СлешКоманда СЛЕШ
Название: Break me
Жанр: драма
Герои/пейринг: Северус Снейп/ Питер Петтигрю, Драко Малфой
Рейтинг: PG-13
Саммари: «Что ж, на этом можно поставить точку. Загадка решена. И больше там, в ещё несломленном, но обречённом узнике искать нечего. Снейп теперь – как пустая бутылка из-под огневиски: ценности не представляет, остаётся только выбросить».
Примечание/предупреждение: смерть главных персонажей. И второстепенных тоже.
* * *
– Хвост, ты просто жалок.
Человек по другую сторону решетки едва заметно дергается, и тарелка с гулким стуком приземляется на каменный пол перед Снейпом. Питер раздраженно подталкивает её, она пролетает через камеру и едва не впечатывается в ближайшую стену. Узник даже не смотрит в её сторону: сидит, прислонившись спиной к холодным камням, и равнодушно созерцает потолок, потом переводит взгляд на Петтигрю. Теперь во взгляде читается лёгкая заинтересованность.
– Неужели Лорд не мог приставить ко мне кого-то другого? Не с одной извилиной на черепную коробку…
Крысиную черепную коробку.
Озлобленный взгляд в сторону решётки, скрип стула, который тащат ближе к камере.
– А, черт с тобой, можешь не отвечать. Я понял: это новоизобретенный вид пытки, – невеселый хриплый смех, затем рваный кашель. – Мне суждено сдохнуть не от ядов, выжигающих желудок, и даже не от «Круциатуса», а банально – от скуки. А я-то был уверен, что моя жизнь не настолько сволочная, как кажется. Нет в этом мире справедливости.
– Ешь уже давай! Тоже мне…философ, – недовольное, но отчетливое бормотание.
Короткое хмыканье в ответ.
– Ты сам попробовал эту, с позволения сказать,
еду? Местным поварам далеко до хогвартских эльфов.
– С тобой церемониться не станут, когда вернутся. Ешь, пока дают, – холодно чеканит Петтигрю, надеясь, что его голос звучит достаточно пренебрежительно для того, чтобы не вызывать желания продолжать разговор.
Питер ненавидит этот подвал. Ненавидит эту грязную тарелку, которую хочется разбить, рассохшийся скрипящий стул, затхлую камеру. И Снейпа он тоже ненавидит.
– Петтигрю, я не стану есть этот засохший сухой паёк, – раздельно, чуть ли не по буквам.– Так и передай Темному Лорду – кухня у него поганая, – лёгкая, но достаточная заминка, чтобы Питер обратил на неё внимание. – Как, впрочем, и обслуживание. Когда я захочу отдохнуть в заброшенном маггловском отеле, которому две звезды дали только потому, что меньше поставить нельзя, буду знать, куда обратиться за консультацией.
– Заткнись, Снейп, – чуть тише, чем надо. Довольная усмешка по ту сторону решетки.
Руки Питера чуть заметно дрожат, он поспешно засовывает их в карманы мантии. Нельзя показывать, что его это задевает. Ведь не могут же всерьез задевать слова Снейпа, которому уже обеспечен билет на тот свет?
– Вряд ли ты когда-либо отдохнешь даже в дерьмовом отеле, – ответный выпад. – Подохнешь здесь, и все закончится.
Такие вот короткие эпизоды – их ежедневная практика: один пытается задеть за живое, второй – не поддаться. Это предпочтительнее липкой, затопляющей тишины, от которой можно элементарно сойти с ума.
Противостояние, чёрт возьми, хотя даже звучит смехотворно. Кто тут узник, а кто – тюремщик, в конце концов?
– Что закончится, Петтигрю? Твоя тупость? Это, знаешь ли, вечно.
Угрюмое молчание.
Долгая затянувшаяся пауза.
Скрип отломленного куска камня о стену.
Звук, как наждаком по нервам.
Крайне неприятно.
– Как тебя с такими мозгами вообще приняли в вашу славную компанию Мародеров?
Вопросы Снейп задает часто, и отвечать на них не хочется, потому что все они о том, что хочешь забыть.
– Людям свойственно ошибаться, – глубокомысленная пауза, отведенная на понимание прозвучавшей фразы.
Снейп смеётся. Если только этот дребезжащий звук можно назвать смехом.
– Гениальная мысль. Хоть до чего-то ты дошел своими мозгами. Хотя, наверное, это всего лишь удачное совпадение.
Никакой реакции.
Как же тут все-таки скучно.
Питер принципиально молчит, а Снейп начинает говорить, потому что звук собственного голоса в сыром подвале странным образом… успокаивает.
– Только вот фразочка-то характеризует в первую очередь тебя. Идиот, который мечтал, что получит все – вот кто ты, Петтигрю. А что в результате? Дражайшая Беллатрикс с Люциусом и Антонином на важной операции, Лорд с Пожирателями разбирается с мальчишкой Поттером, а ты заперт в одном подвале с жалким предателем. Несомненно, лучшая перспектива из всех возможных. О
такой вот можно мечтать годами.
Отчётливая насмешка с неприкрытым сарказмом.
– Это моё задание. Через пару дней будет другое, – звучит жалко, даже на взгляд Питера, прямо-таки как вынужденное оправдание.
– Приказ, а не задание, – с лёгким нажимом на первое слово. – Задание – это когда можно выбирать: делать или нет. Ты же никогда не скажешь Лорду, что не мечтаешь проводить дни и ночи напролёт в моей компании.
– Как будто можно было бы, – хмыкает Петтигрю с изрядной долей иронии. Даже само такое предположение кажется неимоверно глупым.
– Можно. Если у тебя есть то, что называют гордостью, Хвост. Но, по-видимому, в Гриффиндоре понятие «личность» давным-давно упразднено.
– Что за…
– Не перебивай, вряд ли тебе еще доведётся услышать что-то в этом роде, – Питер победно ухмыльнулся.
Если это то, о чём он подумал, то все идет по плану. Снейп цепляется за призрачное достоинство, возможность снова провести урок, пусть даже для слушателя, которого всю жизнь презирал.
Пускай старается. Тем проще будет его достать. Потом.
– Ты же Поттеру с Блэком в рот заглядывал, постоянно пресмыкался перед ними. Люпин не в счёт, но даже он – оборотень! – не был лишним. А ты, Петтигрю? Вечно в тени, вечно на третьем плане… Ноль. Ничто. И тебе вдруг захотелось доказать, что мир неправильно относится к тебе! – Снейпа определенно веселит такое предположение. Питер угрюмо молчит. – Так или нет?
И вот на это надо отвечать?
– Я не собираюсь…
– А потом ты стал с энтузиазмом стелиться перед Лордом. Сдал Поттеров, к слову, блестяще – никаких подозрений в твою сторону. Да и какие тут могли быть варианты? Разве может жалкий слабак, не способный самостоятельно за себя постоять, подставить лучших друзей?
Против воли, Питер втягивается в разговор. Он потом ответит, сейчас ему даже интересно услышать воображаемые причины собственных поступков. А молчать глупо. Особенно, когда другого собеседника нет.
– Не в этом дело, – он и сам не знает в чём. Но явно не в этом.
– Вот как? – задумчиво приподнятая бровь, потом – ёршистое предположение: – Несомненно, ты пришел к Лорду по какой-то неведомой и возвышенной причине. Только вот основной составляющей твоей никчемной жизни является страх: снова оказаться никем. Тебе надо ощущать себя нужным. Все равно кому: Мародерам, Уизли или Лорду. А когда ты никому не нужен, то хочется протестовать. Что, невыносимо, когда о тебе никто не говорит? Надоело себя дерьмом чувствовать?
– Ты не имеешь права разговаривать со мной в таком тоне! – Питер, наконец, вспоминает, что палочку у него никто не отнимал и запретов на использование проклятий не накладывал. Ну почему, почему нельзя было вспомнить об этом сразу же?
Снейп только снисходительно улыбается в ответ на манипуляции Питера. От этой мерзкой улыбки хочется съездить ему по физиономии. По-маггловски, зато от души.
– А я всё думал, когда же ты вспомнишь? – жесткая усмешка. – Тебе нужно доказательство того, что ты все можешь, хотя на самом деле ты
каждый раз боишься провалиться, как первокурсник-хаффлпаффец на экзамене. Ты не напрашивался присматривать за мной, но тебе это поручили. И теперь надо сделать всё, чтобы оправдать свой статус тюремщика и продемонстрировать прекрасно выполненное задание.
В точку. Настолько в точку, что даже возражать не хочется. Просто лёгкое пожатие плечами. Пусть сам гадает, так или нет.
– И что же ты сделаешь? – живо интересуется Снейп, переплетая пальцы рук. – На «Круцио» самообладания и силёнок не хватит, – и снова
эта усмешка.
Петтигрю совершенно чётко понимает, что Снейп прав. Не хватит. И никогда не хватило бы. Этому нужно учиться долго и упорно. Он всегда был слишком ленив.
Что еще Питер может сделать? Как еще унизить, опустить…
Опустить.
Питер с мерзкой ухмылкой совершенно бесцеремонно смотрит на Снейпа, намеренно долго задерживаясь на голых руках, тонких запястьях… Надо же, его левая коленка расцарапана о пол, наверное, ворочался во сне и ободрал кожу. Неудивительно, тут всё-таки камень, а не пуховая перина. Худой, и дело тут не в заключении, он всегда таким был: нескладный, угловатый какой-то… Ничего привлекательного, одним словом.
А этого предателя заметно передёргивает от отвращения, когда он замечает откровенно раздевающий взгляд Петтигрю, осматривающего его с головы до ног. Питер и не думает прекращать свое маленькое занятие, особенно, если оно так раздражает узника.
Наконец-то нужная,
правильная реакция, нельзя же вечно изображать из себя статую.
Совершенно обыденная ситуация: тюремщик и пленник, который ничего не может предложить в обмен на свободу, кроме своего тела. Снейп же не настолько идиот, чтобы этого не понимать, правда? Интересно, насколько нужно хотеть жить, чтобы сознательно унижаться ради этой жизни? И стоит ли?
Какие же всё-таки глупые принципы им вдалбливали в головы ещё в школе… Выходцы из Слизерина – хитрые, изворотливые, приспособленные. И где эта хвалёная изворотливость сейчас?
Подпитываемый такими мыслями Питер теперь чувствует себя куда выше человека по ту сторону решетки, который в этот момент совершенно не похож на презрительно кривящего губы профессора Зельеварения.
Северус Снейп выглядит жалко на сыром каменном полу, как загнанный в ловушку зверь. Что уж там, как обычный пленник, которым и попользоваться-то не грех. Тем более что указаний на этот счёт не было, а что не возбраняется, то по умолчанию дозволяется.
Он ведь запросто может сделать со Снейпом все, что угодно.
Связать его, да так, что синяки еще долго не сойдут, впрочем – какое долго? – тому жить осталось-то пару дней. Сорвать эту надоевшую чёрную мантию, которая придает его образу что-то: то ли стойкость, то ли просто подчеркивает рост, но так, что это откровенно бесит, и пусть себе валяется голый на холодящем спину камне, задыхаясь от унижения и осознания собственной никчёмности. Снейп только сегодня говорил о том, каково это – ощущать себя никем, вот пусть и почувствует на собственной шкуре.
Можно, наконец, совершенно чётко дать понять, чего он хочет. И Снейп сломается, наверняка сломается, ведь гада, живучее, чем он, попросту не существует, мрази, которая будет цепляться за эту жизнь, пока ещё есть смысл и любая возможность.
И в качестве одолжения снизойти до предателя. Кусать его губы, чувствуя отвращение наравне со страхом и мысленно ухмыляться. Посмотрим, как Снейпу понравится, когда вместо скрипа отворяемой решетки он услышит два слова на латыни. Питер не намерен выпускать узника ни при каких обстоятельствах. А сделки… Что ж, никто ведь не подписывается под ними и гарантий не дает. Сделки, когда терять нечего, строятся только на желании жить. Ни честности, ни обещаний. Ничего.
Но… вдруг Снейп именно этого и ждёт? Что если Питер поступит так, как и планировалось, а потом получит камнем по голове, или что там ещё у зельевара может быть припрятано в складках мантии? Да, разумеется, его обыскивали, но вдруг что-то пропустили? Снейпу ведь не привыкать к досмотрам. И потом он ведь тоже не даёт гарантий, что не воспользуется случаем, если таковой представится.
Питер едва не скулит от разочарования, потому что подставляться не хочется, даже если это и может в конечном итоге дать нужный результат.
А потом в его голове вспыхивает одно изумительное, потрясающее воспоминание. Да, пожалуй, это будет лучшим ответом. Ещё каким.
Пытки? Насилие? Да что они значат в сравнении с повторяющимся унижением? Особенно, если срок давности на память не распространяется.
– Левикорпус, – намеренно ленивый взмах волшебной палочки.
Снейп сдавленно шипит, потому что в один миг его тело отрывается от пола, но цепи продолжают удерживать руки и не дают улететь под потолок. Железные кольца врезаются в запястья, оставляя на коже отчётливые следы.
– Тебе напомнить, Нюниус, что за этим эпизодом последовало чуть более двадцати лет назад? – в голосе неприкрытый триумф, ну и пусть. Это ведь не проявление слабости, правильно?
– Я на память не жалуюсь, – даже в таком виде Снейп умудряется вложить в свой тон неприкрытую угрозу, выглядящую более чем смехотворно в его положении. Но немое удивление, проявившееся на долю секунды от этого его поступка, Питер успевает заметить. Снейп не ожидал, что он опустится до такого? Напрасно.
– Сомневаюсь, – Петтигрю притворно заботливо качает головой. – Детали имеют обыкновение забываться.
Питера переполняет неконтролируемая жажда унизить, взять реванш за все брошенные ему в лицо слова.
Он ведь вполне может устроить Снейпу маленький ад, невзначай пройдясь по обрывкам его памяти. Хотя, с одним явным отличием: тут не будет умницы Лили Эванс, кидающейся на защиту слизеринцу.
Жестоко. Зато предатель наконец-то заткнётся. Питер не заостряет внимания на собственной непоследовательности, не отдаёт себе отчета в том, что сам несколько минут назад пытался добиться нормального разговора.
– И всё-таки ты по-прежнему никто, Петтигрю. Готов унизить, потому что большего сделать не в состоянии, – двойной намек. – Это не сила и не авторитет, а только показное самодовольство, – пауза, затем равнодушное, не показное, а действительно искреннее: – Валяй.
И в этот момент решительность куда-то пропадает. Исчезает, рассыпается в прах стремление, заставившее его вскочить на ноги и нацелить палочку на Снейпа.
Здесь нет заводил Сириуса и Джеймса, ради которых можно было бы постараться и взять инициативу на себя, а не смеяться со всеми, оставаясь пассивным наблюдателем.
Зачем он вообще это сделал? Сидел бы себе спокойно, перекидывался язвительными репликами с зельеваром и ждал окончания своего задания.
Так нет же. Надо было в очередной раз выставить себя идиотом.
И почему Северус Снейп, даже оставаясь по ту сторону решетки, снова победитель?
– Либеракорпус, – что бы такое ещё сделать, чтобы не оставлять последнее слово за Снейпом? Питеру почему-то кажется важным этот момент в их диалогах. Что, он ничего не может ответить? – Ешь то, что стоит у тебя за спиной. Разобьёшь тарелку – будешь завтра подбирать еду с пола.
Еще два дня осталось. Как же он все-таки ненавидит этот подвал.
* * *
– Снейп.
Человек у стены лишь одёргивает рукав мантии на левой руке, как будто хочет закрыть от себя отпечатанное там прошлое, и по-прежнему не смотрит в сторону своего тюремщика. Где-то в другом конце помещения сквозь стены просачивается вода. Мерный стук капель навевает мысли о приближающемся сумасшествии. Трусоватый Питер пытается хоть как-то отвлечься. Только вот Снейпа это, похоже, нисколько не заботит.
Кап-кап-кап.
Интересно, как часто надо накладывать высушивающее заклинание на каменную кладку, чтобы больше не слышать этого тихого звука? Очевидно, чаще, чем раз в двадцать минут.
– Да Снейп!
Как же он может спокойно сидеть, словно мраморная статуя, будто его ни черта не заботит?
Около стены мелькает серый хвост, слышится шуршание и возня, а затем появляется крыса. Она семенит лапами в сторону тарелки с нетронутой едой, воровато оглядываясь вокруг. И откуда она только взялась? Хотя, глупый вопрос. Это же подвал, а не особняк Макнейеров с огромными светлыми залами. Здесь положено быть крысам и прочей дряни, живущей в сырых помещениях.
Острый нос, маленькие глазки, облезлый хвост... Все это настолько ярко напоминает Питеру о собственной никчемности, что он даже не задумывается о слетающем с конца палочки зелёном луче. Для убийства ведь никаких особых качеств не нужно: ни ненависти, ни жажды причинить боль, только сосредоточенность, а этому Лорд научил всех.
Как будто он когда-нибудь сможет уничтожить свой жалкий вид, но ведь попытаться можно.
Мёртвое тельце замирает на полу, Петтигрю меланхолично произносит «Эванеско», и от крысы ничего не остается, как будто её здесь никогда и не было.
– Глупо и крайне бессмысленно.
Что это? Снейп наконец-то заговорил? Как вовремя!
– Тебе-то какое дело?
Северус Снейп явно игнорирует вопрос, отмечая, словно между прочим:
– Программу шестого курса ты явно не усвоил: любое убийство, даже мелкой мошки, означает расход магических сил. Чем больше объект, тем обширнее симптомы: слабость, головокружение и прочее. Особенно, если нет частой… практики.
Практическое занятие по убийствам. Весьма мило.
У Питера и вправду начинает кружиться голова. Он будто бы совершенно случайно опирается рукой о стоящий напротив камеры стул, но понимающая усмешка Снейпа развеивает всю предпринятую конспирацию. Питер отодвигает стул, от сидения на котором уже начинает мутить, и раздраженно огрызается:
– Полагаю, у тебя таких симптомов уже давно не наблюдается, – мимолетное замечание, но Снейп ощутимо напрягается.
Питер присматривается к нему и в молчаливом изумлении качает головой: действительно, спина стала гораздо прямее. Видимо, декану Слизерина не по душе разговоры о былых подвигах, которые он совершал, даже будучи на стороне Ордена.
Чтобы не вызывать подозрений, хотя в конечном итоге его это всё равно не спасло.
– Разумеется, Петтигрю. Мне всегда поручали… важные задания.
И снова, как и в прошлый раз, хлесткое: «Ты никто и всегда отсиживаешься, довольствуясь третьесортными поручениями».
Хоть и не произнесено, но подразумевается.
Но на этот раз Петтигрю есть, чем ответить. О да, и будь он проклят, если не использует такой шанс. Он больше не даст повода Снейпу, сидящему в кандалах, чувствовать себя выше.
– Конечно, – Питер с лёгкостью перенимает манеру разговора собеседника, найдя, наконец, момент, когда можно задеть, обратив сказанные слова против их обладателя, который удивленно приподнимает брови, выражая одновременно недоверие и некоторую заинтересованность.
Ну, подожди, выйдет тебе боком твое любопытство. Он не станет щадить чувств предателя, хотя этот поступок будет крайне груб.
Плевать. – И о чем-то важном всегда помнишь, – маленькая пауза. – К примеру, во сне.
Это был его козырь. Козырь, о котором можно было только мечтать. Подумать только – убийцу и Пожирателя Смерти мучает совесть!
Ночью узник сначала тихо спал на полу (кушетки в камере, разумеется, не предусматривалось), а потом начал что-то бормотать себе под нос, с силой царапая ногтями пол. Питер сначала подумывал наложить на него заглушающее заклятие, хотя такого рода чары, применяемые к человеку, вызвали бы кучу побочных симптомов, но потом он услышал слова и замер перед решеткой с подрагивающей в пальцах палочкой.
– Только не снова… Не надо… Нет!
Бессвязное бормотание, которое могло столько дать. Не нужно было обладать особым умом, чтобы понять, о ком говорит Снейп.
Питер вглядывается в его лицо, надеясь найти там отголоски паники или даже страха. Ничего. Только странно горящие глаза и… неужто бледность?
Однако Снейп справляется с собой очень быстро. Бледность, или что там это было, исчезает, уступая место пренебрежению:
– Не думаю, что меня интересуют твои сны, так что избавь меня от подробностей, – он деланно морщится и передвигает затекшую ногу в сторону.
– Если тебя не интересуют мои сны, можем поговорить о твоих, – с готовностью парирует Питер и усмехается в воротник мантии. Снейп же невозмутимо фыркает:
– Это ещё менее подходящая тема, чем предыдущая.
И это деланное равнодушие цепляет не хуже «Ступефая» в спину. Слишком метко, чтобы оставить без ответа. Питер неторопливо приближается к решётке. Пару шагов вперед и спокойное:
– Напротив, Снейп. Кошмары мучают не меня.
Северус ничего не говорит, и Питер продолжает.
– Что, совесть не дает спокойно спать? Или, – догадка неожиданно логична, и Петтигрю не медлит её озвучить, – для тебя это искупление, а, Снейп? За годы службы у Лорда, – монолог по-прежнему остается без ответа, – ты рад теперь даже этим кошмарам?
Вот же мазохист выискался, а? И как таких только в Пожиратели Смерти заносит? Что тебе снилось, интересно? – продолжает с издёвкой допытываться Питер. Он почти уверен в ответе, но хочет услышать это от зельевара. Тогда это будет иметь куда большее значение, чем есть на самом деле. – Директор?
Сказать больше нечего. Пауза повисает в воздухе и растворяется в нем с ощутимым оттенком разочарования. Снейпу что, нечего на это сказать?
– Нет, Петтигрю, не директор. Марлин МакКиннон, – тихо отзывается узник, приподнимаясь на локтях и с каким-то странным полубезумием-полувесельем всматриваясь в лицо своего тюремщика. Что он надеется там отыскать? Одному Мерлину известно, если вообще известно.
Марлин МакКиннон. Это имя Питеру ни о чем не говорит. Хотя, нет. Он припоминает пухленькую девчонку с русыми косичками. Кажется, она училась в Рейвенкло.
– МакКиннон и её семья были убиты Пожирателями под Рождество, – монотонный спокойный голос. Звучит так, словно Снейп перечисляет перечень ингредиентов для восстанавливающего зелья. – Её муж скончался от двухчасового «Круциатуса», наложенного сразу пятерыми. Не выдержало сердце. Он так кричал, что из спальни выбежала босая девочка. Мать не успела остановить её, и девочка была замечена. Её довели до того состояния, в котором сейчас находятся Лонгботтомы: практиковались в темных заклятиях, пока она не осела на пол, уже ничего не соображая.
– Заткнись, Снейп, – Питер совершенно не уверен, что хочет все это слышать. Что ему
надо это слышать.
Но зельевар безжалостно продолжает, словно не слыша этой просьбы:
– Девочке было десять. Она хрипела, надорвав голосовые связки, и пыталась дотянуться до матери. Её отшвырнули тройным «Ступефаем» к стенке и потеряли всякий интерес. Только это дало мне возможность убить её. Не из жалости, а, скорее, из принципов. Что до самой Марлин, которая была членом Ордена Феникса первого созыва, то, не выведав никакой информации о местонахождении штаба, ей насильно влили в горло экспериментальный образец яда, значительно замедляющего жизненные функции организма. Он был недоработан, зелье, как потом выяснилось, сожгло пищеварительные органы, спровоцировав медленное подыхание женщины, у которой вместо желудка просто образовалась дыра, но Лорд забрал у меня образец и не озаботился о возможных побочных эффектах. Она умирала больше суток под «Силенцио», пока её тело, изувеченное до неузнаваемости, не нашли патрульные авроры…
– Хватит, – прозвучало неожиданно тихо, а ведь хотелось орать.
Для Питера услышанного более чем достаточно. Не то чтобы он не знал, насколько топорно работают слуги Лорда, но выслушать такой вот официальный отчет, словно со стороны, словно наблюдения постороннего, оказалось выше его сил. Видимо, этот рейд Пожирателей был очень давним, и он тогда еще не входил в армию Лорда.
Как можно так равнодушно рассказывать обо всей грязи, в которой принимал непосредственное участие? Снейпа
должно убивать всё это, выжигать изнутри, ведь это был яд, сделанный им самим, фактически, собственноручно влитый в глотку жертвы. Как можно - так?
Питер не понимает, и думает, что не собирается понимать.
– Ты же хотел знать? – Снейп не кричит, просто тихо роняет слова. Но именно это заставляет Хвоста замереть и прислушаться к стальным ноткам в голосе зельевара. – Вот теперь и живи с этим знанием, Петтигрю. Можешь вспомнить об этом, когда наконец-то начнешь выполнять
важные поручения Лорда: пытать, убивать, насиловать. А так… не спрашивай меня о моих кошмарах – спать спокойнее будешь.
«И оставишь свои грязные фантазии при себе. Чтобы не связываться, не касаться этого прошлого, хотя бы случайно. Потому что в чужих воспоминаниях слишком легко погрязнуть и, в конечном итоге, утонуть».
Он как-то неловко поднимается с пола и бредет в другой угол камеры. Там, в полу, выдолблена дырка для справления естественных нужд.
Питер отворачивается. Не то из-за природной брезгливости, хотя, казалось бы, ему, крысе, это чувство должно быть незнакомо, не то из-за некстати проснувшейся совести.
Он мог бы смотреть на зельевара долго и в упор, отказывая в таком незначительном для него, но важном для Снейпа шансе сохранить достоинство, мог бы спокойно наблюдать, как раздраженная настойчивость во взгляде сменяется чем-то похожим на обречённость.
Питер вспоминает свои же недавние мысли: «Кто тут узник, а кто – тюремщик, в конце концов?» Он мог бы… потому что Снейп бы не ответил. Свобода человека ограничивается там, где начинается свобода другого. Законы, пусть и негласные, признают все.
Но все дело было в том, что Питеру это было не нужно.
Да, он хотел унизить предателя. Еще вчера. И что из этого вышло? Вот такого воспоминания и эпизода с повторяющимся моментом из прошлого оказалось более чем достаточно. И потом, если Снейп все-таки сломается – кто знает, когда и почему? – с кем ему разговаривать до возвращения Лорда?
Питер цепляется за эту мысль и не позволяет себе думать о чём-либо ещё.
Серые стены подвала, грубые на ощупь, если есть возможность тратить своё время на изучение каменной кладки. Или просто нечего сказать в ответ.
* * *
Пергамент, полученный с утра, подрагивает в пальцах, Петтигрю воровато оглядывается, не желая, чтобы Снейп это заметил. Однако тот, в кои-то веки, предпочитает вечному бодрствованию сон. Пускай не здоровому и спокойному, но хотя бы временному.
Это на какое-то время упрощает задачу. Можно вот подумать о наспех написанных Малфоем строчках, хотя о чем там вообще думать? Все предельно ясно.
«Позаботься о предателе. Обстоятельства не позволяют нашему Повелителю отложить дела, чтобы лично сделать это».
Петтигрю прекрасно знает, что означают эти строчки. Фактически одобренная лицензия на убийство. И если они вернутся, а Снейп всё ещё будет жив, то Питер очень сильно пожалеет об этом. Но нет ведь никаких причин не выполнить приказ?
Питер задумчиво теребит палочку в руках, вспоминая размытые выдержки из книг, которые почему-то сохранила память. Вспоминает о том, что якобы убийство разрушает душу. Насколько интересно?
Разрушает душу… А ведь все газеты от «Ежедневного пророка» до «Придиры» пестрели броскими заголовками об их зверствах, кричали, что у таких бесчеловечных выродков и беспринципных мразей, как Пожиратели Смерти, нет души. Значит, и разрушаться там нечему. Точка.
– Утренняя корреспонденция?
Снейп не спит. Он пристально смотрит на письмо, как будто в состоянии что-то различить при таком скудном освещении. Пергамент развёрнут, и слабый свет факела частично выхватывает из полумрака написанные буквы.
– И чего же хочет Малфой?
Оказывается, в состоянии. Хотя наклонный убористый почерк Люциуса сложно не узнать. Особенно, если ты дописывал за ним сочинения по зельям шесть с лишним лет. Особенно, если этот человек теперь сделает всё, чтобы тебя вообще не стало.
– Они задерживаются, – цедит сквозь зубы Питер, быстро поднимая глаза от письма.
Всего два слова, которые должны вызвать определенную реакцию. Заинтересованность, ухмылку, ну, долгую паузу, наконец.
Питер ждёт всего этого, но… ничего не происходит. Хотя нет. Происходит то, что не должно.
– Вот как, – задумчиво роняет Снейп. – Очень похоже на Лорда: не размениваться своим бесценным временем ради какого-то узника. Будешь караулить меня еще пару дней? Или неделю? Там хоть сроки уточнили или им, в принципе, наплевать?
Им всегда наплевать. Но Петтигрю скорее откусит себе язык, чем произнесет подобное. Тем более, что…
– У меня другое распоряжение, которое больше не включает в себя подобных эпизодов, – ну вот, он сказал это. Теперь только полный идиот, которым Снейп явно не является, не поймёт, в чем заключается это распоряжение.
И действительно: зельевар внимательно смотрит сначала на письмо, потом на Питера, и беззвучно усмехается. «Что ж, значит, так и должно быть», – говорит весь его вид.
Непонятным образом такое отношение задевает. Питер предпочёл бы любую эмоцию, кроме такого вот молчаливого признания. Почти смирения. Почти поражения.
Снейп не удивлён. Напротив. Он, видимо,
ожидал этого, тогда как сам Питер даже не задумывался о том, что всю грязную работу ему придется делать самому.
– Ты собираешься что-нибудь сказать? – мрачно интересуется Петтигрю.
– Нет. Не собираюсь, – вяло откликается Снейп.
– Но…
Он что, не понимает? Может всё-таки стоит пояснить?
– Когда ты, наконец, вместо того, чтобы тратить время на бесполезные разговоры со мной, решишься, просто подойди и сделай это.
Что? Питер думает, что он ослышался. Не может же Северус Снейп настаивать на подобном?
– Где лежит палочка, ты знаешь. Заклинание, судя по вчерашней наглядной демонстрации, помнишь. Найди в себе немного гриффиндорской смелости и избавь меня от созерцания твоего растерянного вида.
Снейп фактически сам просит убить его. В голове у Питера такое положение вещей не укладывается.
По логике вещей, тот должен молить его о милосердии или о чем там ещё полагается пленнику молить тюремщика.
О снисхождении.
Нет, об этом он молить точно не станет. Питер заталкивает эту мысль подальше.
Впрочем, когда это Снейп поступал по логике? Скорее, вопреки.
Он рассеянно смотрит на зельевара, чья тарелка сегодня осталась нетронутой. Довольно бессмысленная голодовка в свете происходящих событий.
– Всё, Петтигрю, ты мне надоел, – усталый вздох. – Ты же, черт возьми, мечтал об ответственном задании. Возрадуйся, ибо ты его получил. Определись, наконец, чего ты хочешь.
Питер вдруг со всей ясностью, так, как будто ему с силой дали по голове, и шестерёнки закрутились в верном направлении, понимает, что делает Снейп. Точнее, что тот
уже сделал.
Смерть должна была стать наказанием. Сжить предателя со свету, уничтожить, пытать, так, чтобы он просил, умолял о пощаде и смерти как об избавлении от физической боли. Питер плохо представляет, сколько бы усилий и времени потребовалось, чтобы Пожиратели во главе с Лордом пробили этот невозмутимый самоконтроль. Но это всё равно бы произошло. Рано или поздно.
Теперь же… теперь же смерть является, чёрт возьми, искуплением. Когда он позволит подобному произойти? В чем тогда смысл всего этого – дать предателю то, что он хочет?
Задание провалено. По крайней мере, для него. Даже если Снейп умрет, то всё равно останется несломленным.
– Чего ты сам-то хочешь? – этот вопрос неосознанно срывается с губ, и Питер запоздало прикусывает язык.
Чёрные глаза смотрят на него с презрительной насмешкой, а голос звучит неожиданно мягко:
– Посмотри на эту решётку и ответь на поставленный вопрос самостоятельно.
Сумасшедший. Это же невозможно! Не то чтобы Питер всерьез думал его освободить – переступать дорогу Лорду могут только законченные самоубийцы. И даже если бы те несерьезные фантазии стали явью, он всё равно не выпустил бы предателя.
Потому что это была мимолетная слабость.
– Я не могу… – начинает Питер, когда выясняется, что в его репликах Снейп не нуждается.
– Но поскольку мы не всегда получаем то, что хотим, мне вполне хватит того, что ты должен сделать, и что тебе
поручили, – равнодушно отмечается узник. – В данном случае наши с Лордом желания совпадают.
И тут Питер понимает. Наконец-то в его сознании рождается истина; он бы прыгал на одной ножке, выражая таким образом радость, если бы не отучился поступать так ещё в детстве.
– Всё равно что, лишь бы это было твоё решение, да? – Питер озвучивает то, что уже пару дней крутится у него в голове, и его затопляет сумасшедшее, нереальное ощущение того, что он прав. Он понял Снейпа, разгадал алгоритм и нашел объяснение загадке его поведения.
Петтигрю неосознанно делает пару шагов вперед, подходя почти вплотную к решётке, и пытается прочитать по лицу узника ответ раньше, чем дернется край его рта в намеке на улыбку и прозвучит удовлетворенное: «Верно».
Что ж, на этом можно поставить точку. Загадка решена. И больше там, в ещё несломленном, но обрёченном узнике искать нечего. Снейп теперь, как пустая бутылка из-под огневиски, ценности не представляет, остаётся только выбросить.
Но эта явная насмешка в глазах напротив и написанное там превосходство не дают просто так залезть в карман мантии и достать оттуда палочку. Питер помнит всё: и про осколки, и про прошлое, и про то, что ему надо сделать, а потом думает – почему надо? Почему он должен только слепо исполнять приказы?
Северус Снейп вон решил пойти другим путём, и неважно, куда это его в итоге привело. Кто бы спорил, что зельевар – личность куда сильнее, чем он сам, хотя в их школьном прошлом, далеком, слишком далеком, чтобы оставаться чем-то, кроме воспоминаний – кто был Нюнчик, а кто – Мародеры?
Петтигрю судорожно всматривается в лицо бывшего шпиона, и ему кажется, что тот тоже прекрасно понимает, что они уже давно поменялись местами.
С самого первого дня заключения, когда Снейп попросту разбил принесенную тарелку. С того момента, как эти осколки упали на пол, а звон шумел в ушах даже тогда, когда узник вернулся вглубь камеры и целый день провел в молчании.
И Питер вдруг чувствует, что не только провалил задание, но и что Снейп, оставаясь по ту сторону решетки, сломил его самого. Всё, за что цеплялся Хвост: принципы, верность, почитание, всё это оказалось на проверку фальшивыми идеалами. И теперь Петтигрю потерян для самого себя, без возможности хоть как-то восстановить прежнюю жизнь.
Ты по-настоящему счастлив, если у тебя есть цель. Цель была – а теперь её не стало.
И виноват в этом чёртов Снейп.
– Что ты наделал? – не громче шепота, но они стоят так близко, разделенные всего лишь частыми прутьями решетки, что Питер, не поднимая глаз, явственно различает лёгкую насмешку.
– Ничего, что было бы хоть чем-то новым для тебя, – спокойно откликается зельевар, оценивающе смотря на Питера, который хватает ртом воздух, не в силах подобрать слова.
– Ты все испортил! – если честно, он и сам не понимает собственных претензий. Глупо винить другого в том, что тебе открыли глаза, пускай и далеко не осторожно, а как будто под слепящим светом Авады.
– Вот как? – невозмутимо уточняет Снейп. – А мне кажется, я просто наконец-то дал тебе понять, кто ты, Питер, – Петтигрю вздрагивает от непривычного обращения. – Ты не убийца и не палач, просто гриффиндорец, который решил играть не в свои игры, причем уже очень давно. Знаешь… мне тебя даже жаль.
Жалость – это то, чего он всегда боялся больше смерти. Жалости, сочувствия, даже после перехода на сторону Лорда. Это был его выбор, и Питер не нуждался во всяческих пересудах «о правильности или же нерациональности» этого выбора. Тем более теперь.
«Мне не нужна твоя чёртова жалость. Это последнее, в чем я нуждаюсь», – хочет произнести Питер и понимает, что вот именно этой реплики Снейп от него и ждет, причем совершенно без интереса, как будто уверен, что ничего другого Петтигрю сделать не может.
Как сценарий, который нельзя переписать. Если только один из действующих лиц не сделает что-то, чего от него не ожидают ни при каком раскладе.
Питер протягивает руку, безошибочно находит воротник мантии Снейпа шершавый и грубый на ощупь и с силой дергает его на себя. От неожиданности зельевар хватается обеими руками за железные прутья решетки, чтобы не упасть, и в таком положении полунаклона оказывается одного роста с Петтигрю, чем тот не медлит воспользоваться, впиваясь жёстким, требовательным поцелуем ему в губы. Тут же одна рука обхватывает Снейпа за затылок, не давая вырваться, а вторая рвёт пуговицу на ширинке. Мантия распахнута, ничто не сковывает движения. Питер резко кусает плотно сжатые губы, тут же впиваясь в них и наслаждаясь лёгким привкусом железа крови из треснувшей нижней губы. Ни капли какого-нибудь иного чувства, кроме сумасшедшего желания восстановить пошатнувшееся равновесие. Под правой рукой Петтигрю чувствует холодную кожу с жесткими волосками и опускает ладонь ниже.
Если бы это была только похоть, Питер бы просто оттрахал его в этой камере, подавив собственную брезгливость. Если бы это было что-то другое… вожделение? Любовь?
Он мысленно фыркает, представив себя с хиленьким букетом гладиолусов, произрастающих в здешнем саду, на коленях перед Снейпом. Фарс, да и только. Подобный бред даже ему в голову осознанно прийти не может. ЧТО там можно любить? В Снейпе? Если только этот его вечный самоконтроль. Но тогда уж не любить, а всего лишь уважать. Молча.
А зельевар вначале замирает в немом удивлении, а потом… потом одна рука ложится на талию стоящего напротив мужчины, притягивая ближе к решетке, и от этого жеста Питер теряется. Снейп вообще что творит? Или… просто позволяет твориться?
Ответ приходит очень быстро, до обиды быстро, когда Петтигрю опускает глаза и видит свою палочку, вытащенную из левого кармана мантии. А на его горле без промедления сжимается вторая рука, не давая вывернуться или даже просто дёрнуться без риска свернуть себе шею.
Вот и всё. Ты глупец, Питер.
Странно, но нет даже паники. Или страха. Просто предопределенность – ты идиот и идиотом помрешь. А Снейп выберется из всего этого дерьма и заживет нормальной жизнью. Он все спланировал и вообще не собирался сдаваться.
Зельевар возится за его спиной, все еще не выпуская горло из захвата, снимает антиаппарационные чары, которых наложено слишком много. Характерный треск магии выдаёт, как одно за другим исчезают заклинания. А затем наступает относительная тишина, прерываемая только судорожными попытками Питера глотнуть немного воздуха.
Он гадает, что выберет Снейп: самому свернуть ему шею сейчас или бросить здесь, чтобы убили свои же? Второй вариант был бы более жестоким. И Питер неосознанно тянется к горлу, пытаясь разжать захват и шипя сквозь зубы по сути бесполезное:
– Пусти….
Однако раньше, чем Снейп отвечает, раньше, чем кто-либо из них делает пару лишних действий, относительное уединение прерывают появившиеся в подземелье Лестрейндж и Долохов. Снейп ощутимо напрягается, а Питер… у него нет сил даже посмотреть своим «друзьям» в глаза.
Их, очевидно, перенес сюда портал, потому что защита с объекта была снята, причем вся и в короткий промежуток времени. Хотя нет, не вся, решётки-то по-прежнему мешают аппарированию. Вполне логично, что Лорд решил подстраховаться и проверить в чем дело.
Он не смог, не справился, и теперь нельзя мечтать даже о немедленной «Аваде» – это будет слишком неразумным.
За его спиной тихо звучит заклинание, так тихо, что он скорее угадывает, чем слышит слова, и металл железных прутьев становится горячим, обжигая кожу даже сквозь прилипшую к телу рубашку. Беллатрикс скользит рукой в складки мантии, Антонин медлит всего мгновение, а затем повторяет её манипуляции.
И в тот момент, когда Лестрейндж поднимает палочку, действительность распадается калейдоскопом картинок: короткий рывок, он чувствует, как его тело прижимается к Снейпу, и понимает, что Белла метит в него, потому что он, дурак, невольно прикрывает собой узника, а отойти уже нет времени. Его просто убирают с дороги…
А затем - только водоворот, уносящий куда-то прочь от этих решёток и сорвавшейся зеленой вспышки, и пальцы, до боли стискивающие его плечо.
* * *
Пару месяцев спустя.
В кабинете для допросов невыносимо душно. Брэндон Роджерс украдкой обмахивается папкой с материалами и оборачивается, когда в сопровождении конвоя в кабинете появляется бледный подросток. «Совсем еще мальчишка», – мелькает быстрая мысль. Но когда пойманный сын Люциуса Малфоя поднимает глаза, во взгляде читается такая чистая ненависть и дерзость, что аврор поспешно начинает копошиться в материалах. Без Грюма все равно начинать нельзя.
Громыхая своей деревянной ногой, Аластор закрывает за собой дверь и с довольной усмешкой поглядывает на Драко. Тот отвечает ему таким же неласковым взглядом.
– Сыворотку принесли?
– Да, вот она.
Стеклянный пузырек поблескивает в лучах заходящего солнца. Тяжелый стакан, в который добавили несколько капель, с размаху опускается на стол перед Малфоем. Тот демонстративно смотрит в потолок.
– Пей.
– А если нет, то что? – осведомляется Драко, даже не делая попытки протянуть руку к стакану.
– Под «Империо» заставим, – угрюмо бросает один из сопровождающих.
– Мараться Непростительными будете? Надо же. Авроры, а используете Темную Магию, – криво усмехается Малфой. Ему все равно нечего терять, можно и попаясничать. Юмор висельника напоследок.
Один из стражников пересекает комнату и коротко бьёт его по лицу.
– Поговори мне еще.
– Джонс, разукрасишь ему физиономию потом. Вопросы будут, хлопот не оберешься, – жестко замечает Грюм, потом подталкивает стакан, который чуть не падает со стола, к Драко, и тот машинально ловит его, проклиная чёртовы рефлексы ловца. – Хватит ломаться, Пожиратель. Пей.
Мальчишка позволяет себе один долгий ненавидящий взгляд в сторону Грюма, прежде чем берет стакан и залпом выпивает. Чего тянуть, когда и так все ясно. Нет, так заставят, еще потом и изобьют в камере за неповиновение. Они никогда не используют магию, подонки, чтобы не оставлять следов.
– Имя, – звуки далеки, но проваливаются под корку головного мозга, вынуждая осмыслять их и отвечать, не задумываясь.
– Драко Люциус Малфой, – слова даются легко, но он понимает, о чем его спрашивают. Контрольные вопросы, все по правилам, черт возьми.
– Дата рождения.
– 5 июня 1980 года.
– Что произошло 23 июля? – вклинивается один из конвойных. Молоденький коротышка, стажёр, видимо.
– Поттер убил Темного Лорда, вы это и сами знаете, – Малфой находит в себе силы изумиться. Они всегда задают такие топорные вопросы? Конкретике их не учили?
– Брукс, – укоризненно качает головой Грюм, и стажер поспешно исправляется:
– Что вы делали у дома Северуса Снейпа 23 июля, после того, как покинули поле боя?
Еще один идиотский вопрос, жаль, что промолчать нельзя.
– Хотел узнать, почему крестного не было с нами.
– Он его крестный? – переспрашивает Роджерс, отрываясь на миг от конспектирования показаний.
– Формально – нет, – равнодушно уточняет Грюм, – поскольку в Министерстве такая информация официально не зарегистрирована. В протокол не вносить.
Ублюдки.
– Что произошло потом?
– Меня нашел отец и сказал, чтобы я не тратил время на поиски предателя. Поскольку в ближний круг Лорда я не входил, то не знал, что Снейпа разоблачили, перехватив письмо, адресованное Ордену, – он помнит собственное изумление, недоверие, а потом осознание: да, это правда. Всё – правда. Декан никогда не боялся играть, если считал нужным, даже на собственную жизнь.
– Те анонимки, благодаря которым Поттер и остальные знали о ваших планах? – на всякий случай уточняет Роджерс. Слишком уж подозрительная картинка вырисовывается.
– Да.
– То есть Снейп работал на Орден? – продолжает вопрошать аврор и вновь слышит короткое: «Да».
– Но почему тогда он убил Дамблдора?
Малфой не хочет отвечать на этот вопрос, но сыворотка не даёт просто произнести: «Не знаю».
– Выигрывал для вас время. Ждал, когда Поттер сможет нанести удар, вот и предпочёл остаться и шпионить дальше.
Пауза. Грюм с невозмутимым видом следит за допросом, не встревая. Авроры изумленно переглядываются. Малфой с покорным видом ждет следующего вопроса, который не медлит последовать.
– В таком случае, как вы объясните тот факт, что Северус Снейп был найден мёртвым спустя месяц после битвы? Разве его не убили сразу?
– За ним оставили присматривать Петтигрю, – даже сыворотка не мешает Драко выказать свое презрение к этой крысе. – Видимо, профессор умудрился достать палочку, потому что когда Лестрейндж и Долохов вернулись, они были в ярости: Снейп и Петтигрю аппарировали прямо у них из-под носа.
– И Петтигрю?
– И Петтигрю, – монотонно повторяет Драко. Для него самого так и осталось загадкой, почему Снейп не бросил этого трусоватого перебежчика там, в подвале. О нём бы…
позаботились.
– Дальше.
– Потом, спустя чуть более трех недель, их выследили. Вдвоем скрываться всегда сложнее, – сыворотка заставляет говорить дальше только факты без лишних домыслов. – Следы Снейп заметал профессионально, но то ли что-то пошло не так, то ли им надоело бегать, отец и те из нас, кого не посадили в Азкабан сразу же, нашли их и устроили показательную казнь.
Грюм морщится, вспоминая, что осталось от этих двоих после визита Пожирателей. Направленный туда отряд авроров состоял сплошь из молодняка. Впечатлительные ребята попались, только угрозами удалось удержать их в узде и выкинуть в камин наспех накарябанные заявки об увольнении. Совсем распустились, а еще в авроры лезут. Не место здесь сантиментам и переживаниям.
– У вас есть, что еще сказать относительно обстоятельств смерти Северуса Снейпа и Питера Петтигрю? – задает последний вопрос Роджерс, поглядывая на циферблат настенных часов. Срок действия сыворотки заканчивается.
Малфой мысленно благодарит Мерлина за тупость авроров и такую конкретную формулировку вопроса. Если бы они опустили слова «обстоятельств смерти», он бы не смог ответить: «Нет».
– Уведите его, – Грюм откидывается в кресле, глядя, как Джонс с напарником уводят несопротивляющегося мальчишку в камеру.
Что ж, все более чем ясно. Осталось только с этим вот аврором разобраться, а то уж больно подозрительно он смотрит в его сторону.
– Мистер Грюм, – осторожно начинает Брэндон Роджерс, – получается, что Снейп работал на Орден?
– Верно, – соглашается Аластор, крутя в руках волшебную палочку. Если этот юнец окажется несговорчивым, придется накладывать «Обливиэйт», и не факт, что заклинание не окажется слишком сильным.
– Тогда, получается, надо подготовить бумаги на изготовление Ордена Мерлина… – делает аврор логичный вывод и вопрошающе смотрит на начальника, который почему-то не спешит подтвердить такое предположение.
– Нет, Роджерс, не надо, – обрывает его Грюм. – Никакого Ордена, никаких бумаг. Это дело надо закрывать - и в архив.
– Но на основании показаний свидетеля…
– Министерство не заинтересовано в том, чтобы Пожиратель Смерти становился героем, тем более посмертно, – холодно чеканит Грюм, расхаживая по кабинету. – Все знают, что Снейп убил Дамблдора, мотивы нам не важны. И то, что какой-то мальчишка, к тому же связанный с ним родственными связями, выгораживает «доброе имя» крёстного – ещё не повод суетиться и поднимать шум из ничего.
– А как же факт применения Сыворотки правды…
– … которая заставляет озвучивать не факты, а лишь видение ситуации допрашиваемым, – парирует Аластор, начиная терять терпение. – Информация в ходе дальнейшей проверки не подтвердилась, поэтому дело направили в архив. И всё.
Видя, что аврор всё ещё хочет возразить, Грюм мягко интересуется:
– Роджерс, вы же не хотите потерять работу, за которую вам хорошо платят? В таком случае, будьте благоразумны и не лезьте с самоуправством, – он коротко смеётся, и этот смех меньше всего походит на веселье. – Кого вы хотите обелить? И зачем? Это всего лишь Пожиратели, убийцы и палачи. К тому же, вам должно быть известно, что к выпускникам Слизерина сейчас относятся крайне неодобрительно. Не стоит светиться с нежелательными связями. Иначе на их месте вполне можете оказаться вы. Я ясно объяснил?
Дождавшись торопливого кивка, Грюм разворачивается к выходу, когда ему в спину летит последний вопрос от чересчур проницательного Роджерса.
– А как же сам допрашиваемый? Не будет проблем, если он когда-либо ещё озвучит всё это?
А мальчишка всё-таки умен. Нет, пожалуй, стирать память он ему не будет. А если Роджерс будет болтать, то всегда есть, чем припугнуть.
– Проблем не будет, – рука толкает дверь, и Аластор выходит в коридор. – О нём
позаботятся.
