Глава 1Она задумчиво стянула промокшую куртку, медленно расстегнула сапоги и без сил уткнулась лицом в колени. Молча, тихо, как загнанная собака, признающая поражение.
А ты стоял в коридоре, опершись о косяк, и смотрел на опущенную голову, на брошенную обувь, на куртку, которая соскользнула с крючка и теперь валялась незамеченной у её ног.
– Гермиона, – тихо позвал ты.
Она вздрогнула и подняла голову. Ты усмехнулся: Грейнджер снова забыла, что ты её ждешь. Ты всегда ждешь, поскольку возвращаешься раньше. А она всё никак не может привыкнуть.
Или просто боится.
– Привет, – улыбка вышла жалкой, Гермиона поспешно поднялась, откинула выбившиеся из прически прядки волос за спину. Жест получился нервным.
– Как прошёл день? – ты не знал, что ещё спросить. Девочка выросла: из лохматой всезнайки она не превратилась в красавицу, нет, просто стала взрослее. И эти затяжные периоды молчания пугали, потому что в них было что-то, что совсем не вписывалось в вашу жизнь.
– Как обычно, Северус, – равнодушно ответила Гермиона, меланхолично отряхивая упавшую куртку. – В здешней библиотеке мало что меняется. Все те же книги, каталоги… Те же посетители, зависания после закрытия тех, кому действительно нужно читать. Всё то же, – голос внезапно сорвался.
Она никогда не закатывала громких истерик, никогда не била посуду, – просто вот так вот тихо срывалась, затем несколько дней проходили в гнетущем молчании, во внезапных исчезновениях в свою комнату, и щеколда в такие периоды всегда была задвинута…
А потом она спускалась к ужину, утыкалась носом тебе в плечо, и вы просто молчали, потому что… потому что она не могла сказать, а ты всё равно знал.
После войны многое изменилось. После той войны изменилось вообще всё. Начать хотя бы с того, что тебя зацепило проклятием, лишающим магии. Последний «подарок» от Люциуса, бывшего друга, бывшего сотоварища, уже бывшего Пожирателя…
Магия исчезала медленно, постепенно, словно в насмешку. Она вытекала, ссыхалась, увядала с каждым днем. Спустя две недели уже приходилось прикладывать усилия для банальнейшего «Акцио». Помфри только разводила руками, а ты бил у себя в лаборатории флаконы с неудавшимися противоядиями – один за одним, но ничего не мог сделать.
Люциус Малфой за один астрономический месяц сделал тебя хуже, чем мертвым.
А потом появилась Грейнджер. Весь последний год ты ловил на себе её взгляды, но в ответ на это только сильнее унижал девчонку, потому что в голове пульсировало: «Нельзя, она ещё только ребенок и скоро поймет, что влюбиться в преподавателя, с таким вот прошлым и совершенно неясным настоящим – не лучшая затея».
Но это «скоро» не наступало. Ты стал пропускать обеды в Большом зале, на завтраки – приходить как можно раньше… Всё это продолжалось до тех пор, пока девчонка не очутилась в один прекрасный вечер на твоём пороге.
Ты спросил её тогда, понимает ли она, чего пытается добиться. Она кивнула в ответ.
Ты попытался донести до неё правду: твоё положение, статус, работу, разницу в возрасте, наконец. Грейнджер только отмахнулась от этих слов – аргументами для неё они никогда не являлись.
Тогда ты просто уточнил, что именно ей от тебя нужно. В любовь ты не верил, поэтому попытался найти рациональное зерно. Грейнджер вначале истерила, плакала, размазывала слёзы по щекам. Но тебе хотелось знать причину, поэтому когда она, всхлипнув, выдавила: «Постоянство», – ты поверил.
А потом решил покинуть магический мир. Может, просто надоели вечные игры, может, было уже невозможно по природе принадлежать одному миру и понимать, что касаться его ты больше не сможешь, но… Вы уехали из Лондона, поселились в каком-то пригороде. Гермиона не задала ни одного вопроса, просто собрала вещи – и на поезд вы сели вместе.
Она устроилась работать в библиотеке, ты – после нескольких месяцев изучения маггловской специальной литературы – учителем химии в школу. Всё шло хорошо, пока не начались периоды такого вот затяжного молчания.
Гермиона открыла окно настежь и потянулась к пачке сигарет.
Воспоминания оборвались.
– Ты стала много курить.
– Заметил? – она чиркнула зажигалкой.
– Трудно не заметить пустые пачки из-под сигарет в мусорном ведре. Не думал, что у тебя такая нервная работа.
– Она не нервная, – Грейнджер затянулась, выпуская дым на улицу, – она просто никакая. Скучная. Только целыми днями просиживать на заднице. Все время. Зачем мы выбрали такое захолустье? Могли бы жить в маггловской части Лондона, а не в чёртовом пригороде. Не отвечай, – она, не оборачиваясь, привычно подняла руку, и слова замерли на твоем языке, – знаю. Ты хотел, чтобы о тебе все забыли и не вспоминали о том происшествии. Хотел раствориться в маггловской толпе. У тебя получилось.
Ты осторожно подошёл к ней, попытался положить руки на плечи. Она мягко отстранилась:
– Не стоит. Пожалуйста, оставь меня одну.
Это повторялось снова и снова. Каждый раз в её глазах помимо усталости ты видел боль. И стыд.
Однажды ты просто проследил за ней. После работы Грейнджер пошла в какой-то дешевый бар, вышла оттуда уже не одна. В тот вечер дома Гермиона не появилась, утром объяснила свое отсутствие внеплановой проверкой библиотеки. Ты сделал вид, что поверил. Притворяться было не в новинку.
Потом эти отговорки становились всё разнообразнее. Каждый раз, в ответ на очередную легенду, она ждала, что ты скажешь что-нибудь, уличишь во лжи… Но ты молчал.
Так почему не сегодня?
– Могу я узнать причину?
– От местной пыли у меня всё время болит голова. Здоровье ни к черту. Хочу спать. Пожалуйста, Северус…
– Может быть, хватит? – негромко спросил ты. Она повернулась. В глазах промелькнула благодарность, но голос был совершенно невозмутим.
– Не понимаю, о чем ты.
– Понимаешь, – маленькая пауза, два вздоха. – Все эти твои задержки после работы, отсутствие по вечерам… Когда ты уже остановишься, Гермиона?
– Не знаю, – она просто улыбнулась, ничуть не смутившись. – Мы живем в маггловском районе, Северус. Я приехала сюда из-за тебя. Ни друзей, ни, – она потушила сигарету, потом потянулась за новой, – нормальной высокооплачиваемой работы.
– То есть это – такой способ развлечься? – осторожно уточнил ты. – Не думал, что тебя прельщают случайные связи.
– Они меня и не прельщают, – парировала она, потом вздохнула: – Зачем ты завел этот разговор, Северус? Тебе сорок пять, всё, чем ты живешь – моя зарплата и твои копеечные статьи. Тебе нужна я, – вторая сигарета полетела в окно. – А мне нужно постоянство, как я уже когда-то имела неудовольствие говорить. Никто из этих, – заминка, – мальчишек не может мне этого дать.
Было больно. Но всё это можно было пережить потом. А тогда тебе просто хотелось понять…
– Что ты с собой делаешь?
– Нет, это что ты делаешь! – Гермиона всё-таки закричала. Голос взлетел на пару октав, пачка сигарет полетела на пол.
– Посмотри, да посмотри же, где мы живем! Ты не работаешь, твои статьи в химических журналах – не заработок! Это в магическом мире ты был ученым с именем, а тут его ещё получить надо. Ради Мерлина, Северус, – она отошла от окна и начала нарезать круги по комнате. – Я поссорилась с родителями, потому что они не одобряли наших отношений, разорвала все связи с магическим миром, бросила институт, чтобы пытаться жить нормально. С тобой. Эта вот квартира, – Грейнджер коротко кивнула в сторону кресел, – ремонт и прочее – ты даже не знаешь, какие тут были ободранные обои. Крысы, шаркающие в углах… Ты тогда пытался устроиться на работу и не замечал, где живешь. Знаешь, сколько сюда ушло денег? А ты сидишь с утра до ночи в своей долбанной школе, потому что больше ничего не умеешь. Ты третируешь детей, они отвечают тебе взаимностью, как и раньше – так зачем тебе нужна я? Это – не мой мир, Северус, – тихо закончила она. – Мой мир остался там.
– То есть, я должен благодарить небо за то, что ты меня не бросаешь, крутишь романы на стороне и бываешь дома чаще моего. Что ж, спасибо вам, мисс Грейнджер.
Она дернулась, как будто ты ударил её.
– Зачем тебе это? Что я не могу дать, объясни.
Она упрямо молчала.
– Если я тебя чем-то не устраиваю в постели…
Гермиона глупо хихикнула.
Взрослая ведь девушка, а реакции как у девчонки.
– Секс – это последнее, о чем бы я стала говорить. Нет, Северус, всё намного проще: я просто хочу жить. А в этом мире… черт! Застой, бездействие, невозможность пытаться работать иначе, как тебе ещё всё это объяснить…
– Не надо, – каким-то чужим голосом произнес ты, останавливая бессвязный поток слов. – Я понял. Ты знаешь, что я тебя не держу. И не вправе.
– Ни черта ты не понимаешь, – она начала раскачиваться на стуле. Ты дернулся: ненавидишь ведь эту привычку ещё со времен Блэка.
– Я не могу уйти от тебя, потому что… я не знаю, на что променяю эту жизнь, – наконец, оставив стул и усевшись в кресло, проронила она.
– Боишься остаться в проигрыше? – губы дрогнули в невесёлой усмешке.
– Что-то вроде того, – она хмыкнула.
– Ты стала расчетливой, – заметил ты, присаживаясь на подлокотник.
– А ты, кажется, научился понимать, – вздохнула она, откидывая голову назад.
Ты протянул руку и отвел прядь волос, упавшую на её лицо. Гермиона перехватила твою ладонь и посмотрела в глаза. Без загнанного выражения, без потерянности, скорее, изучающе. Долго-долго, не моргая.
И ты тогда подумал, что когда-нибудь она остепенится. Потому что вернуться вы уже не сможете – слишком поздно. Слишком много времени прошло, чтобы снова пытаться что-то менять. Что до причин… наверное, они не важны.
В конце-концов, ты всегда любил рациональные сделки.
Постоянство с её стороны, ни к чему не обязывающее.
Любовь – с твоей, тоже… не обязывающая.
Может быть, когда-нибудь тебе надоест терпеть весь этот концерт, и ты бросишь в её растерянное лицо: «Ты же хотела постоянства, Грейнджер, так как насчёт постоянного одиночества?»
Но, скорее всего, нет.
Тебе ведь сорок пять, ты лишён магии и тебе уже просто нечего терять.
