Глава 1Лондон, 24 декабря 1901 года.
Искрящийся наст поскрипывал под изящными черными ботинками и тонкой лакированной тростью молодого человека, неспешно шедшего вдоль ровного строя фасадов. Ничего примечательного: молодой аристократ, которому взбрела в голову блажь прогуляться довольно ранним субботним утром по одному из респектабельных районов Лондона. Разве что одежда его, даже на первый взгляд очень дорогая, была несколько старомодного покроя. Впрочем, это вряд ли кого-то могло удивить здесь, в самом сердце Британской Империи, на исходе первого года нового века. Да и удивляться было некому, поскольку улица казалась совершенно пустой - только мелькнула в самом ее конце высоченная фигура полисмена.
Молодого же человека несказанно радовало отсутствие прохожих. Редкий случай - полюбоваться вычурной архитектурой, когда маглы не снуют вокруг, портя пейзаж. Именно такая возможность и привлекала молодого человека в этих утренних прогулках. Он очень любил старинную архитектуру (ведь может же быть такая прихоть у наследника древнейшего и благороднейшего рода?). А вот магглов он очень не любил (и это было уже родовой традицией).
Вообще-то он и магов не очень жаловал, хотя и был одним из них.
- Мистер! Добрый мистер! - очарование безлюдного утра безжалостно разрушил одновременно пронзительный и гнусавый голос.
А в следующее мгновение пара худых и грязных рук вцепилась в подол бархатной мантии молодого человека.
Тот, не глядя, отмахнулся тростью, но похоже, подобная реакция была бродяжке не в новинку. Она довольно легко увернулась, выпустив, правда, подол жертвы.
- Не сердитесь, добрый мистер! - снова загнусавила попрошайка.
Теперь она стояла перед молодым человеком, и он мог видеть тощую сутулую фигурку, замотанную в невообразимые лохмотья, в которых уже было невозможно опознать какие-то отдельные детали одежды.
- Пшла прочь. - процедил совсем недобрым голосом молодой человек и для убедительности снова замахнулся тростью.
- Не гоните меня, добрый мистер! Я вам скажу все, что будет!
Молодой человек неожиданно громко рассмеялся. Смех у него был резкий и какой-то лающий.
- Пшла прочь, грязная магла. - лед в голосе странно сочетался с только что отзвучавшим смехом.
И, не обращая уже никакого внимания на ухищрения бродяжки, направился дальше по улице, прибавив, правда, шагу.
- Сириус Блэк! - гулкий властный голос хлестнул в спину.
Молодой человек оглянулся.
Давешняя бродяжка стояла посреди мостовой. Что-то в ней неуловимо изменилось, она стала будто несколько выше. И слова, срывавшиеся с ее губ, произносил совершенно другой голос:
- Выжженный с древа. Проклятый собственной матерью. Преданный друзьями. Двенадцать лет кормивший своей душой дементоров Азкабана. Последний в роду. По ком не останется даже могилы.
В горле у бродяжки, что-то отвратительно забулькало и она боком повалилась на заснеженную брусчатку.
Из ступора молодого человека вывел внезапно появившийся полисмен.
- Что здесь происходит, сэр? Эта попрошайка напала на вас? - осведомился служитель порядка, остановившись возле уже пытавшейся подняться женщины.
Молодой человек вздрогнул.
- Нет. Ничего не случилось, офицер.
И, уже дойдя до конца улицы, громко, будто желая быть услышанным кем-то очень далеким, добавил:
- Это не про меня.
Лондон, 24 декабря 1959 года.
Голоса звучали глухо - сквозь плотно закрытые двери и тяжелый бархатный полог, окружавший багровой завесой ложе умирающего.
- Быстро ты, Орион. Помнится, дорогой кузен, ты не был столь скор, когда требовалось выносить судно за старым маразматиком.
- Как?! Сигнус, неужели твоя чудная дочурка уже перебила всех домовиков и тебе пришлось собственноручно таскать судно, будто последнему сквибу, типа твоего дядюшки?
Невнятное шипение.
- Впрочем, ваш семейный уклад меня слабо интересует. Как там наш "отец основатель"?
- Долго не протянет. Колдомедик сказал: сутки максимум. Да оно и видно. Старик последний разум потерял. Все время смеется и повторяет: "Это не про меня".
- Остальные уже прибыли?
- Боишься, что кто-то доберется до бумаг раньше тебя?
- Нет. Просто хотел сообщить радостное известие раньше, чем кто-то из наших дражайших старших родственничков.
- Лукреция прислала сову, что ей неможется. Опять, видимо, перебрала вчера за покером. Альфард не снизошел и до этого. Как всегда - в своем репертуаре. И как его до сих пор не выжгли? А "наши дражайшие старшие родственнички"... Погоди! Какое еще "радостное известие"?!...
- Посторонись, Сигнус, и я, так и быть, не буду прикрывать дверь слишком плотно.
Ответ заглушил звук открываемой двери.
Полог откинулся.
Перед лежащим на кровати появился холеный, крепко сложенный мужчина лет сорока, на лице которого под тщательно подогнанной маской невозмутимости, но все же заметно для наметанного глаза проскальзывали одно за другим: отвращение к безобразию умирающего и безусловное довольство тем, что тому не долго уже осталось.
- Здравствуйте, сэр, - в голосе не было ничего кроме холодной почтительности.
Старик попытался поднять иссохшую, покрытую коричневыми пятнами руку, но сил не было, и он только медленно моргнул.
- Я принес вам радостное известие, сэр. Надеюсь, оно укрепит ваши пошатнувшиеся силы. Сегодня утром ваша внучка и моя супруга - Вальбурга - произвела на свет наследника нашего древнейшего и благороднейшего рода. И, дабы засвидетельствовать свое глубочайшее уважение к семейным традициям и вам, как их старейшему хранителю, мы дали мальчику имя Сириус.
Лицо умирающего страшно исказилось. Его беззубый рот открывался и захлопывался вновь, будто он силился что-то сказать. А взгляд уже мутнеющих глаз был устремлен в дальний угол комнаты. Туда, где стояла и улыбалась видимая лишь ему одному сутулая бродяжка.
