Глава 1Посв. Эстелле, Ассиди и Доминатре, которые, каждая на свой лад, заинтересовывали меня Блэками. А еще Авис и ее Мариусу, который просто замечательный!
Ему всегда казалось, что Блэком быть просто: нужно только любить строгие правила и соблюдать их. Ну и считать себя лучше всех, разумеется. У Мариуса это получалось безо всяких усилий. Особенно считать себя лучше всех. Он всего несколькими своими замечаниями о ее дурных манерах мог довести до слез вспыльчивую и чувствительную Кассиопею, мог с легкостью вести себя на очередном торжественном ужине так, что отец начинал сожалеть, что не он, Мариус, а любящий покомандовать и порой капризный Поллукс — его старший сын. Мог издеваться — разумеется, в присутствии их родителей! Иначе не интересно — над детьми тети Бельвины и дяди Арктуруса. И это было забавней всего, особенно над…
— …к кузине Седрелле? На день рождения? Ма-а-аам, я не хочу! Она вечно говорит глупости и показывает наряды для кукол! — разумеется, Кассиопея разнылась. Она просто не могла не разныться: Седрелла и правда была жутко навязчивой. Но поддерживать сестру Мариус и не собирался. Он смотрел то на мать, которая принялась уговаривать «свою девочку», то на сестру, которая отмахивалась от всех утешений и обещаний. Она не хотела идти на день рождения к Седрелле — и точка.
— Что тут за крики?
Дверь открылась неслышно — и вошел отец, уже одетый в парадную мантию. Кассиопея, не заметив его появления, продолжала рыдать, уткнувшись лицом в мягкий подлокотник кресла, а Мариус едва заметно усмехнулся:
— Доброе утро, отец! — звонко проговорил он, чтоб сестра уж точно услышала.
— Доброе утро, — он бросил на сына короткий одобрительный взгляд и повернулся к жене, все еще склоненной над дочерью. — Виолетта, отойди от нее.
Дальше Мариусу уже было не интересно. Отец отругает сестру, велит матери не потакать больше ее капризам, а на пороге гостиной обернется и скажет что-то вроде: «Мы
все сегодня идем на день рождения Седреллы». И ни мать, ни Кассиопея не смогут возразить.
Он видел такое уже много раз, и ни к чему лишний раз досматривать это некрасивое представление. Лучше уж вернуться к себе в комнату… Но что-то заставило мальчика обернуться на пороге.
— Я не потерплю непослушания от своих собственных детей!
— Не хочу-у к Седрелле! — уже рыдала Кассиопея, совершенно не слыша отца. А он словно не слышал ее криков. И тут произошло что-то совершенно неожиданное: Кассиопея начала покрываться какими-то странными серо-зелеными пятнами.
— Сигнус… — мать бросила гневный взгляд на мужа, — смотри, до чего ты ее довел! Кассиопея… девочка моя…
Продолжения Мариус решил не дожидаться и выскочил поскорей из гостиной.
Конечно, такое иногда случалось. Когда года три назад Мариус забрал игрушку у Поллукса и спрятал, а отец отказался вмешиваться в их ссору, после долгих криков и угроз, когда Поллукс уже просто принялся трясти невозмутимого младшего брата за плечи, эта игрушка каким-то непостижимым Мариусу образом вылетела из тщательно придуманного тайника да еще и стукнула Мариуса по голове перед тем, как приземлиться прямо в руки старшему брату. Или когда в прошлом году, Мариус незаметно для других подлил в целебное зелье для улучшения роста волос немного жидкой смолы, и волосы Кассиопеи слиплись. Родителей тогда не было дома, и, по замыслу Мариуса, сестра должна была проходить в смоле до самого их возвращения, но… но, к огромному его изумлению, смола попросту застыла и осыпалась с прически покрасневшей от злости Кассиопеи. Вот и теперь сестрица вытворила что-то со своей внешностью, чтоб не ехать на день рождения Седреллы. Ну и ладно — без нее веселей будет.
Откровенно говоря, с Мариусом ничего подобного никогда не происходило: и его это не расстраивало, наоборот, подобное ему казалось неправильными, недостойными проявлениями несдержанности и дурного воспитания. По-настоящему колдуют — палочками, а не так… А Мариус не был дурно воспитан. И ему повезло унаследовать от отца прекрасный характер — так, по крайней мере, всегда говорил сам отец.
И Мариус гордился тем, что похож на отца, что они оба — настоящие Блэки.
Вот если бы Поллукс родился вторым, а Мариус — первым! Ведь именно он, а вовсе не старший брат, был лучше воспитан, был более любим отцом… Он мог бы стать наследником отца! Конечно, отец и сам был
младшим… И не ему принадлежал настоящий Дом Блэков, но если бы Мариус родился прежде Поллукса, он, конечно же, смог бы сделать что-то, чтоб Дом перешел бы к ним — ведь он, Мариус, самый настоящий
Блэк и только он достоин жить в Доме Блэков!
Иногда такие мысли мучили его, даже не давали спать по ночам и словно душили своей обидной несбыточностью. Но тогда Мариус утешал себя мыслями о Сириусе, брате дедушки Финеаса Найджеллуса. Этот Сириус был старшим братом дедушки Блэка и умер совсем маленьким. Так и вышло, что, хоть и второй по рождению, дедушка стал наследником. Вот бы это случилось с Поллуксом! Вот бы он умер и Мариус бы оказался старшим. Конечно, не
старшим, потому что папин брат Сириус вовсе не умер, как дедушкин брат, а жил, и у него тоже были дети, совсем уже взрослые, но Мариусу бы хватило быть просто наследником отца, тогда бы он что-нибудь придумал!.. Если бы только Поллукс умер! Но конечно же — он умрет, очень скоро, иначе и быть не может! Поллукс, с его дурным нравом и плохими манерами, Поллукс, с его капризами, просто не мог быть наследником отца и — первым! Нужно только подождать. А ждать — это не очень сложно. Не сложней, чем быть настоящим Блэком. Эти мысли всегда успокаивали взбудораженный ум Мариуса.
Но в этот раз он злился на Кассиопею, а не на брата. Через полчаса после происшествия в гостиной Мариус позвал эльфиху и подробно расспросил ее о сестре. Оказывается, Кассиопею не наказали. Мать убрала с ее лица пятна, а отец позволил остаться дома. Но почему? Мариус этого не понимал и злился все сильней. Почему никого ни разу не наказали за эти странные поступки? Родители словно закрывали глаза на… на магию! А ведь Мариус точно знал, что детям нельзя колдовать! Тем более без палочки! Это запрещено, это неприлично, неправильно! А они! Они не ругали! И почему-то радовались! И почему-то… почему-то огорчались, что он, Мариус, ни разу не… не…
Мариус почувствовал, что знакомая волна удушья подступает к горлу, перед глазами все покраснело и поплыло. Эльфиха давно ушла, а потому некому было помочь сейчас Мариусу, и не было мысли, за которую он смог бы уцепиться, чтоб спастись от удушья… «Но тогда умру я, а не Поллукс».
Волна удушья мгновенно схлынула. В изнеможении Мариус опустился на пушистый ковер и ткнулся лицом в кровать. Ему нельзя злиться сейчас. Скоро придет мать, чтоб одевать его в гости.
* * *
У Седреллы, а вернее, у дяди Арктуруса, всегда было скучно, и в душе Мариус немного завидовал Кассиопее, которая осталась дома и сейчас делала что хотела. Конечно же, взрослые даже в праздники ужинали отдельно. И сейчас, когда подарки были вручены, всех детей отправили в детскую, где для них уже накрыли стол. Первыми в комнату вошли Седрелла, Мариус и Поллукс.
— Я не люблю брокколи! — немедленно заявил Поллукс, едва только они вошли в детскую. — И не буду есть.
Кудрявая и нарядная Седрелла бросила на старшего кузена оскорбленный взгляд.
— Ну и уйдешь голодным, — отрезала она и обратилась ко второму кузену, словно ища поддержки: — Мариус, ты же любишь брокколи?
Он бросил на нее недовольный взгляд. Не собирается он помогать этой надоеде!
— Терпеть не могу. Но я ем все, что мне предлагают. Потому что соблюдаю э-ти-кет.
Мариус еле заметно улыбнулся, увидев, как до корней волос покраснела Седрелла и как нахмурился Поллукс. Но ничего больше не произошло: в комнату вбежали две другие кузины и Дорея.
Ужин прошел мирно, хотя Мариусу казалось, что все слишком шумели, обсуждая, кто и как проводит лето. Поллукс и Каллидора наконец стали болтать о Хогвартсе, до которого уже оставалось меньше месяца, и младшим осталось только примолкнуть и с легкой завистью слушать. Впрочем, Седрелла повернулась и тихонько шепнула Мариусу: «Ничего, в этом году мы все узнаем!» Но он только отмахнулся от кузины. Ему не очень хотелось в Хогвартс: ведь это значило уехать из дома, от отца, оказаться среди кучи шумных и плохо воспитанных одноклассников.
— И тогда он просто махнул палочкой — и все до одной спички снова стали иголками! — возбужденно рассказывала Каллидора кузену, который, как заметил Мариус, смотрел на нее слегка снисходительно. — Тут одну не знаешь, как превратить, а он — все сразу…
— Спички — ерунда, — дослушав, пренебрежительно заявил Поллукс. — И нечего тебе восхищаться гриффиндорцем. Вот профессор Слагхорн…
Через час маленькая и тихая Чарис задремала в кресле, а Мариус решил, что ему надоело. Потихоньку он встал и направился к двери. Седрелла попыталась схватить его за руку, но Мариус только отмахнулся и вышел из комнаты. Иногда он жалел, что не мог, как Кассиопея, разныться и потребовать, чтоб его оставили дома!
Взрослые сидели внизу. Мариус тихонько, что лестница случайно не скрипнула, спустился вниз и подошел к небрежно притворенной двери, которая вела в большую гостиную. Оттуда доносился слабый гул голосов, в котором Мариус легко мог различить неторопливые интонации отца. О чем там говорили? Стараясь не дышать, Мариус сделал несколько осторожных шагов к двери…
— Кузен! — прямо над его плечом прозвучал голос Седреллы. Так она шла следом! А он и не слышал! Мариус быстро обернулся и прошипел:
— Тихо!
— Конечно, тихо, — улыбаясь, прошептала кузина. — Я тоже хочу подслушать. Я часто подслушиваю их.
— Зачем? — Мариус почувствовал, что краснеет: его, прекрасно воспитанного и сдержанного, поймали на… на подслушивании! И кто! Его прилипала-кузина, которую даже Кассиопея не выносила!
— Любопытно! — Седрелла снова ухмыльнулась и смешно выпучила глаза, наверное, чтоб показать, насколько ей любопытно. Мариус отвернулся и наклонился к не до конца закрытой двери.
— Сигнус, как ты можешь говорить о нем! — немного визгливый голос тети Геспер, жены дяди Сириуса,
старшего, никогда не нравился Мариусу. — Это просто грубо!
Сириус Блэк неприятно усмехнулся:
— В конце концов, он наш брат, дорогая, а не твой. И Сигнус просто сказал, что у него хватает наглости по-прежнему выступать в Визенгамоте. Еще и связался с этой Оукби!..
— Они о дяде Финеасе говорят, — прямо в ухо Мариусу прошептала Седрелла. — О том, которого
выжгли, — последнее слово девочка произнесла с испугом, который однако же был смешан со странным благоговением. Мариус даже обернулся и бросил на кузину вопросительный взгляд:
— А тебе как будто это нравится?
— Любопытно, — и она снова ухмыльнулась. — Тиш-ше. Слушай.
Но разговор о дяде Финеасе, к некоторому облегчению Мариуса, уже закончился. Мальчик никогда не слышал о нем раньше: при детях о
выжженных не говорили. А потому Мариус даже не знал, старше или младше отца был этот дядя Финеас. Но кем бы он ни был — он опозорил себя и навек потерял право быть Блэком. Он стал никем. Меньше, чем никем, потому что только этого и заслуживали опозорившие себя Блэки.
— …что там такое, Лизандра? — голос отца выдернул Мариуса из размышлений.
— Совы, — ответила тетя Лизандра, мать Седреллы. — Наверное, со списком учебников для Каллидоры и твоего Поллукса. И… — тетя осеклась и внезапно ахнула: — Ну конечно! Письмо для Седреллы! Кто бы мог подумать, что письмо придет в день ее рождения!
Разговоры смолкли. Мариус услышал шорох: наверное, открывали конверты. Тетя Лизандра продолжала ахать. А затем отец сказал:
— Отдай мне письмо для Мариуса, — в его голосе, обычно таком спокойном и словно бы небрежном, сейчас звучало непривычное Мариусу напряжение.
— Письмо твоему сыну? — немного растерявшись, переспросила тетя Лизандра. — Но я уже отдала…
— Не для Поллукса, — Мариусу показалось, что в голосе отца зазвучал… страх? Но такого просто не могло быть. — Для Мариуса.
— Ах, да, — судя по шороху пергамента, тетя Лизандра перебирала письма. — Ему же в марте одиннадцать исполнилось… Сейчас найду.
И тут Седрелла снова зашептала ему в ухо:
— Я знала, просто знала, что письмо придет сегодня! В прошлом году список учебников Каллидоре прислали тоже на мой день рождения! Так здорово, правда, Мариус? Поедем вместе!
Но Мариус едва слушал кузину. Что-то было не так. Голоса в гостиной зазвучали отчего-то приглушенно и тревожно. Теперь мальчик не мог разобрать, что там говорили.
— Кажется, твое письмо потеряли, — хихикнула Седрелла. Она хотела еще что-то прибавить, но дверь внезапно распахнулась, и дети оказались лицом к лицу с Сигнусом Блэком. Мариус предпочел бы умереть, чем дать отцу заподозрить, что он, его лучший сын, самым недостойным образом подслушивал под дверью, да еще и в компании…
— Седрелла? — отец почему-то обратился к ней первой. Голос его показался Мариусу ледяным. — Иди к себе в комнату к своим гостям. Оставлять их одних — дурной тон.
Девочка бросила на дядю Сигнуса немного испуганный взгляд и убежала. Мариус беспомощно огляделся, а потом снова посмотрел на отца, чтобы встретить его ледяной взгляд.
— Мариус, мы уходим.
— Я позову Поллукса, — с готовностью отозвался Мариус. Теперь нужно вести себя образцово, как настоящий Блэк, и тогда это пугающее выражение уйдет из глаз отца, а интонации его станут как обычно небрежно-неторопливыми.
— Нет, мы с тобой уходим.
— Мы? — сердце Мариуса сжалось. Его накажут! Накажут за то, что он подслушивал! Мальчик почувствовал, что в глазах у него защипало. Только бы не заплакать! Отец этого ни за что не простит! Нужно принять наказание с достоинством. Как настоящий Блэк.
* * *
Они аппарировали. Вдвоем с отцом. Мариус никогда раньше не аппарировал, и нельзя сказать, что ему понравилось. Но он не сказал ни слова. Он будет вести себя просто образцово.
— Иди к себе, — велел отец, едва они вошли в дом. — И не выходи, пока я не позову.
Мариус с готовностью кивнул и побежал наверх. Нужно было вести себя образцово. Но через час безвылазного сидения в комнате мальчик заскучал. Он слышал, как по коридору бегает Кассиопея, слышал, как она говорит с эльфихой и смеется. Читать Мариусу не хотелось, игрушки ему надоели, на своей маленькой метле он так и не научился летать — она всегда почему-то падала, едва он садился. Через полтора часа Мариус уже готов был, вопреки собственным планам, выйти из комнаты и найти отца, чтоб узнать, не забыл ли он о сыне. Через два часа…
Конечно, о нем забыли! И просто необходимо было пойти и напомнить отцу о себе! Мариус выскользнул из комнаты. Справедливо рассудив, что отец, скорей всего, в кабинете, мальчик направился туда. Сестры в коридоре не было, и Мариус радовался этому. Кассиопея наверняка засмеяла бы его, если б узнала, какую глупость он совершил… А смеяться над собой настоящие Блэки не позволяют.
Вот и дверь. Мариус осторожно постучал. Только бы отец не разозлился еще больше! Ведь он, Мариус, всего-навсего подслушивал! Никто не отозвался. Мариус постучал еще раз. Никто не отозвался.
— Хозяина нет дома, — внезапно раздался за спиной у Мариуса голос. Мальчик подпрыгнул и резко обернулся: это была эльфиха. — Хозяин велел проследить, чтобы Мариус не выходил из комнаты.
— Зачем? — невольно возмутился мальчик. Ведь он ничего особенного не сделал! Каллидору и Поллукса и не за такое прощали!
— Мариус не должен обсуждать приказы хозяина, — отрезала эльфиха.
— Но…
— Мариус идет к себе в комнату и сидит там, иначе Трисси свяжет Мариуса.
Это было нелепо. И нечестно. Эльфиха называла его просто по имени и угрожала связать. Как такое могло быть? Не отец же приказал… Отец… Нет, не он! Это все мерзкая эльфиха!
— Я не пойду, — голос Мариуса почему-то задрожал. — Ты не свяжешь меня. Отец накажет тебя! Накажет!
— Мариус не смеет называть хозяина отцом.
— Что?!
Да она просто из ума выжила, эта эльфиха! Кровь бросилась в лицо Мариусу. Он почувствовал, что из глаз брызнули слезы — от обиды, от растерянности. Как смеет эльфиха говорить такое?
— Я накажу тебя! — срывающимся голосом проговорил он.
— Мариус не может наказывать Трисси. Он не сын хозяина, пока хозяин не вернется и не скажет другое.
— Ты… Ты!..
Он хотел броситься на нее, но заставил себя сдержаться. Если эта эльфиха выжила из ума, то она же и правда может его связать! Надо обмануть ее!
— Я сам пойду в комнату, — прошептал Мариус, хотя все в нем требовало свернуть шею эльфихе не медля ни секунды.
— Мариус идет в комнату, — подтвердила она.
Когда дверь закрылась за ним, мальчик услышал, как щелкнул замок. Заперли! Его заперли!
Но кричать или колотить в дверь нельзя. Мариус твердо помнил угрозу Трисси. Нужно дождаться отца, просто дождаться отца…
Но время текло, а никто не приходил за ним. О Мариусе словно забыли. Он слышал, как вернулись мать и Поллукс с Дореей, слышал голос отца, хотя не разобрал слов, слышал, как мать отдавала приказ об ужине — но за ним так и не пришли.
Он не будет унижаться и стучать в дверь, не будет кричать. Блэки так не поступают. Он просто подождет… Он мог бы заснуть. И тогда бы время шло скорей, и наверняка его разбудил бы отец, который сказал бы: «Я наказал эльфиху. Она больше не будет тебя обижать». Или еще лучше: «Я наказал эльфиху, но перед этим она успела убить твоего брата. И ты теперь мой наследник». Это было бы лучшим пробуждением — и Мариус, поверив в него, поскорее закрыл глаза и заснул, убаюканный приятными мыслями.
Но разбудил его вовсе не отец, а какой-то странный стук. Мариус быстро открыл глаза и огляделся. Долгий августовский день близился к концу, и комната погружалась в сумерки. За окном в лучах заходящего солнца Мариус разглядел сову. Наверное, это прилетело затерявшееся письмо из Хогвартса, решил мальчик. Но сейчас ему это было безразлично: никто не приходил. Ладно, надо открыть сове.
Отцепляя письмо с лапки птицы, Мариус уже знал, что оно не из Школы Чародейства и Волшебства. Оттуда присылали большие, красиво надписанные конверты, а это был даже не конверт, а просто кусочек пергамента, кое-как сложенный и привязанный к сове. «Мариусу Блэку». Интересно, от кого?
«Милый кузен, тебя хотят прогнать. Мама с папой говорили об этом. Еще тебе хотят стереть память и отдать магглам. Не знаю, почему. Они не говорили. Беги. Твоя кузина Седрелла».
Мариус несколько секунд смотрел на странную записку, а потом расхохотался. Кажется, Седрелла решила отомстить ему за все! Но не могла она придумать розыгрыш получше? Отдать магглам! Его! Лучшего из Блэков! Самого правильного! Самого воспитанного! Самого!.. Самого…
Мариус опустился на пол. Руки тряслись, перед глазами все плыло. Отдать магглам… А вдруг это правда? Вдруг Поллукс сказал отцу что-то такое о младшем брате, что… что отец действительно…
Мальчик вскочил на ноги. Нужно выяснить… Но как? Он же заперт. И позвать никого не может, потому что если в письме все правда, то ему — сотрут память и отдадут магглам. Нужно как-то по-другому. Мариус огляделся. Окно! Конечно, можно попытаться выбраться через окно.
Он выглянул и вдохнул душноватый летний воздух. До земли, как показалось Мариусу, было не так уж высоко. Если спрыгнуть… нет, так можно сильно расшибиться. А вот перебраться на дерево можно и попытаться. Он взобрался на подоконник и потянулся к веткам ближайшего дерева. Они были всего в паре дюймов от дрожащих пальцев Мариуса. Зажмурив глаза, он оттолкнулся и прыгнул. И сразу же вцепился в ветку, ткнувшуюся в руку. И повис на одной руке. Теперь бы раскачаться и… и… снова зажмурившись, он вытянул вторую руку и осторожно качнулся к стволу.
Минуты через три, весь в ссадинах, тяжело дыша, Мариус уже сидел на земле. Теперь бы найти окно гостиной и послушать, что там говорят. Стараясь шагать как можно тише, мальчик обошел дом. На первом этаже горело три окна. Пригнувшись, он подобрался к одному из них, которое было приоткрыто и откуда доносились голоса, поближе и…
— …твой сын! Сигнус, я понимаю, что… что это просто ужасно и… и позорно, но ты мог бы хотя бы… хотя бы огорчиться!
— Мне кажется, что в этой ситуации лучше и достойнее соблюдать спокойствие, — отрезал отец. — Я пойду за ним прямо сейчас. Нечего тянуть.
Мать всхлипнула.
— Да-да, иди. Бедный мальчик, он там провел почти полдня. А теперь… — судя по всему, она расплакалась.
Мариус стоял, прижавшись к прохладной стене и не чувствовал ее прохлады. Внутри у него все горело. Так записка Седреллы — правда? Они действительно хотят… хотят… Они…
Но почему? Это не мог быть Поллукс. Отчего-то мальчик чувствовал, что старший брат тут все-таки ни при чем, что причина в другом. Мариус быстро вытер вновь набежавшие слезы. Может, все-таки причина в том, что он так опозорил себя, подслушав под дверью? Может, этим он нарушил какое-то до сих пор ему не известное правило Блэков? Опозорил себя этим — как опозорил себя брат отца… Может, и Седреллу прогонят, ведь она тоже подслушивала?
Мариус сидел на земле, закрыв лицо руками. Он не понимал: неужели он совершил такое ужасное преступление? Неужели он повел себя не как настоящий Блэк? Неужели он
опозорил себя, как… как те, кого выжгли? Но чем? Мариусу казалось, что голова его сейчас лопнет — или сердце его разорвется. И тогда он умрет прямо здесь, прислонившись к прохладной и шершавой стене дома. Умрет он, а не Поллукс, и это у Поллукса не будет больше брата, а не у Мариуса. И это Поллуксу не придется больше тревожиться из-за брата — возможного соперника, хотя Мариус-то и не был соперником Поллуксу… наоборот, это старший брат стоял на пути младшего. И должен был уйти с этого пути, а не… не…
Он не должен умереть! Не он! Поллукс! Все равно пусть умрет Поллукс.
Мариус сжал кулаки. Пусть все равно… все равно умрет Поллукс! Тогда отец пожалеет о том, что Мариуса нет рядом, и найдет его, и сделает своим наследником! Но пусть тогда его поищут!
Осторожно, чтоб не быть замеченным никем, кто мог бы еще находиться в гостиной, Мариус прополз вдоль стены дома и дальше на пустынную уже улицу. Он хотел броситься бежать, как вдруг услышал голос отца. Пусть даже приглушенный стенами и расстоянием, он звучал громко и возмущенно. И эти непривычные интонации искажали голос отца, делали его чужим, далеким, неприятным. Отвратительным.
— …не нашел его! Эльфиха говорит, что заперла комнату. Я велел ей наказать себя, но толку?
Мать что-то ответила гораздо тише, а потом Мариус снова услышал отца:
— Да, я велю обыскать сад и всю улицу. И если я его найду…
Дальше мальчик слушать не стал. Со всех ног он помчался вниз по улице, чтоб нырнуть в ближайший переулок. Потому что если отец отправит эльфиху на поиски, та найдет его в три минуты. А значит нужно было бежать, и бежать как можно скорее.
* * *
Быть Блэком — это легко. Нужно подчиняться правилам и считать себя лучше всех. Нужно просто считать себя лучше всех и подчиняться правилам. Мариусу Блэку с легкостью удавалось и то, и другое. И теперь, бродя по улицам Лондона, Мариус не мог понять: чего же ему не хватало, что отец хотел прогнать его?
Несколько часов бродил Мариус по ночным улицам. За каждым углом, за каждым кустом и каждым деревом мерещилась ему эльфиха, а иногда мальчику начинало казаться, что его давно выследили и теперь эта… — Мариус зачем-то вспомнил ее имя — эта Трисси нашла его и теперь просто издевается и смотрит из-за поворота, чтоб потом внезапно появиться прямо перед Мариусом и… — что должно было случиться дальше, мальчик придумать не мог и не хотел — слишком страшно было думать об эльфихе сейчас, бродя по едва освещенной улице.
Очень скоро Мариус замерз и устал. Он никогда бы не подумал, что летом, в августе, может быть так холодно. Ведь раньше по ночам всегда было тепло — в комнате, под одеялом. Во сне. Мариус не задумывался, что могло бы быть как-то иначе — что в такое время можно не спать и бродить по улицам, что ночной воздух, пусть и августовский, может пробирать до костей, что от самого легкого ветерка будет трясти как в ознобе, что мантия из тонкой шерсти, которая днем была такой жаркой, теперь покажется слишком тонкой.
Жилых домов в районе, где жила семья Мариуса, было не так уж много, и все больше — недостроенные многоэтажки, которые охранялись разве что собаками. Мариус не боялся их, не представляя себе, что дворовые псы могут быть опасными. А потому мальчик, пусть дрожа и покачиваясь от усталости, но совершенно не чувствуя страха, брел по очередной пустынной улице. Кажется, он понял. Нет, не зачем его выгнали — причины этого по-прежнему оставались загадкой для мальчика — нет, он понял другое: он был уникален. Ему не прислали письма из школы, а значит, он и так уже знает и умеет все, как и должен настоящий Блэк, самый лучший Блэк.
А отец… Мариус задумался — отец выгнал его… верней, не выгнал, а…
Найти верные слова у Мариуса получилось не сразу. Но наконец объяснение пришло: отец решил проверить способности сына. Нужно пробыть целую ночь одному, чтоб доказать, что он умеет все, что должен уметь настоящий Блэк — и теперь даже можно пользоваться магией, наверное — и тогда утром отец найдет его и назовет своим наследником, а Поллукс останется ни с чем. Потому что Мариус Блэк уникален. Потому что он — настоящий Блэк, самый достойный среди всех своих сестер, брата, кузин и кузенов. Мелькнула даже смутная идея, что если он пройдет испытание, его сделают даже главнее дяди Сириуса…
Эти мысли подбодрили Мариуса, ему даже стало немного теплее. Да и Трисси он больше не боялся. Мальчик бросил взгляд на небо, надеясь, что скоро наступит рассвет — и испытание будет закончено. Но на черном, ни капли не посветлевшем небе все так же ярко и холодно блестели серебристые звезды. Мариус устало вздохнул. Только спать, наверное, нельзя. Нужно гулять. Чтоб его необыкновенные таланты и умения в магии смогли как следует проявиться.
И он гулял: заглядывал во дворы, а потом со всех ног мчался от собак, совершенно уверенный, что они не гонятся за ним только потому, что падают мертвыми от его мысленных проклятий, высматривал случайных прохожих, чтоб те как-то угрожали бы ему, а он бы — безо всякой палочки, без всякого обучения — справился бы не только с трусливыми собаками, но и с людьми. Правда, прохожих ему попадалось не так уж много и никто из них не хотел нападать на дрожащего от холода и усталости мальчика. Один, от которого воняло, как от куска протухшего мяса, даже хотел напялить на Мариуса свое пальто, но мальчик, обозвав того грязным магглом, отбился и убежал. Другой попытался согреть Мариуса какой-то мерзкой на вкус жидкостью, по запаху отдаленно похожей на огневиски отца. Этому прохожему даже удалось заставить Мариуса сделать несколько глотков, но после этого мальчика вырвало прямо на доброжелателя и тот, громко ругаясь, погнал Мариуса прочь. Ближе к утру, когда Мариус уже не чувствовал ни рук, ни ног от усталости, а к ознобу прибавилась и лихорадка, какая-то женщина зачем-то пыталась выяснить, кто такой Мариус, где он живет, и предлагала отвести его домой. Она даже собралась куда-то «звонить» — смысл этого слова Мариусу был непонятен, но на всякий случай, когда она пошла «звонить», взяв с мальчика честное слово, что он ее дождется, Мариус сбежал.
Небо светлело. Но Мариус едва ли мог это понять: перед глазами его расплывались алые круги, да и держать глаза открытыми с каждой секундой, с каждым пройденным шагом становилось все сложней. Он давно уже выбрался из района недостроек и теперь, обдирая мантию о колючки, брел по скверу, заросшему разнообразными ползучими и плетучими растениями. С минуты на минуту Мариус ждал появления отца или эльфихи. Лучше, конечно, отца — он появится прямо перед Мариусом, возьмет его на руки и сообщит, что… что…
Мальчик не помнил, что именно должен был сообщить ему отец. Из покрасневших глаз от усталости уже текли слезы, лицо горело, словно его облили перечным зельем, а ноги подгибались. Дрожа, Мариус присел на заплетенную диким виноградом скамейку. Он не должен спать. Нужно потерпеть совсем немного — и все будет хорошо. Придет отец…
Мариус уже не помнил, зачем должен был прийти отец, не помнил, зачем он сам здесь, в этом маггловском сквере, совершенно один. Он не понимал, почему его так трясет, почему так холодно и в то же время жарко ему сейчас, не понимал, почему кровать такая жесткая и неудобная и почему нет одеяла…
Что-то грохнуло. Мариус вздрогнул и закрыл уши руками. Грохот повторился. И снова, снова, снова… Постепенно грохот стал напоминать мальчику собачий лай, но что делать собаке у них дома?
— Милый, там кто-то есть под лавкой! — внезапно услышал он голос женщины.
— Бродяга какой-то, — с облегчением в голосе произнес мужчина. — Барон, идем! Всех бродяг не порвешь!
И они пошли дальше, хотя собака никак не успокаивалась. Какой-то странный сон! И все, скорей всего, потому, что эта эльфиха забрала одеяло. Наверняка это все она! Она последнее время странная — совсем из ума выжила. Она даже грубила Мариусу и утверждала, что отец велел ей… Но Мариус уже забыл об этом. Он не мог долго помнить зло, а уж тем более — грубость ничтожной эльфихи, чью голову уже давно неплохо бы повесить в Доме Блэков к другим головам эльфов, которые служили Блэкам… Это ведь все тетушка Элладора придумала… так хорошо…
— Ну, хорошо, идем сюда, мой милый. Только в колючки не лезь, все руки поцарапаешь!
— Ма! — не Дорея же это! Она слишком выросла, чтоб так сюсюкать. Он же просил ее никогда не заходить к нему в комнату! Надо будет насыпать ей жуков в сундук с игрушками. Вот только проснется. И будет ужасно смешно, когда Дорея разноется и побежит жаловаться отцу, а тот скажет ей, что настоящие Блэки так не поступают, что это нехорошо…
— Все-все, мой милый, идем отсюда, — женский голос немного дрожит. Она явно хочет поскорее уйти.
Нет, не хорошо. Одеяло куда-то сползло, думал сквозь сон Мариус, надо найти его. Хоть и лето, но холодно так… так холодно… Это эльфиха забрала одеяло, потому что отец приказал ей, потому что отец любит Мариуса и хочет испытать его прежде, чем сделать своим наследником и выгнать Поллукса из дома. Потому что Поллукс ничтожество и не умеет колдовать, потому что Поллуксу даже не прислали письмо из Хогвартса… потому что Поллукс не заслужил.
— Сэм, там кто-то лежит! Кажется, мертвый… Мне страшно, Сэм! — девчачий, писклявый голос ворвался в его сон. Это, наверное, тетя Бельвина. Это у нее такой противный голос. Невольно Мариус закрыл уши руками. Наверное, она пришла поздравить Мариуса с тем, что Поллукс умер и он, Мариус, теперь наследник.
— Успокойся, Глэдис, идем отсюда, — в мужском звучит разочарование. Конечно, это дядя Сириус. Он разочарован, потому что Мариус теперь главнее всех, главнее даже самого дяди Сириуса, такой же главный, как дедушка Финеас Найджеллус.
— Да-да, Сэм, идем! Зачем ты только завел меня сюда! — это снова тетя Бельвина. Да, лучше ей уйти, она мешает Мариусу спать. Пусть только она принесет одеяло…
— Сэ-э-ээм! — визжит девушка. — Это… этот… что-то говорит!!! Бежим, скорей уходим!
Все затихло. Мариус снова прижал руки к груди и вытянул ноги. Сквозь шторы пробивался свет. Скоро его разбудят и позовут позавтракать. Его разбудит отец. Скоро уже придет и разбудит. И сообщит всем… всем… Мариус не помнил, что должен сообщить отец. Главное, что он придет.
Свет уже был даже слишком ярким. А может, Мариусу так только казалось? Ему никогда не позволяли спать дольше положенного, да и сам он не позволял себе — настоящий Блэк… потому что он настоящий Блэк.
Но почему же так холодно? Почему так жарко? Почему нечем дышать?.. Дайте ему одеяло, откройте окно, или он умрет раньше Поллукса, а ему нельзя, ни в коем случае нельзя умереть раньше Поллукса… потому что тогда отец разочаруется в нем… Отец не придет и не скажет, что Мариус — лучший из всех.
Ведь отец хочет испытать его.
— Здесь, здесь кто-то есть! Сюда! — крикнула какая-то женщина. Ее голос, немного хриплый и явно старушачий, был совершенно не знаком Мариусу. Наверное, это жена старшего кузена Арктуруса. Тоже пришла поздравить.
— Иду, — негромкий мужской голос. Конечно (Мариус приоткрыл глаза, ему даже стало теплее), это отец! Наконец-то…
— Да, это он.
Яркий свет ударил по глазам Мариуса. Мальчик невольно прикрыл глаза рукой. Почему эта эльфиха вечно открывает шторы?!
— Закрой их немедленно! — губы почему-то пересохли, и говорить было больно. — Шторы закрой!
— Мариус, ты слышишь меня, Мариус? — отец понял его и положил, кажется, себе на колени. Открывать глаза тоже было больно. Но отец низко склонился над ним, так низко, что его волосы касались лица Мариуса. Но почему у отца длинные волосы и бородка?.. Наверное, отросли за ночь, так ведь бывает…
— Да, — пробормотал он. Голос оказался хриплым. — Я… это я. Я… — горло сжалось в спазме, — прошел твое испытание?
— О чем это он, Финеас?
— Не знаю, Идрис, — отец убрал волосы с его лица. Видимо, он закрыл шторы, потому что теперь свет уже не бил в лицо, и глаза болели меньше. — У него жар. И, похоже, он сильно замерз.
Отец сильнее прижал его к себе. Дрожь потихоньку унималась.
— Думаю, нам стоит аппарировать к тебе. Я смогу подлечить его.
Мариус наконец открыл глаза полностью. Над ним склонились двое. И если мужчина был немного похож на отца, то женщина с незнакомым голосом ни капли не напоминала тетю Меланию. Хотя Мариус не помнил жену старшего кузена Арктуруса, но не могла же она быть такой старушкой с совершенно седыми волосами и острыми шпильками в прическе!
— Мариус, как ты себя чувствуешь? — тихо спросил отец.
— Больно говорить, — еле слышно пробормотал мальчик. И правда, сейчас только это причиняло неудобства. Мариусу было тепло и спокойно.
— Ты знаешь меня?
— Ты мой отец. — Мариус не понимал, зачем эти вопросы. Не думает же отец, что всего за одну ночь в одиночестве Мариус мог забыть его?!
— Финеас… — беспокойно произнесла старушка, — ты уверен…
— Все в порядке, Идрис. Он слишком много перенес за одну ночь. Аппарируем ко мне.
Мариус чувствовал себя слишком слабым, ему было слишком спокойно и радостно от того, что отец сейчас заберет его домой, что мальчик не стал даже спрашивать, кто такая эта старушка. Может, тетушка Элладора? Но тетушка Элладора была совсем другой, когда Мариус видел ее в последний раз…
Аппарировать было неудобно и неприятно, но какая уже разница… Как угодно — зато он дома, с отцом — и скоро увидит разочарованного Поллукса. И посмеется ему в лицо.
Что было дальше, Мариус помнил слабо. Старушка долго хлопотала над ним, давала выпить какие-то зелья, обжигавшие горло, колдовала, поправляла пахнувшее свежестью одеяло. Отец ушел. Мариус иногда спрашивал, куда он подевался, но старушка только мрачнела и принималась хлопотать еще усерднее. Потом она тоже ушла, и Мариус заснул. Больше не было ни жарко, ни холодно. Горло больше не болело, и слезы не лились из глаз. Он был счастлив. Совсем скоро отец при всех расскажет, что именно Мариус — лучший из Блэков.
Отец пришел, когда за окном вновь стемнело. Мариус к тому времени давно проснулся, но из-за сильной слабости оставался в постели. Рассеянно он оглядывал комнату, котороая почему-то стала гораздо меньше, чем раньше, балдахин с кровати пропал, а шторы сменили расцветку с темно-зеленой на серую с мелкими голубыми листочками, но пока Мариусу это было безразлично. Кое-что другое интересовало его гораздо больше.
— Поллукс уже умер? — с нетерпением спросил он, едва дверь за отцом закрылась. Тот почему-то нахмурился и покачал головой. Его отросшие за ночь волосы теперь были завязаны на затылке, а мантия показалась Мариусу совершенно незнакомой.
— Твой брат жив, Мариус. Не говори больше так, хорошо? — голос звучал спокойно, хотя взгляд оставался хмурым.
— Но ведь он должен был умереть, — с тревогой в голосе произнес Мариус и привстал на подушках. — Ты обещал мне, помнишь, ты обещал? Если я буду достойным Блэком! Ведь Поллуксу даже не прислали письмо, — последние слова мальчик произнес с усилием, потому что силы кончились.
— Мариус, — отец наколдовал стул с высокой спинкой и придвинул его к кровати, — твой брат жив. И он получил письмо. Это ты не получил его.
— Потому что я лучше всех, — выдохнул Мариус, усаживаясь на подушках.
— Нет, — голос отца был очень серьезен, привычная неторопливость пропала. Теперь слова звучали коротко и отрывисто. Но почему-то это успокаивало Мариуса. — Потому что ты не можешь колдовать. У тебя нет магии, понимаешь?
— Ну да… — пробормотал Мариус, — ведь у меня не было палочки, так? А когда будет…
— Нет, Мариус, — настойчиво проговорил отец. — У тебя не будет палочки, ты и с ней не смог бы колдовать. Ты сквиб, понимаешь?
— Я — кто? — Слово показалось Мариусу на удивление противным.
— Сквиб. Ты не сможешь колдовать никогда. Каждое лето Идрис — ты уже видел ее — присылают из Хогвартса списки тех, кого зачислили в школу, и она сопоставляет эти списки со списками родившихся одиннадцать лет назад. Таким образом она отслеживает сквибов, понимаешь? И помогает им. Потому что во многих семьях поступают, как в нашей… как в твоей пытались поступить с тобой. А это жестоко и бездумно.
— Отец, — прошептал Мариус, который едва следил за странными объяснениями, — но я тут при чем?
— Я твой дядя, Мариус, — твердо сказал тот, наклонившись к мальчику. — Не отец. Твой отец выгнал тебя. Хотел стереть память, но сначала ты убежал, а потом вмешались мы с Идрис. Откуда ты узнал, что тебе грозит опасность?
Смутно Мариусу припомнилось письмо Седреллы.
— Кузина написала.
— Которая?
— Седрелла. Она тоже подслушивала. Она вечно подслушивает. Ее нужно наказать, ведь это недостойно, ты же понимаешь?
— Ты никому больше не говорил об этом?
— Нет, только тебе. Но ты же не… не накажешь меня, отец?
— Называй меня «дядя Финеас». Так никто больше не знает, что это Седрелла предупредила тебя?
— Нет. Ее записка… она была в кармане.
— Идрис нашла, да, когда приводила твою одежду в порядок, — кивнул отец. — Тогда все в порядке. Ты голоден?
— Да, но я же проспал завтрак…
— И обед тоже. Но мы с Идрис еще не ужинали, так что поешь с нами.
Это был не отец. Этот человек вообще не был Блэком. Ни один Блэк не сказал бы так… и тут Мариус вспомнил. Седрелла говорила о дяде Финеасе, которого выжгли с Древа. Который опозорил себя. Который больше не был Блэком, который стал никем, меньше, чем никем, потому что опозоривший себя Блэк…
Мариус посмотрел на сидевшего у самой кровати «бывшего Блэка». Тот смотрел на мальчика с каким-то странным выражением в глазах — выражением, которое Мариус прежде никогда не видел. И постепенно понимание пришло к нему. Это было нечестно, несправедливо и обидно до слез, но он все-таки
был Блэком. И должен был смело смотреть правде в глаза. Мариус вцепился в одеяло.
— Дядя Финеас? — дрогнувшим голос проговорил он.
— Да?
— Я теперь никто? Ничтожество, да? Как ты?
— Да.
— Потому что не умею колдовать, а все Блэки должны уметь?
— Да.
— А ты умеешь?
— Умею. Но я не умею…
— Любить правила и считать себя лучше всех, — договорил за него Мариус. Теперь дяде Финеасу нужно уйти. Если он может так жить, то Мариус не сможет. И не хочет. Ведь у него никто не спросил, никто не давал ему выбор… Мариус быстро посмотрел на окно. Хорошо бы этаж был повыше. Если упадешь и разобьешься, то точно умрешь. Пусть… пусть Поллукс радуется, что теперь он самый лучший… все равно это только потому что… потому что… Но Мариус не мог найти объяснение.
Финеас Блэк кивнул.
— Но что теперь мне делать?
— Поговорим об этом позже, хорошо? И лучше не со мной, а с Идрис. Она в этом лучше разбирается. Она объяснит тебе, чем ты сможешь заниматься дальше. Но пока ты поживешь со мной, Мариус, — Финеас теперь не отрываясь смотрел племяннику в глаза. — Или ты хочешь вернуться в семью, чтоб тебе стерли память?
— Нет, — быстро ответил Мариус. — Лучше здесь. Ты ведь тоже бывший Блэк. Я хочу еще поспать. Можно? Можно, я поем попозже?
— Да, — Финеас Блэк поднялся со стула. — Позовешь меня, когда проснешься, — и после небольшой паузы, во время которой он взмахом палочки убрал стул, прибавил: — И не вздумай сбегать. Запирать я тебя не стану. Это только просьба.
Мариус вздрогнул. То, что он задумал, тоже можно было считать побегом. Но дядя Финеас — не Блэк, его можно не слушаться, потому что сам он не умеет соблюдать правила. А кроме того… Мариус просто не сможет здесь.
— Ты сын моего брата. Ты — моя семья. И будешь жить со мной, понял? Идрис поможет тебе, — дядя Финеас уже стоял в дверях, но по-прежнему внимательно смотрел на племянника. Немного рассеянно, словно это было не так уж важно, он направил палочку то ли на кровать, то ли на стену за ней и легко взмахнул. Зачем — Мариус не понял, но ведь он и не должен теперь — в глазах защипало — понимать магию. — Будешь жить — и как-нибудь я выбью все глупости насчет превосходства Блэков из твоих мозгов.
— А зачем ты…
— Сам поймешь, — непонятно чему усмехнулся Финеас. — А теперь спи.
Дверь неслышно закрылась за ним. Мариус, замерев, ждал, когда шаги затихнут в коридоре. Затем он осторожно спрыгнул с кровати. Колени от слабости подогнулись, и Мариусу пришлось вцепиться в спинку кровати, чтоб не упасть. Ладно, подумал он, идти не так уж и долго: окно всего в трех шагах.
Один.
Мариус чувствовал, что упадет, если отпустит спинку кровати.
Два.
Пальцы осторожно разжались. Нужно только оттолкнуться от спинки и успеть вцепиться в штору.
Три.
Тяжело дыша, Мариус оперся о подоконник. Теперь только открыть окно… Но пальцы почему-то не слушались, соскальзывали со шпингалетов, словно те были намазаны маслом. Промучившись несколько минут и уже чувствуя, что силы совсем оставляют его, Мариус сел на пол. Неужели он такой неловкий?! Или это все из-за усталости и лихорадки? Или он просто плохо старался… Мариус не без труда поднялся на ноги и, подтянувшись на руках, взобрался на широкий и низкий подоконник. Можно, конечно, просто разбить окно… Какая разница: поранится он или нет, если всего через несколько мгновений он разобьется о землю?! Мариус ударил локтем по стеклу. То мелодично зазвенело — но ничего больше не произошло. Мариус стукнул сильнее, еще сильнее — но стекло только звенело и дрожало. Неужели дядя заколдовал стекло? Как он посмел?! Как он, полное ничтожество, нет, даже хуже, чем ничтожество, посмел догадаться, что Мариус собирается сделать? Как он…
Ну конечно! Мариус сел на подоконнике, положив подбородок на колени. Они теперь одинаковые — он и дядя Финеас теперь наравне, вот дядя и понимает все мысли Мариуса. Стоило об этом догадаться!
Почему-то с этой мыслью слабость отпустила. Может, он и не Блэк, но все равно знает: нужно держаться своих. Может, потом он еще попытается разбить стекло и выпрыгнуть, потому что от одной мысли о жизни с магглами Мариуса тошнило, — но не сейчас. Сейчас нужно пойти вниз и поесть. И посмотреть, как ведет себя тот, кто, как и Мариус, когда-то был Блэком, а теперь стал никем, меньше, чем никем. Потому что он будет учиться вести себя так, как подобает его нынешнему положению. Потому что он любит правила и соблюдает их — и по-прежнему имеет на это право, ведь чтобы быть Блэком, этого оказалось мало.
Он оставит при себе любовь к правилам. И постарается стать лучше всех среди
не Блэков.
