит день. Ночь тоже любит, только совсем немножко – за сны. Правда, мальчик ему не снится, но когда бывает страшно, Драко всегда думает о нём – о его шраме, о его силе, позволившей победить того, кого все так боялись, и боятся до сих пор, даже не называют по имени.
А у смелого мальчика имя хорошее: смешное.
Драко улыбается.
И шепчет осторожно – как всегда, очень тихо, чтобы услышал только он:
– Спокойной ночи, Гарри!
_________________
* Серебристый тополь
** …Думаю, жар спал.
