Глава 1Название: Девятнадцать пропущенных лет
Автор: Lilly
Бета: Джайа. Огромное спасибо за помощь в работе над фиком
Пейринг: ДУ/ГП, ГГ/РУ
Жанр: флафф
Рейтинг: G
Саммари: обрывки «тех самых» пропущенных девятнадцати лет.
Дисклаймер: не мое.
Примечание: написано на фикатон ко дню рождения Гарри Поттера на АБ (2008) по заявке Aksell, которая хотела: «ГП/ДУ, ГГ/РУ, семья Уизли. Лучше если все вместе. Что-то из "19 пропущенных лет" без насилия, ангста, но не примитив. Слэш и Снейп нежелательны в любом виде»
*
В то лето мне минуло семнадцать, и я была безоблачно счастлива.
Франсуаза Саган, «Здравствуй, грусть»
Гермиона захлопнула книгу и громко чихнула.
— Ты чего? — осторожно полюбопытствовала Джинни.
— Аллергия, — Гермиона поморщилась и достала из кармашка сарафана клетчатый носовой платок. Шмыгнула носом, зажмурила глаза и чихнула еще раз — наверное, для пущей убедительности.
— А-а-а, — протянула Джинни, — а что это такое?
— Болезнь маггловская. Противная — ужас просто.
— И не лечится? — Джинни сочувственно посмотрела на подругу.
— Не-а.
На чердаке чуть-чуть сыро и вкусно пахнет сухофруктами. Джинни осторожно ступает по расшатанным балкам, растопырив руки в сторону, будто большая белая птица (так Гермиона сказала). Солнечные зайчики весело прыгают по лицу, Джинни щурится, смеется, и закрывает глаза теплыми ладошками.
— Ой.
— Что такое? — Джинни обеспокоено обернулась.
— Да тут коробки везде, я споткнулась просто, — несколько виновато ответила Гермиона, чуть-чуть краснея.
— Сколько же всего эти Блэки накопили, — голос Джинни звучит восхищенно и, как ей кажется, даже несколько таинственно.
— Хлам какой-то.
Рон выглядит недовольным. У него руки расцарапаны выше локтя, а в волосах — желтая пыль и солома. Джинни тихонько хихикает, глядя на брата.
— Что смешного? Это все мерзкие пикси. Мы сейчас были в библиотеке…
— В библиотеке? А нас вы не могли нас туда позвать, Рон? — раздраженно отвечает Гермиона, снимая паутину с блузки.
Джинни думает, что они всегда так. Дразнят друг друга, а потом ссорятся. И никто уже не вспоминает почему-то, что это все — в шутку. Ссорятся и мирятся. А потом ссорятся. И снова мирятся. «Глупые до безобразия», — думает она и чуть-чуть улыбается, потому что у них с Гарри все по-другому.
— Пошли со мной, если хочешь, — Рон примирительно поднимает вверх руки, — мы оставили нетронутыми несколько стеллажей.
Гермиона радостно кидается ему на шею, целует в нос, а потом тянет прочь из комнаты. Остается только букетик незабудок на дощатом полу, выпавший из кармана Рона, да разноцветные пылинки в солнечных лучах.
— Бутерброды будешь? — спрашивает Гарри.
— Давай.
Они садятся на корточки прямо на дощатый пол — он пыльный-пыльный — и Гарри громко чихает.
— Ох, извини.
— Да ничего, — Джинни улыбается.
Бутерброды — с колбасой и огурцами. Настоящие, маггловские бутерброды, украшенные сверху листиками салата и петрушки. Джинни знает, что их приготовила мама, и наверняка просила отнести «девочкам наверх».
— У тебя пыльца на носу.
— Да?
— Ага, — Гарри кивнул и чуть смущенно улыбнулся. — И на щеке еще.
— Зеркало бы… у тебя нет?
— Не ношу, — буркнул Гарри.
Они посмотрели друг на друга и рассмеялись.
Вдруг Гарри наклонился к ней (так близко-близко, что Джинни на мгновение перестала дышать) и провел большим пальцем по щеке. Улыбнулся. И поцеловал.
Джинни замерла.
Не дышать. Недышатьнедышатьнедышать…
— Вот чем вы тут занимаетесь! — оклик Рона заставил их мгновенно отлипнуть друг от друга.
— Боже, Рон, — Гермиона картинно возвела глаза к небу, — отстань от них. И отдай мне книги, наконец.
— Нет, ты только посмотри на это! Они целуются прямо у меня под носом.
— Рон, — осторожно прошептала ему на ухо Гермиона, — Джинни семнадцать.
— Да какая разница!
Джинни нахмурилась, а потом лукаво улыбнулась и крепко-крепко поцеловала Гарри еще раз, прижимаясь к нему всем телом.
… и они сидели на пыльном полу вдвоем, обнявшись, и в спутанных волосах — медно-рыжих и угольно-черных — весело играли солнечные зайчики. За окном было лето, пели птицы, и Джинни думала, что это — так прекрасно. Ведь рядом был Гарри — ее Гарри — и теперь она точно знала, что все обязательно будет хо-ро-шо.
**
А мне хочется быть такой же красивой и модной, как Рена Дункель, потому что я сейчас влюблена. Рена Дункель тоже часто красит ногти на руках и на ногах. Я очень страдаю.
Койн Ирмгард, «Девочка, с которой детям не разрешали водиться»
— Ну что?
— Честно? — опасливо спросила Джинни.
— Разумеется, — раздраженно ответила Гермиона, крутясь перед зеркалом.
— В общем, это не слишком здорово.
— Да я понимаю.
Гермиона выглядела ужасно расстроенной. Она так хотела понравиться Рону, так хотела быть по-настоящему красивой, и чтобы ей восхищались, чтобы она… чтобы она была чуть более женственной, чем обычно. Чтобы были все эти клубничные духи, перламутровые сережки и легкие полуулыбки, обнаженные плечи, капля романтики и что-то такое… что-то невозможно цветочное и воздушное, что Гермионе было так трудно описать для себя словами.
— Давай без каблуков как-нибудь?
— Конечно, — сварливо ответила Гермиона, — на собственную свадьбу я пойду в кроссовках.
— Ну, знаешь, — Джинни пожала плечами, — ты споткнешься у алтаря. Будет ужасно неромантично.
— Плевать.
Гермиона присела на краешек кровати, тяжело вздохнула и расстегнула ремешки свадебных туфель.
— Ты не расстраивайся, — Джинни попыталась успокоиться подругу, — туфли — это не главное, я так считаю. Ты же настоящая красавица.
— Ага, — всхлипнула Гермиона, — я краситься-то нормально не умею. Вот скажи мне, что я делала, когда все бегали на свидания? Что?
— Ну, — задумчиво произнесла Джинни, — ты училась. Много училась. Наверное, очень много училась.
— Зубрила. Ты это хочешь сказать?
— Нет, что ты… вообще-то да, но это же не значит…
— Все, — Гермиона решительно встала, — я пошла к Рону.
— Зачем? — Джинни изумленно воззрилась на подругу.
Гермиона махнула рукой в неопределенном направлении, эффектным жестом отбросила назад длинные каштановые локоны и повернула ручку двери.
В гостиной было тихо, и только солнечные зайчики весело перепрыгивали с буфета на подоконник. Тикали настенные часы, и теплый ветерок раздувал пестрые ситцевые занавески на окнах. Гарри и Рон играли в шахматы, сидя на стареньком потертом диване.
Гермиона замерла на пороге.
— Привет, — Гарри улыбнулся.
— Что-то случилось? — обеспокоенно спросил Рон.
— Нам надо поговорить.
— Гермиона, мы должны закончить партию… ничего?
Гермиона молча кивнула и села в кресло. Сцепила руки в замок. Невидящим взглядом уставилась на шахматную доску.
Рон и Гарри переглянулись.
Тикали часы, и Гермиона думала, что ее голова, наверное, сейчас взорвется. Это было так ужасно — чувствовать себя хуже кого-то. А что, если Рон выбрал ее только потому, что Лаванда умерла? Она ведь была такой красивой: со своими длинными золотистыми локонами и огромными голубыми глазами. И она была настоящей девушкой. Лаванда знала, наверное, больше десятка средств, связанных с косметологией и уходом за волосами. А Гермиона? Гермиона знала сотни заклинаний для того, чтобы превратить чернильницу в какого-нибудь представителя флоры и фауны, но не умела накрасить губы или приготовить пудинг.
— Гермиона, — Рон положил руку ей на плечо, — ты что-то хотела мне сказать?
— Я… — Гермиона покраснела, а потом скороговоркой произнесла, — если ты хочешь, мы могли бы не жениться. Ну, я знаю, я не слишком идеальна. В смысле, я ведь не слишком хорошо готовлю, да и краситься не умею… и, знаешь, я совсем, совсем не умею ходить на каблуках. Это ужасно, правда?
Рон крепко-крепко ее обнял. Поцеловал в макушку. Гермиона почувствовала себя такой хрупкой и беззащитной, такой… такой невероятно женственной.
— Ты самая красивая на свете. Всегда. А каблуки — это ужасно вульгарно, правда?
Гермиона поцеловала его в нос и счастливо рассмеялась.
**
Затем — поцелуи, рассыпание риса, и молодожены на две недели мчатся во Францию.
Мелисса Бэнкс, «Руководство для девушек по охоте и рыбной ловле»
В автобусе пахнет солью, бензином и потом. Люди — уставшие, мокрые и взъерошенные — молча смотрят на проплывающие за окном пейзажи морского побережья.
Тулон — город, насквозь пропитанный солнцем. Небо здесь голубое-голубое, облака — сухие и рассыпчатые, похожие на пудру или сахарный песок.
Джинни выходит из автобуса последней — уныло плетется за франкоговорящим гидом, пытаясь нацепить на лицо огромные солнечные очки, делающие ее похожей на филина или сову. Волосы — медно-рыжие в тени и огненно-красные на солнце — взъерошены и смутно напоминают воронье гнездо.
Комнатка дядюшки Билла находится в маленьком обшарпанном домике на углу проспекта Лафайета. Желтые, с облупившейся краской стены, закопченные печным дымом окна и дощатый порог, поросший полынью и ковылем.
— Джиневра!
У старика жилистые руки и сухие губы — будто наждачная бумага. От него пахнет табаком, мятой и совсем чуть-чуть — печеными яблоками. Неясный, нарисованный лишь на уровне ощущений портрет прошлого — местами смазанный, местами потекший и расплывчатый — акварель на свежем холсте, — но все же сумевший сохранить былую яркость и очарование.
— Рад вас видеть, очень рад, — он улыбается, дружески хлопает Гарри по спине.
— А мы-то как рады! — Джинни бросается дядюшке на шею, нежно целует морщинистую щеку.
Гарри стоит чуть поодаль, облокотившись на подоконник, и улыбается, глядя на молодую жену.
— А где Рональд? Почему не приехал?
— У него жена делает очень важные исследования по нумерологии, — извиняющим тоном говорит Джинни, — Рон ей помогает
— О, — озадаченно бормочет дядюшка, — интересно, чем?
— Ну, — отвечает смущенный Гарри, — морально.
Они смеются все вместе, а потом Джинни и Гарри идут гулять по вечернему Тулону. Они медленно бредут по старым кварталам города, расположенным между площадью Альже, улицей Алезар и проспектом Лафайет. Здесь пахнет свежеиспеченными круассанами и грейпфрутом. Джинни прислоняется спиной к шершавой каменной стене, прикрывает уставшие веки. Вкус старой Франции. Все эти бесконечные узенькие мостовые из неровного серого камня, уличные кафе под палящим солнцем, и далекий-далекий вкус моря.
— Рада, что мы приехали?
— Еще бы!
Гарри обнимает ее за плечи.
«Как хорошо, когда он рядом, — на ее губах играет легкая полуулыбка, — и спокойнее как-то. И тепло-тепло».
— Я тебя люблю, — говорит он тихо и зарывается носом в ее волосы, — Джин, я так нереально тебя люблю.
— Я тоже люблю тебя, Гарри Поттер. И, спорим, ты тоже не можешь представить, насколько?
И они смеются, крепче прижавшись друг к другу, и где-то неподалеку слышится шум настоящего средиземноморского базара — там, наверное, душно, голова кружится от запахов благовоний, а в глазах рябит от переливающихся на солнце украшений и многообразия фруктов. Джинни думает, что так прекрасно, что они рядом. Они вместе. Теперь — навсегда.
**
Ты точно влюблен, когда начинаешь выдавливать зубную пасту на другую, не свою щетку.
Фредерик Бегбедер, «Любовь живет три года»
— Мам, Хьюго толкается, — Роза прибежала вся растрепанная, и тоненькие лямочки ночнушки спадают с открытых плеч.
— Что такое?
— Он берет мою зубную щетку! Он вчера потерял свою, когда они с Джеймсом ловили садовых гномов, и еще я видела…
— Роза, нехорошо ябедничать, — с укором сказал Рон, доедая бутерброд с сыром.
— Ма-а-а-ам, — капризно произнесла Роза, обнимая Гермиону за талию, — скажи ему…
— Хорошо, хорошо, — Гермиона улыбнулась и погладила дочь по голове. — А теперь позови брата и идите завтракать.
Роза победно улыбнулась и побежала наверх, в ванную, сверкая босыми ступнями.
В кухне тихо, и косые солнечные лучи лентами падают на клеенчатый пол. Где-то выше этажом слышится негромкое напевание Розы — что ни говори, а голос у нее просто волшебный. Птичка-невеличка.
— Твоя копия, — легкомысленно заявил Рон, добавляя в утренний кофе ложку сахара, — такая же зануда вырастет.
— Что ты хочешь этим сказать? — притворно нахмурилась Гермиона, опираясь о кухонный стол.
— Ничего особенного, — Рон рассмеялся, — ну вот, ты снова поверила.
— Дурак, — Гермиона улыбнулась ему в ответ. — С добрым утром, Хьюго!
— И тебе, мам, — весело произнес Хьюго, залезая с ногами на высокий стул. Коленки — расцарапанные, все в ссадинах и синяках. Клетчатая рубашка застегнута только на две пуговицы, и на груди — значок с улыбающимся Гарри Поттером. Гермиона почему-то с улыбкой подумала о героях, героинях и последствиях их длительного общения.
— Хьюго, почему ты берешь зубную щетку сестры? — спросил Рон тоном, не предвещавшим ничего хорошего. — Кажется, еще вчера у тебя была своя собственная.
— Ну да, сконфуженно пробормотал Хьюго, — но ты ведь понимаешь, пап, у нас важные эксперименты.
Рон пожал плечами, ободряюще улыбнулся сыну, и поднялся со стула.
— Я на работу.
— Бумаги все взял?
— Вроде бы, — Рон рассеянно пошарил по карманам. — Забыл значок министерский. Бюрократия.
— Сейчас принесу, — Хьюго вскочил со стула и стрелой ринулся на верхний этаж дома.
— Можно было бы и магией, — заметил Рон. — Но это ничего. Им скоро в школу, ты представляешь?
Гермиона тихонько рассмеялась и обняла мужа. Закрыла глаза, вдыхая запах зеленого чая и тыквенного пирога, подумала, что все это так относительно. Прошло почти девятнадцать лет с окончания войны, и их жизнь так сильно изменилась за это время. Будто кто-то невидимый листал книгу, написанную о них самих. И в этой книге — такой поразительно яркой и пугающе темной одновременно — не было самых-самых главных страниц их жизни. Девятнадцати лет спокойствия и нереального счастья — такого светлого-светлого, будто котенок молоко лижет из блюдца.
— Все будет хорошо, ведь правда? — прошептала Гермиона.
— Обязательно, — с упоением произнес Рон, целуя ее в лоб, — а иначе и быть не может.
