"Девочка моя"

Глава 1

Название: "Девочка моя"
Автор: Инфанта Вейла
E-Mail: nesterov_wk@m9com.ru
Рейтинг: PG - 13
Пейринг: Панси/Драко
Жанр: AU
Отношение к критике: с удовольствием приму обоснованную критику (ну, не только критику, похвалы, конечно, тоже)), а также отзыв от модератора
Саммари: Ангельской песней раздастся в моем пустом доме трель телефонного звонка, я схвачу дрожащими пальцами черную трубку с золотой каемочкой, а он, на том конце провода, далекий и близкий одновременно, скажет, небрежно растягивая первый слог: «Де-е-евочка моя».
Отказ: Все герои принадлежат Дж. Ролинг, идея - мне

У меня есть телефон.
Черный, блестящий, с золотым ободком на трубке, стоящий на тумбочке красного дерева. Он молчит.

Длинными ночами, когда вздрагиваешь от каждого шороха за окном, я сижу на диване у телефона и жду. Жду звонка. Которого так и нет.

Когда началась война, он настоял на том, чтобы я уехала из фамильного поместья. Он привез меня сюда, в скалистый и угрюмый, но невероятно спокойный Белфаст, и сказал: «Выбирай».

Я, как обычно, поджала губы. А потом, скривив рот в надменной усмешке, ответила: «Я сойду здесь с ума от скуки!».

«Не время для капризов, Панс. К тому же, не ты одна сюда переезжаешь. Блейз везет Миллисент, вы, как мне помнится, неплохо ладили».

«И я узнаю об этом только сейчас? Я терпеть ее не могу, эту дуру и подстилку, и если мы по несчастью делили в школе одну комнату, то это еще не повод навязывать мне ее в компаньонки! Что ты себе позволяешь?!» - разошлась я.

«Или выбираешь ты, или я», - отрезал он.

Я придирчиво обвела взглядом берег, мне приглянулась двухэтажная вилла из золотистого песчаника на холме.

«Я хочу ту виллу, Драко!» - и ткнула в дом пальчиком, тем самым решая судьбу каждого, там живущего.

«Хорошо, девочка моя. Она будет твоей, только придется совсем немножечко подождать».

«Я не хочу ждать!» - выкрикнула я ему в лицо и, пришпорив лошадь, поскакала в сторону города.

Я всегда была безнадежной дурой. Капризничала и требовала всего и сразу, если не получала – злилась, резала его мантии, смывала в унитаз кольца и браслеты стоимостью в целое состояние, грозилась отравиться ядом каких-то там червей, которые никогда не были ядовитыми. Я кричала и топала ногами, иногда бросалась на него с ножницами или кидала в него посуду, а потом вылизывала раны до последней капельки крови. Вы думаете, он считал, что мне место в психиатрическом отделении больницы Св. Мунго?

Нет, нет и еще раз нет! Он обожал меня такой. Он сходил с ума без моих истерик, без этого садомазохизма, без моих угроз и криков. Порой он специально раздражал меня, и я кричала: «Ненавижу тебя, сдохни, ублюдок!»
А он насмешливо приподнимал правую бровь и отвечал: «Где ты научилась таким бранным словам, милая?!». Вот в такие моменты я хватала бокалы с барной стойки и кидала ему в голову.
А по вечерам в постели я медленно-медленно наклонялась к его уху и, обжигая горячим дыханием, говорила: «Знаешь, чего я хочу? Я хочу, чтобы тебя не было на свете! Никогда!» - и хохотала, пока на глазах не выступали слезы.

Когда он сказал, что больше нельзя пользоваться каминной связью, чтобы не выдать себя, я приказала эльфам завалить камин булыжниками.
Он лишь равнодушно приподнял бровь и сказал: «Интересно, как ты собираешься жить тут зимой?!». А я ядовито выпалила: «Я еще не разучилась пользоваться волшебной палочкой, заруби себе на носу, мерзкий тип!». Он пожал плечами и ответил: «Посмотрю, как ты ей будешь пользоваться, когда магическое правительство Белфаста наложит запрет на любую магию. Ты ведь не хочешь сидеть в тюрьме из-за какой-то палочки, крошка?» - шепнул он и сломал ее.
Я стояла ошарашенная и взбешенная, я вцепилась ему в руку и укусила до крови. А он схватил меня и изнасиловал прямо там, на ковре в гостиной.
«Как же я ненавижу тебя, мразь», - задыхалась я, зная, что люблю его больше всего на свете, больше самой себя! А он знал это, знал, оставляя синяки на моей коже, он все знал, мерзкий ублюдок!

А потом он принес этот дурацкий маггловский аппарат – телефон. Я не поняла, зачем он, я взяла и швырнула его об стенку, крикнув: «Что ты принес, я же просила купить мне туфли из новой коллекции!». А он подошел, накрутил мои длинные каштановые волосы на руку, рывком поднял меня с дивана и сказал: «Сейчас же приведи его в нормальный вид и поставь на тумбочку!». Я схватила напольную вазу и с силой ударила ее об пол, брызнули осколки, оставив кровоподтеки на моих голых ногах. Он упал на колени прямо в осколки и целуя каждый сантиметр моих кровоточащих ран, шептал: «Прости меня, девочка моя».

Он часто звал меня так: «Девочка моя». Я делала вид, что меня тошнит от этого, а на самом деле ждала, когда он вновь скажет мне, небрежно растянув первый слог: «Девочка моя. Де-е-евочка моя».
Если у слов бывает вкус, то это – как тающее ванильное мороженое на горячем яблочном штруделе с веточкой мяты на верхушке.
Де-е-вочка моя.

А потом он ушел.
Я причесывалась перед зеркалом в ванной комнате. Он звал меня, стучал. Я разозлилась не на шутку, схватила большой флакон с духами, который попался мне под руку, швырнула на мраморный пол, а потом открыла замок и крикнула: «Заходи!».
Он распахнул дверь, резко шагнул, противно хрустнули осколки, пол покраснел…
А я стояла спиной к нему в полупрозрачном шелковом пеньюаре и старательно расчесывала свои волосы. Он подошел, приблизил губы к моей шее, я вздрогнула – они были холодными, как лед.
- Какого черта ты пришел, я занята! – недовольно протянула я.

- Ах, занята?! – взбесился он, схватил ножницы и состриг все мои волосы. – Теперь тебе больше нечем заниматься, девочка моя!

Я вырывалась и царапалась, а ножницы мягко щелкали, лаская каждую каштановую прядь.
Через полчаса я лежала на полу, в осколках, своих волосах, его крови и рыдала, униженная и обессиленная.
Где-то там по комнате ходил он, наспех засовывая мантии, пледы и ценные документы в дорожную сумку. У меня стучало в ушах, я пыталась понять, кого я ненавижу больше: его или себя, и ненавижу ли вообще. Я хотела умереть. Дрожащими пальцами я подхватила с пола окровавленную прядь волос и попыталась съесть. Но волосы, пахнущие дорогими духами, вызывали тошноту, я закашлялась и начала отплевываться.

- Панс, Панс, ты где? Я ухожу! – позвал он меня, как собачку, стоя на ступеньках лестницы. Какое унижение!!! И знаете, что сделала я?! Я поползла! Поползла к этому ублюдку, как побитая собака. Я прижалась своей изуродованной головой с торчащими прядями к его ботинку и зашлась в рыданиях.
Я очень хотела сказать, что люблю его, я хотела попросить, чтобы он не уходил, потому что я понимала, что могу его больше не увидеть.
Но я еле гнущимися пальцами связала шнурки на его ботинках. А потом приподнялась на дрожащих ногах.
В его серых глазах было что-то такое странное и блестящее, как слезы, голос почему-то надламывался и прерывался:
- Прости меня, моя девочка. Мне надо идти.

Он порывисто отвернулся от меня, шагнул… и полетел все восемнадцать ступенек вниз по деревянной лестнице.

Я стояла наверху и хохотала, захлебываясь слезами.
Он поднялся, по щеке змеилась струйка крови.
Я хохотала – победа осталась за мной.
Он стер кровь рукавом мантии, поднялся, прихрамывая, по лестнице и резко накрыл мои безжалостные, хохочущие губы поцелуем, как когда-то в день нашей свадьбы.
Он целовал меня горько и больно, как будто ненавидя, а я в этот момент была самой счастливой на свете, потому что я знала, что он мой, мой, мой. Навсегда.
Я дрожала в его объятьях и таяла, как этот дурацкий шарик мороженого на горячем штруделе.

- Де-е-евочка моя. Я позвоню. Дождись. И… я люблю тебя.

- Я ненавижу тебя, ублюдок! – машинально выговорили парализованные губы. Он улыбнулся и вышел.

Я секунду стояла, как оцепенелая, а потом бросилась к окну, выходившему на дорогу. Оно не поддавалось и я разбила его кулаком.
Прижимая окровавленную руку к груди, я высунулась из окна, насколько это было возможно, и крикнула:
- Драко, стой, стой! Я… Я! Я люблю тебя, люблю, идиот, не бросай меня, не уходи!!! – кричала я в исступлении, истекая кровью.

- Я знаю… - донес ветер до меня его слова.

Я стояла, опершись ладонями на подоконник в осколках, и рыдала.


Прошло несколько месяцев. От Драко не было новостей. Газеты в эту глушь не доходили, совиная почта была запрещена.
Каждую минуту я проводила рядом с телефоном, все ждала, что он зазвонит, что я подниму трубку, а там услышу «Де-е-евочка моя..»

Однажды в дверь постучали. Я вскочила, распахнула ее. На пороге стояла Миллисент. Похудевшая, усталая, с синяками под глазами.

- Ах, это ты, - небрежно произнесла я и вернулась на свое обычное место рядом с телефоном.

- Панси, привет, милая, - залепетала она. – О, ты сменила прическу!

- Да, так уж вышло. Зачем пожаловала? – кажется, моя прямота несколько ее задела, но мне было плевать.

- Я… да в общем-то… я тут подумала, мы ведь недалеко друг от друга живем, а все никак не повидались, мы ведь… подруги, - робко произнесла она.

- Угу. Новости есть?

- Нет. А… а у тебя?

- Нет.

Некоторое время мы провели молча.

- Панси, я, собственно говоря, вот зачем… Я могу пожить у тебя?

- Что? – высокомерно спросила я.

- Я боюсь жить одна в том доме, я боюсь ждать его там одна, а ты всегда была такой сильной, такой умной, такой смелой! Ты ничего не боишься!

Я закатила глаза. Миллисент в умоляющем жесте протягивала ко мне руки. Потом вдруг сломалась, вздрогнула и расплакалась.
Всхлипывая, она начала сбивчиво рассказывать о себе и Блейзе. Раньше я считала их отношения чушью и розовыми соплями, всякие уик-энды на море и вечера в опере были не для меня. Но в этот момент я посмотрела на все с совершенно другой стороны.
Измученная многодневным ожиданием я вдруг поняла, что она тоже любит. И что она тоже ждет. Пусть по-другому, пусть не так, как я. Это не имело значения.

Я обняла себя руками за плечи, подняла глаза к потолку, потому что чувствовала подступающие слезы.
Но природу не обманешь. Слезы пролились потоком, крупными солеными каплями.
Это не были слезы боли или обиды. Это были слезы облегчения.
Слишком долгое ожидание измучило меня, я даже не представляла, насколько сильно я устала за эти месяцы.
Через минуту я уже не сдерживала рыданий, а ревела в полный голос.
Миллисент ласково обняла меня, а я даже не подумала упираться и с неземным удовольствием выплакивала все в ее меховое манто. Тепло меха напомнила мне тепло его рук, и я зашлась еще сильнее.

Она поцеловала меня в щеку, и я вздрогнула от неожиданности. Меня давно никто не целовал. Я удивленно подняла на нее глаза. Она робко улыбалась.
Я глубоко вздохнула и прижалась мокрыми губами к ее.
И она меня поняла. У меня никогда раньше не было настоящей подруги, мне не с кем было поделиться. Но мы с Миллисент поняли друг друга. Поняли так, как никогда раньше. Была ли виновата война, долгое ожидание или что-то еще – неважно.
Я уже не чувствовала себя такой одинокой.

Телефон не звонил который месяц. Он молчал. Иногда я поднимала трубку, чтобы понять – работает или нет. Но на том конце всегда слышался однообразный непрекращающийся гудок.

Но теперь у меня кроме телефона была Миллисент, которая обещала позвать меня, если телефон зазвонит.
И я наконец-то смогла прокатиться верхом по берегу моря, где мы гуляли когда-то.

Я взяла бумажку, написала на ней: «Возвращайся ко мне, мерзкий ублюдок!», опустила в бутылку и кинула в море. Прошло время, но я не изменила своим привычкам. Может быть, когда-нибудь он прочтет это. Прочтет и наберет мой номер.

Ангельской песней раздастся в моем пустом доме трель телефонного звонка, я схвачу дрожащими пальцами черную трубку с золотой каемочкой, а он, на том конце провода, далекий и близкий одновременно, скажет, небрежно растягивая первый слог: «Де-е-евочка моя».

Де-е-евочка моя. Как мороженое. И я прикусываю до крови губу.