СлешКоманда СЛЕШ
Название: Легче перышка
Пейринг: ПП/ПП и прочие
Жанр: драма
Рейтинг: PG-13
Саммари:
Дисклаймер: не мое
Примечание: написано на конкурс «трое в лодке и канон за бортом» на ХогНете.
Предупреждение:
инцест
Радость моя, прощай.
Ирина Богушевская, «Легче перышка»
Мне иногда кажется, будто Падма мне завидует.
Вот знаете, тихо так, без лишних слов. Она вообще спокойная, бледная, будто мотылек, необычная очень.
Нас Фред Уизли как-то перепутал, представляете?..
Лаванда говорит, что мы – непохожие.
Вообще я очень своей сестрой горжусь. Она необыкновенно умная!
¬– Яблоками пахнет гнилыми – сладко, да? – это я ей говорю.
Падма только хмурится – она зиму любит, особенно декабрь. Мне кажется, это очень необычно – променять солнечную пряную Индию на Туманный Альбион.
– Снег скоро выпадет, – голос у нее грустный, тихий, будто она о чем-то сожалеет.
Все-таки из меня отвратительная рассказчица получается.
Падма говорит, что я – ограниченная. Невольно представляется окружность, нарисованная белым мелом.
Я, наверное, больше о мальчиках думаю.
О любви.
А Падма – она очень серьезная. Пару месяцев назад она заявила родителям, что будет ю-рис-том. Понятия не имею, что это такое, но звучит ужасно.
Я ей так и сказала, что эти ее слова напоминают мне о портфелях министерских служащих.
Она только улыбнулась.
Улыбка у нее – замечательная. Грустная такая, уставшая, будто у щенка.
– Поедем летом на море?
Падма хмурится. Она не любит море, она любит заниматься чем-нибудь полезным.
Все же мне кажется, она – лучшая на свете сестра.
А однажды случается что-то, что круто меняет нашу жизнь.
– Парвати, мне с тобой очень поговорить нужно, – это она говорит, а у самой голос дрожит.
Я ее никогда раньше такой не видела – больной.
Я сразу же Лаванде сказала, чтобы она шла на урок. Лаванду я очень люблю, она ведь моя самая лучшая подруга.
– Что случилось?
Я хочу, чтобы у меня тоже сейчас были грустные глаза.
Я хочу, чтобы моя сестра знала, что мне ее жалко.
Мне ведь грустно, когда ей грустно, правда, а в последнее время ей грустно всегда – я не могу столько грустить.
Обязательно нужна капелька улыбки.
– Парвати, ты меня любишь?
Я не знаю, почему мне кажется, будто что-то не так.
– Люблю, моя хорошая, моя миленькая, – я ее тут же обнимаю, чтобы она не чувствовала себя одинокой.
Я – хорошая сестра.
Парвати зачем-то касается указательным пальцем моих губ.
А потом…
Мне за нее стыдно.
Моя сестра – лесбиянка, представляете?
Я, конечно, сразу все родителям и Лаванде рассказала. Это самое меньшее, что я могу сделать для своей сестры, потому что она – ненормальная.
Я ей больше никогда не скажу, что люблю.
Она все не так понимает.
И, да, я сразу же нашла себе мальчика, чтобы кто-нибудь не подумал, будто я – такая же, как моя сестра.
Я – нормальная.
Его зовут Драко. Он учится на Слизерине, но для меня это неважно.
Мне кажется, он меня очень любит, и вчера он подарил мне букет подснежников – это очень романтично, очень! Мне еще никто такого не дарил.
С Падмой я при всех не разговариваю.
Я написала родителям, они сказали, что приедут.
Родители у нас очень хорошие, они все понимают.
Меня в четверг вызвали к директору. Там все были – даже Драко.
Я сразу же громко сказала, что очень его люблю.
Мне даже на мгновение показалось, будто у меня все есть, чего может желать девочка в четырнадцать лет.
Я – счастливица.
Падма сидела в кресле и плакала.
Мне ее стало жалко, но я сделала вид, будто мне все равно. Вдруг родители подумают про меня что-нибудь плохое?
– Падма, нам нужно поговорить, – это папа.
Он очень серьезный.
– Парвати, – это мама мне говорит, – ты раньше ничего не замечала?
Я отрицательно мотаю головой.
Драко мне шепчет, что у меня кудряшки ко лбу прилипли. Я его очень люблю, моего Драко.
– Ты ничего не хочешь нам рассказать?
Мама и папа так странно на меня посмотрели, будто чего-то ждали.
Я, конечно, сразу сказала, что нет.
Я – хорошая девочка, я люблю мальчиков, я люблю моего Драко.
– Хорошо, идите, – сказали нам.
Единственное, что запомнила, когда вышла из комнаты, – искаженное, будто в кривом зеркале, лицо Падмы.
Драко потом сказал, что она очень плакала.
Вообще я не люблю, когда моя сестра плачет.
Мне даже стало ее чуть-чуть жалко, но я сделала вид, будто мне все равно.
Я не хочу, чтобы думали, что я – такая же, как она.
На следующий день Падму я не видела.
Даже за обедом, представляете?
Мне потом Драко сказал, что ему сказала Чжоу Чанг, что Падма лежит в своей комнате и плачет, и будто она стала некрасивая-некрасивая, как рыба.
Рыба вообще-то в школе одна, это Луна Лавгуд, она на год младше меня.
Я сразу громко сказала Драко, что так Падме и надо.
Не знаю почему, но вечером мне вдруг очень стыдно стало. Лаванда сказала, что я права. И Драко сказал, что я – настоящая молодец.
Я родителям написала, они ответили, что я не должна переживать.
Потому что у меня «есть все желаемое, и больше ничего не нужно».
А ночью у меня заболело сердце.
Знаете, такое странное чувство, будто во мне – пустота, и ничего больше.
Безвоздушное пространство, я только не знаю, как оно по-научному называется.
Падма знает, наверное.
Я, конечно, сразу постаралась об этом забыть, потому что я не хочу, чтобы про меня думали, будто я – такая же.
Я – нормальная.
Совершенно нормальная.
А еще через пару дней я стала встречаться с Мариэттой Эджкомб.
Мариэтта – моя пшеничная девочка-кудряшка. Мне кажется, она необыкновенно красивая.
Я ей сразу сказала, что очень ее люблю.
Она не хотела мне верить сначала, потом мы говорили про Падму, а потом целовались.
Целоваться с девушкой – мокро.
У ее губ вкус молока с медом, мне это очень нравится, правда слишком сладко.
– Моя, – это она мне сказала.
Я тогда на нее обиделась и ушла.
Не хочу я никому принадлежать.
Мы встречались две недели, я даже пару раз видела Падму.
Падма так изменилась.
Мне кажется, она – мертва. Раньше она на прекрасный цветок лотоса была похожа, а теперь – завяла.
Я слышала, кто-то сказал, будто все – из-за меня.
Каждый должен платить за свои поступки
Родители вчера написали, что у них больше нет второй дочери.
Это все из-за меня, если честно.
Мариэтта сказала, что мне должно быть стыдно, что я распускаю слухи про свою сестру.
– Каждый должен отвечать за свои поступки, – сказала я ей.
Падма еще больше плачет, я еще больше злюсь.
А еще мы расстались с Мариэттой. Все из-за того, что у нее слишком сладкие губы.
Когда наступил декабрь, я узнала, что Мариэтта встречается с моей сестрой. С Падмой.
А потом случилось что-то непоправимое.
Знаете, я вообще люблю по замку гулять, особенно зимой. На окнах цветут диковинные снежные цветы, и мне очень это нравится.
Я комнату эту никогда не видела.
А тут, бах, и слышу голоса.
Я ведь сразу, сразу же поняла, что там Падма. И Мариэтта.
Они.
Они.
Я не буду говорить это вслух, хорошо, но вы ведь понимаете, да, понимаете же?
На Падме не было мантии. Даже блузки – шифоновой, пестрой, которую я подарила ей на прошлое Рождество – ее не было.
И Мариэтта.
Я сразу убежала.
У меня в ушах звенели тоненькие браслетики Падмы и слышались стоны Мариэтты.
Я хотела родителям написать, а потом передумала.
Мне стало вдруг так невыносимо больно, так страшно, что я захотела умереть.
Я видела в маггловских фильмах, что нужно выпить какие-то таблетки, или вспороть живот ножиком.
У меня руки дрожали.
Я, представляете, я уже зажмурилась крепко-крепко, как в комнату вошла Лаванда.
Я дальше все не очень хорошо помню, только Падма плакала много, родители приехали, вызвали к директору.
Я все рассказала.
И про Падму, и про Мариэтту. Попросила позвать Драко.
Вообще я не знаю, почему он сказал, будто мы все еще встречаемся. На самом деле это замечательно, потому что я очень боялась, что родители что-то плохое про меня узнают.
– Все будет хорошо, – говорила мама и гладила меня по волосам.
– Люблю тебя, - шепнул Драко и поцеловал меня в кончик носа.
Только Падма плакала и плакала, не переставая, и директор укоризненно смотрел из-за своих очков-половинок.
А я думала, что я – самый несчастный человек на свете. У меня было все, и одновременно у меня не было ничего.
У меня больше не было сестры.
