Сказка о Малфое

Глава 1

Автор: aguamarina (aguamarina@mail.ru)
Название: Сказка о Малфое
Пейринг: э-э-э… на усмотрение читателей
Рейтинг: PG, мини
Жанр: общий, пожалуй. Или драма?
Статус: закончен
Количество глав: 1
Summary: минифик в трех частях: часть первая – триллер, часть вторая – детектив, часть третья – занудный диалог
Disclaimer: не я))
Размещение: если кому-то придет в голову – сообщите, плиз
Примечание: сюжет сперт у «Мельницы» из «Сказки о Дьяволе»
Посвящение: Эльвире – в качестве подарка на ДР


Он опять выжил.
Чему, впрочем, удивляться не приходилось.
Они не позволят ему умереть, пока живы сами. Потому что он сейчас для них - весь мир. А может, и несколько сразу: мир, который они потеряли – теперь уже навсегда; мир, который они мечтали уничтожить; мир, который воплощал собой войну. И наверняка что-то еще…
Почему-то для многих неглупых, взрослых, ответственных людей свет сходился клином именно на нем. На Гарри Поттере.
Он невольно вздохнул чуть глубже, чем следовало, и тут же задохнулся от радостно хлынувшей боли, которая, казалось, только и дожидалась его промаха, чтобы вырваться из засады. Гарри, спохватившись, затих, почти перестав дышать, но попытка была бесполезной, он знал это по опыту. Обычно, если он не дергался, если вел себя смирно достаточно долго, тело довольно быстро приходило в норму – в ту относительную норму, которую он установил для себя путем долгих экспериментов. Не приходилось сомневаться, что каждый раз в него либо вливают Восстанавливающее зелье, либо применяют соответствующие заклинания, а может быть, и то, и другое вместе или что-то еще – Гарри не слишком хорошо разбирался в лечебной магии. Но сейчас было уже поздно смирять дыхание – растревоженная боль проснулась и жадно вгрызлась своими многочисленными крошечными зубками в переломанные пальцы, в переломанные ребра, хлынула жидким огнем в закрытые глаза, забилась в сорванное горло кирпичной крошкой. Теперь оставалось только терпеть и ждать. Ждать и привыкать, привыкать осторожно, постепенно, прислушиваясь к себе – вот чуть-чуть легче стало глазам, вот он уже может вдохнуть как следует, вот услышалась душная камерная тишина. И настанет момент – он настает всегда, - когда боль снизится до допустимого предела.
У него был высокий болевой порог. У него всегда был чертовски высокий болевой порог.

Сначала Гарри считал дни. Нет, сначала он злился, и исходил ненавистью, и рыдал без слез в бессильной ярости, и боялся – до остановки сердца боялся лязга тяжелой двери, который означал – за ним пришли. За ним опять пришли.
В те дни, когда он еще мог о чем-то думать, Гарри думал, что три Непростительных – это слишком мало. Или слишком много. Или вообще неправильно. Что такое Авада? Просто смерть. А что такое Фламмаре? Маленький и удобный огонек. Можно разжечь его между пальцами, можно под мышкой, можно аккуратно подпалить мочку… В первый раз очнувшись в камере, Гарри плакал навзрыд, вытягивая перед собой ходуном ходящую руку с растопыренными обожженными пальцами, и ненавидел – совершенно одинаково - как МакНейра, направлявшего на него палочку, так и неизвестного мага, придумавшего некогда это простенькое заклинание. Позднее - через месяц или больше - он уже не плакал; свешивая с колен рефлекторно вздрагивавшие руки, он думал, что, если останется жив, то никогда не сможет спокойно слышать это Фламмаре. Теперь же он больше не отделял запах паленой плоти – собственной паленой плоти – от других запахов камеры: он занял в ней свое место, как и Гарри занял свое. Они трое – Гарри, камера и ее запах – теперь сроднились и стали почти одним целым. Они стали гармоничны друг другу – думал Гарри, когда находил силы и желание думать.
И еще боль. Через некоторое время боль тоже нашла свое место в его жизни. С болью они заключили долгосрочное перемирие. Тогда он и начал считать дни, вытягивая нитки из мантии. Мантия служила ему здесь одеялом, подушкой, диваном, полотенцем, носовым платком, а теперь еще и календарем. Камера его была совсем не такой, как описывают тюремные застенки в книгах, - в ней не было окна, только постоянный неяркий свет где-то под потолком; не было плесени, пыли, паутины; не было и самих пауков, мышей и крыс. В ней вообще не было ничего и никого: только тяжелая дверь с отверстием для кормежки узников, шерстяная тряпка, когда-то бывшая пледом, и Гарри. И понятного назначения дырка в углу. Образец минимализма. Даже попытаться процарапать черту на стене было нечем. Гарри вытягивал нитки из мантии, рвал их на дюймовые кусочки и раскладывал в дальнем углу. Каждые семь связывал узелком. У него было девять готовых узелков, когда он бросил это занятие.
Когда он понял, что его не найдут. Вот так вот просто – не найдут.
Если за два с лишним месяца аврорат, Орден и Министерство не смогли ничего сделать, ждать уже нечего.
Тогда ему захотелось умереть. Он избрал обычный путь заключенного: два дня не притрагивался к пище. Это было нетрудно: он действительно не хотел есть. На третий день МакНейр с помощью старого доброго Империо вернул ему аппетит. Гарри не смог сопротивляться чудовищной силе чужого ментального давления – он был слишком слаб.
А однажды он попытался разозлить Нотта в надежде на Аваду. Этого не следовало делать. Уже к концу второго часа, увидев в секундном просветлении свою руку, распухшие и окровавленные пальцы которой изгибались под немыслимыми углами, напоминая щупальца актинии, Гарри понял, что его попытка была большой ошибкой. Они не позволят ему умереть.
Потому что существует и обратная связь. Они живы, пока жив он.
Ненависть, разочарование, злость, страх - все это воплощалось в нем, он был символом, объектом эмоций, аналогом думосброса для чувств, которые уже не помещались в их искореженных душах. Он был медиумом, связывавшим их с прежней жизнью. Он был куклой для битья, позволявшей выпустить пар. Он был Гарри Поттером - и этого было достаточно.

Теперь он думал, что, наверное, не так уж хотел умереть.
Существуют ведь всякие способы. Он слышал, что можно задушить себя, или просто перестать дышать, или остановить сердце. Или проглотить язык. Но он не верил, что это возможно.
Вот перегрызть вены – пытался. Но не смог. Только прокусил, а рвануть как следует – сил не хватило. Или решимости? Или желания? Да и зубы шатались…
Кровь бежала, но как-то лениво, устало; а потом пришел Нотт, от души наподдал ему – ногой, без всякой магии, и парой заклинаний залечил ранку. А больше Гарри попыток не делал.
Надежда. Во всем была виновата эта чертова надежда, которая живет в каждом, но к гриффиндорцам она, похоже, приколочена десятидюймовыми гвоздями. Такими же, какими были пробиты его ладони в тот раз, когда Нотт оказался совсем не в настроении. Раны затянулись, остались впадинки, как ямки под коленками Джинни, но ладони теперь работают плохо, медленно. Теперь бы он, наверное, не смог удержать палочку, как держал ее тогда, на кладбище.

Джинни. Ей, наверное, плохо без него. Он сочувствовал ей, когда мог. Раньше он часто думал о ней – чтобы отвлечься от боли. Но боль была настойчива, и она была рядом, а Джинни далеко. И боль победила. Но в последнее время он снова думал о Джинни, - с тех пор, как надежда снова заявила свои права на его будущее. С тех пор, как однажды он пришел в себя чуть раньше обычного. Не от боли, не от грохота двери, не от невыносимой обиды, иногда накатывавшей во сне – почему, за что, он же справился, он же победил? Нет, просто он вдруг понял. Это понимание оказалось настолько ошеломляющим, что заставило его придти в сознание и открыть глаза. И в никогда не гаснущем мертвенно-желтом свете своей камеры он увидел, как подмигнула ему голубоглазая и вертлявая надежда.

Они не расслабились, нет. Напротив, все они жутко нервничали – каждый по-своему – и были на взводе. Их голубоглазая надежда умерла вместе с Лордом от поттеровской Авады. Поэтому Гарри на скорую смерть рассчитывать не приходилось. Он давно бы мог понять, что все это – резкая деловитость МакНейра, изобретательное сумасшествие Нотта, будто занявшего место Беллатрикс Лейстрейндж, тяжелый взгляд и тяжелое молчание Долохова, блеск желтых глаз Фенрира, наиболее похожего на себя прежнего, в отличие от остальных, – все это было разными проявлениями одного и того же чувства.
«Все кончено» - называлось это чувство. Безнадежность. Все они знали – их никогда не оставят в покое, их всегда будут искать, официально и неофициально; время от времени кого-то из них, прятавшегося и маскировавшегося не хуже прочих, будут ловить, судить в мрачном зале Визенгамота и одарять последним Поцелуем; или же Авада одного из тех, чьи родственники были убиты или замучены Пожирателями, сверкнет в глаза выслеженному короткой вспышкой. Иногда кто-нибудь из них не возвращался вовремя из очередной вылазки. Тогда они собирались вместе в большой зале и отыгрывались на единственном, кто был в их власти. На Поттере. И это доставляло им все меньше и меньше удовольствия. Нет, они не расслабились – они растягивали, как могли, свою агонию, и Поттер был просто способом не сорваться, не выхватить палочку где-нибудь на Диагон-аллее, бросая Непростительные так, будто сбрасываешь балласт с души; стать собой на короткий миг и погибнуть от чьей-нибудь Авады, прекратив – наконец прекратив – это существование, которое было трудно назвать жизнью. Но все-таки они цеплялись за него – обитая в старом макнейровском замке, таком старом, что не упоминался ни в одном официальном документе Министерства, находившемся в огромной антиаппарационной зоне, отделенном километрами скал и осыпей от магической и маггловской цивилизаций. Они цеплялись за это существование – без связи по каминной сети, без выхода за пределы защитной зоны, без эльфов, дров для камина и запаса свечей. Они не хотели умирать, зная, что проиграли бесповоротно, - очевидно, у них тоже была слабая тень надежды. И был Поттер – на случай, когда рука схватившей за горло тоски покажется вдруг высохшей рукой подлинного безумия.
Когда Гарри понял это, он удивился тому, что понимание пришло так поздно. На самом деле он понял это давно, примерно на третьем десятке вытянутых из мантии ниток, - и забыл, потому что тогда ему не было нужно это знание. Еще он понял, что его тюремщиков занимают сейчас только собственные проблемы и что они давно перестали ожидать от своего пленника не только попытки побега, но и просто противодействия. Они сделали ошибку - они, совершенно не задумываясь, стали считать его положение столь же безвыходным, а настроение - столь же безнадежным, как и их собственное. Но, в отличие от них, Гарри было куда возвращаться. С тех пор, как он понял это – и кое-что еще, - он ждал только подходящего случая.

День, второй, третий… Иногда у него случалось по нескольку дней перерыва. Иногда они выдергивали его из камеры ежедневно – тогда время сливалось в сплошную череду светлых периодов забытья и темных периодов пыток и боли. Но на этот раз МакНейр явился за ним только на четвертый день. Лязгнула дверь, и сердце Гарри замерло на секунду, и тут же забилось сильно и часто. Наверное, он никогда не привыкнет к этому звуку – звуку, извещающему о приглашении в новый круг ада. Кое-кто из последователей Лорда отличался большой изобретательностью…
Шагая по коридору перед МакНейром, Гарри постарался успокоиться, насколько мог. Никто не обратил на него внимания, когда они вошли в залу. Игрушка – ей уделят внимание позже; пока же все прислушивались к торопливому разговору Долохова и Нотта. Нотт был в джинсах и теплой куртке, а на столике перед ним лежал потертый кожаный кошелек. Гарри прищурился, чтобы рассмотреть его – очки потерялись так давно, что он и не помнил, когда в последний раз они были на его носу; мышца под глазом тут же отозвалась болезненной вспышкой – она была повреждена еще с тех пор, когда кто-то – кажется, вон тот незнакомый маг, постоянно кусающий губы – практиковал на нем хирургически точную Сектумсемпру. Но Гарри было не до подобных мелочей – момент был именно тем, ожидаемым. Кошелек мог быть только порт-ключом; маггловская одежда Нотта говорила о том, что он отправляется туда, где есть люди – или возможность на них наткнуться. И некоторое время назад Гарри непроизвольно, какой-то частью сознания отметил, что Пожиратели уже не обращают внимания на то, что иногда порт-ключ оказывается в пределах досягаемости пленника.
Не поднимая головы, исподлобья Гарри окинул взглядом собравшихся. Присутствовали не все и, самое главное, не было Фенрира – которого Гарри не без оснований опасался больше прочих; звериная реакция и чутье оборотня ничуть не притупились от вынужденного безделья. Но сегодня, возможно, было полнолуние. Так или иначе, ситуация представлялась просто идеальной. Сердце опять зачастило. Все зависело от нескольких секунд, от одного-единственного рывка. Гарри представлял его мысленно десятки раз, не доверяя собственному телу и раз за разом представляя, как он, ослабевший, не дотягивается до стола; как опорная нога подворачивается в самый ответственный момент; как он выдает свое нетерпение, и рука МакНейра опускается на его плечо, едва он начинает движение. Что будет после этого, он не хотел думать. Но тянуть далее не было смысла – с каждым днем шансы на то, что он сможет осуществить свой план, становились все призрачнее. Долохов и Нотт уже закончили явно раздражавшую обоих беседу; взгляды присутствовавших постепенно устремлялись на Гарри, а Нотт потянулся рукой к порт-ключу; и тогда Гарри сделал то, что задумал, так легко, что сам не мог впоследствии вспомнить, каким образом он в мгновение ока преодолел десяток футов, отделявших его от стола, и вцепился в порт-ключ одновременно с ПСом. Он помнил только ощущение потрепанной кожи под своими пальцами и головокружительный вихрь переноса. Он так и не узнал, как отреагировали Пожиратели на его отчаянный поступок – разразились криками или, ошеломленные, не могли выдавить ни слова; но он точно знал, что ему невероятно повезло; его рыжеволосая Фортуна опять улыбалась ему широко и солнечно.

***

Гарри понятия не имел, что будет делать в точке прибытия. Победить один на один взрослого мага с волшебной палочкой в руках у него не было никаких шансов. Но он и не заглядывал так далеко – все равно он не мог знать, ни где окажется, ни кто будет его противником. Зато он точно знал, что предпочтет умереть где-нибудь под открытым небом от быстрой Авады, чем оставаться пособием для пыток в замке, и собирался просто драться за эту возможность – кулаками, ногтями, зубами, как одичавший котенок, сопротивляющийся живодеру. Он не удержался на ногах при приземлении – но тут же вскочил, не чувствуя боли в ребрах и вывихнутом в очередной раз колене – вскочил, готовый к бою, и неверяще посмотрел на неподвижно лежащего на грязном асфальте Нотта. Голова Пожирателя аккуратно устроилась на обломке кирпича, и как-то сразу стало понятно, что угол этого обломка в данный момент может располагаться только внутри черепной коробки. Откуда-то из-под волос Пожирателя по асфальту медленно расползалась темная лужа. Замешательство Гарри длилось не более секунды. Он обошел мужчину, дернул за плечо и быстро отскочил, едва не упав. Тело Нотта перевернулось на спину, голова соскользнула с кирпича, издав отчетливый стук при соприкосновении с асфальтом, рука откинулась в сторону. Из рукава выглядывала палочка. Гарри улыбнулся и даже попытался хихикнуть, издав странный щелкающий звук. Кажется, накануне ему в баланду по ошибке подлили Феликс фелицис. Гарри присел, по-прежнему не замечая боли, прострелившей колено, и потянул палочку на себя. Она поддалась удивительно легко. Гарри быстро сунул палочку в собственный рукав, подумав о том, что надо будет первым делом попытаться привести себя в приличный вид, начал подниматься, но, не удержавшись, завалился на бок, и прекрасный мир грязного лондонского переулка с его серым небом и переполненными мусорными баками завертелся перед глазами.

Он пришел в себя в маггловской больнице и узнал, что было 24 октября. Прошло почти пять месяцев с тех пор, как он победил Волдеморта, и больше четырех – с тех пор, как попал в плен к Пожирателям.

Местные врачи, конечно же, не были волшебниками, но они старались - действительно старались починить в Гарри все, что поддавалось починке. Впрочем, по мнению Гарри, более всего способствовали его выздоровлению остатки тех восстанавливающих средств, что еще бродили в его организме после пребывания в гостях у МакНейра. Прихрамывание, искривленные пальцы, туманное пятно, при малейшем утомлении закрывавшее изрядную часть левого глаза, хрипящий голос - это были далеко не все отличительные черты нового Гарри Поттера. Зеркало промолчало, когда он в первый раз заглянул в него, - Гарри подумал, что оно в шоке, пока не вспомнил, что здешние зеркала молчат всегда. Сам он ожидал намного худшего и с интересом разглядывал себя. Кожа нездоровая - ну, это понятно, не на курорте был, все лицо в каких-то неаккуратно заживших шрамах, кое-где кожа туго натянута, а кое-где, как под левым глазам, небрежно скручена, будто тряпка, которую начали выжимать, да так и бросили на полдороге. Нос заметно кривой, зубы... маггловские врачи предлагали сделать искусственные протезы, но Гарри сказал, что подумает, - он надеялся, что колдомедики знают более эффективные методы. А пока он просто не будет улыбаться на публике. Волосы стали тусклыми и куда более редкими, хотя и по-прежнему лохматыми; они сильно отросли и неровными прядями падали на плечи. Но узнать его не составляло труда - если прищуриться и отступить подальше от зеркала, так и вовсе казалось, что он все тот же Гарри Поттер, семнадцати... впрочем, теперь уже восемнадцати лет. Гарри вспомнил устроенный ему Пожирателями "день восемнадцатилетия" и с усилием загнал эти воспоминания подальше. Для них еще придет время. Как ни странно, он не спешил. Теперь ему казалось, что у него на все хватит времени. Теперь, когда он сам, без какой-либо помощи, сумел выбраться оттуда, откуда, казалось, не было выхода, - теперь в его руках все время мира. Он даже не волновался насчет своей - точнее, ноттовской палочки. Если ее нашли и сохранили - он получит ее в день выписки. Если нет - что ж, теперь ему не одиннадцать лет и для него не станет проблемой вернуться в волшебный мир. Он лежал на чистом белье, в теплой кровати, и, закрыв глаза, всеми порами впитывал счастье просто жить.

Через две недели он покинул больницу, и врачи отнеслись к этому довольно равнодушно. Они сделали для него все, что могли, и никого не волновала дальнейшая судьба одного из тех избитых и изувеченных подростков без денег и документов, что ежедневно доставлялись в государственные больницы с лондонских улиц. Сотрудница социальной службы вручила ему – вместе с лекцией о необходимости изменить образ жизни и образ мыслей – дешевую, но добротную одежду и немного денег. Медсестра в приемном покое выдала почти пустой пластиковый пакет, добавив немного извиняющимся тоном, что его одежда не подлежала ни стирке, ни починке. Медсестра была совсем молоденькой и хорошенькой. В пакете лежала единственная вещь - небольшая деревянная палочка.
Гарри не стал искать способы добыть Оборотное зелье: он просто купил новые очки – с затемненными стеклами – и дешевый парик неприметно-каштанового цвета. И бейсболку. За время, проведенное на больничной койке, он много чего передумал. Конечно, Пожиратели давным-давно отыскали себе новое убежище. Так что попадет он в аврорат днем раньше или днем позже - это не столь существенно. Вваливаться в Министерство или в Хогвартс с заявлением "я вернулся" представлялось ему еще более глупым. Он не хотел начинать с официальных заявлений, или показаний, или интервью, после которых (или параллельно с которыми) его непременно запихнут в Мунго. Он и сам пойдет в больницу - только немного попозже. Когда сделает то, чего хочет больше всего.
Больше всего он хотел не славы, не признания, не мести.
Больше всего он хотел увидеть Джинни.

Он шагнул в двери «Дырявого котла», ощущая отчетливое волнение, чем-то похожее на то, образца лета 1991 года. И когда он стоял посреди Диагон-аллеи и не мог сдвинуться с места, слушая голоса детей – «Мам, смотри, какая метла!», - его опять охватило странное чувство того, что он раздвоился и находится сейчас в двух эпохах одновременно. Во времени, когда магический мир обманывал себя, не думая о Волдеморте, и во времени, когда Темный Лорд был окончательно побежден. Времена удивительно походили друг на друга.
Гарри тряхнул головой, не замечая, что улыбается, и аппарировал к Норе.

Он специально выбрал место подальше от дома семейства Уизли, чтобы прогуляться по полевой тропинке. Было прохладно, и он почувствовал, что продрог. Гарри использовал Согревающее заклинание, но его колотило все сильнее. Он понял наконец, что это не было ознобом - это было волнением. Предвкушением того, как сейчас он постучит в дверь, и кто-то откроет ему, и раздастся неверящий визг, и все сбегутся посмотреть, что случилось, и будут хотеть дотронуться до него, чтобы поверить в происходящее, и кто-то, несмотря на его просьбы, побежит отправлять сов друзьям, и набьется полон дом народу, и он будет рассказывать свою историю снова и снова - с каждым разом урезая количество деталей и тоном куда более бодрым, чем следовало; и все это время Джинни будет сидеть с ним рядом, вцепившись в его руку, и это будет именно то, о чем он мечтал.
Тропинка вывела его к кустам, откуда уже была видна дверь Норы, и Гарри остановился. Он хотел насладиться этим мгновением - казалось невероятным, что он все-таки стоит здесь и в любой момент может подойти и постучать в дверь. Последние несколько месяцев он был уверен, что ему больше не суждено это сделать. И он растягивал бесценные мгновения, гладя синие перья своей птицы счастья и вдыхая холодный воздух, оставлявший на языке привкус сырости, палой листвы и близкой зимы.
Дверь Норы открылась, выпустив наружу клуб теплого воздуха. Послышались голоса. Гарри различил голос Молли - "Для чего тогда Каминную сеть придумали?", Артура - "Дорогая, пусть дети сами решают, они не маленькие" и Джинни (его сердце забилось чаще), говорящей, что идти недалеко и что в ее положении гулять полезно. Гарри с улыбкой подумал, что его план опять не удался - постучать в дверь ему не придется, и уже сделал шаг по направлению к дому, когда Джинни наконец распрощалась с родителями и стала спускаться с крыльца, бережно поддерживаемая под руку каким-то мужчиной. Гарри успел отступить обратно за куст и наложить на себя Дезиллюминационные чары, прежде чем понял, что именно он делает. Что-то в происходящем было неправильно, и в следующую секунду Гарри понял, что именно.
Джинни вел по тропинке ни кто иной, как Гарри Поттер.

Сняв комнату в "Дырявом котле", Гарри машинально пережевывал ужин. Его мысли были далеко.
Он так и не постучал в дверь Норы. Все его инстинкты взбунтовались и требовали выяснить, что происходит, прежде чем объявлять о себе. Он проследил за Джинни и ее спутником, которые не торопясь прошли по тропинке около мили и вышли наконец к небольшому симпатичному коттеджу. По тому, как они вошли, откинув крючок невысокой беленой калитки, как по-хозяйски указала Джинни на садовую скульптуру, что-то проговорив, как уверенно неизвестный (Гарри называл его именно так) произнес отпирающие заклинания, Гарри понял, что это не просто дом - это ИХ дом. Общий, совместный. Он постоял еще немного; в нескольких окнах вспыхнул свет; и когда он понял, что больше ничего не произойдет, аппарировал обратно на Диагон-аллею. Ему требовалось все хорошенько обдумать.
И еще ему хотелось убедиться, что он не сошел с ума.

Это было вторым, что пришло ему в голову. Первым делом он подумал, что Пожиратели каким-то хитрым способом нашли возможность подменить его.
Но быстро сообразил, что для такой подмены одной внешности было бы мало. Чтобы обмануть его ближайших друзей, нужно было стать Гарри Поттером изнутри. А Гарри был уверен, что Пожиратели ни разу не проводили с ним сеанс легилименции. Их не интересовали его мысли и планы. Их интересовало лишь количество заклинаний, которые можно применить к нему, не доводя до смерти.
Следующей мыслью Гарри было - "я сошел с ума". Примерно полчаса он обдумывал эту соблазнительную гипотезу. Версия сумасшествия имела под собой очень хорошую основу, заключавшуюся в том, что в один прекрасный момент он не выдержал пыток и ускользнул от них в единственную доступную ему реальность - собственный мозг. Где, естественно, все идет так, как хочется ему - он освободился, вылечился, увидел Джинни... Это прекрасно объясняло его феноменальное везение. Не объясняла эта гипотеза только одного - второго Гарри. Тем не менее, Гарри детально рассмотрел все варианты - его повергла в кому отдача от смерти Волдеморта, и ему примерещился не только второй он, но и вся история с похищением; он умер - все по той же причине, и это его персональный ад - в этом случае следовало отдать должное фантазии дьявола; наконец, он мог сойти с ума еще у Дурслей, таким образом, вся история с магическим миром и его спасением оказывалась просто плодом живого воображения мальчугана, запертого в какой-нибудь бесплатной лондонской психушке. Впрочем, это опять-таки ничуть не объясняло появления в его мире второго Гарри Поттера.
Для построения хорошей версии явно не хватало данных. Гарри позвал коридорного и, сунув ему немного обменянных час назад кнатов, попросил принести как можно больше газет за последние полгода.
Через полчаса коридорный притащил кипу печатных изданий разной степени пыльности, и Гарри с нетерпением исследователя погрузился в чтение. Через два часа ему в голову пришла еще одна мысль.
А может быть, он вовсе не Гарри Поттер? Может, он просто какой-то рядовой маг, сошедший с ума и представляющий себя спасителем магического мира и героем?
Это звучало очень логично. Потому что вся магическая пресса ясно свидетельствовала - у настоящего героя все в порядке.
Гарри прочел о своем похищении, через несколько дней после победы, на маггловской улице, где он покупал фотоаппарат по просьбе Джинни, - все совпадало, кроме тех деталей, которые выяснились впоследствии и о которых он не мог знать. Он прочитал о том, как стояло на ушах Министерство, какие усилия предпринимали аврорат и Орден по его розыску, познакомился с десятками версий и предположений - от профессионалов, журналистов и простых граждан. Узнал, как горевали друзья, какую помощь предлагали иностранные спецслужбы в его поисках, увидел колдографию Джинни - отчаянный, потерянный взгляд.
Узнал, как однажды он вернулся - просто ввалился в "Дырявый котел", еле держась на ногах, исхудавший и со следами пыток. Только было это не в октябре, а в начале августа... Как рассказал о том, где провел этот месяц с лишним. Авроры незамедлительно обыскали дом в пригороде маггловского Лондона, но, как и следовало ожидать, никого там не обнаружили. Впрочем, в доме остались явные следы пребывания нескольких человек и одного пленника…
Гарри потер виски и принялся читать дальше. Если он не сумасшедший, нужно обязательно понять, что делает и к чему стремится его двойник. А если сумасшедший - хуже все равно уже не будет.
Он не отрывался от чтения, пока не перевернул последний листок. Он прочитал все, что писали о нем. О Гарри Поттере.
Он присутствовал на свадьбе Рона и Гермионы, которую те в свое время отложили из-за его похищения; а через две недели женился сам. Колдографии - он и Джинни, оба невозможно счастливые.
Они поселились в маленьком коттедже "Изумруд" неподалеку от Норы - это было совместное решение, дом на площади Гриммо Гарри предназначил "для других целей".
Он не стал поступать в школу авроров, заявив, что активных боевых действий ему хватило во время войны, и начал работу мелким чиновником в отделе Министерства, параллельно учась на факультете дипломатических отношений в магическом филиале Оксфорда. Гарри подумал, что без хроноворота здесь не обошлось - ведь у "Гарри" была еще и молодая жена.
Через несколько номеров он прочитал, что "молодая жена Героя" открыла в особняке Блэков приют для оставшихся без средств к существованию членов семей Пожирателей или сочувствовавших им. "Они подменили и Джинни", - ошеломленно подумал Гарри. Но почему никто ничего не заметил?
Джинни дала очень милое интервью, в котором говорила, что преступников следует судить, но что дети не отвечают за родителей, и что месть - не лучший способ для построения нового общества, где все должны получить равные возможности. Гарри подумал, что эту речь они наверняка готовили вместе с Гермионой. Выходит, это все-таки Джинни?
Он внес проект закона о дифференцированности наказаний для сторонников Волдеморта. Он заявил, что лишение чистокровных семей всего имущества и привилегий разом приведет только к одному - к появлению новых Вальпургиевых Рыцарей. Он заявил, что не пойдет на торжественное открытие восстановленного Хогвартса, если там не будут представлены ВСЕ факультеты.
Гарри понимал, к чему все это клонится. И не менее ясно понимал, что этот Гарри Поттер ведет себя точно так же, как вел бы себя он сам. Разве не стал бы он выступать против излишней жестокости? Разве не призывал бы видеть в людях прежде всего - людей? Разве не попытался бы, по мере разумения, сделать мир лучше? Ответ излишен.
Так кто же живет в коттедже "Изумруд"?
Гарри вспомнил, что у него мелькнула какая-то мысль, пока он листал газеты. Что же, что же там было? Похищение, свадьбы, Министерство, Джинни... Хроноворот.
Если он живет в нормальном времени, а второй Поттер вернулся из будущего, чтобы... чтобы... В общем, неважно, с целями двойника он еще разберется; главное, что этот Поттер прибыл из будущего, а значит, им никак нельзя встречаться, чтобы не внести непоправимые изменения в течение времени. И вообще, его настоящего никто не должен видеть в качестве Гарри Поттера. Гарри нахмурился. Такая перспектива его совсем не устраивала.
Конечно, из этой ситуации следовало, что рано или поздно он вернется в свое прошлое и проживет счастливую жизнь рядом с Джинни. Но из нее же следовало, что до того момента - а когда он наступит, неизвестно - ему придется жить под чужим именем (как, каким?), не встречаясь с друзьями и знакомыми, не занимаясь тем, чем хочется, - словом, день за днем изображать другого человека, при этом не будучи уверенным в том, что он поступает правильно. Это было лучше, чем сидеть в камере, дожидаясь лязга двери, - но и у добровольной тюрьмы не слишком много достоинств. Версия с хроноворотом выглядела убедительной, но не была единственно верной - и Гарри решил, что лучшим выходом будет последить за собственным двойником. Возможно, ему все-таки удастся понять, что происходит.

Через три дня он действительно кое-что понял - но это было совсем не то, что нужно, и уж точно не то, что ему хотелось бы знать. Он устраивался на дальней от коттеджа скамейке, окутывая себя согревающими чарами, и, будто глядя сериал по телевизору, наблюдал, как он сам и его жена пьют по утрам чай в светлой столовой, как по вечерам читают за полузакрытыми шторами гостиной (тогда можно было подобраться к окну и через него заглянуть в чужую жизнь), как аппарируют вечером к калитке - иногда совместно, иногда порознь. В среду, когда они вернулись с работы вместе, Джинни поскользнулась на чуть обледеневшей ступеньке. Муж торопливо и аккуратно обхватил ее за талию, и Гарри услышал собственный голос, выговаривавший Джинни за беспечность: "В твоем положении следует быть осторожнее...". Он не услышал ответа Джинни, потому что вспомнил, что и Молли говорила о "ее положении". Двух мнений на этот счет быть не могло. Гарри стало казаться, будто он и сам замечает, что лицо Джинни стало еще более нежным, что иногда по нему пробегает странная улыбка, что она прислушивается к себе, ожидая, когда новая жизнь вдруг проявит себя каким-то таинственным способом. Он любовался ей в такие моменты, забывая, что растущий в ней ребенок - вовсе не его. Но он не забывал наблюдать за ее мужем, и в последние дни (а шла уже вторая неделя его шпионажа) какое-то настойчивое воспоминание стало стучаться в голову. Гарри казалось, что еще немного - и он вспомнит, поймет, кто же этот человек, так похожий на него - и на кого-то еще. Но воспоминание упорно не хотело раскрывать свою тайну.

Хрустким морозным утром Гарри направился к облюбованной скамейке, но не успел дойти до нее, как из дома вышел "Поттер". Он шел торопливо, быстрым шагом, озабоченный какими-то делами. Прядь черных волос упала ему на глаза, и он отвел ее рукой, досадливо поморщившись. Гарри машинально провел пятерней по собственной шевелюре. Это был абсолютно не его жест и не его гримаса; Гарри был уверен, что прекрасно знает человека, который делал так; но память отказывалась назвать имя. Гарри остановился, глядя в спину уходящему; а потом, наплевав на все свои планы, поддавшись порыву, догнал его и положил руку на плечо. Человек обернулся, выхватывая палочку и настороженно обегая взглядом сад; Гарри торопливо отменил Дезиллюминационные чары, и человек, глядя на него, как на возродившегося Темного Лорда, выдохнул: "Поттер?".

***

И в ту же секунду все сомнения Гарри исчезли.
Он точно не был сумасшедшим; и здесь точно не был замешан хроноворот. Реакция лже-Поттера была нормальной реакцией человека, увидевшего нечто такое, чего он никак не ожидал увидеть. Нельзя обратиться по фамилии к самому себе. Во всяком случае, Гарри не мог этого представить.
- Вот именно. Но кто же в таком случае ты? - спросил он, не надеясь на ответ, но пытаясь выиграть время. Он совершенно не представлял, что делать дальше.
Человек оглянулся на дом и, схватив Гарри за рукав, потащил подальше, под прикрытие заиндевевшего кустарника. Гарри не сопротивлялся, но когда решил, что они зашли достаточно далеко, остановился.
- Хватит, - резко сказал он. Человек остановился, тяжело дыша. Он уже успел взять себя в руки.
- Гарри Джеймс Поттер к вашим услугам, - с вызовом произнес двойник. Гарри посмотрел на него уверенным и спокойным взглядом.
- Не валяй дурака, - посоветовал он. - Любая проверка выявит правду. Кто ты?
Человек присел на скамью, смахнув тонкий слой снега, явно настраиваясь на долгий разговор.
- Зачем тебе?
- Я думаю, что имею право знать, кто занял мое место в волшебном мире... и в постели моей девушки! - Гарри точно не стоило говорить последние слова, но он не мог сдержаться.
- Имеешь... право, - согласился его двойник. - Но почему я должен удовлетворять твое любопытство? Что ты вообще здесь делаешь? Ты должен быть в аврорате... писать заявление. Черт, Поттер, почему вокруг до сих пор не кишат доблестные авроры, почему ты ведешь со мной какие-то разговоры?
Чувство, что он знает этого человека, стало почти невыносимым.
- С другой стороны... - лже-Поттер улыбнулся совершенно по-поттеровски, и Гарри опять не успел ухватить за хвост воспоминание. - Вы... с вами что-то случилось? Может быть... я мог бы устроить вас в Мунго. Там замечательные колдомедики, они вам помогут, правда! - Он потрясающе верно воспроизводил поттеровские интонации, насколько мог судить Гарри - сам он точно так же мялся бы, предлагая человеку подлечить мозги, и точно так же сочетал бы смущение с настойчивостью. Он как будто смотрел со стороны - на себя.
Может быть, правда в Мунго?
Видя, что Гарри молчит, человек небрежно оперся локтем на спинку скамьи. Спина его оставалась совершенно прямой. Гарри никогда бы не смог чувствовать себя уютно в такой позе. А для его визави она очевидно была привычной. И Гарри удивился тому, что не узнал его с самого начала.
- Малфой, - сказал он.
В зеленых глазах мелькнуло не удивление - скорее, молчаливое согласие.
- Что ж, я снова тебя недооценил, - произнес слизеринец с внешностью Гарри Поттера.
- Ты думал, я не узнаю тебя? – спросил Гарри, опять не зная, что делать дальше. После Выручай-комнаты и после того, что сделала Нарцисса Малфой в день Последней битвы, Гарри не был уверен, что считает их врагами.
- Я думал, ты не вернешься, - напрямик заявил Малфой.
- Ты имел к этому какое-то отношение?! – злость вспыхнула, как спичка.
- Нет, - покачал черноволосой головой слизеринец.
- Врешь!
- Поттер, в этом случае наш разговор вообще не имеет смысла, - осторожно произнес Малфой. Этот тон и напряженно-выжидающее выражение лица выглядели настолько несвойственными настоящему Гарри, что он поморщился.
- Фигово играешь, Малфой.
- За четыре месяца никто не усомнился, - пожал плечами слизеринец.
- Но почему? – Гарри сделал шаг к скамейке и поднял Малфоя рывком, схватив за отвороты качественно пошитой мантии. – Как ты умудрился обмануть всех, зачем, для чего? – Сил не хватало, и Гарри уронил Малфоя обратно на скамейку и сам опустился рядом, беспорядочно хватая воздух ртом. Малфой посмотрел на него с иронией, сменившей испуг во взгляде.
- Сильно досталось, Поттер?
- Достаточно, - не стал скрывать Гарри. – Но я жив, вопреки твоим ожиданиям.
- Ты жив, - не стал спорить Малфой. – И чего-то хочешь. Чего?
Тон Малфоя был чересчур беспечным, а голос – чересчур напряженным, чтобы позволить поверить в эту беспечность. В неожиданном прозрении Гарри понял, что это играет ему на руку: уж если он не сможет прочесть и понять выражения своего собственного лица, грош ему цена. Малфою придется куда сложнее: Гарри несколько изменился за последнее время.
- Пока не знаю, - ответил он осторожно. – Скажем так: для начала я хочу понять, что здесь происходит, черт возьми.
Малфой посмотрел на него прозрачно-зелеными глазами. «Будет врать», - понял Гарри и, не особо заморачиваясь, без размаха заехал локтем по малфоевскому подбородку, с удовлетворением услышав, как клацнули зубы. «Язык бы не прикусил», - с запозданием подумал он.
- Сука, - прошипел Малфой, морщась и осторожно трогая челюсть.
- Это не так уж больно, - заметил Гарри. – У меня, видишь ли, Веритасерума под рукой нет, так что буду, извини, действовать другими средствами. Просто будь как можно ближе к правде, хорошо?
- Узнаю школу Нотта, - пробормотал Малфой, и Гарри еле сдержался, чтобы не вцепиться в него снова. Но лишь кивнул.
- Начинай.
В первоначальной редакции малфоевского рассказа оказалось больше черных дыр, чем во всей вселенной. Гарри пришлось задать немало уточняющих и наводящих вопросов и чуть ли не клещами вытягивать ответы. По утверждению Малфоя, гениальная мысль подменить Поттера пришла в голову ему самому, без чьей-либо подсказки, когда прошел почти месяц после похищения, а о Герое до сих пор не было ни слуху ни духу. По поводу Малфой-мэнора уже было вынесено постановление о конфискации, родители собирались на материк, и вряд ли кто-то стал бы проверять, сколько Малфоев проживает за границей. К тому же, родители всегда могли утверждать, что сын решил начать самостоятельную жизнь и живет отдельно.
- Ну да… - раздумывая, сказал Гарри. – Твое исчезновение наделало бы шуму – было бы странно, если бы Малфои молчали о пропаже единственного наследника. Значит, они в курсе?
- Нет, - слишком быстро произнес Драко. – То есть… да, но в общих чертах.
- Ты видишься с ними?
- Нет, - снова сказал Малфой, и Гарри понял, что на эту тему он ничего больше от Малфоя не добьется.
Месяц Малфой провел в том доме, про который Гарри читал в газетах, - создавал видимость логова Пожирателей, но главное – вновь и вновь просматривал в думосбросе свои воспоминания, стараясь сделать из себя Поттера.
- И не противно было? – попытался спросить Гарри ехидно. Получилось зло.
- Задача на выживание, Поттер. При чем здесь чувства? – тоже зло ответил ему Малфой. Гарри уставился на него, будто намереваясь применить легилименцию. Жаль, он так и не овладел этим искусством.
- При том, - наконец ответил он. – Жить на материке с родителями, без каких-либо ограничений в правах – не самый плохой вариант. Не хуже, чем коттедж «Изумруд» и семейство Уизли.
- Не забывай о перспективах, - проговорил Малфой. Проговорил грустно, будто именно сейчас прощался с этими перспективами.
«Вернуться» было не самым сложным. «Поттеру» говорить почти не приходилось – достаточно было слушать, поддакивать и сочувственно кивать, когда Рон, Гермиона, Джинни, Невилл и другие, сидя рядом с его кроватью в уютной палате cв. Мунго, взахлеб и наперебой рассказывали, как искали его, как переживали и как верили в его возвращение. Сложнее стало, когда он вышел из палаты.
- Малфой, я просто не верю, - покачал головой Гарри. – Неужели никто не додумался применить легилименцию?
- Кто, Поттер? Кто? – в голосе Малфоя мелькнула непонятная горечь, как будто он немного сожалел о том, что все вышло так легко. Но этого не могло быть – значит, тут было что-то другое. – Ты не понимаешь, что было. Кому бы пришло в голову заподозрить меня в чем бы то ни было? И зачем использовать легилименцию, если я сам был готов рассказать все подробности своего похищения? Да в аврорате на меня дышать боялись. Стоило руку к голове поднести, тут же бежали с зельями. Может быть, в другой ситуации другие люди и задумались бы… но сейчас – кому? Ни Дамблдора, ни Волдеморта, ни Снейпа. Грюм еще мог бы наставить аврорат на путь истинный… увы, война обошлась нам слишком дорого.
- А ты действительно хороший политик, Малфой, - отметил Гарри. – Вот только со мной – не надо. Не надо делать вид, что действительно жалеешь о ком-то из них… и не ставь Волдеморта в один ряд с ними!
- Как легилимента и умного человека – почему нет? – возразил слизеринец без особого, впрочем, желания. - И почему я не могу жалеть о гибели людей, которых знал? Может, я заразился этим от Уизли?
- Кстати, об Уизли, - перебил его словоизлияния Гарри. – Как тебе удалось заморочить им голову?
- А что сложного? – почти искренне удивился Малфой. – Собственно, хорошо меня знал только Рон, а он был очень занят в то время… с Гермионой. Кстати, мне понравилось быть шафером.
Имена Рона и Гермионы срывались с его губ без малейшей запинки, и это не переставало поражать Гарри – не глядя на лицо и отвлекшись от тембра голоса, он без труда представлял, что говорит именно с Малфоем.
- Молли кормила меня и причитала, какой я худой, Артур был в основном на работе, Джордж – в магазине, у старших свои дела… собственно, больше всего я общался с Перси в Министерстве… а насколько хорошо тебя знал Перси?
Гарри мысленно признал, что не слишком.
- Мы встречались только на семейных праздниках, а там поговорить хотелось каждому. Рецепт тот же, что в политике, - улыбайся где нужно, не скупись на комплименты и уходи вовремя.
- Хотел бы я на это посмотреть! – со всей возможной язвительностью сказал Гарри. – Драко Малфой, общающийся с семейством Уизли, как с равными!
- Ничего особенного, Поттер, - так же язвительно ответил слизеринец, хотя Гарри понимал, чего тому стоит эта сдержанность. – Они, по крайней мере, чистокровные. К тому же наши контакты сейчас далеко не столь тесные, как ты, видимо, представляешь.
- Да? – деланно удивился Гарри. – То есть вы не ходите в гости в Нору, Рон не хлопает тебя по плечу с воплем «Привет, дружище!», а Молли не целует в щеку на прощание?
Вопреки ожиданиям, Малфой не вспылил, а посмотрел на Гарри с удивленным пониманием.
- О-о! Так святой Поттер тоже замечал, как глупо выглядят некоторые манеры Уизли?
- Не отклоняйся от темы, Малфой, - посоветовал Гарри. – Да, я знаю, что Рон, Молли и другие не идеальны, но мне это не важно – я люблю их такими, какие они есть!
- А я нет, - немедленно отозвался Малфой. – Но, должен признать, у большинства из них хватило ума понять, что Гарри Поттер уже не одиннадцатилетний мальчишка без родных и друзей, а новая сила в магическом мире.
- Что? – переспросил Гарри, не понимая малфоевской логики.
- А что? – вскинул голову слизеринец, и Гарри это покоробило. Малфой в таких случаях вскидывал бровь. Но, очевидно, ему удалось не просто избавиться от собственных привычек, а заменить их поттеровскими, причем на уровне рефлексов. – Я постепенно вхожу в политику, со мной начинают считаться, потому что люди доверяют мне; я становлюсь важным лицом, и старшие Уизли это отлично видят. И ведут себя соответственно. Они не дураки, они понимают, что им может дать дружба с Гарри Поттером. Рон, конечно, продолжает вести себя, как первокурсник, и Молли не может перестать обращаться со мной, как курица-наседка, даже на людях, но, думаю, вскоре Артур и Джинни разъяснят им, что к чему.
Малфой назвал отца Джинни по имени совершенно привычно, не задумываясь, и эта мелочь больно отозвалась в сердце Гарри – мир действительно изменился в его отсутствие.
- А Джинни? – спросил он, нарочно касаясь самого больного. – Она тоже радуется всему происходящему, да?
- А почему нет? – Малфой снова посмотрел прямо в глаза собеседнику, но на этот раз Гарри показалось, что он не врет. – Почему бы ей не радоваться? Она замужем за человеком, которого любила с детства, война закончилась, опасности больше нет, она ждет ребенка. Почему бы ей не быть счастливой?
- Я говорил о твоих глобальных политических планах, - резко сказал Гарри. Нет, он все понимал… но думать о Джинни в постели с Малфоем, об их общем ребенке – это было выше его сил.
- И это тоже, - кивнул Малфой, не догадываясь – или догадываясь? – о буре, бушевавшей в душе Поттера. – Если Гарри Поттер хочет быть не рядовым аврором, а видной фигурой в магическом мире, политиком, с которым считаются, кандидатом на пост Министра когда-нибудь в будущем – что не исключено, - почему это должно расстраивать его супругу? Малютка Джинни вовсе не против быть первой леди.
- Малфой, - Гарри уже трясло от злости, но он старался сдерживаться, чтобы успеть узнать и понять как можно больше. – Малфой, зачем она тебе? Я могу понять, зачем тебе моя внешность, моя жизнь; но тебе ведь совсем не обязательно было жениться на моей девушке. Разорвать отношения – невеликая проблема… для тебя. Зачем?
Малфой откинулся на спинку скамейки, поглубже сунув руки в карманы, и неторопливо заговорил, глядя прямо перед собой:
- Когда ты исчез, я часто сталкивался с ней – в аврорате: меня допрашивали, а она приходила узнать, как идут дела по розыску… тебя. И я ее каждый раз не узнавал. Представляешь? Нет, Поттер, ты не представляешь, что с ней было. А когда я… то есть ты вернулся… - он неожиданно улыбнулся той смущенно-радостной поттеровской улыбкой, что Гарри неоднократно видел на газетных колдографиях. – Поттер, я не мог ее бросить, ты уж извини.
- Я не верю, что ты можешь любить ее, - глухо сказал Гарри, вглядываясь в свое – малфоевское – лицо. Тот не отвернулся.
- Может быть, я просто хотел, чтобы любили меня.
«Невозможно», - была первая мысль Гарри. «Неужели?» - была вторая. «Ну конечно!» - подтверждала третья. Если уж Малфой решился жить чужой жизнью – Гарри до сих пор не мог уложить в голове возможность этого, - то почему бы ему было не принять искреннее чувство Джинни? Каждый хочет, чтобы его любили.
Но ведь Джинни любила не его. Она любила Гарри. Ведь так?
- Да ладно, Поттер, - неожиданно заговорил Малфой, внимательно наблюдавший за ним. – Сколько вы с ней общались? Месяц на шестом курсе и несколько дней после победы? И в основном… э-э, в ход шли руки и губы? Ничего она о тебе на самом деле не знала, так ведь?
- Не так, - упрямо сказал Гарри. А что еще он мог сказать?
- Брось, Поттер, - с прорезавшимся превосходством парировал Малфой. – Все, что она знает о тебе восемнадцатилетнем – она знает ОБО МНЕ. С поправкой на особенности твоего характера. Ты знал, что она любит вишневый мусс? Что мечтает посмотреть фильм в маггловском кинотеатре? Что хочет назвать своего первого ребенка в честь… - Малфой замолчал.
- У нас не было времени на все это, - с усилием сказал Гарри. Это было то, чего уже не исправить. Он уже никогда не сможет узнать Джинни так, как первооткрыватель узнает неизведанную страну. И ее первый ребенок не будет также и его первенцем.
Он выхватил палочку - но не так быстро, как раньше; Малфой успел сделать это одновременно с ним.
- Я все равно убью тебя, - хрипло пообещал Гарри. – Или упрячу в Азкабан.
Малфой, не опуская палочки, покачал головой.
- Нет, Поттер, не убьешь. И не посадишь. И ты знаешь, почему.
Гарри знал.
Он отчетливо представлял себе, что будет, когда выяснится, что последние четыре месяца за Героя принимали бывшего сторонника Темного Лорда. Какая буча поднимется в политических кругах, сколько голов полетит, какие меры слежки и проверок будут предприняты. Все маги Англии будут выглядеть очень неприглядно. Но это не самое главное.
Что почувствует Джинни, когда поймет, что она принимала за Гарри другого человека? Вышла замуж, спала с ним, ждет от него ребенка? Что она НЕ УЗНАЛА его?
- Тогда я просто тебя убью, - сказал он слизеринцу. – И уничтожу тело. Нет человека – нет проблемы.
- Есть, - ответил Малфой осторожно. – Есть проблема. Нельзя уйти из дома утром нормальным, а вернуться жертвой Пожирателей.
- У меня есть с кого брать пример, - нарочито по-малфоевски ухмыльнулся Гарри. – Инсценирую похищение на пару недель.
- Возможно… возможно, - кивнул утвердительно Малфой. – Если тебе все равно, что она беременна и что второго твоего исчезновения она может просто не пережить.
- Прячешься за юбку жены, Малфой? – оскорбительно произнес Гарри, понимая, что слизеринец прав. Что ничего он с этим сделать не сможет. Во всяком случае, пока. – Кстати, а что же ты не пользуешься моментом? Тебе-то ничто не мешает меня убить. Я уже давно все равно что мертв.
Малфой резко опустил палочку.
- Хочешь, чтобы я это сказал, Поттер? – невыразительно осведомился он. – Хорошо, я скажу. Я не могу убить тебя – это ты хотел знать? Я не смог убить Дамблдора и не могу убить тебя. Я создан для интриг, а не для войны, черт возьми!
- Вот и договорились, - неестественно весело сказал Гарри, пряча палочку в рукав.
- О чем? – с досадой спросил слизеринец.
- Да ни о чем, - ответил Гарри, тут же мрачнея. – Если в результате этого разговора не появится ни одного трупа – что тогда делать?
- Можно, - негромко начал Малфой, и Гарри понял, что тот уже успел обдумать свое предложение, - можно сделать так, чтобы ты пока пожил под чужим именем… в нашем или в маггловском мире. Я помогу – с твоими деньгами, с жильем, с лечением. А там видно будет…
- А там ты станешь таким крутым Гарри Поттером, что в меня просто никто не поверит, - невесело пошутил Гарри. – Ладно, пока мне действительно нужно подлечиться и подумать. Пришли мне завтра сову… впрочем, на письме придется указать имя адресата… Хорошо, встретимся в полдень у Флориана.
Малфой кивнул.
- И не надейся – все еще только начинается, - на всякий случай предупредил Гарри. Малфой снова кивнул. Они немного помолчали, глядя на заиндевевшие ветки.
- Так как она хочет назвать первенца? – спросил Гарри.
- Фабиан. В честь брата матери…
- Да, я помню, - сказал Гарри, невольно улыбнувшись, когда представил себе Молли с маленьким Фабианом. Малфой тоже улыбнулся – теплой, мягкой улыбкой. «Наверное, так он улыбается Джинни», - подумал Гарри. – Ну что, до завтра?
- До завтра, - сухо бросил Малфой, направляясь к калитке. Гарри посмотрел ему вслед.
- Стой! – вдруг выпалил он. Малфой обернулся, настороженно глядя на него.
- И все-таки - зачем? Ты стал мной – зачем?
- Поттер, у меня закончились варианты ответа на этот вопрос.
- Вот именно, варианты, - Гарри сделал шаг к слизеринцу. – Попробуй правду.
- Может быть, - губы скривились совершенно по-малфоевски, - может быть, мне показалось, что… мир будет слишком пуст без Гарри Поттера.
Он отвернулся и пошел к границе зоны аппарации стремительной поттеровской походкой.
- А ты не думаешь, что для двоих Поттеров он окажется слишком тесен? – задумчиво спросил у его спины Гарри.

T H E E N D