Глава 1Говорят, кошки, чтобы облегчить хозяину боль, всегда ложатся на самое больное место.
Расхожее мнение
Гермиона сидела у себя на кровати и гладила Живоглота.
Огромный кот развалился на ее коленях, свесив хвост и задние лапы. Из пушистой шерсти под ладонью Гермионы вылезали клочья – кот линял. Поэтому шкура у него невероятно чесалась, и хозяйская ласка была особенно приятна.
Гермиона гладила кота и плакала. Она не пыталась сдержать слезы, потому что знала: сдерживаться – значит, довести себя до истерики. Так что слезы просто текли по щекам. Все равно их никто не увидит.
Живоглот покосился на хозяйку. Он не любил, когда она плачет. Тем более, промежуточные экзамены уже прошли, а до годовых еще далеко. И что ей неймется?
Как будто услышав своего питомца, Гермиона почесала его и спросила:
- Почему я плачу? – Живоглот чуть взрыкнул нутром.
- Я плачу, Глотик, потому что это несправедливо. Несправедливо, понимаешь.
Кот не ответил.
- Они поцеловались сегодня.
Ну и что?
Да. Ну и что.
Я смотрела на них и думала, у меня сердце лопнет. Я так рада за них. И мне так больно.
Кот взглянул на нее полуприкрытыми глазами.
- Это ужасно, я знаю, – Гермиона надолго замолчала.
- Понимаешь, Глотик, Джинни его очень любит. Влюбилась, как дура, еще в десять лет.
Ну не в него, понятно, в его славу и прочее.
Потом он ее от василиска спас. Это тоже понятно: спаситель там, принц на белом коне. Видела бы она его потом! – Гермиона усмехнулась. – Грязный, мантия рваная, глаза выпучены. Мне Рон так забавно рассказывал.
Она нахмурилась.
- А потом уже она в него по новой влюбилась. Я сначала не видела разницы, а теперь вижу. Понимаешь, Глотик, Гарри вырос. Стал красивым парнем. Это он так не считает, а остальные очень даже... Он думает, за ним девчонки только из-за его фамилии увиваются. Из-за этого тоже, конечно, не без того, но на самом деле он в зеркало не смотрит.
То есть смотрит, когда бреется и причесывается, только он на свою «прическу» предпочитает не заглядываться. Дурак! – Гермиона с нежностью улыбнулась. Живоглот поднял голову с ее колен и подставил под руку: не забывай, мол.
- Она когда ко мне пришла, я думала, она, как обычно, плакаться будет: ну, там, где ей до великого Гарри Поттера... А она... Она поговорить пришла. Выросла она, Глотик. Джинни у них там в этом семействе самая нормальная. По сравнению с Роном, это уж точно!
Она, Глотик, совет пришла попросить. Сказала, я самая умная среди всех, кого она знает. Что я не только учебники умею читать, и если наши мужчины этого не понимают, то какой-нибудь Крам меня и уведет. А им поделом. Так и сказала, представляешь?! Мне так приятно было.
Не про Крама, конечно, а про то, что не только учебники, и про то, что поделом.
Она шутила, я понимаю. Но все равно приятно.
И вот сижу я, вся такая разомлевшая от похвал, а Джинни мне: «Помоги понравиться Поттеру». Это я впервые слышала, чтобы она его не «Гарри» назвала, а вот так, сурово – по фамилии. А потом сообразила, что она спрашивает, думала, со стула упаду.
«И ты с этим ко мне пришла?».
«Ага», - она спокойно так.
«И чем же я тебе могу помочь? Я же «синий чулок» и «зубрилка»?»
«Разве?»
«А разве нет?»
«Да, конечно».
«Ну?»
«Гермиона, я ведь уже сказала тебе, что ты самая умная из всех, кого я знаю. Ты обязательно что-нибудь классное придумаешь».
«Я просто последняя в твоем списке?»
«Первая, Герм. Первая. И, надеюсь, последняя».
Я так удивилась, Глотик, что не смогла отказаться. Думала, максимум, ничего не получится, так она сама отвяжется. Правильно?
Попросила ее рассказать, все, что она знает. Все, что думает, чувствует. Всю историю отношений. Честно!
Она сначала краснела немножко. Незаметно так, она очень старалась спрятать, говорила ровно совершенно. Только кончики ушей у нее, как у Рона, пунцовели слегка.
Я тоже держалась. Ни разу не улыбнулась, ни разу не скривилась. Даже над Джинниной валентинкой на ее первом курсе. Даже над ее ревностью к Чжоу.
Я ей так сочувствовала! Но ей ведь от меня не сочувствия надо. Она его от мамы столовой ложкой ест.
Я очень старалась все понять, запомнить, погрузиться в эту ситуацию. Посмотреть на нее глазами Джинни. Я ведь и так многое знала. Пока слушала, настолько прониклась, что уже дышала одновременно с ней, двигалась с ней, думала, как она. Я точно чувствовала то же самое, что и она. Сделала погрешность на разницу в характере и вуаля: Я - Джинни Уизли.
Потом попросила подумать пару минут, и точно также погрузилась в мир Гарри. Посмотрела на ситуацию его глазами. Сделала погрешность на разницу полов и вкусов...
Глотик, это оказалось не слишком сложно. У меня уже получалось, когда я с Гарри о Чжоу разговаривала, а до того с Невиллом о девушках вообще. Вовсе не трудно понять другого человека. Достаточно просто стать им, представить себя на его месте.
И не забыть сделать погрешность.
Потом я объяснила Джинни, как ситуацию видит Гарри. Что она для него только сестра лучшего друга. Маленькая девочка, которую надо оберегать и защищать, но никак не более. Ну, он просто не воспринимает ее как женщину, как объект сексуального желания.
А если у него и промелькнет такая мысль, ее тут же смоет острое чувство вины перед Роном, и она вряд ли еще когда-нибудь трепыхнется. Вот так вот.
Джинни выслушала все это молча и сказала, что должна подумать. Встала и ушла.
А я еще полвечера думала, что же со всей этой информацией делать. И как эту байду обойти, чтобы решить проблему.
Назавтра она пришла, села и спросила, спокойно так: «И что же делать?». Тогда-то я и поняла, что такое настоящие Прюэтты. Перси вот точно также смотрит, когда ему что-то очень важно. Кажется, сейчас встанет – и все горы в труху.
У Фреда и Джорджа тоже бывает. Когда они о бизнесе говорят.
А Джинни посмотрела на меня так вот и повторила: «Гермиона, ты знаешь, что мне делать?».
А я что? Я уже все придумала.
Чтобы Гарри ее заметил как женщину, она и должна стать женщиной. Ну, фигурально, конечно.
Джинни надо было начать встречаться с парнями. Желательно из ближнего окружения Гарри. Еще лучше – из его спальни. Чтобы рядом с ним кто-то по ней слюни пускал. Так Гарри заметит, что Джинни выросла и представляет интерес.
У них, мальчишек, в этом возрасте стадное чувство сильно развито. Что всем нравится, то и мне должно. Вот и ходят всем стадом за одной какой-нибудь.
- Понимаешь, Глотик, они еще сами не могут разобраться, что красиво, и что им нравится. Поэтому ориентируются на толпу. Вроде как, если все повелись... Ах, Глотик, как это здорово на четвертом сработало! Ну, когда меня Крам пригласил. Я не ожидала совсем. Не думала даже, что будет такой эффект. И прохлопала ушами! Если бы я тогда все поняла и воспользовалась ситуацией вовремя… Ой, Глотик, какая я дура! – Гермиона стукнула себя по лбу.
- А у Джинни все получи-и-илось… Он ее поцеловал… Ну, почему я только для других такая у-у-умная-я-я-я…
И Гермиона заплакала с новой силой. На Живоглота начали падать слезы, мех местами совсем промок, но он мужественно не уходил с колен хозяйки. Хотя очень хотелось. Вместо этого он снова провел головой по ее ладони. Давай работай, мол. Гермиона послушно принялась его гладить. Это ее успокаивало.
- А у меня ничего не получается. Он меня вообще не замечает. Я для него зубрилка, у которой только зелья можно списать. А как девушку он меня вообще не замечает. Я уже не знаю, что мне делать. Я вроде уже все перепробовала. А если я начну резко краситься и мини-юбки носить, то меня весь Хогвартс засмеет. «Заучка влюбилась!» И я буду чувствовать себя такой дурой… Хотя я и сейчас себя чувствую дурой… И что мне делать?
Живоглот посмотрел на нее сощуренными от удовольствия глазами.
- Ничего-то ты, Глотик, не понимаешь. Я его очень люблю. Рона. Он особенный, понимаешь? Он ласковый, добрый... Он теплый.
С ним все по другому. Он умеет меня рассмешить, отвлечь. Он даже разозлить меня может по-настоящему. Малфой не может, а он может. Он - единственное светлое пятно во всем этом бардаке. Он такой хороший. Самый лучший!
Ну почему все считают его придурком? Я не понимаю. Я просто не понимаю!
Ему же тяжело очень. Трудно быть лучшим другом самого Гарри Поттера. Всегда в тени, всегда второй. Кому он нужен сам по себе?
Да, я знаю, что я тоже подруга Поттера. Но еще я - девчонка, единственная дочь и лучшая ученица школы. Это другое. Мне проще в чем-то.
А Рон...
Понимаешь, Глотик, Рон тоже очень хочет быть кем-то. Лучшим, особенным.
Но не умеет. Он не знает как. Иначе не выбрал бы Гарри лучшим другом.
Ну подумай, шестой сын, даже не младший, старшие все так или иначе выделяются: Билли красавчик, даже я признаю, успешен, обеспечен; Чарли обаятелен, его успехи в квидичче до сих пор в школе помнят; с близнецами и так понятно.
А Рон кто? Ни то, ни се. Он бы и хотел бы кем-то быть, но у него опыта нет. Вот и выбрал себе место в тени – там привычнее. А сам страдает.
А он особенный, Глотик! Рон особенный. Он самый добрый, самый надежный, самый... Эх...
Я когда с ним слишком близко стою, мне думать трудно. Он пахнет по-особому. Домом пахнет, теплом, силой.
Он сильнее Гарри. Я проверяла. Гарри легкий, подвижный, стремительный – как сокол. А Рон он – ну как сова-сплюшка. Сидит, молчит, в руки возьмешь – теплая и мягкая. А птица, между прочим, хищная. И за себя постоять может, и атаковать при случае.
И вовсе он не неуклюжий. Ну, неуклюжий, конечно. Но ведь это со временем пройдет, верно? В смысле, это же просто подростковая неловкость. Я читала, что мальчики это перерастают.
А мне его неуклюжесть даже нравится. Мы когда локтями на зельях сталкиваемся, у меня внутри все замирает на секунду, потом опускается и – тепло по животу. Я несколько зелий чуть из-за этого не запортила.
Я даже уже знаю, как это называется: я его хочу. С Виктором целовалась, так колени не дрожали, как от его случайного касания. Так хочется сразу к нему прижаться и вплавиться, чтоб уж окончательно. Или... Сама не знаю...
А еще он мне снится.
И лучше тебе не знать, что он там во сне делает.
А я позволяю... – Гермиона покраснела.
Как представлю себе его сильные руки вокруг меня, его уютное тепло, сразу в жар бросает. И голова кругом. Я не могу с ним рядом спокойно даже соку выпить…
А он…
Он меня вообще не видит. У меня только списать можно. Я для него учебник ходячий на ножках.
Придурок чертов!
Тупой, слепой придурок!
Я его ненавижу!
И эту корову Лаванду ему не прощу. Никогда!
И вот найду его завтра в поезде и все так и скажу: «Ты придурок, Рон Уизли!»
И пусть катится ко всем чертям!
Да! Именно так и будет. Не будь я Грейнжер.
Гермиона слишком резко провела по спине своего кота, и Живоглот резко вонзил когти в ее ладонь.
- Ай! Глотик, ты что творишь?!
Кот молча зыркнул на нее и слез с колен. Важно распушив хвост, он удалился в угол комнаты, запрыгнул в кресло и свернулся там клубком. Когда у хозяйки такое настроение, проще просто быстро свалить по-тихому и дать ей позлиться. Живоглоту вовсе не хотелось спать, но он засунул морду в лапы и закрыл желтые глаза.
Гермиона зло стащила с себя одежду и, бормоча что-то похожее на «дурак» и «идиот», залезла в постель. Завернулась в одеяло как в кокон и, тихонько заплакав снова, накрылась с головой.
Часа через два, когда Гермиона уснула окончательно и откинула одеяло, Живоглот тихонько развернулся и мягко спрыгнул с кресла. Сладко потянувшись, он прошелся, обнюхал Гермионины носки, непривычно раскиданные по полу, и запрыгнул на кровать. Там немного покрутился и устроился рядом с хозяйкой, у груди, вздымавшейся под тонкой ночнушкой. Живоглот зевнул, прижался поближе к теплому боку и спокойно уснул.
Точнехонько напротив сердца.
