В тот вечер Большой зал Хогвартса ослеплял своей красотой. Оригинальностью убранства он поражал воображение даже тех, кто в течение семи лет бывал здесь минимум по три раза в день, даже тех, кто видел его в вечер Святочного бала во время Турнира Трех Волшебников, даже тех, кто был здесь в день празднования Победы.
Едва Гермиона вошла внутрь, у нее перехватило дыхание от восторга совсем как в тот вечер одиннадцать лет назад, когда она вошла сюда впервые в окружении других первокурсников. Она замерла на пороге, зачарованно глядя по сторонам, не стесняясь собственного удивления, не скрывая счастья, которое испытывала, снова оказавшись здесь. Если быть до конца честной, то и скрывать было особо не от кого: взгляды всех присутствующих были прикованы к возвышению на противоположной стороне, где обычно находился стол преподавателей. Сейчас там новый директор Хогвартса Минерва МакГонагалл говорила торжественную речь. Гермиона немного опоздала к началу торжества в честь пятилетия Победы, поэтому ее приход остался практически незамеченным: все были поглощены речью. Лишь несколько человек из задних рядов бросили на девушку заинтересованный взгляд, но, узнав в ней мисс Грейнджер, поспешно отвернулись.
Чуть отойдя от нахлынувших чувств, Гермиона прислушалась к словам своего бывшего декана. Та говорила красиво, вдохновенно, искренне. О войне, о победе, о цене, заплаченной за нее, о потерях, о тех, кого никогда не забудут, о тех, кто будет жить и помнить. О Гарри.
– Он был замечательным человеком, – сказала старая ведьма, и ее голос в первый раз дрогнул. – Добрый, честный, храбрый и самоотверженный. Те, кто его знал, кто учился с ним, навсегда запомнят его как мальчишку с вечно растрепанными волосами, невероятно похожего на своего отца, но с глазами матери. Навсегда молодой, он останется в наших сердцах не только как герой, спасший всех нас от Того-кто-не-должен-быть-назван, но и как верный друг, способный ученик, талантливый ловец…
К горлу Гермионы подкатил ком, перед глазами все расплылось, слова слились в неразборчивый гомон.
Навсегда молодой… Да, для других он останется именно таким, потому что разбитым, прикованным к инвалидному креслу, не способным произнести ни слова, его видели только два человека: она и профессор Снейп, пытавшийся найти способ вернуть Гарри к нормальной жизни после последней битвы.
–
Вы умрете, Поттер, вы это понимаете? – когда профессор впервые сказал это вслух, Гермиона содрогнулась, хотя сама предложила этот выход. Она тогда посмотрела на Гарри, который сидел в кресле-каталке, безвольно откинув голову на высокую спинку, потому что держать ее самостоятельно он уже не мог. На его лице мелькнула бледная горькая усмешка. Шевельнув рукой, он с трудом вывел на пергаменте несколько слов. Он уже давно общался с ними письменно: речь отказала первой. Заглянув в пергамент, девушка чуть не разрыдалась. Надпись, сделанная кривыми буквами, гласила: «А сейчас я разве жив?» Гермиона посмотрела на зельевара, но даже тот отвел взгляд.
– Его могли бы спасти, – эти слова МакГонагалл вернули Грейнджер к реальности, – но не хватило времени, решительности, знаний, сил…
Слова острым ножом полоснули по сердцу, ранив его почти до крови. Сразу вспомнились шесть месяцев бесконечных экспериментов, ежедневного ухода за молодым человеком, который быстро превращался в измученного болезнью старика. Перед ней как наяву предстало изможденное лицо Северуса Снейпа с воспаленными от недостатка сна глазами, впалыми щеками, уже даже не желтой, а какой-то серой кожей. Он тогда довел себя почти до полного истощения, морального и физического, а Гермиона старалась помочь изо всех сил. Это ей могло не хватить времени и знаний, но если уж профессор Снейп ничего не смог сделать, значит, Гарри нельзя было спасти. Как это ни больно… Остаток речи Гермиона прослушала.
Когда официальная часть вечера завершилась, заиграла музыка, приглашенные разбились на группы, зал наполнился гулом сотен голосов. Гермиона повсюду видела знакомые лица, но почему-то только она продолжала стоять сама по себе, чувствуя себя скованно и неловко. Она то и дело пыталась поймать взгляд кого-то из прежних друзей, но все как-то слишком быстро отводили глаза и отворачивались. Гермиона уже было решила, что все же зря она сюда пришла, когда сзади раздался до боли родной и дорогой голос:
– Привет.
Она обернулась так резко, что чуть не потеряла равновесие. На лице, покрытом веснушками, сияла искренняя добрая улыбка, рыжие волосы свободно спадали на плечи, парадная мантия не могла скрыть мощный торс. Рональд Уизли со школьных дней изменился исключительно в лучшую сторону. Гермиона порывисто обняла его.
– Рон! Как я рада тебя видеть! Я так скучала…
– Я знаю. Я тоже скучал, – он обнял ее в ответ, похлопал широкой ладонью по спине, после чего мягко, но настойчиво отстранился. – Как ты?
– Хорошо, – честно ответила Гермиона. – Сейчас уже все хорошо.
– Рад слышать, – Рон снова улыбнулся. – От тебя не было никаких вестей, с тех пор, как…
«Гарри не стало» повисло в воздухе, но так и не было произнесено. Оба неловко потупились, переминаясь с ноги на ногу, как будто в том, что они выжили, было нечто постыдное. В конце концов, Рон смущенно кашлянул и продолжил:
– В общем, хорошо, что у тебя все хорошо.
– Рон, я хотела тебе кое-что сказать… это касается Гарри, – заговорила Гермиона, но друг прервал ее, подняв руку.
– Не надо, я знаю, – тихо сказал он.
– Знаешь? – обомлела девушка, глядя на него широко открытыми глазами. Как он мог узнать?
– То, что сказала МакГонагалл… – Рон чуть скривился. – Я понимаю, что то заклятие едва ли можно было обойти. Он ведь был под его влиянием практически всю жизнь.
Как верно сказано.
–
Невозможно. Не получится, – пробормотал Снейп на исходе пятого месяца. – НЕВОЗМОЖНО! – крикнул он так, что стены старенького коттеджа содрогнулись.
Гермиона не должна была тогда этого услышать: она, как обычно, вывезла Гарри на прогулку к морю, на берегу которого они жили все это время. Снейп думал, что еще полтора часа дома никого не будет, поэтому дал чувствам волю. А Гермиона просто вернулась за пледом, потому что в тот день неожиданно похолодало.
Услышав крик, она вздрогнула, но решила не трогать профессора. Попадать ему под горячую руку было опасно, а смущать, вваливаясь в лабораторию, когда он наконец позволил себе выплеснуть эмоции, казалось недостойным. Поэтому Гермиона шагнула в сторону гостиной, где, как она помнила, на диване должен был валяться плед. Однако найти его ей было не суждено.
Сначала из лаборатории послышался страшный шум, потом звук бьющегося стекла. Снова и снова. Девушка в испуге застыла посреди гостиной, прислушиваясь к грохоту, а когда все неожиданно смолкло, она бросилась к дверям лаборатории.
Она нашла профессора стоящим на коленях посреди учиненного им погрома. Он закрывал лицо руками, и в первый момент девушка решила, что он плачет, но потом поняла, что не слышит всхлипов, а плечи мужчины не вздрагивают, как должны были бы, если бы он действительно плакал. Нет, он просто застыл в этой странной, неудобной позе, подобно каменному изваянию.
– Профессор, – осторожно позвала Гермиона, опустившись на колени рядом с ним. Ее сердце отчаянно колотилось. Последние несколько дней Снейп уже не ставил экспериментов, только что-то высчитывал на бесконечных листах пергамента. Девушка догадывалась, что у зельевара просто кончились идеи для практических опытов, и он пытается вывести формулу требуемого зелья через теоретические выкладки. Такой срыв мог означать только одно: Снейп не знал, что делать дальше. – Профессор!
Он не отвечал. По-прежнему прижимал ладони к лицу, молчал и не шевелился. Страх сковал Гермиону. Что она будет делать, если зельевар сломался, сошел с ума или просто опустил руки? Что она одна будет делать с почти полностью парализованным Гарри и безумным Снейпом? До сих пор она сама держалась только по одной причине: верила в гений своего школьного профессора, верила ради своего друга, ради его будущего… А что она будет делать теперь?
– Профессор, пожалуйста, – жалобно проскулила Гермиона, пытаясь взять его за руки, отвести их от лица. Глаза. Она должна увидеть его глаза. – Ответьте мне. Не оставляйте меня одну, пожалуйста.
Он подчинился, опустил руки, значит, услышал и понял. От сердца на мгновение отлегло, но потом она увидела его лицо. И глаза.
– Неужели никак? – слова были едва слышны, но он ответил:
– Ущерб слишком велик… Он жил с этим всю жизнь, оно въелось в его тело… Их нельзя было разделить, не повредив Гарри. Чертов хоркрукс… Шестнадцать лет – это вам не шутки. Тело будет продолжать отказывать. Этого не остановить…
– Значит, он обречен? – внутри все похолодело, но она должна знать.
– Я ничего не могу сделать… Правда, – он посмотрел на нее горящими глазами, словно для него было важно, чтобы она поняла и поверила. – Честное слово, если бы я только мог, я бы сделал, я обещал ему… Но я всего лишь зельевар. Я не бог…
– Я знаю, знаю, – прошептала Гермиона, зачем-то обнимая его за плечи. Она знала, что ему не нужны ни ласка, ни сочувствие, ни поддержка. Исходя из всего, что она о нем знала, он должен был ее оттолкнуть, но вместо этого Снейп опустил голову ей на плечо и обнял в ответ, поэтому она тихо повторила: – Я знаю… Даже вам не повернуть время вспять, не отмотать назад шестнадцать лет.
Он как-то неловко наклонился, а потом навалился на нее всей тяжестью своего тела. Гермиона так и не поняла, был ли это обморок, или Снейп, доведя себя до крайней степени изнеможения, просто-напросто уснул у нее на руках. Она осталась с ним, положив его голову к себе на колени, надеясь, что Гарри простит ее за эту отлучку. Кому из них она была в данный момент нужнее, она не смогла бы определить, но ей совершенно точно хотелось спасти хотя бы одного…
– Я хочу сказать, некоторые винят вас обоих, но я знаю, что ты делала все, что могла, – продолжал Рон.
– Плохо, что могла я не так уж много, – с горечью отозвалась Гермиона. – Я была там всего лишь сиделкой и ассистентом.
Она обвела глазами присутствующих, и теперь все эти странные косые взгляды стали ей гораздо понятнее. Люди избегали смотреть на нее, отворачивались, понижали голос, шептались за ее спиной, потому что винили ее в смерти Гарри Поттера. В толпе внезапно мелькнула еще одна знакомая рыжая шевелюра: Джинни Уизли наградила бывшую подругу долгим тяжелым взглядом, после чего отвернулась и скрылась из виду. Гермиона не могла ее винить за это, но было невыразимо больно и обидно. Она полгода убивалась в том доме, забыв себя, ухаживая за Гарри, помогая профессору Снейпу, стараясь сохранить им всем рассудок, поддерживая веру в двух мужчинах даже тогда, когда ее не было у нее самой. А где были все эти люди?
– Ты же понимаешь, дело еще и в том, что это ты убедила Гарри принять помощь Снейпа, – сказал Рон, снова привлекая ее внимание.
– Я настояла, чтобы Гарри его выслушал, – напомнила она. В голосе ее появился холодок. – Не знаю, что ему говорил Северус, но после этого и до самого конца они были очень близки. Гарри доверял ему.
– Северус? – переспросил Рон, как будто из всей тирады услышал только это имя.
– Я жила с ним полгода под одной крышей, – с вызовом заявила Гермиона. – И если у кого-то есть сомнения в том, что он сделал все, что было в его силах, то я могу подтвердить обратное.
– Он всегда ненавидел Гарри, – резко возразил Рон. – Он водил за нос двух сильнейших волшебников. С чего ты взяла, что можешь с уверенностью сказать, что это не его опыты свели Гарри в могилу?
– Не смей так говорить о нем! – Гермиона знала, что ей лучше промолчать: так она сохранит отношения хотя бы с одним школьным другом, но обостренное чувство справедливости, которое так и не притупилось с годами, требовало расставить все по своим местам. – Северус – да, Северус, не надо морщиться! – сделал все, что мог. И даже то, чего не мог, он тоже сделал. Он превзошел себя, Рон. Я кое-что понимаю в зельях, понимаю, как это сложно. Вы вините его в том, что он погубил Гарри? А меня в том, что я уговорила Гарри ему довериться? Так никто ведь больше не взялся! Никто не предложил свою помощь. Единственная альтернатива, которая была предоставлена, – это медленное угасание под пристальным взглядом общественности, которая бы его жалела изо всех сил, но ничего бы для него не сделала. Он выбрал надежду. И если я способствовала этому выбору, то могу этим только гордиться!
– Но Снейп…
– Больше ни слова о нем, – отрезала Гермиона. – Если бы ты только видел его тогда, если бы ты видел его глаза…
Она осеклась, вновь погружаясь в воспоминания. Да, если бы кто-нибудь видел взгляд Северуса в тот день, когда он все же приготовил Гарри зелье, хотя и совсем не такое, какое собирался, то никому бы не пришло в голову упрекнуть его в том, что он чего-то не сделал. Гермиона помнила этот взгляд: в нем не было ни капли отрешенности или равнодушия, только боль и какая-то нечеловеческая тоска. Черные глаза больше не были двумя бесконечными туннелями, в которых невозможно было прочитать мысли и эмоции. Они были живыми, страдающими. Их выражение ранило Гермиону прямо в сердце, разрывало на куски душу. Желание прогнать боль из этих глаз тогда стало почти невыносимым.
Снейп поднял голову, услышав, что она вошла. Он сидел на низкой скамье, стоявшей в дальнем углу лаборатории. Гермиона не сразу нашла его взглядом, а когда наконец увидела, у нее сжалось сердце. Снейп выглядел так, словно умирать собрался он сам. Возможно, что-то в нем действительно умрет сегодня, подумалось Гермионе.
– Гарри готов, профессор.
– Хорошо.
– А вы?
– Что я?
– Готовы?
Последовала короткая пауза, после которой он, так и не ответив на вопрос, поинтересовался:
– Вы уедете завтра же или останетесь на пару дней?
Гермиона неловко переступила с ноги на ногу. Она не ожидала этого вопроса сейчас. Говоря честно, она вообще надеялась, что его можно будет не поднимать, что она сможет просто остаться по умолчанию, чтобы помочь. На пару дней, недель, месяцев, лет… Конечно, она предполагала, что Снейп не облегчит ей жизнь, не задав этого вопроса, поэтому заранее подготовила возможную причину, чтобы остаться. Плохо только, что не успела подготовиться сама, поэтому голос прозвучал фальшиво:
– Я хотела поговорить с вами об этом после… Может, вы возьмете меня в ученицы?
Он одарил ее долгим пристальным взглядом, в котором на мгновение мелькнуло странное выражение. Мелькнуло и пропало, но теперь его глаза не были такими затравленными. Чуть прищурившись, Снейп уточнил:
– Неужели вы решили сделаться Мастером Зелий? Не замечал в вас такого желания.
– Вы считаете, я не справлюсь? – с вызовом спросила Гермиона, готовая отстаивать свою просьбу.
– Я считаю, что вы можете стать хорошим зельеваром. В вас есть внимательность и аккуратность, жажда новых знаний и работоспособность… Но Мастером вам не стать, потому что это предполагает наличие определенной склонности, которой в вас нет. Без творческой составляющей зельевар – это только лишь ремесленник. В других областях вы способны добиться значительно большего. И вы это знаете не хуже меня. Так откуда такая просьба?
Гермиона сдалась. Он был слишком умен, тонок, проницателен. Успешно врать ему она не сможет еще очень долго.
– Это хороший повод задержаться здесь на какое-то время, чтобы помочь… Вы не справитесь один, – вырвалось у нее прежде, чем она успела прикусить язык.
– Не справлюсь, – неожиданно согласился он. Снейп резко встал, после чего приблизился невозможно медленно, как-то нерешительно. Посмотрел на нее сверху вниз из-под полуопущенных ресниц. – Вы хотите остаться и помочь?
– Да, – выдохнула она и вдруг почувствовала прикосновение холодных тонких пальцев к своей руке.
– Так просто останься…
– Я смотрю, у тебя было достаточно времени, чтобы как следует разглядеть его глаза, – горько заметил Рон. – Значит, все правда? То, что я слышал о тебе и о нем?
– Не знаю, что ты слышал, но мы живем вместе и растим ребенка, – чуть мягче сообщила Гермиона, неожиданно осознав, что все слова Рона в адрес Снейпа были вызваны обычной мужской ревностью.
– Что ж, рад был тебя увидеть, – холодно сказал теперь, наверное, уже бывший друг. Развернулся и ушел, даже не дождавшись, когда она с ним попрощается.
А Гермиона так и не успела сказать ему то, что собиралась. Она осмотрелась по сторонам. Рядом не было никого, кто хотел бы это услышать. Северус был прав: ей не стоило сюда идти. Ну почему он всегда оказывается прав? Наверное, потому, что он старше и умнее.
Ни с кем не прощаясь, Гермиона покинула празднование пятилетнего юбилея Победы.
***
Дом встретил ее тишиной. Было уже поздно. Наверное, все легли. Однако проходя мимо гостиной, она заметила, что лампы еще горят, а огонь в камине полыхает вполне энергично, чего никак не может происходить, если Северус уже ушел в спальню.
Он действительно был там. Лежал на диване, подсунув под голову тонкую декоративную подушку и согнув в коленях длинные ноги, читал какую-то книгу. Он не отрывался от своего занятия, как будто не слышал прихода Гермионы, хотя она знала, что его слух улавливает любую мелочь.
Девушка остановилась в дверях, прислонившись плечом к косяку, завороженно глядя на зельевара. Годы почти семейной жизни смягчили его черты, хотя и не сделали ни на грамм привлекательнее. Впрочем, для нее он был достаточно красив, а что там думают остальные, ее не интересовало.
– Ты быстро, – неожиданно сказал Снейп, продолжая делать вид, что читает. – Как все прошло?
– Я никому ничего не сказала. Ты был прав.
– Я всегда прав, – заметил он, откладывая книгу в сторону и поворачивая голову к Гермионе. – Как ты?
– Переживу, – хрипло ответила она, приблизилась к дивану и сделала знак, прося Северуса подвинуться. Тот повернулся на бок, освобождая ей место. Когда она легла, он обнял ее и прижал спиной к себе. – Тоскливо, конечно, – призналась она. – И обидно. Но не смертельно. Где Гарри?
– Спит. Я уложил его еще час назад.
Гермиона бросила взгляд на настенные часы: шел первый час ночи.
– Это следовало сделать три часа назад, – равнодушно заметила она, прикрывая глаза и удобнее устраивая голову у него на плече.
– Я бы сделал это, но он меня не слушается так, как тебя, – так же равнодушно сообщил ей Северус.
Гермиона усмехнулась. Не слушается он, как же! Она прекрасно знала, что Снейп сам позволяет Гарри слишком много. Кто бы мог подумать, что грозный хогвартский зельевар, двойной агент, двадцать лет ходивший по лезвию бритвы, герой войны и прочая, прочая, прочая окажется столь бесхребетным отцом? Приемный сын вертел им, как хотел.
Это было единственным выходом, Гермиона знала это. Она сама невольно подала идею профессору в тот день, когда он уже отчаялся сделать для Гарри хоть что-нибудь. Но только в тот момент она задумалась о том, чем по сути является это зелье для Гарри Поттера, которого она знала.
– Вы умрете, Поттер, вы это понимаете?
«А сейчас я разве жив?»
Нет, это была не жизнь. Кроме того, жизнь эта могла оборваться через… сколько? Год? Два? Голос, ноги, мышцы уже подвели своего хозяина. Вскоре начали бы отказывать внутренние органы. Один за другим, пока он не умер бы. А так…
Повернуть время вспять, отмотать последние шестнадцать лет назад. Вернуть Гарри в тот возраст, когда он еще не встретил Лорда Волдеморта. Сделать так, чтобы его тело никогда не стало хоркруксом. И, конечно, чтобы не было того заклятия, которое разделило Тома Риддла и Гарри Поттера, убив одного и запустив механизм самоуничтожения в другом. Профессор Снейп мог создать зелье, которое сделало бы так, чтобы последних шестнадцати лет для Гарри не существовало.
Но это означало, что не станет и самого Гарри Поттера. Все его воспоминания, вся его жизнь будут стерты. Он снова превратится в годовалого ребенка и не будет знать ничего о своей прежней жизни.
«Зато у меня появится шанс начать все с начала, – с трудом вывела слабая рука. – Прожить жизнь, которую мне всегда хотелось: с домом и настоящей семьей, без опасностей и пристального внимания, без Волдеморта».
Он снова взял в руки перо и начал старательно выписывать буквы, а Гермиона смотрела на это и с трудом сдерживала слезы. Пусть это был лучший выход, но это было неправильно, несправедливо.
«Я хочу остаться с вами», – написал Гарри Снейпу. Тот серьезно кивнул и отправился работать над зельем.
Через три недели оно было готово. Настало время прощаться.
«Когда я вырасту и буду способен понять, расскажите мне все. О родителях, Сириусе, Дамблдоре – обо всех».
В зеленых глазах была видна тревога. Странно, но его глаза не стали видеть хуже, хотя именно они всегда были его самым слабым местом. Гермиона почему-то подумала об этом только в тот день.
– Я сделаю это, – хрипло пообещал Снейп, сжимая в руке флакон с зельем.
«Обнимите меня. Оба».
Гермиона первая наклонилась к нему для прощального объятия. Она изо всех сил старалась улыбаться, чтобы поддержать Гарри, но прекрасно знала, что в своей комнате сегодня проревет всю ночь.
Снейп опустился на одно колено, чтобы обнять Гарри. Когда его рука легла на плечо мальчика, Гермиона заметила, как дрожат пальцы, и поспешно отвела взгляд, давая им несколько мгновений побыть наедине. Но она все равно услышала, как профессор тихо прошептал: «Прости меня». Зашуршал пергамент, заскрипело перо. Гарри что-то написал, а Снейп, прочитав, нервно усмехнулся и сказал:
– Я постараюсь.
После этого Северус передал ему зелье, и Гарри выпил его без лишних промедлений. После нескольких секунд весьма болезненных судорог пошел процесс трансформации, и спустя всего минуту перед ними был хорошенький годовалый мальчик, заливающийся громким плачем. Снейп шагнул к нему, завернул в заранее приготовленную простыню и унес с собой. А Гермиона не выдержала, подобрала пергамент и прочитала последнее послание.
«Будь мне хорошим отцом».
Она разревелась прямо в гостиной.
Очевидно, именно в потакании всем прихотям пятилетнего Гарри Северус и видел выполнение своего обещания. Гермиона не сердилась. Она знала, что их сын – как ни странно так думать о Гарри – любит их обоих, растет добрым ребенком и обязательно станет хорошим человеком, каким и был. Только теперь у него будут счастливые воспоминания о доме и семье.
Северус словно прочитал ее мысли и неожиданно сообщил:
– Гарри сегодня упомянул Дурслей.
– Он ведь их не знает, – удивилась Гермиона.
– Очевидно, я чего-то не учел, когда составлял зелье. Возможно, старые воспоминания частично восстановятся.
– Это не опасно? – встревожилась девушка, делая попытку привстать, но Снейп удержал ее и успокаивающе погладил по плечу.
– Если будет нужно, я помогу ему, но надеюсь, он сам адаптируется. Просто, возможно, придется рассказать ему обо всем чуть раньше.
– Хорошо, – она успокоилась и прикрыла глаза, наслаждаясь его осторожными поглаживаниями, которые он не прекратил. Пальцы чуть касались обнаженной кожи, заставляя ее покрываться мурашками.
– Значит, – через некоторое время заговорил Снейп, когда Гермиона уже почти уснула, – он так и останется Снейпом? Мы никому не скажем?
– Нет, – твердо сказала Гермиона. – Это никому не нужно. И прежде всего, самому Гарри.
– Тяжело ему будет в Хогвартсе с такой фамилией, – грустно заметил Северус.
– Но он не согласится пойти в него ни с какой другой. Он тебя боготворит, – заверила его Гермиона. – К тому же в этот раз ему предстоит учиться на Слизерине, я полагаю.
– Наверное, придется найти способ вернуться к преподаванию. Может, удастся снова стать деканом. Потому что на Слизерине ему будет совсем плохо.
– В крайнем случае, я могу пойти преподавать, – предложила Гермиона. – Если что, я смогу его защитить.
– А кто защитит тебя? – усмехнулся он. – Много ли человек сегодня были рады тебя видеть?
– Никто не был рад, – призналась она. – Скорее наоборот…
– Ну, вот так тебе и надо, – саркастично заметил он. – Я предупреждал тебя с самого начала.
Гермиона потерлась носом о его руку, на которой лежала, вдыхая ставший таким родным запах, прислушалась к ощущениям своего тела, реагировавшего на тепло его тела, подумала о славном ребенке, который мирно сопел наверху и пока еще не подозревал, что он спас магическое сообщество от одного из самых опасных волшебников современности. Повернувшись к Северусу лицом, она порывисто поцеловала его куда-то в шею, потом в острый подбородок, хотела еще поцеловать в кончик носа, но не дотянулась.
– Да, – уверенно прошептала она, – мне надо именно так.
В ответ он с силой прижал ее к себе, как если бы она была его единственной ценностью.
