Зимние уроки автора Ms.Trololo (бета: Ленара)    закончен   Оценка фанфикаОценка фанфикаОценка фанфика
Зима несёт чудеса тем, кто ей верит. И у каждого – своё чудо.
Mир Гарри Поттера: Гарри Поттер
Том Риддл, Минерва МакГонагалл, Альбус Дамблдор
Общий, Любовный роман || гет || PG-13 || Размер: мини || Глав: 1 || Прочитано: 7088 || Отзывов: 22 || Подписано: 12
Предупреждения: нет
Начало: 09.01.09 || Обновление: 14.01.09

Зимние уроки

A A A A
Шрифт: 
Текст: 
Фон: 
Глава 1


Посвящается всем, кто верит в зиму, в сказки и в любовь.

Зима шагнула в городок тихо - по-кошачьи, но смело. Всего за один вечер снегопад, лишив улочки привычных угловатых очертаний, заключил городок в пушистые объятия своих бережных лап. Линии сразу же сделались слегка размытыми, цвета – неуловимо плавными, а звуки – удивительно мягкими.
Тот, кто когда-нибудь оставался наедине с зимой, наверняка знает: у неё мерное дыхание, оставляющее узоры на окнах, и невидимый, но всегда пристальный взгляд. И если сейчас кто-то из жителей городка покинет своё жилище или выглянет из окна, то, должно быть, долго не сможет отвести своего взгляда от невероятной жемчужно-белой глубины, накрывшей всё вокруг – от зимы. От зимы, взобравшейся всего несколько часов назад на крыши домиков, от зимы, укрывшейся в каждом сугробе, от зимы, выглядывающей из-за каждого угла…
Но волшебник, бесшумно идущий куда-то сквозь разрастающуюся метель не замечает ни порывов холодного ветра, щекочущего щёки и ерошащего чёрные волосы, ни пушистых снежинок, касающихся губ мимолётными шаловливыми поцелуями, ни внимательного взгляда невидимых глаз.
Или просто не хочет замечать.
Волшебник смеётся про себя и без особенного любопытства гадает, что сейчас творится в домиках, окна которых так заманчиво светятся изнутри.
На некоторых окнах терпеливо мерцают и переливаются волшебные гирлянды, даря ощущение тех настоящих чудес, о которых даже дети волшебников говорят с замиранием сердца – ощущение чудес неосязаемых, но непременно ярких, светящихся, искрящихся, разноцветных, быть может, даже вкусно пахнущих и непременно берущихся неизвестно откуда. В домах с такими окнами живут, разумеется, дети. И родители, беззаветно любящие своих детей. За другими окнами, из которых льётся яркий золотой свет, жизнь буквально кипит – люди в этих домах, словно пузырьки в бутылке шампанского, носятся туда-сюда, поглощённые приятными заботами, и суетятся, ожидая момента, когда можно будет выплеснуть всё накопившееся внутри торжество - пенящееся чудо, горьковато-сладкое… Видны колышущиеся тени на стенах, слышны иногда восторженно-нервные голоса и чуть приглушённая музыка. Откуда-то даже пахнет коричным пирогом и запечённым с яблоками гусем. Такое творится накануне праздника в больших и достаточно уважаемых семьях - уйма гостей, блеск, зажиточность, симпатичный апломб и спелый, как налившееся румянцем яблоко, уют. Есть и такие окна, занавески которых сдвинуты так плотно, что начинает казаться, будто хозяева дома что-то скрывают. Впрочем, наверняка так и есть – в таких крепостях из шёлка и тюля обычно прячутся те, для кого чудом в предпраздничную ночь является не волшебство, а один-единственный человек. Блеск любимых глаз вместо блеска огней, едва уловимый человеческий аромат вместо запаха всевозможных праздничных блюд, одна-единственная ночь вместо разнообразных подарков, сюрпризов, тостов…
У каждого – своё чудо. Маленькое, как загоревшийся в гирлянде огонёк, или большое, как новый хороший друг. Материальное, как заботливо приготовленная кем-то индейка, или духовное, как внезапно разгоревшаяся любовь. Сугубо персональное, как маленькая победа над самим собой, или локальное, а порой и глобальное, как циклон, из-за которого снег засыпал целый город. Но своё чудо есть у каждого человека.
Есть ли чудо у волшебника, который идёт по запутанным улочкам города в беззаботно распахнутой мантии и не обращает внимания на зиму? Он и сам этого не знает. Порой ему кажется, что он идёт как раз навстречу своему чуду. Но в те редкие минуты, когда шаг его невольно замедляется, на правильном лице читается мимолётный отсвет какой-то непредвиденной растерянности – такое выражение часто появляется на лицах учёных, которые уже решили свою задачу и составили доказательство теории, но на несколько мгновений вдруг сочли, что где-то был допущен просчёт. Но в ту же минуту эта оторопь, так не идущая к холодному образу мага, растворяется без следа.
Он приближается к углу центральной улицы - растворённое в потемневшем воздухе золото одинокого фонаря, двухэтажный домик цвета топлёного молока, на добрую половину утопший в снегу. На его окнах нет ни гирлянд, ни еловых ветвей, а шторы задёрнуты лишь наполовину – трудно даже предположить, кто здесь живёт.
Волшебник подходит к одному из окон и привстаёт на цыпочки – не чтобы подглядеть, а чтобы проверить. Но всё, что удаётся увидеть сквозь замёрзшее стекло – это неспешное кружение огоньков в приглушённом медовом свете.
Девчонка так и не отучилась окутывать свой дом скрывающими заклятиями.
Он возвращается к двери и стучит ровно четыре раза. Проходит минута тишины, нарушаемой только порывами ветра, и он стучит снова, чуть настойчивей. На этот раз она открывает почти сразу.
- Риддл, - констатация факта. Прохладный взгляд, брови, вскинутые в чопорном недоумении – она совсем не изменилась.
- Здравствуй, Мини, - он с удовольствием замечает, как едва заметно вздрагивают губы девушки, услышавшей, пожалуй, самое ненавистное для неё обращение. – Я вот… Шёл мимо, зашёл тебя поздравить.
- И принёс себя в подарок? – она морщится, передёргивает плечами и с небрежной грацией облокачивается на дверной косяк. – Значит, ты слегка перепутал праздник, Том. Хеллоуин был два месяца назад.
Он тихо смеётся, не сводя с неё глаз. Хороша, очень хороша. Пусть голос её звучит хрипло от традиционной зимней болезни, пусть глаза её близоруко щурятся, а на щеках оставила красноватые следы простудная лихорадка, но… Вряд ли в мире найдётся вторая такая женщина. Женщина, обладающая не пьянящей красотой вейлы, но невероятной человеческой притягательностью, горячей, светлой, ясной. И сколько бы Минерва не прятала свою сущность за маской изо льда и металла точно так, как она прячет от посторонних глаз нутро своего дома, ей никогда не удастся утаить переливчатые тёплые отсветы.
- Так чего бы ты хотел, Том? – после продолжительной паузы чаша весов, на которой покоится вежливость, всё же перевешивает чашу с неприязнью. Другого, впрочем, от Минервы МакГонагалл нельзя было ожидать. – Но боюсь, что у меня, как и всегда, нет того, что тебе нужно…
- Не нужно лжи, дорогая моя, - Том Риддл расплывается в самой сладкой из своих улыбок, и Минерву передёргивает: нечёткая полутьма делает лицо мужчины восковым, а улыбку – растёкшейся. - Не стоит делать вид, что ты мне не рада. Я же знаю, ты рада меня видеть…
- Ты совсем не изменился, Риддл, - она чуть слышно усмехается, - всё тот же Тщеславный Томми – гроза юных сердец? Тебя до сих пор преследуют иллюзии собственного величия? В Мунго не пробовал обращаться?
- У меня к тебе тоже есть вопросы, дружок, - Тома Риддла невозможно смутить – белый воск лица даже не вздрагивает под колким жаром насмешек. – Но мне как-то неуютно беседовать с тобой через порог. Прояви прославленное великодушие и знаменитую гостеприимность гриффиндорцев, Мини, впусти сироту в дом.
- Кабы я не знала, что сирота хитёр как лис и ядовит как гадюка, впустила бы с удовольствием, - Минерва чуть наклоняется вперёд и снова морщится, словно от боли. – А так – проходи, Томми, только учти, что ты со своим приходом принёс мне приличную порцию неудобства.
Она что-то недовольно мурчит под нос и проходит на кухню за кружкой горячего какао.
Зима тяжко вздыхает, впуская в прихожую несколько снежинок вслед за Томом, и закрывает за ним дверь.

Том Риддл, пятикурсник, староста факультета Слизерин, входит в кабинет трансфигурации ровно в половину шестого.
Альбус Дамблдор, преподаватель трансфигурации, декан факультета Гриффиндор, приветливо кивает ему и подводит к завершению рассказ, адресованный припозднившейся студентке – гриффиндорка сидит прямо напротив преподавателя и, кажется, не сводит с него глаз.
-…Таким образом, как видите, намного легче преобразовать живые организмы в должным образом тождественную им неорганику, чем, скажем, упростить или усложнить любой организм. И это относится к совершенно иному отделу трансфигурации, к уровню, значительно более высокому… К уровню, который нас с вами интересует, - профессор Дамблдор улыбается своей слушательнице, в очках-половинках и в каштановой бороде пляшут малиновые отблески факелов. – Что ж, продолжим, думаю, завтра. Сегодня мне осталось лишь сделать вам одно выгодное предложение.
Дамблдор снова улыбается и кивает Тому.
- Это – мистер Риддл.
Девушка, начавшая уже собирать в сумку тетради, быстро оборачивается. Том с непривычным ощущением растерянности замечает, как мрачнеет её лицо.
Правильное лицо, ненавязчиво раскрашенное болезненным румянцем, искусанные и оттого слегка припухшие губы, чуть ли не сочувственно приподнятые чёрные брови, очки на самом кончике прямого носа, глаза… Глаза – тёмные, сосредоточенно сощуренные, с зелёными искрами холодной ненависти на самом дне. Волосы, собранные в тугой узел на затылке и одна-единственная прядь, выскользнувшая чёрным штрихом на лоб.
- Мистер Риддл - удивительно талантливый юноша, исключительно одарённый, и в области трансфигурации в том числе. Проблема в том, мисс МакГонагалл, что, боюсь, принятой у нас базовой программы трансфигурации будет для него недостаточно.
Девушка недоуменно вскидывает брови – даже выше, чем обычно. Она переводит взгляд на слизеринца, и ему кажется, что зелёные искры в её глазах разгораются чуть ярче.
- Но… Профессор, - она на мгновение опускает глаза, приглушая непроизвольно зелёный огонь, - мне казалось, учебная программа Хогвартса разрабатывалась…
- Да, мисс МакГонагалл, учебная программа Хогвартса разрабатывалась на протяжении многих веков, совершенствовалась в течение времени самыми опытными мастерами преподавательского дела, и ставить её верность под вопрос – это по меньшей мере глупо, - Том косится в сторону девчонки и с удовольствием замечает, что нездоровый румянец её лица становится гуще. – Я говорю о другом. Примерно о том, - Дамблдор улыбается студентке с тёплым лукавством, - чем мы с вами занимаемся, мисс МакГонагалл.
Том давится смешком, а на лице Минервы возникает неожиданная улыбка.
- Значит, речь идёт о том, что мистер Риддл, - его фамилию семикурсница проговаривает с едва заметным язвительным напором, - будет дополнительно заниматься трансфигурацией так же, как и я? Мы будем заниматься вместе?
- Не совсем, мисс МакГонагалл. Вы будете заниматься с ним.
Девушка с минуту смотрит на преподавателя широко раскрытыми глазами. Последние следы улыбки постепенно исчезают с её лица.
- Не стоит так изумляться, мисс МакГонагалл. Это единственный ученик, который может сравниться с вами в способностях к трансфигурации, но теоретически он знает материал куда хуже вас, а значит, вам будет, о чём поговорить. Кроме того, я хочу, чтоб вы попробовали побыть учителем… Думаю, это будет очень кстати, вы ведь совсем недавно упоминали, что хотели бы стать профессором.
МакГонагалл стоит прямо рядом с Риддлом, и её жутко раздражает, что он на пару сантиметров выше её ростом. Жутко раздражает, что его правильное, почти смазливое лицо, не смотря ни на что, сохраняет довольное, безмятежное выражение. Жутко раздражает, что его холодный взгляд безо всякого стыда шарит по ней.
- Разумеется, если вы не согласитесь на это, я не вправе вас заставлять, мисс МакГонагалл. Это целиком и полностью ваш выбор. Но считаю необходимым сообщить вам, что ваш отказ меня крайне расстроит.
Дамблдор с улыбкой смотрит на них – они удивительно похожи, эти двое. Педантичные старосты враждующих факультетов, одинаково рассудительные и даровитые, нарочито хладнокровные друг к другу и к сложившейся ситуации. Как же они выдержат друг друга, если гриффиндорка примет предложение?..
- Профессор, но мне кажется, мистер Риддл рассчитывал, что он будет дополнительно заниматься с вами, а не со мной… Его разве не смущает, что вы так… - она на миг замялась. – Отказываетесь от него?
- Что ж, думаю, это стоит спросить у самого мистера Риддла…
- Я не против, профессор, - Том, кажется, отвечает, не раздумывая. - Думаю, это будет… - он аккуратным жестом оправляет лацканы мантии. – Занятно.
МакГонагалл выглядит до крайности нерешительно, словно ходит по ниточке, натянутой над пропастью. Она то опускает взгляд к полу, то с деланным безразличием косится на Риддла, то с непонятной смесью восхищения и возмущения смотрит на профессора Дамблдора. Наконец, следует ответ:
- Что ж, почему бы и нет? Я смогу посвящать мистеру Риддлу два часа своего времени каждую пятницу… И, пожалуй, по понедельникам. Мистера Риддла устроит такое расписание?
- Вполне, - Том отвечает на церемонную улыбку своей новой преподавательницы приторно-сладкой усмешкой. – Значит, начинаем прямо завтра?
- Да, - она невозмутимо вскидывает брови и перекидывает ремешок сумки через плечо. – Начнём с визуальных преобразований органики. Постарайтесь быть готовым к занятиям. До встречи… - она оборачивается к профессору, и на её лице снова возникает чудное очарованно-бунтарское выражение. – Всего доброго, профессор Дамблдор.
Он кивает ей в ответ, и она поспешно покидает класс, на прощание смерив Риддла равнодушным взглядом.


- А ты ничуть не изменилась, моя недоброжелательная Мини, - говорит Том в пустоту, отряхивая снег с мантии.
- В твоих словах нет и доли истины, - мрачный голос откуда-то из недр дома. – И самое ужасное враньё заключено в слове «моя». Я твоей никогда не была…
- Но то, что ты недоброжелательная – это ясно, как день, - Том снова перебивает её. - Хозяева дома своим гостям хотя бы символически радуются, а ты мне даже не показала, куда проходить. А если я заблужусь?..
- Буду рада, если ты утонешь в ванной, дорогой гость, - снова откуда-то издалека. – А хотя… Я всё время забываю, что такие, как ты, не тонут… Прошу прощения.
Она опять появляется в коридоре, с чашкой какао в руках. На плечах – клетчатый плед, на покрасневшем кончике носа – очки, на дне глаз – неизменное малахитовое пламя.
- Ты так и не сказал, что тебе нужно, - отпивает из чашки, неторопливо поднимает взгляд к потолку, теребит пальцами бахрому пледа.
Он вздыхает, теряя, наконец, последние крупинки терпения, и проходит в гостиную, чуть толкнув плечом хозяйку дома.
- Расскажи мне всё-таки, - снова начинает Том, небрежно подцепляя мыском ноги краешек ковра, - как тебе живётся в одиночестве, Мини?
Её снова коробит, и на этот раз ей хуже удаётся скрыть раздражение.
- Не нравится? – сквозь мягкость его приятного голоса просвечивает невыносимая едкость, подходящая скорее к образу старика, обиженного на весь мир, чем к тонкой сущности юного Риддла.
Она долго молчит, продолжая поглаживать пальцами бахрому пледа.
- По-моему, имена – это твоё слабое место, Том.
- Мы с тобой похожи, Мини, - белоснежный воск его лица снова растекается в широкой наглой улыбке.
- Отнюдь, Том, отнюдь, - теперь улыбается она, и от этой обворожительно жестокой усмешки у Риддла по спине бежит холодок. - Мне не нравится, когда моё имя коверкают, а тебе, напротив, противно твоё настоящее имя. Разницу ощущаешь?
Молчание повисает в комнате глухим свинцовым колоколом.
Бездонный тёмно-серый зрачок зимы с нескрываемым любопытством заглядывает в окно – ни одно из наложенных девчонкой заклятий не может помешать ей увидеть то, что происходит за замёрзшим стеклом.

- Я тебе ещё раз повторяю: движения должны быть динамичными, мощными, но при этом плавными. Тебе лень послать кисть руки вперёд? Дальше, намного дальше… Рука должна вытягиваться полностью, с усилием, но без судороги… Давай, попробуй ещё раз.
Лучшая студентка факультета Гриффиндор в который раз критично сдвигает брови и, потирая замёрзшие ладони, садится на нижнюю ступень каменной лестницы.
МакГонагалл нашла неплохое место для практических занятий по трансфигурации – один из самых глухих внутренних двориков Хогвартса пустует. На этих зимних каникулах большинство студентов покинуло Хогвартс, но те счастливцы, что остались в школе, по вечерам буквально заполоняют все дворы замка – и внутренние, и внешние. Даже досюда, до этой на удивление безлюдной дыры, зажатой со всех сторон каменными стенами, доносится сейчас радостное верещание детей, освобождённых от занятий и по этому поводу безмерно счастливых. И только этот дворик, отделённый от остального мира то ли самой МакГонагалл, то ли иными, никому не ведомыми причинами, пустует даже в такое волшебное время - в пору предвкушения праздника.
- Здесь что, кого-то убили? – как бы между прочим интересуется Риддл, опуская палочку и подставляя лицо под поток из крупных снежных хлопьев. – Такая тишина…
- Колдуй, Том, - семикурсница одаривает его ледяным взглядом. – Заклинание, движение палочкой… Не отвлекайся.
- Но мне ведь интересно… Мне вообще очень любопытны убийства, совершённые в пределах Хогвартса, я как раз сейчас читаю…
- Нет, Том Риддл, тут никого ещё пока не убили! – в голосе МакГонагалл начинают звучать высокие гневные нотки. – Но если ты ещё раз отвлечёшься от занятий, боюсь, здесь произойдёт убийство! Колдуй, старательно колдуй, и пока отмеченный мной участок снега не станет лазоревым, я никуда тебя не отпущу. Будешь менять цвет снега до весны, пока он не растает. Приступай.
Она привстаёт со ступеньки и, повернувшись к слизеринцу спиной, медленно поднимается на маленькую полуразвалившуюся балюстраду. Девчонка двигается осторожно, время от времени поправляя красно-жёлтый шарф и что-то тихо бормоча себе под нос…
- Оцените проделанную работу, мисс.
Она оборачивается резче, чем следует, и лёд, устлавший каменное покрытие балюстрады, предательски подводит её: лишившись на мгновение опоры, гриффиндорка соскальзывает с каменной плиты, лишённой перил.
Она падает на снег неожиданно мягко – даже слишком мягко для такой высоты. Риддл смотрит на застывшее тело – чёрное на белом, как одна-единственная буква на целом книжном листе, - и ему несколько секунд кажется, что температура его тела вдруг стала ниже температуры воздуха… Но нет, вот она уже приподнимает, как ни в чём не бывало, голову, встряхивает разметавшимися, спутавшимися с серебристой снежной пылью волосами, отряхивает с мантии снежок…
- Что ж, мистер Риддл, выше ожидаемого, - хрупкое, как фарфоровая статуэтка, тело, поднимается, наконец, со снежного покрывала, и глаза-колодцы с таящейся на самом их дне изумрудной зеленью невозмутимо оглядывают пятачок голубого снега, сотворённого слизеринцем.
- По-моему, вы просто слишком многого от меня ожидаете.
- А по-моему, кто-то просто ленится, - МакГонагалл щурится и с удовольствием вдыхает аромат зимнего вечера. – Нет, ты и вправду неплох. Профессор Дамблдор прав, ты прекрасно справляешься с заданным, и если не считать того, что ты не прилагаешь к занятиям и доли усилий…
- Сейчас каникулы, - Том хмурится, тон его вдруг становится чуть ли не капризным. – Вокруг люди веселятся, готовятся к празднованию, спят до полудня, играют в снежки и устраивают ледовые побоища… А у меня и так расписание трещит по швам из-за набитых туда дополнительных уроков… Почему я ещё должен прилагать усилия к занятиям, которых нет у меня в расписании?
Девушка вновь сдвигает брови, закусывает нижнюю губу и делает продолжительную паузу, не предвещающую ничего хорошего.
- Во-первых, - начинает, наконец, она, медленно обводя лицо Риддла угрюмым взглядом, - тебя никто не заставлял заниматься со мной. Тебе предложили, и раз ты согласился, то, будь добр, либо делай дело как следует, либо откажись, пока не поздно. У меня, так же, как и у тебя, крайне мало свободного времени, я очень высоко его ценю и не собираюсь растрачивать его только ради того, чтоб пережёвывать чепуху в компании с маленьким наглым слизеринцем. Это во-вторых. В-третьих, Томми, так уж принято в Хогвартсе: пятикурсники и семикурсники, то есть те, кому в конце учебного года придётся сдавать СОВ и, соответственно, ЖАБА, готовятся к экзаменам весь год, и в каникулы в том числе. И в-четвёртых, Том… Да что с тобой такое?..
- Ерунда, - он развязно отмахивается от насторожившейся гриффиндорки, но с его бледного лица всё ещё не сходит выражение какой-то злобной болезненности. – Не люблю своё имя, оно… Мне просто не по нраву.
- Странно, - МакГонагалл поднимает брови в сдержанном недоумении. – Что ж, я надеюсь, ты уловил суть того, что я пыталась тебе объяснить. Будем считать, что я ответила на твой вопрос?
Риддл отвечает коротким кивком.
- Тогда на сегодня – всё. Увидимся.
Ответа Минерва МакГонагалл, как и всегда, не дожидается. Она кладёт замёрзшие руки в карманы, и, пряча нос в полосатый шарф, скрывается за тяжёлой скрипучей дверью, ведущей в холодные коридоры замка.
Том провожает гриффиндорку взглядом – её юркий силуэт ещё виден в тускло светящихся окнах северного коридора.


- Знаешь, а я ведь… Скучал по тебе.
Голос Тома Риддла меняется до неузнаваемости – так в сказках сварливые старикашки вдруг превращаются в прекрасных принцев.
Только вот холод голоса принцу ничем в этот раз не удаётся прикрыть.
Минерва молчит и смотрит в окно, будто действительно видит там что-то кроме серой пелены.
- Помнишь, как в той песне? – с приторной улыбкой Том опускается в пухлое полосатое кресло. – Лондон совсем затерялся в тумане, плачет, скучает по летним дождям… Тикает тихо в нагрудном кармане… Время, совсем неподвластное нам…
- Не портил бы ты песню, Риддл, - морщит нос МакГонагалл, проводя пальцем по золотистому ободку кружки. – Петь тебе удаётся явно хуже, чем практиковаться в трансфигурации…
Ей перехватывает дыхание.
Полные растерянности и какой-то детской обиды глаза встречаются с холодным, насмешливым взглядом. Пальцы, в которых секунду назад так изящно покоилась кружка с горячим питьём, вдруг резко, почти конвульсивно сжимают её…
- Как, кстати, последний экзамен? – девушка поспешно отводит взгляд, стараясь найти то, на чём можно будет подольше его задержать.
- По трансфигурации – выше ожидаемого. Ты была права, - холодная улыбка на восковой белизне его лица становится всё шире и всё жёстче. – Умение адекватно оценивать людей – одно из твоих многих достоинств. Старый маразматик Дамблдор был доволен… - добавляет Том и тут же жалеет о сказанном.
В глазах Минервы МакГонагалл, ещё несколько мгновений назад смущённо потупленных, разгорается недобрый огонь.
- Не смей…
На лице Тома вдруг появляется отчётливое выражение презрения.
- Ты ведёшь себя по-детски, моя дорогая, совсем по-детски. Неужели ты всё ещё…
- Я сказала: не смей! – задыхаясь от нахлынувшего гнева, вскрикивает девушка.
Она с громким стуком отставляет кружку в сторону и стремительно приближается к Тому – в каждом шаге, в каждом жесте её читается готовность в любой момент выхватить палочку.
Он смотрит на неё сверху вниз. У него неприятный цвет глаз, чёрно-багровый, какой бывает у плотных сгустков крови… Красноту эту, к счастью, можно заметить лишь глядя ему прямо в глаза.
Ядовито-зелёный встречается с удушающе-красным, и два взгляда сплетаются в безжалостной схватке, точно так, как три года назад.

- Ты просто жуток, Риддл, - смеётся МакГонагалл, глядя, как слизеринец превращает то, что осталось из вылепленных кем-то снеговиков, в белых куропаток и зайцев.
У неё чудесный смех – когда она смеётся, она морщит нос и слегка запрокидывает голову назад. Куропатки и зайцы разбегаются во все стороны, ошарашено вереща, а она осыпает горе-трансфигуратора Риддла проклятиями и хохочет.
Они идут мимо озера – снег звучно скрипит под ногами, а лёд, покрывший водоём, пропускает сквозь себя мягкое зелёное свечение, струисто переливающееся в тёмном вечернем воздухе. Кто-то из студентов, по слухам, боится проходить мимо озера зимними вечерами именно из-за этого зеленоватого света, появляющегося над озером в рождественскую пору…
- Достаточно, мистер Риддл, - задыхаясь от хохота, распоряжается девчонка. – Хватит этого зверья… За сегодняшний вечер ты, наверное, обеспечил Запретный Лес популяцией зайцев и куропаток…
Она снова смеётся, а он, наконец, опускает палочку и берёт гриффиндорку под руку.
- Мало ли, скользко, - он отвечает лукавой улыбкой на вопросительный взгляд своей юной учительницы. – А то я всё ещё никак не могу забыть твоего полёта с балюстрады. Клянусь Мерлином и Морганой, я ещё никогда так не пугался…
- Не страшно, - отрешённо глядя куда-то в сторону озера, произносит МакГонагалл. – В общем-то я не слишком неуклюжа, но в таких случаях, как правило, всё обходится.
- И всё же позволь мне тебя поддержать.
Минерва пожимает плечами и снова пытается высмотреть что-то на другом берегу озера сквозь зелёную завесу света.
Том вдруг чувствует, что её ладонь сжимает его локоть чуть крепче.
- Что ж, - она отрывается от созерцания озера и, откашлявшись, снова переходит на менторский тон, - я предлагаю перейти к трансфигурированию сложных живых организмов в ещё более сложные… Попытаешься?
- Это ведь близко к анимагии, верно? – Риддл морщит лоб, припоминая что-то.
- Верно, - кивает МакГонагалл, - из всех разделов школьного курса трансфигурации именно этот находится ближе всего к внешкольному курсу анимагии. Это, конечно, не высшая ступень школьного курса – есть ещё монументальные преобразования, преобразования на микроуровне, но, тем не менее… - она вдруг запинается. – Да… Профессор Дамблдор попросил меня попробовать попрактиковаться с тобой непосредственно в анимагии.
Риддл спотыкается.
- Что?
- Что слышал, - с явным раздражением. – Но пока забудь, это отложим на следующий раз. Сегодня попытаемся преобразовать куропатку в зайца, - она улыбается, не замечая шока, отразившегося на бледном лице слизеринца.
- Но… Дамблдор… Чёрт возьми… Ведь он… Он сумасшедший…
- Не надо так говорить, - улыбка Минервы мгновенно тает, остаётся лишь жёсткий взгляд.
Она отходит от Риддла и спускается к озеру по заснеженному пологому берегу. Как и всегда, она потирает замёрзшие ладони…
- На, одень, - слизеринец почти неслышно подходит сзади и протягивает Минерве вязаные серо-зелёные варежки.
- Не нужно, - МакГонагалл улыбается и морщится с хитроватой насмешкой.
- Ты скорее околеешь от холода, чем наденешь на себя цвета Слизерина? – усмехается Риддл.
Гриффиндорка кивает, снова смеясь и мелко дрожа.
Слизеринец фыркает, достаёт палочку и дотрагивается ею сначала до одной варежки, потом до другой.
Невольная улыбка возникает на лице Минервы, когда зелёные полосы становятся алыми, а серые – желтковыми.
- Хоть чему-то научился, болван, - смеётся она, надевая варежки. – Мог бы, между прочим, и размер изменить, а то я в них тону…
Риддл с прохладной улыбкой смотрит, как она по-детски деловито поправляет шарфик, как обычно натягивая его до самого носа.
- Ты влюблена в него?
МакГонагалл каменеет. Пылающая смесь ярости, растерянности и изумления в глазах, лицо, становящееся постепенно таким же алым, как полосы на шарфе…
- Что?
- Что слышала, - язвительно. – Дамблдор. Это же видно, ты в него влюблена, в своего декана…
- Прекращай молоть чепуху, - она снова отворачивается и долго молчит. Затем, глубоко вдохнув и зажмурив глаза, отвечает: – Я не влюблена, я люблю его. Между этими понятиями есть большая разница, ты ведь знаешь, тебе ведь не нужно этого объяснять…
- Любишь? Как отца? – Том скептически изгибает бровь, радуясь, что гриффиндорка этого не видит. – А мне кажется, когда ты смотришь на него, у тебя во взгляде читается страсть…
- Брось! – вскрикивает девушка, прерывая дрожащий от смеха голос слизеринца. – Да пусть даже и страсть, пусть даже и вожделение, я…
Она вдруг садится прямо на снег, пряча замёрзшее лицо в больших псевдогриффиндорских варежках.
- Я люблю его. Да, он – мой декан, мой факультет… Без него не было бы ни этого Гриффиндора, ни этого Хогвартса… Он… Он потрясающий… Его нельзя не любить… - она вдруг вскакивает с мокрого снежного покрывала – изящная, чуть растрёпанная, разъярённая хищная кошка, которую застали врасплох. – Великий Мерлин, кому я всё это рассказываю…
- Тому, кто адекватно воспримет твою истерику и вернёт тебя к реальности, - с непреклонным спокойствием отвечает слизеринец. – Я не понимаю, зачем он нужен тебе… Он стар и безумен, Минерва. Второе обстоятельство, конечно, может пойти тебе на пользу…
- Хватит!
Она бросается прочь, в сторону замка, но слизеринец сильным движением сковывает её запястье и притягивает девушку к себе.
Глаза, полные зелёного огня, смотрят в багряно-чёрные глаза снизу вверх, а маленькое горячее сердце яростно бьётся где-то совсем рядом с грудью бессердечного юноши.
- Успокойся, - шепчет он ей на самое ухо.
Холодное, очень холодное дыхание щекочет её висок.
А губы его оказываются на удивление горячими.


- Ты всё помнишь, - шипит жестокий волшебник, схватив разозлённую девушку за запястье.
- Нет, - она вырывается из его цепких оков и пятится назад.
- Да.
- Нет!
- Да.
- Пошёл к чёрту, Риддл.
- Ты прекрасна.
- А ты жуток, чёрт тебя побери.
МакГонагалл недовольно оглядывает комнату, словно в ней чего-то не хватает, после чего опять уходит на кухню, тяжело дыша и морща нос.
Обычная двадцатилетняя волшебница – простуженная, усталая, слегка сонная. Но человек проницательный не сможет, увидев её, упустить из виду грациозность каждого её движения, грациозность, неподвластную телам обыкновенных людей. Только детали почти неуловимые – стремительный и чёткий поворот головы, плавный изгиб спины, беззвучные шаги, - могут выдать животное, живущее в ней.
Том Риддл, несомненно, всегда относился к разряду проницательных людей.

Портрет Полной Дамы медленно отворяется – показывается сначала маленькая кисть руки, затем – сама девчонка. Взгляд её тут же упирается в невыносимого слизеринца, и ей не нужно лишних слов, чтоб тот осознал степень её неприязни.
- Варежки верни, - лаконично приветствует девушку Риддл.
Она только кивает в ответ и тут же снова скрывается в проёме, оставив вход в гостиную приоткрытым.
Очень невнимательная девчонка.
Очень не похоже на Минерву МакГонагалл.
Слизеринец, ни на секунду не сомневаясь в корректности своего поступка, входит в гриффиндорскую гостиную. Ему приходится сощурить глаза от непривычной яркости цветов, кричащей, вызывающей. Эта гостиная выглядит так, как должна выглядеть комната воина: пунцовые кресла, жаркий камин, огненные блики, танцующие на лезвиях старинных клинков. «Всё-таки Годрик был шизофреником» - думает Риддл, оглядывая увешанные немыслимым количеством оружия пурпурные стены.
Отвлечься от созерцания его заставляет кроткое прикосновение к плечу.
Девчонка подошла совершенно беззвучно.
- Это неправильно, - произносит она неожиданно мягким голосом. – Ты не должен тут быть.
Том ожидал всего, что угодно – отменной порции изысканной брани, угроз, заклятия, пущенного ему в грудь, - но только не этого. Ни одного ругательства или проклятия. Никакой поучительной интонации. Мало того… Голос, исполненный нежности – низкий, трепещущий… Чужой. Плавные полупьяные движения. Бережные прикосновения…
И абсолютно зелёные глаза, полные ненависти.
- Да что с тобой такое, ведьма? – недоуменная улыбка озаряет лицо Риддла.
Она вздыхает с наигранной обречённостью и, на полшага отступив от слизеринца, одним ловким прыжком пересекает гостиную. Несколько секунд её тело словно ломается: позвоночник гнётся так, как просто не может сгибаться у нормального человека, грудная клетка сначала неестественно выпячивается, а затем так же ненормально втягивается…
Пару секунд спустя со спинки пунцового кресла на Тома Риддла смотрит, поблескивая недобрыми глазами, небольшая полосатая кошка.
Слизеринец смотрит на неё, широко раскрыв глаза. Не сводя взгляда с кошки, он подходит и садится в кресло рядом с ней.
- Психованная, - с безмерным восхищением шепчет Том, - такая же, как и твой декан… Вы оба с ним умалишённые…
Минута – и кошка превращается в черноволосую девушку.
Метаморфоза пока что даётся ей трудно – раскинувшись на кресле, она долго не может отдышаться и не решается открыть глаза.
- Так вот оно что. Перезанималась трансфигурацией, - ухмыляется он, не зная, чем ещё задеть девчонку.
Но она только улыбается в ответ – без всякого подвоха, ещё больше выводя Тома из себя. Едва перекинувшись обратно в человека, сидит, свернувшись по-кошачьи, рядом с ним и глуповато улыбается.
Том догадывается: такой она бывает только после превращения. Поэтому почти без опаски он берёт девчонку за руку. Семикурсница что-то тихо повторяет одними губами и прижимается к Риддлу. Для неё сейчас не важно, кто сидит рядом – значение имеет лишь то, что у него тёплые руки и от него приятно пахнет. Остальное – лишь условности, гоняться за которыми – удел любителей суеты.
Взгляды снова встречаются: его красные огоньки – Круциатус, зелёные вспышки её глаз – Авада Кедавра. Жар и холод. Струйки красного вина и капли абсента. Пламя камина в гостиной Гриффиндора и свечение над озером…
Поцелуй за поцелуем, вздох за вздохом – руки и тела движутся почти машинально.
А за окнами звучат бессмертной песнью серебряные бубенчики, вещая о неминуемом приближении Рождества.


- Чего ты хочешь, Риддл? – МакГонагалл подходит к окну и дотрагивается подушечками пальцев до белых завитушек, нарисованных заботливым морозом на стекле. – Я вот, например, хочу получить ответ на мой вопрос… Уже довольно долго, кстати говоря.
- А я хочу задать тебе вопрос.
- Я вас слушаю, - вздыхает девушка, усаживаясь на подлокотник кресла и глядя на Риддла, как целительница больницы имени Святого Мунго на тяжело больного пациента.
- Я с тобой сейчас серьёзно разговариваю, - с обидой в голосе отзывается Том. – Я хочу, чтобы ты стала моей женой.
Чудесный звонкий смех Минервы МакГонагалл прорезает тишину комнаты.
- Тебе явно надо было посвящать заклинаниям и трансфигурации куда больше времени… - говорит она сквозь смех, вытирая выступившие слёзы. – Ты так и не научился правильной формулировке. Во-первых, я не услышала вопроса… Во-вторых, ты слишком многого хочешь, я услышала от тебя два «хочу» сразу…
Белое лицо юноши сереет на глазах.
- В-третьих… Мало ли, чего ты хочешь.
Она внезапно перестаёт смеяться, и от этого становится ещё страшней.
Он сдавленно молчит, глядя в пространство.
- Скажи, Тщеславный Томми, зачем тебе это? Расскажи мне, зачем? Тебе нужен профессиональный ручной анимаг для полной гарантии завоевания мира? Тебе нужна женщина, которая будет красивым аксессуаром для твоего образа? Зачем?
Восковое лицо Тома Риддла застывает, остекленевшие глаза глядят в одну точку.
- Ну же, Томми. Мне интересно. А может, ты меня любишь? – Минерва иронично приподнимает брови.
Оцепеневший волшебник неспешно мотает головой.
- Правильно, - девушка усмехается, - не любишь, и никогда не любил. И слава Мерлину. Но мне всё же интересно, зачем…
- Я, - его голос звучит хрипло, - прошу тебя, выходи за меня… Ты должна пойти за мной…
- Я ничего никому не должна, – кулачок девушки с громким стуком опускается на подлокотник кресла прямо рядом с рукой Риддла. – Я не хочу быть чьим-то средством, я хочу быть чьим-то смыслом. Я не хочу идти за кем-то, я хочу идти с кем-то. Я не хочу быть женой властелина мира, я хочу быть просто любимой кем-то женщиной. И не порабощать мир, а растить собственных детей. Вот чего я хочу.
- Смыслы утрачиваются, Минерва. И один из тех двоих, что идут рядом, рано или поздно вырывается вперёд. Твои же собственные дети бросят тебя, если только не уничтожат, - с каждым произнесённым словом глаза Тома Риддла сверкают всё безумней. – А любви, моя дорогая Мини, не существует. Нет никакой любви. Нет никаких чудес.
- В твоём мире! – она вскакивает с подлокотника и шипит, словно рассерженная кошка. – А в моём есть! Есть и любовь, и чудеса, и сказки, и… Всё есть!
- Да, и где же твой старый псих? – Том привстаёт с кресла, и эти двое становятся похожими на змею и кошку, сцепившихся в недвижной схватке. – Ты до сих пор его хочешь, а он уже и забыл про тебя.
- Я люблю его.
- Пустой звук! Он, в отличие от меня, не может тебе ничего дать. А я могу дать тебе власть и…
- Пошёл к чёрту. Мне не нужна твоя власть. Мне вообще ничего от тебя не нужно.
- Ты сгниёшь в этой дыре. К тебе никто не придёт, ты умрёшь в одиночестве, МакГонагалл.
- Плевать. Я лучше останусь в своём тоскливом безлюдном мире, чем пойду за тобой. Мне не нужен ты. И не нужен твой мир.
Чёрно-гранатовые глаза снова встречаются с чёрно-зелёными, но Риддл натыкается на надёжную преграду.
На этот раз все зелёные искры останутся на самом дне её спокойных чёрных глаз.
- Что ж, - Том быстро проходит в прихожую, накидывает на плечи мантию… - Был рад тебя видеть. Жди гостей, которые никогда не придут, Минерва. Желаю счастливо провести Рождество в одиночестве.
Волшебник шагает за порог, в кутерьму бесчисленных снежинок, и сразу же скрывается в непроницаемой белизне.
- Лишь бы не с тобой…
Минерва МакГонагалл провожает своего бывшего ученика прохладным взглядом.
Она не торопится закрывать за ним дверь – стоя на пороге собственного дома, она старательно вглядывается в шумящую вокруг метель, словно стараясь найти в ней кого-то.

- Профессор Дамблдор!
- Да, мисс МакГонагалл?
Альбус Дамблдор, преподаватель трансфигурации и декан факультета Гриффиндор, доброжелательно улыбается своей лучшей ученице, как всегда, с небольшим опозданием вбежавшей в пустынный класс.
- С наступившим Рождеством, мисс, - он обнимает Минерву, и её бледное, но счастливое личико утыкается в густую каштановую бороду, пахнущую кондитерской. – Вы чем-то озадачены, милая?..
- Профессор… - она чуть отступает назад в нерешительности. – Я хотела бы попросить вас… Отменить мои занятия с Томом Риддлом.
Гриффиндорка поднимает глаза – в глазах профессора нет и доли удивления или разочарования. Девчонка чувствует, как по её телу разливается радостное тепло.
- Не буду спрашивать о причине такого решения, мисс, - профессор аккуратным жестом поправляет очки, съехавшие на самый кончик носа, - но скажите… Какой он в плане человеческом?
Гриффиндорка пожимает плечами, улыбается и слегка краснеет.
- Как и все обычные мальчишки, пожалуй. Ведёт себя так, словно представляет собой что-то феноменальное, хотя на самом деле не является и долей того, что сам себе воображает…
- Что ж, мисс МакГонагалл, - задумчиво произносит профессор, лукаво улыбаясь, - я сообщу мистеру Риддлу о сложившихся обстоятельствах.
- Огромное спасибо, профессор, - лицо гриффиндорки сияет. – С Рождеством.
Минерва МакГонагалл привстаёт на цыпочки, чтоб ещё раз обнять своего декана.


Она дремлет в своём любимом пухлом кресле, завернувшись в клетчатый плед, и сквозь сон ей кажется, что кто-то, подойдя к двери, настукивает одну из поднадоевших, но от этого не менее симпатичных рождественских мелодий.
Или это ей не кажется?..
Дрожа от невесть откуда взявшегося сквозняка, хрипло кашляя и болезненно щурясь, двадцатилетняя волшебница проходит в тёмную прихожую и открывает дверь.
Она с полминуты вглядывается в силуэт гостя, пытаясь понять, действительно ли перед ней предстал белобородый Санта-Клаус.
- Вы бы ещё час подождали, мисс МакГонагалл, прежде чем мне открыть, - хохочет «Санта», - тогда бы вы смогли принимать у себя в гостях настоящего снеговика. С Рождеством! Запускай…
Вместе с целым куском рождественской метели гость входит в прихожую и лёгким мановением палочки зажигает свет. В прихожей начинает явственно пахнуть хвоей – вместе с собой гость, оказывается, втащил в дом здоровенную ёлку…
Высокий рост, дерзко-голубые глаза, залепленные снегом очки-половинки на длинном носу…
Минерва МакГонагалл бросается к своему «Санте» раньше, чем успевает толком разглядеть его. Сильные, надёжные объятия, полная снега и новых седых волос, но всё же ещё пахнущая сладостями борода, звучный голос…
- Это чудо, профессор, - смеётся МакГонагалл, стараясь прижаться к своему бывшему декану как можно крепче.
- Конечно, чудо! Но нужно поторопиться, мисс, нам ведь с вами ещё ёлку устанавливать…
Зима смеётся и стучит в стёкла маленького двухэтажного домика шаловливыми кулачками вьюги.
Зима несёт чудеса тем, кто ей верит.
И у каждого – своё чудо.

Конец


Подписаться на фанфик
Перед тем как подписаться на фанфик, пожалуйста, убедитесь, что в Вашем Профиле записан правильный e-mail, иначе уведомления о новых главах Вам не придут!

Оставить отзыв:
Для того, чтобы оставить отзыв, вы должны быть зарегистрированы в Архиве.
Авторизироваться или зарегистрироваться в Архиве.




Top.Mail.Ru

2003-2024 © hogwartsnet.ru