Полночь в доме Добра и Зла

Глава 1

Если в лесной чаще падает дерево, но рядом нет никого, кто бы это услышал, издает ли оно такой же шум? Если контрабандный плюй-камень валится на пол во время собрания Ордена Феникса, загрохочет ли он в два раза громче, чем в пустой комнате? Тонкс скривилась, не отрывая глаз от колен, потянулась вниз и нащупала две половинки. Из разбитой игрушки на пол пролилась целая лужа едкой жидкости, Тонкс украдкой подгребла эту гадость ботинком, но лучше не стало, – только часть странного запаха осела на ней. Рискнув обвести стол взглядом, она почти ожидала встретить материнское осуждение в глазах Молли, насмешливое удивление в глазах Сириуса, явную неприязнь Снейпа, но с облегчением обнаружила, что ее маленькая оплошность в этот раз осталась незамеченной. Гестия Джонс все еще бубнила свой ежемесячный отчет с таким видом, будто ей назначили почасовую оплату за присутствие здесь. Ее голос с придыханием прерывался, она запиналась и делала длинные паузы. Тонкс все никак не могла решить, задумывалось ли это для вящего драматического эффекта или Гестия просто не могла разобрать свой почерк. В последнем случае, хмуро подумала Тонкс, рассматривая стопку собственных неаккуратных заметок, нацарапанных на разноцветных листках, ей можно посочувствовать.

Солнце за грязным окном разделяло ее неприкаянность и уже в сотый раз за этот час меняло свое положение – теперь оно светило ей прямо в глаза. Тонкс прикрылась рукой и искоса взглянула на Молли, которая сидела на стуле выпрямившись и улыбалась Гестии, часто кивая. А точнее, каждые десять секунд. Тонкс проследила за ее взглядом, который пробежал над сложной прической Гестии и остановился на циферблате настенных часов. Развалившись на стуле, Сириус чистил ногти старым кинжалом и даже не пытался делать вид, что слушает. Рядом с ним сидел Дамблдор, прикрыв глаза и сцепив пальцы в замок у переносицы: он то ли был увлечен бессвязным отчетом, то ли погружен в дрему. Снейп нетерпеливо постукивал ногтями по столу и наблюдал за Гестией с еле заметной улыбкой. Тонкс подняла бровь. Ей не раз доводилось видеть именно такое выражение, обычно на лицах близнецов Уизли как раз перед тем, как объекты их внимания приобретали цвет лайма, становились с ног на голову, хором исполняли «Ведьмы и вейлы» или раскрывали свои самые потаенные желания заинтересованным слушателям. Пять секунд она виновато надеялась, что Снейпу хватит хладнокровия совершить какой-нибудь подлый фокус, который, возможно, и был причиной его тайного веселья.

Кингсли Шеклболт, как всегда, производил впечатление человека, которому нужно еще везде успеть и всех увидеть. Несмотря на то, что у него было гораздо больше информации, чем у Гестии, он управился с отчетом за пять минут и теперь страдал от вынужденного бездействия. Полной противоположностью выглядели Билл и Чарли Уизли, ленивые, скучающие и голодные. Билл откинулся на стуле под опасным углом, внушая Тонкс благоговение. Сама-то она в прошлом месяце свалилась на пол просто оттого, что слишком быстро села на стул. Ноги Билла в тяжелых ботинках из драконьей кожи дерзко покоились на столе первые пять минут собрания, отчего Билл выглядел невероятно круто, пока не вошла его мать. Ей хватило одного взгляда, чтобы начать читать ему лекцию о хороших манерах, от которой его уши покраснели. Чарли сгорбился, навалившись всем своим весом на локти, и время от времени бросал на Тонкс восхищенные взгляды. Это могло бы ей польстить, если б он не выглядел более возбужденным при виде закусок, сервированных на буфетном столике. Хотя, подумала Тонкс, бросая тоскливый взгляд в сторону совместных кулинарных шедевров Молли и Гестии, этот шоколадный бисквит и впрямь выглядит ужасно соблазнительным…

Кашель Мундунгуса Флетчера снова привлек внимание Тонкс к собравшейся компании, и она сморщила нос с отвращением. Этому человеку срочно пора к целителю. Такое количество мокроты – это нездорово. Эммелина Вэнс, похоже, придерживалась того же мнения – она как раз отодвигала стул от мошенника, практически оказываясь на коленях у пораженной Арабеллы Фигг.

Булькающие звуки возле левого уха, похоже, совсем не раздражали второго соседа Гнуса. Как всегда спокойно сосредоточенный, Ремус Люпин вежливо делил внимание между Гестией, которая, к счастью, завершала свое выступление, и исписанным аккуратным почерком свитком. Ремус должен был говорить следующим, и, судя по легкой улыбке, игравшей на его губах, он, очевидно, располагал более интересными сведениями, чем ответ на вопрос, занимались ли Упивающиеся смертью нелегальным изготовлением темных зелий у Фортескью. (После получасовых изъяснений Гестии оказалось, что нет. Просто двойник Люциуса Малфоя любил мятные дольки.) Продолжая блуждать в своих мыслях, Тонкс вздрогнула, когда Ремус встретился с ней глазами. Его взгляд мимолетно скользнул по полу – там, где она все еще пыталась прикрыть ботинком лужу липкой жидкости из плюй-камня, – и губы еще заметнее изогнулись. Лицо Ремуса редко отражало чувства, но глаза сразу их выдавали, и в данный момент в них явно светилось веселье. Даже после того, как он вернулся к своим записям, Тонкс раздраженно чувствовала, как ее лицо заливает краска. Неприятная неловкость, как будто ее поймали на шалости, возвращала к школьным дням и часам, проведенным под дверями профессорских кабинетов. Она завертелась на стуле и, взяв пример с Молли, тоже принялась украдкой поглядывать на часы.

Собрание завершилось на удивление быстро: то ли в результате совместных мысленных усилий, то ли из-за того, что отчет Ремуса оказался на удивление сжатым. Для гада, который позволяет себе так снисходительно потешаться над людьми, у него приятный голос, решила Тонкс, – тихий и очень уверенный. Хорошо, когда такой голос поддерживает тебя в тяжелые времена.

Кстати, о тяжелых временах…

Но времени для сладких грез не было. Хоть последние пятнадцать минут и не были такими монотонными и скучными, как предыдущие два часа, они все равно выбились из графика, так что Тонкс опаздывала. Она резко отодвинула стул и вскочила, почти столкнувшись с миссис Фигг, которая немедленно расплескала бренди и сказала: «Скверная девчонка!» – таким тоном, словно Тонкс кошкой взобралась на стол с напитками, чтобы почистить там усы. Тонкс с трудом поборола искушение отрастить себе хвост и мяукнуть в ответ. Вместо этого она извинилась и направилась прямиком к двери, устремив взгляд вперед и надеясь избежать…

"И где пожар, племянница?» – Сириус небрежно схватил ее за рукав, прервав ее уверенный марш и лишив надежд на вечер без докучливой компании. Хотя ей в последнее время так везло с мужчинами, что такая перспектива была сомнительна. Как раз сегодня утром ее заботливая мать подтвердила это в своем еженедельном письменном отчете о неудачах Тонкс как женщины, ведьмы и человека. Если она выбирает партнеров по количеству волос на лице, а не по перспективам карьерного роста, язвительно замечала Андромеда, то должна быть готова к разочарованиям. К ее ужасу, в постскриптуме сообщалось, что «жизнь – это нечто большее, чем мимолетное физическое удовлетворение, Нимфадора». Элегантное замечание по поводу случайных связей звучало убийственно по многим причинам. В особенности потому что она, черт возьми, подобных связей не имела, но ни за что не призналась бы в этом матери.

Расслабленно повернувшись, она скорчила гримасу этому человеку, явно видевшему в ней замену младшей сестры, которую можно изводить насмешками. Сириус ответил ей легкой усмешкой. Кинжалом он теперь ковырялся в своих крупных ровных зубах. Он был неряшлив и небрит, со спутанными длинными волосами, в измятой черной мантии. Казалось, он не спал и не мылся несколько дней. Тонкс посторонилась, пропуская Снейпа – тот выскочил из комнаты, стараясь изо всех сил игнорировать грязную шутку, которую храбро пытался закончить Гнус. Полы мантии Снейпа клубились вокруг его ног. Похоже, неопрятный и немытый вид был в моде среди мужчин Ордена. Но не внешность делала Сириуса центром внимания в любой комнате, решила Тонкс, ощущая легкий привкус зависти. Просто в нем… что-то было. Некое качество, позволявшее представителям семейства Блэков пользоваться расположением, доверием и постелью самых могущественных правителей на протяжении веков. Это самое что-то, а также полная безжалостность и постоянное балансирование на грани безумия.

Сириус отбросил кинжал в сторону, и тот заскользил по столу. Ремус, оторвавшись от чтения протокола собрания, спокойно подобрал его и положил на каминную полку. Быстро посмотрев в их сторону, он кашлянул и вернулся к свитку. Сириус, наградив его странным пристальным взглядом, внезапно обратил все свое внимание к Тонкс. Ощупав мантию, он порылся в карманах, извлек потрепанную сигару и зажал ее в зубах.

– Ночная смена? – спросил он небрежно, поджигая сигару с помощью палочки и пуская дым ей через левое плечо. – Третья за эту неделю? Что это они так налегают на вас, ребятишек? – Он сильно дернул ее за локон розовых волос. – Догони Шеклболта и скажи, что тебя вспучило от фигговских пирожков. Луни и я сейчас засядем на кухне с тайным запасом огневиски Молли. – Он дерзко подмигнул. – Разве мы не стоим развлечений покруче, чем холодная ночь и парочка Упивающихся смертью, а, крошка?

Тонкс протянула руку и выхватила сигару из его рта, загасив ее о подошву своего ботинка.

– Сигары тебя убьют, – сказала она раздраженно, не обращая внимания ни на его предложение, ни на хриплый смех. – Да и воняют они как кошачья моча. Ты уже обзавелся снейповскими волосами – хочешь еще, чтобы он подумал, что ты украл у него одеколон?

Тонкс показалось, что она слышит фырканье с другой стороны стола, но она не отрывала взгляда от Сириуса, который, казалось, был одновременно раздражен и мрачно удивлен.

– Ну просто старые бабки – вы оба, – нетерпеливо сказал он. – Туман от дементоров – вот о чем стоит переживать. Что мне какой-то сигарный дым? – Он задумчиво посмотрел на Ремуса, который все еще читал проклятый протокол. Вот зануда. – У Луни хотя бы есть седые волосы. А что у тебя за отмазка? – Он не стал ждать, пока она ответит, и продолжил: – Ну так что скажешь? Отправь сову Скримджеру и возьми выходной.

Тонкс смерила его подозрительным взглядом, вскинув леденцово-яркую бровь. В его просительном взгляде сверкал лихорадочный блеск, – в последний раз, когда она видела его таким оживленным, он держал в одной руке бутылку граппы, а в другой – мужской журнал.

– Всегда приятно перепить тебя и отправить пьяным под стол, Сириус, но сегодня я пропущу эту потеху, – сказала она, стараясь, чтобы в голосе было слышно побольше сожаления, посмотрела на часы и громко выругалась. Новый, очень привлекательный мойщик посуды в «Кабаньей голове» будет ждать ее у входа в паб через полчаса. Она встретила его на прошлой неделе, когда доставляла сообщение Аберфорту, и он пригласил ее пропустить по стаканчику, когда у нее будет выходной. Она согласилась, не раздумывая. В конце концов, он болтал с ней целых полчаса в самое горячее время, кто знает, как долго продержится он на этой работе? – Ну, в общем…

– Заполнишь этот вечер канцелярщиной и хорошими делами, вместо того чтобы напиться и дебоширить, – сказал Сириус с отвращением, качая головой. – Тоже мне, Блэк! Ты что, притвориться больной не можешь?

– Я до утра свободна, – рассеянно поправила его Тонкс, рассматривая свои рваные джинсы. Уже поздно идти домой, чтобы переодеться. Ей придется трансфигурировать джинсы во что-нибудь приличное, а это всегда было рискованно. Последний раз на ней был трансфигурированный наряд на приеме по случаю годовщины родителей. Слегка кривоватое платье превратилось обратно в ночную рубашку прямо во время танца с восхищенным Дервентом Шимплингом, к ужасу ее матери, которой в тот момент было явно не до смеха.

– Ну, в таком случае… – с триумфом начал Сириус; Ремус наконец собрал бумаги и обошел стол, чтобы вмешаться в битву разумов, разгоревшуюся у двери.

– Сириус, Тонкс – милая молодая женщина, – сказал он мягко, адресуя ей мимолетную бесстрастную улыбку, когда она удивленно моргнула. – Я уверен, у нее есть планы на выходной, и вряд ли в них входит следить за тем, как взрослый человек стаскивает с себя штаны и отключается в луже виски.

Ну, во всяком случае, уж точно не последний пункт…

Тонкс сдержала улыбку и сосредоточилась на Сириусе, чье лицо удивительным образом приобрело оскорбленное выражение.

– Нимфадора, – сказал он сурово, и это прозвучало так похоже на двоюродную бабушку Кассиопею, что ему вряд ли удалось бы превзойти себя, даже если б он постарался. – У тебя свидание? – Последнюю фразу Сириус произнес с нажимом, который обычно приберегал для Снейпа.

Желание улыбаться пропало.

– Не делай вид, будто ты удивлен, – резко сказала она, нахмурившись. – Во время учебы я не тискалась с половиной Хогвартса, как некоторые, но с тех пор у меня иногда бывают свидания.

Сириус уже открыл рот, чтобы ответить, – он выглядел необъяснимо раздраженным для человека, который самым возмутительным образом гордился своими любовными победами, – но Ремус поспешно выступил вперед.

– Собрание затянулось,– сказал он спокойно, бросая в сторону друга успокаивающий взгляд. Натянутая улыбка заиграла в уголках губ. – Мне кажется, у Гестии появилась новая теория о темной деятельности у Олливандера, так что было бы разумным не назначать свидание с этим твоим приятелем на вечер нашего следующего совещания.

Тонкс слегка поморщилась. Ремус всегда казался ей приличным человеком, но их знакомство до сих пор сводилось к короткому спору по поводу использования этого ужасного «Нимфадора», нескольким разговорам о делах Ордена и двум вечерам в компании с Сириусом и содержимым личного бара Ориона Блэка, – подробностей ни одного из этих двух вечеров Тонкс вспомнить не могла. Последняя его фраза, явно сказанная просто из вежливости, доказывала, как плохо они знали друг друга.

Перспектива встречаться с одним и тем же парнем два месяца подряд никогда ее не прельщала. Сотрудницы не понимали ее пестрой череды романтических историй. Дри, молодой аврор, заявляла, что если б она могла так просто убрать с талии и добавить кое-где повыше, она давно бы сбежала от приятеля и в мгновение ока одним красивым прыжком оказалась бы в постели Хескота Барбари. И это была полная чепуха, потому что Дри обожала своего курносого веснушчатого Энди, клерка в офисе Фаджа, но она была не единственная, кто прятал зависть за насмешками. Однако главной проблемой Тонкс была не грудь, которую она не меняла с тех пор, как ей исполнилось четырнадцать, и не талия, которая была такой, какой ее сделал весь съеденный шоколад. Главной проблемой была левая нога. А вернее, то, что у нее обе ноги были левые.

Если бы она лишилась половины мозгов и всего самоуважения, то она действительно могла бы сделать себе волосы вейлы, ноги ведьмы из стрип-бара или бюст, достойный Селестины Уорбек. Возможно, парня, получившего на свидании случайный пинок в пах или царапину на лице, немного утешило бы, что нога была красивой формы, а пальчики – в маникюре. Нет, Тонкс так не думала. Если добавить естественную неуклюжесть – или неестественную, учитывая безупречную элегантность ее матери, – к факту, что ее любимый яркий цвет волос и рваные джинсы привлекали только определенный тип мужчин, а именно музыкантов, художников и работников баров, не отличавшихся преданностью, зрелостью или изысканными манерами, то неудивительно, что пока самым длинным был ее роман с грудой немытых тарелок в раковине. Кстати, тарелкам придется нанести визит в выходные, иначе ей не захочется больше возвращаться в свою квартиру после окончания дежурства.

– Не будем тебя задерживать, Тонкс. Уверен, ты захочешь освежиться перед уходом, – продолжил Ремус, повышая голос и перекрывая протесты Сириуса. – Не то чтобы ты не выглядела… свежо, – добавил он быстро, впервые выглядя неловко. Скулы его порозовели, когда Сириус неприлично фыркнул.

Тонкс обеспокоенно заерзала под внимательным взглядом Ремуса, внезапно почувствовав, что волосы у нее чересчур розовые, джинсы – чересчур тесные, а надпись на футболке – чересчур вульгарная. Ее обожгло гневом, хотя она не была уверена, кто его вызвал – Ремус, заставивший ее почувствовать себя неуютно в собственной шкуре, или она сама. Обычно Тонкс совершенно не стеснялась своей внешности, да и чего стесняться, когда внешность – точное отражение личности, а не наследственности.

– Ну ладно, – заявила она, комкая ткань футболки, – мне правда пора идти. Если ты все еще будешь в сознании и в штанах, когда я вернусь домой, – сказала она Сириусу, добавляя в свой голос нотку насмешки, которая не смягчила упрямое выражение его лица, – то я, может быть, присоединюсь к вам на кухне.

–Я бы на это не рассчитывал, – с улыбкой отозвался Ремус, возвращаясь к своему обычному хладнокровию, – разве что ты вернешься в течение часа.

Скрестив руки на груди, она рассматривала этих двоих, которые, несмотря на взаимные подколки и явное несходство, были верными друзьями. Сириус, высокий и поразительно красивый, был капризным, одержимым, вечным подростком. Частично виной тому были украденные у него годы, но Тонкс подозревала, что дело даже не в Азкабане, – дядя был из тех людей, что на всю жизнь одной ногой остаются в юности. Когда она впервые появилась в Ордене, Сириус, разумеется, привлек ее внимание, по-другому и быть не могло. Ремус, насколько она помнила, всегда был очень порядочным – настоящим джентльменом. Он держался отстраненно, а она так стремилась произвести хорошее впечатление и так старалась держать на замке болтливый рот, что и не заметила никого, кроме печально известного родственника. Позднее Ремус назвал ее «Нимфадора», и она инстинктивно запротестовала, а на его замечание, что это чудесное имя, решила, что он насмехается, и после этого они не разговаривали почти неделю.

Тонкс прищурилась, вспомнив, как он молча развлекался за ее счет во время собрания. Почему-то она всегда чувствовала себя неловко в обществе Ремуса. Тонкс подозревала, что, попытайся она завязать с ним дружбу, он мог бы оказаться еще большим провокатором, чем Сириус с его капризами. Она всегда умела игнорировать или парировать остроты и прямые нападки. Это был первый навык выживания, усвоенный даже таким отдалившимся от семьи Блэком, как она. А вот холодные, саркастичные, пугающе спокойные люди заставляли ее давать задний ход. Снейп часто действовал ей на нервы брошенными вскользь язвительными замечаниями и лишенным выражения лицом. Ремус не был злобным, но обладал такой же непроницаемостью. Красавцем его не назовешь, решила она, взглянув на Ремуса украдкой, но лицо у него было приятное. Спокойное, как его голос, и не особо выразительное – так она думала и о своих чертах. Только если у нее все эмоции выплескивались в цвете волос и одежде, то личность Ремуса отражалась в его глазах.

В глубоких и весьма притягательных глазах. Вот как раз сейчас в них появился намек на неодобрение – а все потому, что она таращилась на него, как Трелони во время пророческого транса, вызванного хересом. Вздрогнув и смутившись, Тонкс отвела взгляд и сделала шаг назад.

– Прости, – сказала она, не раздумывая и не имея ни малейшего представления, за что извиняется. – Ладно, мне правда уже пора. Возможно, увидимся позже. Или завтра. Скорее всего, завтра.

Нерешительно махнув рукой, она отвернулась и почти бегом кинулась к лестнице, стараясь вытеснить из головы странную мысль, что ночь у камина в одном из самых жутких домов Англии может быть гораздо приятнее, чем синие волосы, щетина и руки мойщика посуды.

***

Домой она вернулась уже за полночь, успев по пути возобновить знакомство с вешалкой, подняться с пола после падения и прикрыть ладонью громкий зевок. Она боролась со сном в течение последнего часа, почти заснула над коктейлем в баре и, добравшись домой, достигла состояния изнеможения, так что у нее даже не было сил готовиться ко сну. Затуманенным взглядом она обвела лестницу и, попытавшись представить, как карабкается наверх, отправилась в библиотеку. Если вечером там кто-нибудь сидел, огонь в камине продолжал теплиться до рассвета, и эта комната – одна из немногих в доме – сохраняла тепло. Тонкс могла бы свернуться калачиком на диване и подремать до утренней смены.

В библиотеке царила полутьма, но пламя в камине и лампа на кофейном столике давали уютный свет. Диван, прикрытый связанным Молли покрывалом, выглядел так радушно, что Тонкс устремилась прямо к нему – и только на полпути обнаружила, что в кресле у очага кто-то сидит.

– Ох, – глупо выдохнула она и замерла на месте, надеясь, что это прозвучало не так уж удрученно. Общество, если уж не хочешь прослыть невежей, означало беседу, а все, чего ей хотелось на самом деле, – это поспать. Хорошо бы еще увидеть сон, в котором она целуется с музыкантами из «Чертовых сестричек», – ну, это если уж очень повезет. – Извини, я не знала, что тут кто-то есть. Я сейчас уйду.

– Не глупи, Тонкс, – проговорил Ремус, аккуратно сгибая газету и откладывая ее в сторону. Он положил ладони на подлокотники кресла и приподнялся. – Пожалуйста, останься. Я как раз собирался идти спать.
Лицо Ремуса пряталось в тени, и Тонкс не могла разглядеть его выражения, но голос звучал тревожно, а на столике подле кресла стоял стакан, наполовину наполненный красной жидкостью, которая поглощала свет камина. Тонкс взглянула на Ремуса с сомнением, приблизилась к дивану и рухнула на него со вздохом облегчения, скидывая ботинки и быстро подбирая под себя ноги на случай, если их запах окажется несвежим. Волнующий аромат сигаретного дыма и копоть, въевшаяся в одежду в баре, и так были достаточно обворожительными.

– Нет, не уходи, – быстро сказала она, не желая его выгонять. В любом случае, это место было его домом в гораздо большей степени, чем ее. – Ты не допил. Она нахмурила брови. – Что это, томатный сок?

Ремус немного поколебался, поглядывая на дверь, затем медленно устроился в кресле поудобнее.

– Ну, в том числе и сок, – сказал он с усмешкой в голосе. – Семейный рецепт Уизли, как я понял. Помогает, если многовато себе позволишь.

– Надеюсь, это не Фред и Джордж любезно сообщили тебе эту информацию? – Тонкс приподняла брови. – Мне стоит приготовить портключ в Святого Мунго?

Ремус засмеялся.

– Этот урок я выучил, когда впервые попробовал канареечную помадку, – сказал он, меняя позу и вытягивая ноги в сторону камина. – Кажется, близнецам было тогда по двенадцать. Я встретил Артура в министерстве, и он пригласил меня в Нору на тот незабываемый обед. Кстати, он тоже один из авторов этого отвратительного, но очень эффективного варева.

– Так что, Сириусу удалось продержаться на ногах больше часа? – спросила Тонкс, подпирая рукой подбородок и улыбаясь Ремусу. Она вдруг почувствовала себя чуть бодрее. – Если пришлось пойти на крайние меры.

– Кажется, прошло минут пятьдесят между моментом, когда он обнаружил, что у Молли припасено бренди, – для стряпни, разумеется, – ровно добавил Ремус, – и моментом, когда его голова упокоилась в тарелке с бутербродами. – Он слегка смущенно улыбнулся. – Боюсь, я прикончил-таки бутылку, пока размышлял о том, как это ужасно.

– И где Сириус сейчас? – весело спросила Тонкс. – Еще на кухне?

– Ни в коем случае, – нарочито оскорбился Ремус, что вызвало ее смех. – По-твоему, я плохой друг? Конечно, я левитировал его наверх.

– В кровать?

– К сожалению, рука с палочкой начала уставать, – извиняющимся тоном сказал Ремус. Глаза его при этом озорно поблескивали. – Пришлось опустить его под дверью у спальни Молли. Я же не хотел его уронить. Завтра она будет помогать Дамблдору с заданиями, так что ночует здесь. И утром, конечно, найдет его. Если я правильно припоминаю, на дне рождения Артура ее лекция на тему «Пьянство – это грех» произвела глубокое впечатление. Сириусу будет необычайно полезно услышать парочку заботливых материнских наставлений.

Тонкс фыркнула.

– С такими друзьями, Ремус Люпин…

– Сириусу все равно удастся вывернуться из любой скользкой ситуации, с его-то очарованием, – закончил за нее Ремус, качая головой. Он сделал глоток антипохмельного зелья, даже не поморщившись. По своему опыту Тонкс знала, что большинство этих микстур на вкус напоминают помои, остающиеся после чистки котлов, но полагала, что человек, стойко употреблявший аконитовое зелье, не станет воротить нос от домашних средств.

– Никогда не переставал удивляться, – продолжил Ремус с посветлевшим лицом, отставляя в сторону пустой стакан, – тому, какие чудеса вытворяла его улыбка и вся та чушь, которую он нес. Однажды я видел, как мадам Пинс из нерушимого столпа неодобрения превратилась в лужицу смущенного жеманства у его ног.

Тонкс обхватила руками колени и подалась вперед, зачарованно наблюдая за Ремусом. Дядя неделями потчевал ее историями о проделках в Хогвартсе, и Ремус иногда слушал, улыбался, вставляя редкое словцо, но она никогда не слышала его собственных историй о Мародерах. Она подозревала, что истории Ремуса были бы ближе к истине.

– А что случилось? – спросила она, пытаясь представить, как мадам Пинс становится жертвой блэковского обаяния. Ей это не удалось. Школьный библиотекарь всегда пугала ее до дрожи в коленках. У мадам Пинс была мерзкая привычка шнырять повсюду в узких туфлях и появляться без предупреждения. Однажды она поймала Тонкс в Запретной секции и гналась за ней до самого Большого зала, выписывая палочкой безумные круги и визжа что-то о наказаниях, положенных непослушным девчонкам во времена Основателей. При виде пенсне холодок до сих пор пробегал по спине Тонкс.

– Наша четверка – Сириус, Джеймс, Питер и я – пробралась в библиотеку после отбоя, – вспоминал Ремус. – Джеймс разработал план, как «одолжить» учебники по зельям у шестикурсников-слизеринцев, снять с них обложки и пристроить эти обложки на книги из Трансильванской коллекции в Запретной секции.

– Те, что кусаются? – вмешалась Тонкс со смехом. Она представила себе подростковые версии Ремуса и Сириуса, шныряющие по замку с крадеными книгами под полой. Жаль, она сама не додумалась до такой проделки в школе.

– Ну да, – улыбнулся он воспоминанию. – Чем древнее издание, тем больше клыки. Не самая умная идея Джеймса, но он был настроен решительно. Несколько слизеринцев в тот день особенно гнусно насмехались над Лили Эванс – Лили Поттер, – и Джеймс был в ярости. Хотя они с Лили и сами-то всю неделю не очень ладили, а Питер все никак не мог понять, чего ж тут так расстраиваться.

– Ну, это ведь совсем другое дело, когда кто-то другой достает того, кто тебе приглянулся, – ответила Тонкс, кивая. – Или он и в самом деле хочет при этом оскорбить – а разве может смелый человек не вступиться за объект любви? – или ведет себя отвратительно по той же причине, что и ты, а это уже прямое нарушение границ твоей территории.

Она сделала паузу, неуверенно нахмурившись под сверкающим взглядом Ремуса.

– Что?

– Именно так Джеймс и сказал, – заметил Ремус, улыбаясь. – Он подписался бы под этими словами, Нимфадора.

Ее щеки залил дурацкий румянец, и она поспешила осадить:

– Не называй меня Нимфадорой, Ремус.

Но настоящего яда в ее словах не было, и она торопливо добавила:

– Вы, конечно же, попались?

Ремус с сожалением пожал плечами, все еще разглядывая ее лицо.

– Да, попались, спасибо Филчу и его облезлой товарке, ему доставило огромное удовольствие призвать мадам Пинс. Боюсь, мы были слишком нахальными, – заметил он слегка заносчиво, что заставило Тонкс опустить голову, скрывая улыбку.

– Нас не так часто ловили, –объяснил он.

– А Сириус уболтал мадам Пинс? – Ей до сих пор верилось в это с трудом.
– Странно, что она не предложила ему свою помощь в завершении проделки, – сухо подтвердил Ремус. – Да она никак не могла перестать хихикать! По-моему, Филч был единственным, кого тошнило от этого зрелища еще больше, чем меня.

– Но вам всем сошло это с рук? – спросила впечатленная Тонкс и разразилась смехом при виде свирепого выражения его лица.

– Питер удрал, как только услышал шипение миссис Норрис, Джеймс быстренько воспользовался мантией-невидимкой, а Сириус начал ворковать и льстить, как торговец подержанных метел.

– А ты? – спросила Тонкс, откинув голову на спинку дивана и искренне развлекаясь.

– Мне пришлось восемь суббот подряд по утрам ворошить пыль, листая книги из Трансильванской коллекции.

Приступ беспомощного хихиканья перешел в восторженное фырканье. Ремус развернул кресло, чтобы лучше видеть Тонкс, и не сводил с нее мягкого взгляда. Он выглядел очень уютно и чуть более растрепанно, чем обычно: галстук свободно болтался на шее, а волосы падали на лоб взъерошенной челкой.

– Наверное, здорово иметь таких друзей, – сказала Тонкс, потирая глаза. Сама она была очень популярной в школе – ведь детей легко поразить способностями мага-метаморфа, но у нее никогда не было близких друзей, на которых можно положиться и вести за собой, вовлекая в разные переделки. Тонкс внезапно поняла, что Ремус молчит, и замерла. Вот дерьмо! Сказать такое о четверке мальчишек, которых развели в разные стороны недоверие, предательство и смерть, – глупее не придумаешь. Несмотря на все, что связывало их в прошлом, Ремус уже не мог на них рассчитывать. Он и Сириус подозревали друг друга в предательстве и не общались больше десяти лет, Джеймс Поттер давно уже мертв, а Питер Петтигрю… Черт возьми.

Тонкс неуклюже заерзала на месте и подумала, сможет ли она хотя бы следующие несколько минут провести спокойно и не ляпнуть еще какую-нибудь глупость. Но тут Ремус громко вздохнул.

– Это было…это было здорово, – просто сказал он, лицо его лишь слегка затуманилось. – Просто фантастически! Я не променял бы те школьные дни ни на что на свете. Когда я впервые попал в Хогвартс, моим единственным другом был Альбус Дамблдор. – Он покраснел и перевел взгляд на руки. – Я, конечно, был всего лишь мальчишкой, но Альбус был очень добр. Думаю, мы всегда с ним были друзьями, может, не такими близкими, как мне казалось в том возрасте. Приняв меня в школу, он преступил рамки своих полномочий. Я никогда не забывал об этом. Но впервые я почувствовал, что Хогвартс – мой дом, только после того, как познакомился с Джеймсом, Сириусом и Питером. – Он пожал плечами и улыбнулся. – Они стали моей семьей. Джеймс и Сириус были такими дерзкими, бесшабашными. Даже когда они узнали, кем я был… кто я есть, я всегда оставался одним из них. Я превращался, – он сделал паузу, откашлялся, все еще избегая встречаться с ней взглядом, – и мчался по Запретному лесу диким зверем. Но пока со мной рядом бежали пес, олень и крыса, я чувствовал – впервые за многие годы, – что я действительно человек и маг.

Пока он говорил, Тонкс выпрямила ноги и растянулась на диване. Подперев голову рукой, она смотрела, как мерцающие тени создают узоры и фигуры на гипсовой лепнине. Свет поблескивал на пыльных подвесках канделябра и нитях паутины, свисавших с крепежа люстры. Она не могла смотреть на него, пока он говорил о себе такие вещи.

– Ты и есть человек. И маг, – тихо сказала она. И ей не нужно было смотреть на него, чтобы почувствовать инстинктивное несогласие.

– Тонкс, – сказал Ремус спустя мгновение, откашлявшись. – Я… Похоже, пора сменить тему. Боюсь, я становлюсь слегка занудным, когда выпью. – Его натянутая улыбка совершенно не скрывала замешательства, и у Тонкс свело желудок от подступившей волны раздражения.

Она посмотрела ему прямо в глаза.

– Знаешь, Ремус, в первый день, когда я здесь появилась, я увидела, как Гестия Джонс уронила чашку чая, которую ты передал ей, – потому что пыталась избежать прикосновения твоих пальцев. – Она не обратила внимания на то, что его слегка передернуло. – Я читала твое досье и была в курсе, что ты оборотень. Мы с тобой и парой слов не перекинулись, но я знала, что ты лучший друг моего дяди. А еще я знала, что когда я моталась три раза в неделю в один дом в Ланкашире прошлым летом, потому что одна придурочная старуха вбила себе в голову, что в саду под ее яблонями скрываются Упивающиеся смертью, ее внук болтал без умолку о лучшем учителе, который когда-либо у него был. И я слышала все о занятиях по ЗОТИ, о том, что ты сделал для этих детей. И сейчас, когда в мире столько зла, меня просто бесит, что есть люди, которые боятся тебя. Ты оборотень, но ты же не чудовище. Ты не просил, чтобы тебя укусили. И ты не используешь то, что с тобой случилось, как повод, чтобы наказать любого, кому, по-твоему, легче живется.

Ремус молча слушал с непроницаемым лицом, и Тонкс попыталась отогнать растущие сомнения. Он не приходился ей ни дядей, ни лучшим другом. О чем она вообще думала? Что стоит ей разразиться напыщенной речью, звучавшей как отрывок из мыльных опер, которые крутят по магическому радио, – и он тут же забудет обо всех тех, кто всю жизнь поворачивался к нему спиной и ронял чайные чашки? Хотя она и была готова поручиться за каждое сказанное слово.

В камине обвалилось полено, подняв фейерверк искр, – и Тонкс подпрыгнула.

Да и хрен с ним. Пропадать – так с музыкой.

– Ты ведь больше человек, чем я, – сказала она бесцветно, надеясь, что ее монолог не перерастет в глупый спор на тему, кто из них больший неудачник. При этой мысли она почти улыбнулась.

– Что, прости? – Она ожидала гневной реакции, но Ремус казался действительно пораженным. – Тонкс, спасибо, конечно, на добром слове, но…

Тонкс рассердилась – ей очень не нравилось, что тон разговора явно становился снисходительным.

– Разве ты родился оборотнем? – спросила она резко и продолжила, не давая ему возможности подобрать челюсть и придумать подходящий ответ: – Нет, черт возьми, нет! Ты был обычным маленьким ребенком. Болтливым мелким невыносимым существом, но я уверена, что при всем при этом ты точно был человеком. Да, ты – маг … с определенными особенностями, но ты – человек, Ремус. И ликантропия ничего не меняет. Со мной все по-другому. Я родилась метаморфом. Я никогда не была «нормальной» ведьмой. Я – другая. И это генетический факт.

Ремус покраснел и тут же кинулся возражать, но Тонкс покачала головой. Когда-то она считала себя не просто чудачкой, но по-настоящему «особенной», но это чувство не пережило ее детства. Когда ей было восемь, она пряталась в гардеробе у матери, в надежде избежать очередного приема и колючего платья на шнуровке, и обнаружила там старый думосброс, принадлежавший ее отцу. Тонкс никогда не забыть воспоминания отца о ее рождении и выражения лица ее матери, когда она появилась на свет – ярко-розовая, орущая благим матом, мгновенно отрастившая себе охапку алых волос. Пораженный целитель уронил ее – и, похоже, это был первый случай, положивший начало целой череде промахов и неудач в ее жизни. Отец пришел в себя на удивление быстро и тотчас подхватил ее, глядя сверху вниз влюбленными глазами и мягко упрашивая заткнуться и не драматизировать. Это была любовь с первого взгляда, позже заявил Тед. Андромеда, истинная Блэк по манерам и умению держать себя, но при этом лишенная фамильной узколобости, при его спокойных словах взяла себя в руки, но ее первый взгляд, полный презрения, навсегда был впечатан в память Тонкс. Прекрасная, умная, изящная, чистокровная Андромеда произвела на свет мага-метаморфа и не очень-то была этому рада. Полукровки, грязнокровки, даже сквибы – это одно. Но появление редкого магического существа, которому посвящается довольно большой отрывок в издании «Оборотней, пикси и призраков» 1648 года, пестревший такими словами, как «уродцы», «отклонение от нормы» и «опасный», – это совсем другое.

Надо отдать должное ее матери, Тонкс считала, что минута аристократического ужаса, испытанного ею, давно отошла в забытье. Они любили друг друга мучительной, такой настоящей любовью и строили отношения без оглядки на метаморфические способности Тонкс – хватало и полного несоответствия характеров. Нелепая девица-аврор, с неизменной жевательной резинкой во рту и шуточками, разительно отличалась от той изящной, сдержанной девушки из высшего общества, которой Андромеда тайно желала видеть свою дочь, но обычно не признавалась в этом желании. Тонкс никогда не смогла бы такой стать, даже если бы приложила все усилия. Тонкс полагала, что матери некого было винить в этом, кроме себя. Если ей нужна была маленькая мисс Совершенство, то не стоило влюбляться в Теда Тонкса. Любой, кто хоть раз видел, как ее папа пытается одновременно управиться с палочкой, пивом и пачкой чипсов, слушая матч «Сорок» по колдорадио, сразу должен был понять, что это – отнюдь не расфуфыренный красавчик Гилдерой Локхарт. Который, между прочим, числился в бывших ухажерах матери, хотя она не признавалась в этом теперь, когда бедняга бредил в Святого Мунго.

– Не подумай, что я жалею себя, – продолжила Тонкс, слегка греша против истины, но не давая Ремусу возразить, что она несет чушь, что, конечно же, она «нормальная», что ей следует гордиться своими способностями, как это делают другие, что способности мага-метаморфа ни в коем случае нельзя сравнивать с ликантропией. Тонкс заметила, как он нахмурился, услышав ее фразу, подался назад, вздрогнул, – и нетерпеливо воскликнула:

– Я же не говорю, что ты жалеешь себя! Хотя вряд ли кому-то пришло бы в голову винить тебя за это.

Она сделала паузу, пытаясь собрать в кучу разбегающиеся мысли.

Явно не оценив всей красоты ее великолепной логики, Ремус упрямо повторил:

– Оборотни классифицируются как Темные Создания не просто так. Они нападают на людей и убивают их без разбору. Маги-метаморфы не опасны для окружающих, что бы ты там ни говорила о генетике.

– Генетике? – Тонкс закатила глаза. Ну что за грамотей. Он начинал действовать ей на нервы. Она теребила кисточку на подлокотнике дивана и смотрела на него. Она так устала, что слова сливались и фразы теряли связность, но Тонкс почти не замечала этого.

– Только пятьдесят лет тому назад министерство перестало считать магов-метаморфов Темными Созданиями, ты не знал? – спросила она, почти не скрывая ехидства. Она с трудом удержалась от детского желания показать ему язык и заявить: «Что, съел?». И это в последний раз она согласилась на третий коктейль с огневиски. – Во время правления Гриндельвальда они страшно мешали оборонительным силам и вызвали целую эпидемию паники среди населения. Никому нельзя было верить – ни семье, ни друзьям. Именно из-за темных метаморфов министерство ввело эту глупую практику с секретными вопросами, как будто спрашивать каждого о любимых сладостях или первых воспоминаниях о Хогвартсе хорошая мысль. Да любой мало-мальски соображающий Упивающийся смертью запустит в тебя Круцио быстрее, чем ты успеешь закончить вопрос.

Она с раздражением заметила на лице Ремуса слабую улыбку. Пора прекратить болтать. Ну правда, о чем спор, собственно? Что она – более злобное существо, чем он? Вот уж спасибо. Тонкс откинулась на подушки и укрыла ноги вязаным покрывалом Молли.

– Люди должны остерегаться оборотней во время полнолуния, – наконец сказала она, не глядя на него, – но тебе не стоит вести себя так, будто они имеют право бояться тебя каждый день. Если же ты сам уверен, что они имеют на это право, то, конечно, так и будет. Я не утверждаю, что сама точно знаю, каково это. Но знаешь, есть еще люди на белом свете, которые не сели бы с магом-метаморфом вместе за один стол. Бывало, и от меня отворачивались, так что я знаю, что ты чувствуешь. Хотя большинство парней не останавливается, узнав, кто я и на что способна.

Она скривилась. Совсем наоборот.

– Но однажды был у меня парень, который порвал со мной, увидев, как я поменяла цвет волос во время десерта. И даже попытался отправить меня под арест. Он устроил настоящую сцену, лепеча что-то о противоестественных тварях и требовал: «Кто-нибудь, ради Мерлина, уберите это отсюда!» Бедняга, я думала, он заплачет.

Это ужасное свидание, честно говоря, было таким возмутительным, что даже вызывало смех. Вот только она не собиралась сообщать об этом Ремусу.

Особенно, когда он выглядел просто взбешенным.

– Ты шутишь, правда? – сказал он сурово, подавшись вперед в кресле. Она неловко пожала плечами, и его губы сжались в тонкую линию, а затем Ремус недоверчиво переспросил:

– Он пытался отправить тебя за решетку?

Тонкс заерзала, чувствуя легкое смущение. Лучше бы она вообще не упоминала об этой истории. Этот анекдот не очень-то помогал подчеркнуть ее сопереживание Ремусу, вызванное серьезными предубеждениями, с которыми ему приходилось сталкиваться всю жизнь, из-за которых он потерял любимую работу и был вынужден жить в этом Доме ужасов с человеком, сводившим его с ума каждый день – регулярно, как по расписанию. Подтверждала эта история только одно – ужасный вкус Тонкс в выборе мужчин.

– На самом деле, все было не так уж ужасно, – сказала Тонкс, чувствуя себя очень неловко и пряча глаза от его сердитого и обеспокоенного взгляда. Она попыталась выдавить смех. – Я сказала ему, что ухожу домой. И предложила парочку вариантов, куда б ему убраться самому. Затем я с достоинством удалилась.

Достоинства хватило до того момента, когда Тонкс столкнулась с официантом, который тут же опрокинул на нее мороженое с фруктами. В общем-то, это воспоминание терзало ее гораздо сильнее, чем нелестная реакция парня на свидании из-за смены ее настроения и прически.

– В любом случае, я должна была сообразить, что это плохая идея. Он ведь был из Смитов, – объяснила она, правильно истолковав нахмуренные брови Ремуса. – Смитов из Йоркшира.

Но собеседник все еще пребывал в замешательстве.

– Смиты из Йоркшира участвуют в кампании за введение закона против метаморфов с тех самых пор, как маг-метаморф в шестнадцатом столетии обманом лишил наследства одного из их предков. Это свора узколобых безмозглых придурков. О чем я только думала, согласившись пойти на свидание с Зиком?

А думала она о его квадратной челюсти и темно-серых глазах, но ей достаточно было того стыда, которого она натерпелась, клюнув на эту приманку-пустышку, так что обсуждать это с кем-то еще настроения уже не было.

– По-моему, у него есть младший брат, которого ты мог видеть в Хогвартсе.

Она надеялась, что его кратковременное пребывание в должности преподавателя не было сверхчувствительной темой. Сириус при ней дразнил его этим неоднократно, и Ремус отвечал на подначки довольно легко. Но этот неизменно холодный фасад мог скрывать любые эмоции.

– Захария, – мрачно подтвердил Ремус. – Мелкий наглый засранец, не способный сотворить щитовые чары, даже если бы ему грозило явление самого Темного Лорда. Припоминаю: вместо того чтобы учиться самому, он смеялся над попытками других.

– А ведь считается, что учителя не заводят любимчиков и не перемывают кости ученикам, – поддразнила его Тонкс, пытаясь разрядить напряженную обстановку.

В какой-то мере это сработало, а может, Ремусу было так же не по себе, как и ей, от этого неожиданно серьезного тона беседы, потому что он вдруг расслабился настолько, что даже неохотно улыбнулся. А ведь он приятно улыбается, подумала она рассеянно. Ремус был одним из тех людей, кому шло счастье, – настоящая улыбка делала его лицо светлее. Стыдно, но когда она думала об этом, то вспоминала, что не видела, чтобы Ремус просто улыбался, потому что был счастлив. Даже на ее первом собрании Ордена, когда Гнус заснул за столом и голова его медленно опустилась на плечо Снейпа, а руки сползли вниз. Даже сейчас одно лишь воспоминание о выражении на лице Мастера зелий и визге Гнуса вслед за брошенным в него Ступефаем вызывало у Тонкс приступ смеха. Сириус заливался хохотом и неделями вспоминал этот случай. Позже она поняла, что Ремус тогда был так увлечен докладом Дамблдора об активности Упивающихся смертью в северном регионе, что вряд ли заметил всю эту суматоху. Поэтому она чувствовала себя глупой школьницей, хихикающей над проделками главного смутьяна в классе, пока другие серьезные ученики зубрили заклинания, сдавали экзамены и знали, что делать, если будущее потребует их вмешательства.

– Я так понимаю, Эльдогас Смит, написавший «Перемены в жизни магов-метаморфов» в 1956 году, не принадлежит к этим веселым йоркширским Смитам? – сухо спросил Ремус, потянувшись за кочергой.

Тонкс увлеченно следила за тем, как он ворошит горящие дрова, которые снова умиротворяюще потрескивали, рассыпая вокруг искры. Когда до нее наконец дошел смысл его вопроса, она уже было начала отвечать, прежде чем запнуться и удивленно нахмуриться.

– «Перемены»? Где ты услышал об этой книге? Напечатано было всего десять экземпляров, потому что это дерьмо, а не книжка. Да уж, старик Эльдогас точно мог быть из Йоркшира, потому что в своей книжице он от нас камня на камне не оставил. Мне больше всего нравится то место, в котором он обсуждает наши привычки в еде. Как там у него? Предпочитают в рационе нарглов и других насекомых, вьющих гнезда? – она фыркнула и с любопытством уставилась на Ремуса: – А я-то думала, никто, кроме папы, и не пытался прочесть это безобразие. Как говорит мама, в школе его больше интересовала кухня, чем библиотека, но он до сих пор читает о метаморфах все, что может добыть. – Она довольно усмехнулась. – Он убежден, что дочери уже берут верх над отцами, так что ему нужна любая помощь, чтобы со мной совладать. Правда, предложения Эльдогаса по этому поводу его не очень-то, похоже, прельстили. Кажется, он, пока читал, не раз употребил слова «чёртов» и «дрочила»…Надеюсь, ты не тратил время на ее чтение?

Ремус аккуратно уложил в огонь еще одно поленце и сел на прежнее место, стряхивая с рук пепел. Он откашлялся, и на краткий миг их взгляды встретились.

– Я наткнулся на экземпляр…Довольно давно, в одном букинистическом магазинчике. Я занимался исследованием феномена оборотней после того, как покинул Хогвартс. О магах-метаморфах я тогда знал мало. Случайно заметил название книги Смита, и меня оно…заинтриговало.

Вот ведь. По-моему, это точно называется «грамотей». Тонкс попыталась согнать с лица веселое удивление, но ей это явно не удалось, потому что Ремус ответил ей сконфуженной улыбкой.

– Ну ладно, профессор, – сказала она, и ее смех перешел в громкий зевок. Тонкс положила голову на диванную подушку, подперев щеку кулачком. Благодаря заботе Ремуса, огонь в камине запылал с новой силой, и жар пламени убаюкивал ее. – И что ты подумал?

– Сначала я подумал, что маги-метаморфы, должно быть, обладают удивительной гибкостью, если могут умываться ногами. – Ремус задумчиво водил пальцем по кромке пустого бокала. Он все еще смотрел на нее, но Тонкс слишком устала, чтобы чувствовать неловкость от его взгляда. – Второй мыслью было, что «безусловная монография» Эльдогаса Смита заслуживает места вовсе не в моей скромной коллекции, а какого-нибудь менее возвышенного пристанища.

– В огонь ее? – предположила Тонкс.

– Я ни в коей мере не являюсь приверженцем политики министерства, направленной на сожжение книг, но в этом случае я бы сделал исключение, – согласился он, откидываясь назад и закрывая глаза.

В библиотеке было очень тихо, только иногда еле слышное потрескивание в очаге и слабый грызущий звук, доносившийся с полки, нарушали тишину. Тонкс сонно подумала, что последний звук явно издавал книжный червь, и ей стало любопытно, поплохело бы бедняге, если б ему пришлось изжевать целиком «Перемены».

– Как прошло свидание? – внезапно спросил Ремус совсем тихо – словно не хотел ее потревожить.

Свидание?

Ох.

– Казалось, конца-края не будет, – сказала Тонкс. – Музыка была ужасна, напитки разбавлены, а привлекательный мойщик посуды смеялся, как больной бронхитом гиппогриф.

Затем она сообразила, что глаза ее закрыты и ни слова из этого отчета не было сказано вслух.

– Нормально, – пробормотала она и внутренне содрогнулась.

Когда люди говорят «нормально», разве именно это они имеют в виду? По ее собственному опыту, «нормально» могло значить вежливый вариант чего угодно, от «все было просто ужасно», до «разве похоже, что я хочу об этом с тобой разговаривать, ты, бесчувственный мерзавец?». Сейчас «нормально» можно было безболезненно заменить фразой «Так скучно, что я готова была стукнуть себя по голове куском черствого хлеба».

Посудомойщик ни в чем не виноват. Ну, почти. Он явно привык к женскому вниманию, и Тонкс предположила, что другие подружки были сражены его, признаться, впечатляющей внешностью до такой степени, что смогли закрывать глаза на полное отсутствие чувства юмора. Оказалось, что у них чертовски мало общего, и это было удивительно, потому что внешне они выглядели идеальной парой. Он разделял ее страсть к волосам необычного цвета, и, к его чести, не выказывал ни презрения, ни извращенного удовольствия, узнав, что она – маг-метаморф. Большинство мужчин не могли скрыть огонек предвкушения в глазах, а некоторые сразу же переходили к требованиям устроить демонстрацию, услужливо предлагая ей использовать грудь в качестве примера. Сегодняшний парень, однако, заметил, что, должно быть, это «чертовски удобно», когда не нужно тратить деньги на зелья для волос, и сразу же пустился в длинный и довольно скучный рассказ о том, почему же он выбрал синий цвет для своих локонов. Тонкс изо всех сил старалась внимательно слушать, да только, честно говоря, обнаружившаяся дыра на колготках волновала ее куда больше. Наконец он вспомнил, что не мешало бы задать и ей пару вопросов, и, казалось, был впечатлен ее историями об обучении авроров. Но работа, которая ему явно представлялась опасной и сексуальной, для нее была пугающей и выматывающей, и то небольшое количество энергии, которое ей удалось сохранить во время его монолога о цвете волос, не выдержало последовавшего испытания рассказом о вечерних репетициях его группы. Да и вообще, что это за группа такая, если она называется «Крепкие кнаты»?

Как только она поудобнее устроилась на диване и связные мысли начали уплывать, Тонкс раздраженно вздохнула. В утреннем письме мама как раз указывала ей на отсутствие терпимости (не хотите ли чаю? угощайтесь, пожалуйста!) – и раздражало то, что она могла быть права. То, что Тонкс отшивала парней после первого же свидания, даже если в буквальном смысле они нагоняли на нее сон, не помогало разнообразить ее унылую личную жизнь. При невероятном стечении обстоятельств, если он вдруг пришлет сову, нужно будет дать ему второй шанс.

– Пойдешь на второе свидание? – спросил Ремус обыденно, неосознанно отражая ее мысли, но в его тоне было даже меньше заинтересованности в этом втором свидании, чем у нее.

– Не знаю, – ответила Тонкс, ее голос был хриплым от приближавшегося сна. – Вряд ли он и пригласит. Не похоже, что он был впечатлен тем, как я почти храпела над коктейлем.

Она услышала, как Ремус мягко рассмеялся. И как раз перед тем, как провалиться в досадный сон о поедании окаменевшего печенья с Хагридом, а совсем не о поцелуях со всем составом «Чертовых сестричек», ей показалось, что Ремус сказал «ну и хорошо», и Тонкс так и заснула с нахмуренными в замешательстве бровями.

Следующим утром она проснулась в своем обычном состоянии – отдохнувшая, раздраженная и опаздывающая. Библиотека все еще была плохо освещена, но света было достаточно, чтобы обнажить ветхие вещи и жутковатые картины, которые до этого так покойно скрывало покрывало ночи. Взмахнув палочкой, чтобы раздвинуть портьеры, она бросила беглый взгляд в окно, как только портьеры лениво разъехались, и выругалась, увидев, что солнце уже высоко в небе, после чего заметила на кофейном столике тарелку с тостами и кружку под согревающими чарами. Кружка была розового цвета. Тонкс улыбнулась.

Когда она, спотыкаясь, вышла в холл, дожевывая последний тост и думая, успеет ли она переодеться и придется ли ей принимать душ на работе, она почти врезалась в Сириуса, который как раз спускался, тяжело ступая, по лестнице и был, похоже, в жутком настроении. Он бросил на нее злой затуманенный взгляд. Небритый, он словно только что сошел с плакатов «Их разыскивает аврорат», которые все еще были расклеены на каждом углу от Азкабана до Абердина.

– Салют, дядя, – громко сказала Тонкс, усмехаясь сквозь остатки собственной тошноты из-за недостатка сна и переизбытка выпивки. – Последние пятьдесят минут, проведенные на плитках пола, наверное, дались тебе тяжело?

Сириус, мрачнее обычного, открыл рот, чтобы ответить.

– Доброе утро, дорогая! – радостный тон этих слов в первый миг испугал ее, пока она не сообразила, что их источником никак не могло быть это непривлекательное видение, представшее перед ее глазами. На верхней площадке лестницы стояла Молли, завязывая пояс домашнего платья на узел и награждая Тонкс приятной материнской улыбкой, которая мгновенно сменялась неодобрительно поджатыми губами, когда она переводила взгляд на Сириуса.

– Доброе утро, Молли, – крикнула ей Тонкс, засмеявшись.

Ремус был прав. Судя по свирепому выражению лица дяди, Молли провела действительно вдохновляющую лекцию о вреде пьянства.

Помахав рукой, женщина отбыла в направлении ванной, пока ухмыляющийся Сириус смотрел ей вслед.

– Если чертов Артур у нее под каблуком, это еще не значит, что она может совать свой нос в чужие дела, – пробормотал он, хотя Тонкс была поражена, заметив, что он не повышает тон.

Несмотря на ухмылки и жалобы, большой и страшный Сириус Блэк действительно побаивался Молли Уизли и ее материнских методов воспитания. Тонкс считала, что баловать иногда полезнее, но Сириус мог бы быть благодарен и за это. Ее отношения с собственной матерью были достаточно напряженными, чтобы она ценила вязаные свитера к Рождеству и выпечку, появлявшуюся, когда Молли чувствовала, что Тонкс перетрудилась и выглядит изможденной. Что уж говорить о Сириусе – Вальбурга Блэк была такой сукой, что его уважение к Молли должно быть безграничным.

Тонкс резко ткнула его палочкой в грудь.

– Эй, ты говоришь о женщине, которая может одновременно готовить жаркое, вязать девять шерстяных свитеров, отчитывать Северуса Снейпа и заставить Билла Уизли заикаться, как школьника. Мне кажется, достойный пример для подражания для нас всех.

Сириус фыркнул, оттолкнул ее руку, но запястья не выпустил. Как иногда случалось, его внимание с дезориентирующей скоростью переместилось и сосредоточилось на ней, предыдущие жалобы при этом были отброшены и забыты. Налитые кровью глаза впились в ее, как будто он пытался применить легилименцию.

Он же не пытался?

Раздраженно отодвигаясь, Тонкс ответила ему пристальным взглядом.

– Что? – спросила она холодно. – Я на работу опаздываю.

– Ты с утра Ремуса видела? – спросил Сириус, в голосе звенело подозрение. Одна черная бровь крылом взлетела вверх. – Говорила с ним? Улыбалась ему? Этого бы как раз хватило для этого мечтательного лунатика.

– Ты это о чем? – отрезала Тонкс. Ей хватало своего похмелья, чтобы еще терпеливо выносить последствия кутежа Сириуса. И она не могла точно сказать, чье дыхание напоминало запах кормушки Клювокрыла, но им обоим не помешала бы мятная зубная нить или сразу пять.

– Я опаздываю. Отвали, приятель.

– О, да ты себе на уме, – триумфально заявил дядя, и она закатила глаза.

– А ты явно спятил, но мне сейчас не до этого.

– Так ты видела сегодня Ремуса? – настаивал он, не ослабляя железную хватку на запястье.

– Нет, я не видела и не говорила с Ремусом после того, как проснулась, – отрезала Тонкс и нахмурилась, когда на его лице комично отразился ужас.

– А что такое? С ним все в порядке? – спросила она с внезапным беспокойством. – Он же не заболел?

– Нет, – отрезал Сириус. – Он не заболел. Он чувствует себя чертовски неплохо. И он насвистывает.

***

Неделю спустя, когда закончился разведывательный рейд и Тонкс собиралась уже вернуться в свою квартиру следующим утром, она согласилась на второе свидание с посудомойщиком из «Кабаньей головы». Она сделала это безо всякого энтузиазма и только потому, что мать улыбнулась ей особенно раздражающей, знающей улыбкой в ответ на признание, что последнее свидание Тонкс было отнюдь не блестящим. Обычно она была достаточно благоразумна, чтобы не поверять Андромеде подробности своей личной жизни, но в этот раз ее захватили в момент слабости – отец как раз съел две ее пешки, ну что за жулик!

Получив два чудесных выходных дня, когда не нужно было идти в министерство и на собрание Ордена, где пришлось бы бороться со сном, Тонкс предположила, что второе свидание пройдет лучше, чем первое, погрузившее ее в дрему. Но она ошибалась.

Все пошло наперекосяк уже с той минуты, когда она необдуманно отправилась кормить Клювокрыла в лучшем выходном наряде, и, что еще глупее, забыла поклониться, прежде чем войти в комнату. Ей следовало считать себя счастливицей, потому что гиппогрифу она нравилась, и он отреагировал довольно сдержанно, перевернув ведро с мясом прямо ей в лицо и разодрав ее лучшую блузку. Хорошо, что не кожу. В любом случае, эта шелковая блузка стоила кучу денег и вполне подходила и для вечерних выходов в свет, и для планерок у Скримджера, поэтому она считала свое раздражение по поводу загубленной блузки оправданным. Галантерейные чары в ее исполнении были просто безнадежными, а Молли с ее искусной палочкой пребывала в недосягаемости. Тонкс не забирала свои вещи из прачечной вот уже неделю, поэтому была вынуждена одолжить платье у Эммелины Вэнс, чей вкус был удивительно хорошим, но бедра – угнетающе узкими. Удерживать измененную форму тела долгое время было тяжело, и Тонкс не любила этого делать, так что она просто втиснулась в платье, а сверху надела пальто на пуговицах. Она должна была встретиться с посудомойщиком в «Трех метлах» – заведении, знаменитом своим холодом, и, при некотором везении, ей удастся сохранить лишний слой одежды.

Дополнительная одежда пришлась кстати и дома, потому что, уходя, она столкнулась с ледяным приемом дяди. Сириус и Ремус пытались отодрать в холле от стены ужасную историческую картину, изображающую казнь домового эльфа, и предложили ей пинту и долю лимонного пирога Молли к чаю. Брови Ремус поползли вверх, когда она упомянула о планах на вечер, и она покраснела, вспомнив, как говорила ему, что второй раунд вряд ли состоится. Он был молчалив и казался полностью сосредоточенным на серии впечатляющих заклинаний, которые не очень-то помогали отделить кошмарное полотно от стены. Сириус же выглядел так, будто ему хотелось воспользоваться палочкой, чтобы ткнуть ей в глаз.

И это был лучший момент вечера. Худшим, она полагала, был момент, когда она встала из-за стола в «Трех метлах», чтобы добраться до уборной, и случайно столкнулась с каким-то набравшимся завсегдатаем. Мужчина упустил палочку, пока они совсем не грациозно падали на пол, но умудрился оторвать полосу ткани от взятого взаймы платья Тонкс и тут же пустил в ход кулаки, пытаясь выместить пьяное зло на ее сотрапезнике. В результате пьяный оказался без сознания, приятель получил разбитый нос и распухшую губу, а Тонкс потеряла всякую надежду починить любимое платье Эммелины, перевернув себе на колени бокал вина. Ее синеволосый приятель простил бы все это, если бы только Тонкс, извиняясь и пытаясь применить заклинание Episkey к его разбитому носу, не умудрилась наступить на одну из его бесценных барабанных палочек, принадлежавших раньше, как утверждал посудомойщик, ведущему ударнику «Хобгоблинов». Треск ломающейся палочки прозвучал погребальным звоном по их жалким отношениям. Тонкс считала, что даже Стэбби Бордман не оснастил бы свою группу барабанными палочками, изгрызенными нарглами, но это замечание не было воспринято благосклонно.

Она оставила посудомойщика на грязном полу паба утирать слезы над еле заметной отметиной, оставшейся на его ценном имуществе после эффективного Reparo мадам Розмерты. Он еще успел сказать ей вслед, что в аврорате ее должны держать на привязи и совсем неудивительно, что Упивающиеся смертью разгуливают на свободе с такими профессионалами, как Тонкс. Эти слова уничтожили все ростки сострадания или сожаления, которые могли зародиться в ее душе. Тонкс добралась до ближайшего камина, перенеслась к бакалейной лавке возле Кингс-Кросс и поспешила на Гриммольд-плейс, двенадцать. Когда она добралась до дома, уже шел дождь, но ей было все равно. Она была слишком зла.

Нет, не так.

Она вздохнула. Точнее было бы сказать – унижена. Много ли найдется ведьм, которые не могут спокойно поужинать, не причиняя при этом увечий и не ломая собственность окружающих?

Дергая одной рукой пуговицы на мокром пальто, Тонкс стащила его с себя и повесила на подставку для зонтов в виде ноги тролля.

– Ну что ж, чертовски шикарный выдался вечер, – сообщила она судьбе. Она посмотрела вниз, на оборванные остатки платья, и застонала, перебирая болтающийся лоскут пальцами. Ну, Эммелина – настоящая леди, она не будет разбрасываться заклинаниями, когда увидит ущерб. Тонкс надеялась на это.

При звуке шагов она вовремя подняла взгляд, чтобы увидеть, как Сириус появился на лестнице в кухню, в каждой руке у него было по бутылке пива, а пакет чипсов он держал зубами. Он удивленно замер, увидев ее, и перехватил чипсы рукой, подцепив пакет пальцем.

– Сейчас только половина восьмого, – сказал он невыразительно, бросая взгляд на карманные часы, висевшие у него на поясе. Он улыбнулся ей неприятной улыбкой. – Перепихнулся с тобой и сбежал?

Сириус был в гнусном настроении с тех пор, как отпраздновал три дня назад свой день рождения. Ремус сделал все возможное, чтобы составить ему компанию и развлечь, но Сириуса явно раздражали вынужденные ограничения, связанные с необходимостью сидеть в этом доме со всем его заплесневелым содержимым. Никто его не винил, но нрав Сириуса не облегчал ситуацию. Тонкс проигнорировала его реплику, сосредоточившись на платье и думая, стоит ли отнести его в Нору и сдаться на милость Молли.

Сириус небрежно прислонился бедром к подставке для зонтов. Тонкс с горечью заметила, что подставка, имеющая привычку падать на пол, как только она оказывалась рядом, при его беспечном движении, конечно же, лишь качнулась.

– Проклятье, – сказал он изменившимся, полным веселого любопытства голосом, впервые заметив ее всклокоченный вид. – Что ты сделала с беднягой?

Почувствовав приливающий к щекам жар, Тонкс заправила выбившуюся прядь волос за ухо и мысленно сосчитала до десяти. До пятнадцати. До двадцати. Она досчитала уже до тридцати трех, но внутри нее все еще клокотал гнев, когда на лестнице послышались тихие шаги и в поле зрения появился Ремус.

– Сириус, а где…– он в смятении оборвал свою речь, увидев Тонкс. – Тонкс? Проклятье, что…

Внезапно ярость полностью испарилась, оставляя ее одинокой, маленькой и смущенной.

– Я… – Ей нечего было сказать. К ее абсолютному ужасу, жгучие мурашки побежали под веками. К черту! Она годами, сжав зубы, терпела чары наложения швов и пила костерост. Ремус Люпин не увидит, что она плачет из-за неудачного свидания.

– Тебя кто-то обидел? – спросил Ремус, оказываясь на расстоянии в несколько футов от нее. Его ладонь с длинными пальцами застыла между ними, необыкновенно большая и такая надежная. Он не прикоснулся к ней, и это каким-то образом заставило Тонкс почувствовать себя еще хуже. Ему хватило одного взгляда, чтобы оценить состояние ее одежды. Тонкс с удивлением смотрела, как вспышка ярости окрашивает его щеки, и внезапно до нее дошло, как это все могло выглядеть, если бы на ее месте была любая другая женщина. Но ведь очевидно, что в ее случае никто бы не сделал вывод, что…

– Этот парень, с которым ты ужинала, – сурово сказал Ремус, – он ведь не….

Мерлин. Он и правда подумал, что… Неуверенная улыбка дрогнула на ее губах, быстро превращаясь в хмурую гримасу при звуке грубого фырканья Сириуса.

– Нет, конечно. Он быстро получил бы хороший удар по его фамильным сокровищам, если б попробовал, – учтиво сказал Сириус противным тоном. – Не думаю, что нужно беспокоиться именно о здоровье моей прекрасной племянницы, приятель. Так что стряслось, племянница? Старая добрая история с ударом локтем в лицо, когда ты наливаешь вино в бокал?

Один раз. Она устроила это Сириусу один раз.

– Нет, – сказала она, защищаясь, и вздрогнула. Не было смысла пытаться выкрутиться, ведь все это представление разыгрывалось на глазах завсегдатаев Розмерты и многочисленных министерских трудяг. – Я втянула его в скандальную драку и случайно сломала его барабанную палочку пополам.

Сириус подавился пивом. Ему понадобилось несколько минут, чтобы перевести дыхание и уставиться на нее с отвращением.

– Что ты сделала? – спросил он, вытирая подбородок рукавом своей черной рубашки. – Прошу, скажи, что это не чертов эвфемизм.

Этим вечером ей было не до смеха, но сейчас Тонкс не могла удержаться от улыбки.

– Он очень рисковал, – сказала она, вспоминая напутственные слова. – Задержись я еще ненадолго, мерзавцу действительно было бы о чем плакать.

Всплеск напускной храбрости длился всего несколько секунд, но прикосновение к лоскуту ткани вернуло ее с небес на землю.

– Нельзя отдавать платье Эммелине в таком состоянии. – Она закусила губу. – Может, использовать швейное заклинание? Мама как-то дала мне книгу заклинаний домашней хозяйки, я думаю, это не так уж и сложно, – неуверенно сказала она. Тошнотворное чувство, возникшее в желудке, подтвердило ее сомнения.

Ремус почесал в затылке.

– Тонкс, не уверен, что… – начал он, но, перехватив странно неодобрительный взгляд Сириуса, запнулся, ответил другу хмурым взглядом и дипломатично спросил: – Ты когда-нибудь использовала эту книгу?

– Ну, она была чертовски полезна, когда подпирала ножку кофейного столика, – скривившись, сказала она. – Незаменимое средство, если ножки шатаются.

– Ну да, – Ремус откашлялся. – Может, неплохо было бы спросить совета у Молли, прежде чем делать что-нибудь… необдуманное.

Сириус рассматривал бутылку пива на свет, тщательно изучая осадок.

– Не очень-то ты помогаешь, приятель, – сказал он беспечно. – Знаешь ли, есть эмпирическое правило. Называй их безупречными и прекрасными – и тебе повезет. Указывай им на недостатки – и не получишь ни… черт! – он поднес руку ко рту и слизнул струйку крови, потекшую по грубой коже. Бросив злой взгляд на Ремуса, который спокойно прятал палочку в карман, Сириус кивнул головой в сторону Тонкс. – По крайней мере, ты мог бы, как истинный джентльмен, предложить свою помощь, безнадежный кретин.

Тонкс перевела завороженный взгляд на Ремуса, который демонстративно поднял локоть, указывая на плохо пришитые заплаты.

– Разве похоже, что последние несколько лет я посвятил шитью? – спросил он глухо. – Но если ты хочешь почитать книжки по домоводству в библиотеке, приятель, не смеем тебя задерживать.

Она начинала чувствовать себя лишней в коридоре, где двое мужчин явно вели только им понятный разговор. Обычно Тонкс бесило, когда ее не включали в беседу, но Сириус был более пьяным, чем казался, а она совсем не чувствовала в себе сил льстить и убеждать, чтобы привести его в чувство. Сейчас ей угрожала серьезная опасность начать себя жалеть, и только одна вещь могла ее спасти.

Ей просто придется съесть лимонный пирог Молли целиком.

– Посмотри на это с другой стороны, – внезапно заявил Сириус, прерывая ее мысли о впечатляющем акте чревоугодия – так, что она подпрыгнула. Их внимание снова было обращено на ее затруднительное положение. – По крайней мере, теперь платье тебе впору.

Забыть о пироге.

Тонкс стало любопытно, почувствует ли она себя лучше, если швырнет в него заклинанием. А может, просто ткнуть палочкой ему в…

– Пожалуй, займусь-ка я чтением, – поспешно сказал Сириус, явно угадывая ее мысли.

Может, подсказкой послужил ее жест?

– Библиотека в другой стороне, – сухо сказал Ремус, когда Сириус направился вниз по лестнице, ведущей в кухню. Он небрежно махнул рукой, не оборачиваясь.

– Я только прихвачу парочку бутылок пива на дорожку. Не могу читать на пустой желудок.

Он удалился, насвистывая, и Тонкс сердито заворчала. Как будто Сириус имел право критиковать ее внешний вид, когда он сам уже давно не брал в руки расческу, и, честно говоря, Кричер был единственным, кого восхищал несвежий запах виски и дешевых испанских сигар. Она как-то поймала дядю и домашнего эльфа на воровстве этого добра из тайников Мундунгуса на третьем этаже и заявила тогда Сириусу, что это признак сомнительного психического здоровья и чертовски дурного вкуса.

Ремус бросил на нее быстрый взгляд, и она прикрыла рукой открытый живот. Ремус выглядел нервным и изможденным, словно не выспался. Ее глаза метнулись к календарю на стене, совершенно неуместной здесь маггловской имитации, украшенной картинкой с веселым полем колокольчиков, которая была в доме на Гриммольд-плейс так же к месту, как пурпурные гольфы Тонкс. Она вздрогнула. До полнолуния оставалась всего неделя, а она вела себя как эгоистичная корова. Всю неделю по вечерам они с Ремусом дурачились за шахматами и пили чай, и Тонкс начинала чувствовать себя уютно при мысли о том, что они – хорошие друзья. Но ведь хороший друг заметит, что другому плохо, не так ли? И не будет держать друга в холодном коридоре, надоедая нытьем о неудачном свидании и испорченном платье.

– У тебя утомленный вид. Тебе нужно отправиться в постель пораньше, не позволяй Сириусу опять втянуть тебя в попойку, – резко сказала она и покраснела. И кем она себя возомнила? Его матерью?

Отлично, Тонкс. Он взрослый мужчина, ради Мерлина. Может, еще предложишь подоткнуть ему одеяло?

Она чувствовала, как жар прилил к щекам, распространяясь вниз, к шее. Ей казалось, что она покраснела до самого пояса, и она вздохнула с облегчением, когда Ремус сдержал удивление, услышав эту неловкое распоряжение, и быстро улыбнулся.

– Уверен, это не по-мужски – делать тебе замечание, Нимфадора, – сказал он, и Тонкс предостерегающе сморщила нос. – Но ты выглядишь так, как будто тебе самой не помешали бы восемь полновесных часов отдыха. Думаю, Молли будет только рада завтра помочь тебе с платьем.

Ему удалось придать лицу сочувственное выражение, которое каким-то образом мешало ей быть покровительственной, и она расслабилась.

– К тому же не зря ведь люди говорят, что утро вечера мудренее.

Тонкс фыркнула и наклонилась, чтобы подтянуть сползающие носки.

– Это потому, что «люди» не просыпаются с диким похмельем, – отпарировала Тонкс, собирая мокрые от дождя волосы в хвост и не понимая, почему она так волнуется. Она картинно скрестила руки на груди, заодно скрыв пурпурное кружево бюстгальтера, часть которого, как она только что заметила, выглядывала сквозь разорванный лиф платья. – Не могу я пока идти спать. Еще рано, и я просто буду вертеться часами без сна, пока не пойму, что моя мать опять оказалась права. В таком случае я, скорее всего, окажусь на кухне с Сириусом, пытаясь утопить в бутылке виски жалость к себе, а утро потом покажется таким ярким, что мне нужна будет пара солнечных очков и порция домашнего средства Артура, достойная аппетитов Хагрида.

Она замолчала, чтобы перевести дыхание, и Ремус прикрыл улыбку рукой. Он провел пальцами по острой линии подбородка, на котором Тонкс могла заметить лишь намек на щетину, и молча посмотрел на нее.

Она опустила руки и снова подтянула носок.

– Насчет чего права твоя мать? – наконец спросил Ремус. Не отрывая от нее глаз, он прошелся до верхней площадки лестницы, ведущей на кухню, присел на корточки и поднял с деревянного пола розовую нить. Прямо на глазах удивленной Тонкс он очень спокойно и очень громко произнес: «Отвали» прямо в воронку на конце нити, завязал нитку в аккуратный узел и отбросил поврежденный подслуш обратно на пол. Он подтолкнул воронку изношенным ботинком, и они оба слушали, как подслуш катится вниз по ступенькам, вероятно, возвращаясь обратно на кухню.

– Она не одобряла твоего… парня? – спросил Ремус, поднявшись и отряхнув ладони. Тонкс моргнула, со стуком захлопывая рот и пытаясь собраться с мыслями. Вечер приобретал странный оборот.

– Вряд ли его можно было назвать моим парнем, – ответила Тонкс, удивляясь, почему она рассказывает все это именно Ремусу Люпину, да еще в таких неловких, инфантильных выражениях, в каких она и в чертов дневник не написала бы. – Это было всего лишь второе свидание. Первый раз мы решили встретиться, потому что казалось, что у нас много общего. – Она скривилась. – Ничего подобного. На второе свидание мы пошли, потому что я позволила матери принудить меня к этому жалобами на мою безответственность и неспособность связывать себя обязательствами.

Честность заставила ее добавить:

– Я думаю, она права. Я ее очень люблю, правда, но я не хочу выслушивать доклад о всех моих недостатках каждую чертову неделю.

– Ты уже связала себя обязательствами на тяжелой работе, еще до того, как Орден взвалил на тебя дополнительную ответственность. – Ремус покачал головой. – Я бы никогда не назвал тебя безответственной, Тонкс. – На его лице с новой силой засияла улыбка. – Своевольной, конечно, и иногда пугающе импульсивной, но безответственной – никогда.

– Не волнуйся, – сказала Тонкс, не сдержав улыбки. – «Своевольная» и «импульсивная» тоже есть в мамином списке, сразу за «легкомысленной» и «непрактичной». – Она сделала неуклюжую попытку пристроить оторванную полосу ткани к вырезу платья, и лицо ее стало печальным. – С последним утверждением я и не спорю.

– Мне жаль, что вечер тебя разочаровал, – почти искренне сказал Ремус – во всяком случае, по сравнению с предшествующими приступами смеха совершенно не удивленного Сириуса, напомнившими Тонкс о том, что надо будет утром поговорить с этим пронырливым типом.

– Угу, – коротко ответила она, пожимая плечами. Ей не очень-то хотелось всю ночь обсуждать эту тему. Выдалась очень тяжелая рабочая неделя, да еще это томительное чувство обиды на мать. Ей нравилось думать, что именно из-за усталости ей пришлось терпеть эти жуткие полчаса. Конечно, неудачное свидание – не лучшее окончание дерьмовой недели, но в нормальном состоянии она заставила бы себя высмеять эту ситуацию и, поддавшись внутреннему побуждению, прокляла бы мерзавца. Тонкс ненавидела свою неуклюжесть, но, честно говоря, если бы она принимала близко к сердцу каждый свой публичный позор, то давно бы сошла с ума и поселилась у Плаксы Миртл.

Вздохнув, Тонкс вскинула руки и потянулась, опустив одну руку на склоненную голову. Она обвела полутемный холл взглядом, оценивая ободранные обои на стенах и медную фурнитуру, сияющую стараниями Молли. Полироль только подчеркивала гротескные формы и резные детали. Похоже, где-то был сквозняк, и дверь в старую ванную комнату под лестницей стучала с раздражающей монотонностью, но она уловила легкое движение и поняла, что упырь, живущий в туалете наверху, сообразил наконец, что в его привычное убежище никто не заходит. Великолепно. Нужно будет предупредить всех, чтобы держали палочки наготове.

– Знаешь, даже когда Сириус ведет себя как полный идиот, я сочувствую ему, – медленно сказала она. – Я еще не видела места, подобного этому дому. Такое впечатление, что даже из стен здесь сочится зло.

Она пожала плечами, будто извиняясь.

– Я знаю, тебе тоже плохо, ты вынужден жить здесь месяцами, но мы, по крайней мере, можем выходить. Хотя после кошмарной рабочей недели было бы глупо опять возвращаться и бродить по темному Лондону под дождем, но я могу это сделать, если захочу. Его же это затворничество должно сводить с ума. Я здесь всего двадцать минут, а уже чувствую, что задыхаюсь.

Ремус с беспокойством смотрел на то место, где раньше лежал подслуш. В уголках его глаз и губ пролегли новые усталые морщины, рисуя на лице тревогу.

Тонкс инстинктивно подалась вперед, чтобы коснуться его руки. Он вздрогнул, глядя на ее бледную ладонь на фоне грубого твида пальто, и перевел пристальный взгляд на лицо. У Тонкс тут же перехватило дыхание, и она медленно убрала руку, нервно сжимая ее в кулак.

Ремус откашлялся, отступая на шаг.

– Он попал из одной тюрьмы в другую, – согласился Ремус, голос его звучал немного хрипло. – В доме на Гриммольд-плейс нет дементоров, но это место будит в Сириусе много плохих воспоминаний.

Его рот искривился в подобии улыбки.

– Это не говоря уже об упыре в туалете. Я думаю, он терпит пребывание здесь только благодаря трем вещам, и если бы вдруг возникла опасность потерять одну из них, он наверняка был бы уже за дверью – и плевать на последствия! Он здесь, потому что принял решение сжать зубы и стоять до конца, а не потому, что его заставляют. Сириус никогда не признавал авторитетов.

– Эти три вещи…Ты, Гарри и огневиски? – спросила Тонкс, нахмурившись.

Ремус издал короткий смешок.

– Алкоголь – да. Не думаю, что Молли с ее осуждающими взглядами и назидательными историями удастся в ближайшее время оторвать его от бутылки. Ну и, конечно, его главная забота – Гарри. Можно сказать, главная надежда. У Сириуса перед глазами стоит тот день, когда он и сын Джеймса смогут жить так, как всегда хотели. Ничто другое не делает его настолько целеустремленным. Он заслуживает такое будущее. И Гарри тоже.

Он беспокойно дернулся, а потом заснул руки в карманы брюк.

– Себя я не включал в этот список. Не спорю, я должен быть здесь, Сириусу нужна компания. Но это как постоянное напоминание… Мы навсегда останемся семьей, но уже никогда не будет так, как раньше. Джеймс был естественным звеном между нами, и когда его не стало, мы оказались неспособными выковать новое…

Он умолк и покраснел.

– Прости. Ты права, в этом доме есть что-то такое, что будит в людях худшее. Прежде чем устроить эту ничтожную демонстрацию жалости к себе, я вообще-то собирался сказать, что имел в виду сад на крыше.

– Это не жалость к себе, – твердо сказала Тонкс, – Хотелось бы мне услышать о… – Она взглянула на непреклонное лицо Ремуса и вздохнула, с угрозой в голосе добавив: – Ну, это подождет до следующего раза, когда вы с Сириусом соберетесь за бутылкой.

Затем она нахмурилась, успешно отвлекаясь от болезненной темы:

– Какой сад на крыше?

***

Тонкс вглядывалась в огни и лондонский туман, ночной воздух холодил ее кожу, легкий ветерок ерошил волосы. Где-то от линии горизонта доносился колокольный звон, а еще она слышала далекий звук туманного горна со стороны Темзы. С тех пор как Тонкс вернулась домой, дождь закончился, но было холодно, и она поплотнее запахнула полы пальто, теплого и сухого, после того как Ремус устроил маленькую демонстрацию своего мастерства беспалочковой магии. Легкий морозец был словно прилив адреналина после угнетающей атмосферы дома. Обернувшись, она улыбнулась Ремусу, который стоял возле мансардной двери. Волосы надо лбом были взъерошены, щеки покраснели от холода, но он выглядел расслабленным.

– Почему я не знала об этом раньше? – требовательно спросила она, кружась и рассматривая совершенно неожиданный, но чрезвычайно восхитительный оазис дома номер двенадцать на Гриммольд-плейс.

Ворчание Тонкс и ее обиженные вздохи, сопровождавшие их, пока Ремус прокладывал путь среди грязных и опасных препятствий мансарды, прекратились, как только она ступила на верхнюю ступеньку чердачной лестницы. На ветхой, грязной крыше ветхого, грязного дома Сириуса притаился самый тихий, самый милый сад, каких она не видела со времен последнего посещения Норы. Маленький мощеный дворик, защищенный каменным навесом и, по словам Ремуса, многочисленными мощными скрывающими чарами, был окружен стриженым зеленым газоном и роскошными зарослями розовых кустов и маргариток. Слабое журчание и плеск воды подсказали Тонкс, что среди группы камней спрятался маленький фонтанчик.

Вид на город был великолепен. От зрелища ночного неба, которое открылось ей, когда Тонкс взобралась на самый большой из валунов, просто дух захватывало. Запрокинув голову, не обращая внимания на боль в шее и ссадины на ладонях, которые она получила, поскользнувшись и чуть не упав с ненадежного выступа, Тонкс выдохнула с тихим свистом. Впервые она была благодарна семье Блэков за высокомерную настойчивость в желании иметь все самое лучшее. По иронии судьбы и определенно благодаря чарам гораздо более могущественным, чем те, о которых Тонкс когда-либо читала, небо над Гриммольд-плейс не было затянуто облаками. Наоборот, круг чистого неба, божественное небесное сияние позволяли беспрепятственно любоваться звездами. Звездами, о существовании которых в небе над Лондоном Тонкс почти забыла, так давно она их не видела.

– Думаю, со временем Сириус показал бы его тебе, – сказал Ремус, осторожно садясь на камень возле нее. Он сделал глубокий вдох и закрыл глаза. На минуту Тонкс отвлеклась от созерцания неба, наблюдая, как подымается и опускается его грудь под тканью пальто и шарфом.

– Сириус привык помалкивать о существовании сада с того дня, когда Орден впервые провел здесь собрание. Он сказал, цитирую: «Гестия сорвет все цветы, Молли спланирует чаепитие, Гнус помочится в фонтан, а Снивеллус отравит своим присутствием единственный почти приличный уголок этой чертовой кучи камней». Это было единственное место, в которое он мог приходить, когда был моложе.

– Почему-то я не могу представить себе, чтобы Сириус вот так сидел здесь и любовался звездами, – пробормотала Тонкс, полностью увлеченная именно этим занятием. – Даже несмотря на то, что у него такое звездное имя.

– Могу предположить, он приходил сюда курить и ругаться, – согласился Ремус и внезапно рассмеялся. – Как-то он сказал мне, что приводил бы сюда девчонок, если б мог задерживаться дома подольше и если бы мать с воплями не выставляла их за дверь. Уверен, это единственное место в доме, веками не видевшее даже поцелуя.

За его словами последовала неловкая тишина, и Тонкс почувствовала, что краснеет. Не зная, что сделать, она заерзала, устраиваясь поудобнее, и они оба нахмурились, услышав внезапный хруст.

– Ох, – чуть беспомощно сказала Тонкс, засовывая руку в карман и извлекая оттуда помятый сверток в фольге. Она пожала плечами, бросая на Ремуса смущенный взгляд. – Осталось после паба. Вечер был таким ужасным, должна же я была получить хоть что-то.

Разворачивая фольгу, она заглянула внутрь.

– Будешь картошку? Она почти не пострадала.

Пока они молча ели, поделив разогретую картошку-фри и пирожки с сыром в тайном саду на крыше дома номер двенадцать, Тонкс пришла к выводу, что вечер из ужасного превратился в чрезвычайно странный.

И она не могла отрицать, что наслаждается этим.

Ремус, казалось, смотрел на что-то через ее плечо. Она как раз собиралась обернуться и посмотреть, в чем дело, как он сказал:

– Сегодня у тебя коричневая прядь в волосах.

Тьфу ты!

Отложив недоеденную картошку, Тонкс нащупала сзади волосы и перебросила их через плечо. Действительно, за левым ухом была широкая полоса волос ужасного тусклого цвета.

– Иногда так бывает, – призналась она, сердито дергая за преступный локон. – Но обычно не так заметно, слава Мерлину.

С удивлением она заметила, что Ремус временно потерял интерес к еде, и на его лице снова появилось выражение профессорской заинтересованности. Он наклонился вперед, зачарованно изучая проявление ее естественной внешности.

– Ты теряешь контроль над способностями метаморфа? – спросил он, прежде чем посмотреть на нее с некоторым беспокойством. – Они связаны с твоими эмоциями?

Тонкс посмотрела на него с ужасом, до глубины души взволнованная тем, что слышит эту широко распространенную чушь о магах-метаморфах от того, кого… уважает.

– Думаешь, я так расстроена неудачей с парнем, что мои волосы теряют цвет из сострадания? – спросила она с сарказмом в голосе. – Нет, это опять светлая мысль, достойная Эльдогаса Смита. Помнится, теория о пожирании насекомых тебя не убедила, так что можешь и эту списать со счетов как полную чепуху. Это непросто, – коротко объяснила она. – Я не могу изменить форму в мгновенье ока и тут же весело бежать дальше. На это уходит много энергии, временами, когда я нервничаю и устаю, форма начинает ускользать. На работе была нелегкая неделя, все началось с атаки Упивающихся смертью в Брайтоне в понедельник. – Она прикусила губу. – Буду благодарна, если это останется между нами, – не думаю, что Скримджер и Дамблдор страшно обрадуются, если узнают, что теоретически я могу потерять контроль над способностями метаморфа в какой-нибудь безнадежной ситуации.

Ремус потянулся к ней и чуть коснулся кончиком пальца ненавистной полоски волос мышиного цвета. Тонкс внезапно подумала, что это первый раз, когда он прикасается к ней, и впилась зубами в нижнюю губу. Глупо. Она и не почувствовала ничего, к тому же – ведь это просто Ремус, а она – всего лишь Тонкс, так кому какое дело?

– Я не хотел тебя обидеть, Тонкс, – тихо сказал он, серьезно глядя на нее. Его рука медленно вернулась на колени, и Тонкс постаралась отвести взгляд от аккуратных пальцев, большой ладони, волосков на запястье.

– Надеюсь, ты уже знаешь, что я никогда не обману твое доверие. Но если и есть вещь, о которой тебе не стоит волноваться, то это твоя способность выполнять работу. Требовательность Руфуса Скримджера к новичкам печально известна, он никогда бы не позволил тебе пройти программу авроров, если б дело было только в одной грани твоей личности. И я точно знаю, что вера Альбуса в тебя абсолютно не связана с веселым цветом волос или пугающим свиным рыльцем.

Она не смогла удержаться от улыбки.

– Думаю, ты обнаружишь, что Дамблдор знает о магах-метаморфах гораздо больше, чем написано в сомнительной публикации Смита, и что ему уже известны все технические детали изменения формы. Давал ли он повод сомневаться в его доверии к тебе?

– Нет, – сказала Тонкс. И это была правда. – Не давал.

Казалось, после этого им не нужно было много слов. Минуты превращались в часы, а они расслабленно сидели на камнях и вдыхали аромат роз и свежий воздух, чувствуя себя такими маленькими под звездным окном. Когда холодный воздух перестал освежать и начал морозить, они сотворили общее согревающее заклинание, которое оказалось таким действенным, что у Тонкс появилось искушение снять пальто. Воспоминание о пурпурных кружевах заставило ее сдержаться. Ей удалось трансфигурировать довольно бесформенную подушку, которую она подложила под голову, когда боль в шее напомнила о возможных утренних последствиях. С триумфом отыскав Венеру в небе, она не обратила внимания на то, что Ремус ее поправил, и продолжила думать о звезде как о своей любимой планете. Когда Тонкс пожаловалась, что не может найти ни одного из тех созвездий, о которых он болтал без умолку, будто перед ним был чертов учебник астрономии, Ремус положил руку на ее ладонь и показал, как палочкой проводить линии, соединяющие звезды, – словно рисовать маггловскими бенгальскими огнями в ночь фейерверков. Его теплое дыхание обжигало щеку, и Тонкс вздрагивала, ее пальцы постоянно соскальзывали, мешая выполнить заклинание как следует. Он оказался терпеливым и добрым, и Тонкс снова подумала, каким блестящим учителем был Ремус и как чертовски несправедливо все обернулось.

После того как с церковной колокольни в ночь уплыл звон двенадцатого удара, они сидели, вслушиваясь в тишину, и Тонкс обнаружила в другом кармане пальто плитку шоколада «Классический» из «Сладкого королевства», а Ремус, рассмеявшись, сказал, что она очень полезный человек, и спросил, не припрятано ли у нее, совершенно случайно, по чашечке чаю в каждом носке.

Проглотив последний кусочек своей доли, она встала и посмотрела вверх, где за краешками облаков можно было увидеть проблеск восковой луны.

– Тонкс? – Она услышала улыбку в голосе Ремуса и вопросительно взглянула на него. – Я убежден, ты можешь изменить внешность так, как захочешь. Но что-то мне подсказывает, что шоколадные усы ты не планировала.

Неистово краснея, Тонкс скосила глаза и вытерла рот тыльной стороной ладони.

– Спасибо. Я настоящая свинья, честно, – сказала она со смущенным смешком. – Мой Патронус, наверное, никого не удивляет. Помню, мама приехала в школу, забирать меня в последний день учебы. Но я приняла эту идею в штыки, потому что хотела еще раз прокатиться на Экспрессе… И мне удалось призвать моего первого Патронуса. Папа был впечатлен, а мама только и могла повторять: «Свинья? Свинья!». Ее Патронус – чертов лебедь, естественно. Дамблдор сказал ей, что это подходящий Патронус, что свиньи – благородные животные, символизирующие честность и преданность, и все в таком же духе. Она издала громкое фырканье – самый неподобающий леди звук, который она когда-либо позволяла себе в обществе. Честно говоря, это делает ее немного ханжой…

Она замолкла, медленно отвела руку от лица и вдруг поняла, что Ремус самым наглым образом не слушает.

Вместо этого он не сводит глаз с ее губ.

Тонкс громко выдохнула и забыла сделать новый вдох. Досадное упущение, учитывая, что спустя мгновение его губы приблизились к ее губам, и мир замер. Глоток воздуха, возможно, не дал бы ее голове закружиться, взлететь куда-то вверх, к той самой звезде, которую она все еще считала Венерой. Эта мысль, которую лишь с натяжкой можно было назвать разумной, оказалась единственной в голове Тонкс, пока нос Ремуса был прижат к ее носу, а щетина на его подбородке царапала ее лицо. Когда он открыл рот, а она достаточно пришла в себя, чтобы ответить на поцелуй, она уже была не способна думать. Ей понадобилось совсем немного времени, чтобы заметить, что руки Ремуса опущены, только их губы соприкасаются, – и она практически обвилась вокруг него, запуская пальцы в его волосы и прижимаясь к нему всем телом. Только после этого Ремус потянулся к ней и крепко обнял, одна рука скользнула на талию, второй он придерживал ее подбородок, как будто энергичный ответ на поцелуй не убедил его в ее желании.

Неизвестно, сколько прошло времени, когда наконец их губы разомкнулись с заметным чмоканьем, и чувства, но не разум, начали возвращаться к ней. Прислушиваясь к журчанию фонтана и их приглушенному дыханию, Тонкс не выпускала руки Ремуса и стояла, прижавшись бедрами к его животу. Усилием воли она заставила себя не закрывать глаза, но не могла оторвать взгляда от висящей на его плече нитки. Она ощущала, как подбородок Ремуса касается ее волос над ухом, но была слишком удивлена и чертовски боялась поднять на него взгляд.

Мерлин Всемогущий.

По шкале сюра эта ночь только что побила все рекорды.

Она только что разделила лучший поцелуй в жизни с Ремусом Люпином. Ремусом, одним из самых умных и могущественных магов, которых она когда-либо встречала. Человеком, о котором Дамблдор говорил как о союзнике, который всегда будет стоять по его правую руку. Ремусом, который еще на прошлой неделе довел ее до белого каления на собрании Ордена. Человеком, который, как неохотно признала Тонкс, возможно, нравился ей целую вечность. Может быть, с их второй встречи, когда она почти справилась со своими нервами и очарованием дяди и заметила, что у Ремуса красивые глаза. Ремус Люпин поцеловал ее – это было неожиданно и сказочно. И Тонкс хотела еще.

Ловя момент, она потянулась к нему, ухватила за галстук и снова погрузилась в это ощущение. После мгновения шокирующей тишины, он обвил руками ее голову и страстно поцеловал в ответ.

Вот это да.

Тонкс медленно отстранилась, достаточно, чтобы призвать мужество и посмотреть в его глаза, темные и блестящие, но она была все еще так близко к нему, что ее губы коснулись его губ, когда Тонкс заговорила.

Или, скорее, издала бульканье. По-другому и не назовешь звук, который Тонкс удалось выдавить, пока она ломала голову, как бы сказать что-нибудь умное или хотя бы вразумительное.

В итоге вышло довольно жалкое:

– Здорово.

Ремус приглушенно засмеялся и прижался лбом к ее лбу. Подушечками пальцев он мягко обводил ее уши и вычерчивал линии на шее.

– Да, и правда здорово, – пробормотал он низким голосом. Он зарылся носом в ее волосы у виска, вдыхая их запах, а она на миг задумалась о том, давно ли мыла голову.

Благодаря этой отрезвляющей мысли ей удалось собраться с духом, чтобы оторваться от соблазнительного тепла его худого тела и сделать глубокий вдох. Она вложила свои ладони в его, и сплетенные руки оказались между их телами.

– Если это был жест сострадания к моим сегодняшним неприятностям или пьяный порыв, о котором ты пожалеешь утром, скажи сейчас, – прямо заявила она, не обращая внимания на его замешательство. – Знаешь, меня уже мутит от таких вещей, и если ты начнешь вдруг прятаться от меня по углам и по платяным шкафам, то, возможно, я буду преследовать тебя там, чтобы продолжить с того момента, на котором мы остановились.

Вот жопа. Она слышала слова, которые срывались с ее губ, но все же… Можно сказать маме, чтобы она пополнила постоянно растущий список недостатков дочери новым качеством: «отвратительно прямолинейная». Очевидно, в списке качеств, которыми Тонкс не обладала, «искушенность» уже заняла место рядом с «грацией».

Ремус выглядел слегка ошарашенным. Он крепче обнял Тонкс.

– Признаться, сегодня я выпил немного, – спокойно сказал он, глядя на Тонкс со скрытым напряжением. – Но то, что произошло… Я хотел этого несколько недель. И, честно говоря, совсем не жалею, что твое свидание оказалось неудачным. – Впервые Ремус улыбнулся по-настоящему, и лицо его озарил такой свет, что ошеломленная Тонкс впилась в него взглядом, полным вожделения. – Жаль, ты не проткнула мерзавца его собственной барабанной палочкой. Это бы меня очень успокоило.

В ответ на это высказывание, которое она никак не ожидала услышать из уст Ремуса, Тонкс сделала единственную возможную вещь. Она снова его поцеловала.

Чуть позже, когда они сидели на камнях в смешной позе, рядышком, держась за руки, будто пожилая пара на лавочке в парке, хотя Тонкс с бОльшим удовольствием залезла бы ему на колени и пустила в ход руки, Ремус спросил ее удивленно и недоверчиво:

– Ты даже ни о чем не подозревала? Сириус так нагло болтал о моем нежелании приближаться к тебе, что у меня несколько раз на дню возникало желание придушить его нитью от его проклятого подслуша.

Тонкс, не сдержав хихиканья, спросила, вскинув бровь:

– Нежелание приближаться ко мне?

Ремус колебался, не сводя глаз с их переплетенных пальцев. Пауза в разговоре затянулась на несколько минут, и она прикусила губу, заметив наконец, каким он стал серьезным.

– Думаю, нужно винить звезды, – сказал он наконец, пожимая ее руку извиняющимся и успокаивающим жестом. – Тонкс, я не должен был обращать внимания на шутки и насмешливые комментарии Сириуса или на то, как часто Молли пыталась устроить нам встречу наедине. – Она удивленно моргнула, услышав о последнем факте. – Я никогда не собирался давать волю своим чувствам. Они захлестнули меня внезапно, но я никогда не думал, что ты ответишь на них. Я надеялся, что мы станем друзьями. И сейчас вижу, что любые перспективы чего-то большего – по меньшей мере, проблематичны.

– Что это значит? – Возможно, голос Тонкс прозвучал слишком резко, но какая, к черту, разница. За последние двадцать четыре часа ее уже бросил парень, о чем она начала благополучно забывать с каждым потрясающим поцелуем Ремуса, но этот отказ может действительно причинить боль.

– Это значит, – ответил Ремус с надрывом в голосе, – что я – безработный оборотень и, откровенно говоря, слишком стар для тебя. И если у меня осталась хоть капля достоинства, я должен встать и уйти прямо сейчас.

Он крепче обнял ее, но Тонкс безошибочно определила горечь в его голосе.

Тонкс сжала зубы. В ее руки только что попал бриллиант, и она даже не успела как следует обдумать это, а Ремус уже пытался отобрать его. Или, что еще хуже, испачкать так, чтобы Тонкс сама захотела избавиться от него. А его утверждение о том, что он «слишком стар», подразумевало в таком случае, что она «слишком молода». Немногие вещи раздражали Тонкс больше, чем предвзятое отношение к ее молодости и намеки на ее незрелость.

– Ты для меня совсем не старый, – инстинктивно возразила она. И задумалась. Она задумалась о Ремусе – человеке, который мог стоять с непроницаемым лицом, когда женщина роняла чашку чая и отворачивалась от него; человеке, который мог делить груз ответственности с Сириусом, даже когда его собственные силы были на исходе. И этот самый человек всего неделю назад разыграл пораженных близнецов Уизли и с оскорбленным негодованием отстаивал свою невиновность. Только Тонкс и Сириус заметили искры смеха в его глазах, прежде чем он спрятался за газетой. В нем великолепно и совершенно невыносимо соединялись черты взрослого человека, опустошенного эмоционально, и неукротимого Мародера. Он ей так нравился.

– Ты для меня совсем не старый, Ремус, – повторила Тонкс настойчиво.

– Тонкс, я ведь даже не смогу тебя никуда пригласить, – тихо и отстраненно сказал он, и она знала, как тяжело Ремусу переступить гордость и произнести это вслух. – Пока не наступят перемены, если они когда-либо наступят, мне не по карману даже ужин в обычном пабе.

– Я похожа на Глинду Гудвич? – Тонкс назвала имя белокурой ведущей программы на магическом радио и невесты Корнелиуса Фаджа, для выразительности встряхнув руку Ремуса. – Ну уж нет, я не целую парней направо и налево только потому, что у них куча галлеонов. И я даже не знала, что это – свидание, но оно оказалось самым лучшим, и нам не понадобилось ничего, кроме чистого неба и залежавшейся плитки шоколада. Верь мне хоть немного, Ремус, – сказала Тонкс серьезно, и он коснулся ладонью ее щеки.

– Я никогда не ставил под сомнение твои прямоту и ум, поэтому и надеюсь, что ты поймешь положение, в котором я оказался. Будь мы одного возраста, будь я владельцем полного сейфа золота под процентами в Гринготтсе, я бы все равно сомневался, впускать ли в свою жизнь человека, который важен для меня. Ликантропия – это не то препятствие, которое можно преодолеть с помощью слепого оптимизма и пыльной шоколадки.

– Может, просто чистого неба будет достаточно? – предположила Тонкс, не сдержавшись. И тут же прикрыла рот рукой, испугавшись. – Прости! Мне очень жаль, Ремус, конечно, я понимаю, что тебя гложет, не думай, что воспринимаю твои заботы несерьезно.

Проклятье, Тонкс.

Не прошло и двух секунд, а она уже подтвердила его правоту, комментируя худшую часть его жизни остроумными фразами. Она рискнула взглянуть на него, ожидая увидеть раздражение или покорность, но, к ее удивлению, губы Ремуса чуть подергивались.

– Тонкс… – Когда Ремус произнес ее имя, его голос звучал глухо.

– Ремус. – Она выпустила его ладонь и вцепилась в предплечья, внезапно испытав отчаянное желание удержать его, удержать как можно дольше то, что подарила им эта странная ночь. Она была не готова, чтобы это все вдруг так закончилось. И, может быть, никогда не будет готова? – промелькнула мысль, напугавшая ее до смерти. – Не говори мне, что я не понимаю, что такое опасность. Конечно, я не могу по собственному опыту судить, каково тебе, но, ради Мерлина, я же аврор. Я работала с другими оборотнями. Я не буду действовать вслепую, если мы завяжем… отношения. – Внезапно она рассердилась. – Мы ведь это уже обсуждали. Я знала о ликантропии до того, как мы познакомились, но всегда хотела, чтобы мы стали друзьями. И я всегда уважала тебя. Так что если это единственная причина, по которой мы не можем рассчитывать на большее, чем просто дружба, то этого недостаточно, черт возьми!

Он молча смотрел на нее, в глазах бушевали чувства, в основном сожаление и сомнение.

– Я... – Она замолчала, чувствуя, как к щеками приливает жар. К черту. Пара поцелуев – и она уже умоляет беднягу.

А вдруг он прав?

Она не могла не слышать тоненький голос в своей голове, который пытался пробиться сквозь голос ее вожделеющего тела, с каждым ее вдохом все теснее льнувшее к Ремусу. Хотела ли она этого по-настоящему? Это могло бы быть великолепно. Может, это самая сказочная вещь, которая когда-либо с ней случалась. Но их общий груз был бы неподъемным. Еще не поздно отступить. Она думала, что знает Ремуса. Она точно знала, что Ремус не позволит разочарованию отразиться на его лице, а горечи – руководить его отношением к Тонкс, если она сейчас встанет и пойдет вниз, чтобы лечь спать. Где-то в рациональном уголке ее сознания и в глубине души зрела неуверенность: а вдруг он прав, вдруг она действительно слишком снисходительна к его сомнениям, вдруг они пожалеют о том, что было между ними в эту ночь?

И тогда Ремус снова поцеловал ее. Руки его чуть дрожали, но губы излучали уверенность, и она поняла, что уже слишком поздно. Слишком поздно, чтобы встать и уйти. Они перешли черту, как бы Ремус ни пытался разубедить ее.

Это было странно. Несмотря на переменчивую внешность, Тонкс всегда считала себя довольно степенной особой. Ее отец был откровенным тружеником с собственными твердыми убеждениями, и Тонкс полагала, что унаследовала эту часть его характера. За исключением разве что того случая с просмотром воспоминания из думосброса, она очень редко меняла свои суждения или реакции на события. Она была рождена в семье магов, так что письмо из Хогвартса, кардинально изменяющее судьбу каждого магглорожденного волшебника, не стало для нее сюрпризом. Физические изменения, произошедшие в детстве и отрочестве, не имели большого значения для нее, ведь она уже в шесть лет наколдовывала себе морщины и седые волосы, расстраивая постоянно сменяющихся нянек и экономок. В семь лет Тонкс случайно столкнулась со страшной старшей сестрой ее матери, и ей открылась правда о существовании зла в этом мире. В тот день она узнала настоящее значение фразы «грязная кровь», а еще до конца первого года в Хогвартсе решила стать аврором. Тонкс всегда точно знала, кто она, даже когда топталась и металась из одной неловкой ситуации в другую, даже когда не очень нравилась сама себе.

Но спустя час после полуночи, под дырой в облаках, усеянной горошинами звезд, Тонкс вдруг осознала, что все ее представления о себе и о будущем изменились в одночасье.

Когда она отстранилась от Ремуса, в голове звучали слова: «Получится, я знаю, получится». Но вслух она сказала, хоть и уверенно, только одно:

– Мы можем попробовать.

Он молчал.

Выдавив улыбку, она сказала, почти в шутку:

– Ты уверен, что проблема не во мне, Ремус?

Она сморщила нос и заправила прядь волос за ухо.

– Я б и за сотню лет не догадалась, что нравлюсь тебе. Мне казалось, ты бы обратил внимание на кого-то красивого и… и впечатляющего.

Их взгляды встретились.

– Я и обратил, – сказал он серьезно.

Как гладко стелешь, приятель.

Тонкс закатила глаза. Хотя втайне и была польщена.

– Кого-то грациозного, – намекнула она.

– Ты удивляешься, что меня привлекли доброе сердце, мягкая улыбка и болтливый рот, а не пара ног, крепко стоящих на земле? – спросил он. Он улыбался слабой, но искренней и чуть хитроватой улыбкой.

– Я бы сказала, что думаю об этом милом ответе, но сегодня я уже достаточно перечислила собственных огрехов. – Она сжала зубы и глянула на него с вызовом. – К тому же папа всегда говорил, что нельзя всем рассказывать о своих недостатках. Это лишает людей удовольствия самим узнавать о них.

Она выложила на стол все свои карты. Теперь дело за ним. Хотя если ответ ей не понравится, она готова напомнить, что это он сделал первый шаг, а бросать дело на полпути – безответственно.

Он довольно долго молчал, всматриваясь в мигающие огни города. Тонкс сидела тихо, как мышка, и ждала, едва дыша, изо всех сил стараясь не вертеться и сделать вид, что она – терпеливый человек.

Наконец Ремус повернулся к ней. Он взял ее ладони в свои и положил их к себе на колени.

– Не буду прикидываться, что у меня нет сомнений, Нимфадора. Но и не могу отрицать, что очень хочу продолжения. – У него было грустное лицо. – Это непросто, прочие обитатели дома делают все возможное, чтобы все усложнить. Напомни мне, что я утром должен перекинуться словцом с твоим дядей с глазу на глаз. – Он помедлил, прежде чем согласиться – так же уверенно, как это сделала она. – Мы можем попробовать.

Он смотрел настороженно, но глаза были наполнены теплом и лаской, пока он ждал ее ответа. Тонкс подумала, что они с чего-то должны начать, если хотят двигаться дальше. В таких обстоятельствах она могла сказать только одно.

– Ремус? – произнесла она, потянувшись вперед, чтобы коснуться губами ямки на горле, где пульс бился толчками.

– М-м?

– Не называй меня Нимфадорой.


fin