Глава 1Название: «Легенда о нас»
Автор: Almond
Бета: Диана Шипилова
Тип: гет
Герои: Тед Тонкс/Андромеда Блэк
Жанр: романс
Рейтинг: PG-13
Саммари: «Я все добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду» © У. Шекспир.
Рождественская сказка о любви, о прекрасной принцессе и храбром рыцаре, о верности клятвам и стойкости духа.
Написано на фест «Рождественские сказки-2009» на Форуме Четырех Основателей.
Дисклеймер: Вселенная — Дж. К. Роулинг, настроение — Roxette «Queen of rain».
…страница
«Жил рыцарь бесстрашный, молодой и горячий, совершал он подвиги ратные, побывал во множестве стран чужеземных, и слава его летела по свету».
Тед Тонкс считал Хогвартс необычным местом. Конечно, Хогвартс и в самом деле был таким, но для Теда необычность Хогвартса приобретала несколько отличное от общепринятого значение. Его удивляло, что остальные студенты умудряются низводить магию в ряд весьма заурядных вещей, обращаясь с ней так буднично, словно в колдовстве не было ровно ничего особенного. Хотя у других магглорожденных восторженное недоверие к тому, что магией, оказывается, можно (и нужно даже) пользоваться «за просто так» сменилось привычкой, Тед и к седьмому курсу относился к волшебству с почтительным и настороженным любопытством. Скажем так: ему легче было открыть дверь, повернув ключ в замке (или, как вариант, выбить ее ногой), чем произносить величавое «Alohomora!».
Тед любил квиддич, но не хотел в него играть. Он вполне успешно учился, но никто из учителей никогда не выделял его. У Теда было много друзей, но вот Друга среди них не было. С девушками тоже обстояло все просто: два небольших романчика не оставили хоть сколько-нибудь значительного следа в его жизни. В общем и целом, он был довольно обыкновенным семикурсником, у которого все уже сложилось: и характер, и набор привычек, и внешность. Тед болел за футбольную команду «Фулхэм» и квиддичную «Гордость Гленельга», не любил носить шарфы, во время еды скатывал хлебные шарики, курил (довольно много), знал два безотказных и запатентованных им лично способа, как обмануть учителя и смотаться с уроков, всегда рано просыпался по выходным и пел, чтобы разбудить соседей по комнате. У него было чистое лицо, его рост составлял пять футов девять дюймов, и он являлся обладателем светлой шевелюры и голубых глаз. Небольшим отступлением от среднестатистического показателя можно было считать сломанный нос — результат первого полета на метле.
Еще одним небольшим отступлением было то, что Тед влюбился. Нет, это было бы как раз нормой, так как влюблялись в его возрасте все.
Тед любил.
А уж это наиболее сильно отличало его от остальных.
***
— Привет, здесь не занято?
— Нет, как и за остальными столиками. Тонкс, в это время никто не заходит в библиотеку.
— Кроме тебя.
— Ну да. — Тоненькая девушка с пышными темно-каштановыми волосами, убранными в высокий хвост, пожала плечами. — Иногда полезно посидеть в помещении, в котором есть окна.
Тед бросил на стол книгу, взятую им для вида, и сел напротив девушки. Та вновь сосредоточилась на чтении старого, пухлого томика, обтянутого в когда-то красный, а теперь грязно-бордовый переплет с позолоченными заклепками на уголках.
Тед открыл свою книгу и опустил взгляд на страницу. Строчки и картинки расплывались перед глазами, и он не воспринимал то, на что глядел. Очень часто и так регулярно, что это можно было принять за какой-нибудь церемониал, он поднимал глаза и смотрел на девушку, подпершую щеку рукой и тонкими пальцами другой перебиравшую хрусткие желтоватые листы книги.
Солнечный зайчик скользнул по локону, упавшему ей на лицо, по легкому румянцу, покрывающему ее щеки, и Теду в который раз подумалось, что, наверное, большего нет счастья, чем он испытывает сейчас: пульсирующее и теплое счастье, уютно устроившееся у него в груди, принадлежало ему одному.
— Тонкс, ты меня отвлекаешь, — не поднимая головы, пробормотала девушка.
— Что, прости? — притворно-недоуменно спросил Тед, опуская глаза.
Они всегда играли в эту игру.
— Ты смотришь на меня, — спокойно сказала девушка и перевернула страницу.
— Блэк, я читаю книгу.
— Хорошо. — Она вскинула глазами. — Как она называется?
Тед тоже поднял глаза и встретился с Блэк взглядом. Он уже давно решил, что не будет смотреть Андромеде Блэк в глаза потому что когда это происходит, остатки разума сворачивают свои дела и бодро и бесповоротно уматывают вдаль, чувство счастья в груди поднимает голову, принюхивается и нагло заполоняет его всего, а в голове остается лишь один посыл, которой принимается вопить и бить в колокол, отдаваясь по позвоночнику в то, что именуется похотью. Тед решил, что не будет смотреть в эти огромные темные глаза, имеющие столько власти над ним, но всегда, когда была возможность, с радостью пренебрегал этим решением.
Андромеда завела локон за ушко.
— Так как называется твоя книга?
— Никак, — хрипло ответил Тед.
— Я так и думала, — мимолетно улыбнулась Андромеда и вновь опустила взгляд на книгу. — Что ж для того чтобы смотреть на меня, совсем необязательно каждый раз садиться напротив. Занимай какой-нибудь другой столик и любуйся.
— Ты разрешаешь, значит... — сказал Тед, уже немного опомнившийся. — Спасибо, но знаешь, Блэк, я все же почитаю.
— Пожалуйста.
— Премного благодарен.
Так повторялось примерно дважды в неделю. Также Тед каждое утро видел Андромеду за завтраком в Большом Зале, а редкие парные занятия, когда он... не старался быть ближе к Андромеде, нет... он просто любовался ею, пренебрегая уроком, за что зарабатывал для Хаффлпаффа пару лишних штрафных баллов. Он любил Андромеду. Любил ровно год, два месяца, семнадцать дней. Просто однажды солнце повернулось не так по своей орбите, Земля наклонилась чуть левее на своей оси, движение континентов замедлило ход, а Тед вдруг понял, что именно Она есть смысл его жизни. И никто, кроме нее, не нужен.
Так случилось, что Андромеда этих вот взглядов Теда не разделяла. Ей было все равно, что ровно год, два месяца, семнадцать дней хаффлпаффец Тед Тонкс любит ее.
Конечно, не совсем все равно... какой девушке не будет льстить, что кто-то считает ее смыслом жизни. Но Андромеда совсем не видела в Теде того, кого, по ее мнению, она сможет полюбить.
У Андромеды на это были довольно четкие взгляды.
Это должен быть очень богатый, очень чистокровный, очень воспитанный мужчина. По крайней мере, такие взгляды считались единственно возможными для нее. В списке, который для дочери составила миссис Блэк, фигурировало по крайней мере три весьма достойных, подходящих по всем параметрам кандидатуры. И Теда там определенно не было.
Андромеду не трогало, что обыкновенный, простой, магглорожденный хаффлпаффец готов за нее жизнь отдать. Она практически не обращала на него внимания — это было довольно просто, ибо никаких явных попыток привлечь ее внимание Тед не предпринимал.
Он не мучился своей любовью, не сходил с ума от страсти, но любил с достоинством. Его любовь не совершала паникующих падений в бездну неуверенности в себе, не знала ужасающих взлетов на высоту самодовольства и восторга, когда случайно оброненная фраза воспринимается как знак благосклонности... Тед любил просто, без напряжения и усилий, любил как дышал, так, словно всегда знал, что будет любить Андромеду.
У него не было шансов.
Редко когда юные девушки способны оценить такую совершенную, такую уникальную любовь. Андромеда и не ценила. Правда... правда, то неверное, сладкое, незримое, как свет фонаря в дневном свете
подобие чувства забрело в ее душу ровно год, два месяца, семнадцать дней назад, нашло укромное местечко и схоронилось там, никак не беспокоя Андромеду. Возможно, потому она и не ценила.
Андромеда любила читать. И чаще всего сказки. Быть может, если бы это было не так, жизнь Андромеды и Теда сложилась иначе.
Но это было так.
…страница
«В далеком замке жила принцесса, и не было прекраснее ее на свете. Короли и принцы сражались за ее сердце, но принцесса была неприступна, ибо имела нрав высокомерный и гордый».
Андромеда во всем старалась походить на старшую сестру. Не привычками, а внешностью. Походить натурой, было понятно еще с детства, она не сможет, но вот внешне — вкусом в одежде, украшениях, в выборе прически, манере поведения — Андромеда старалась соответствовать. Разница в годах с Беллатрикс у них была всего ничего, обе они были похожи на отца, у них были общие игрушки и спальня, но так случилось, что Белла была старшей, а Андромеда всего лишь ее копией. Любовь родителей, их внимание доставались в большей степени Беллатрикс, ей доверяли, считали взрослой и ответственной, а Андромеда была на вторых ролях. После, когда родилась светленькая и хорошенькая как ангелочек Нарцисса, любовь матери почти полностью перенеслась на нее, благо Цисси очень напоминала ее саму в детстве. Так Андромеда в родной семье чувствовала себя слегка лишней. Это не значило, что родители ее совсем не любили, нет, просто при распределении любви между тремя дочерьми Андромеде доставалась меньшая доля.
Беллатрикс была ярче, увереннее в себе. Они очень сильно были похожи, но никто никогда не говорил: «Белла, у тебя глаза, как у Андромеды!».
Беллатрикс была лучшей, а Андромеда всего лишь тянулась за ней, Беллатрикс была первой, а Андромеда — вечной отстающей, Беллатрикс была солнцем, а Андромеда — луной, отражающей его свет.
И они соперничали. Андромеда подсознательно всегда хотела быть лучшей, первой, а Беллатрикс не терпела, когда ей наступают на пятки.
Если для старших сестер Блэк шились платья, то каждая требовала непременно больше каменьев на воротничок, крепче шелка и ярче цвета. Если для них покупались игрушки, то покупались непременно одинаковые, однако одна из них должна была быть украшена дороже.
После того как Белла и Меда пошли в Хогвартс, каждая из них требовала для себя лучших учебников, мантий, перьев и пузырьков с чернилами. Каждая получала самое дорогое, красивое, у каждой были последние модели метел, украшения, редкие ценности, мантии-невидимки, и во всем этом сестры не переставали стараться превзойти друг друга.
Они были очень похожи, очень.
Отличие пряталось в незначительных мелочах, на которые и внимания не обращаешь, однако, по сути, являющихся стержнем характера. Простые, незначительные мелочи.
Андромеда никогда не наказывала домовиков, Беллатрикс это делала часто и охотно.
Андромеда не смеялась над Энн Форкаст, когда бородавочный порошок обезобразил ее руки так, что они сделались похожими на провернутые через мясорубку, Белла не только смеялась — она сама лично насыпала означенный порошок в бальные перчатки Энн, мстя за то, что та, как оказалось, лучше летает на метле.
Андромеда рассказывала маленькой Цисси сказки, Беллатрикс охотно пересказывала ей истории из семейных хроник, самым добродушным из которых было семейное предание о том, как Цигнус Блэк, успешный стряпчий, превращался по ночам в вампира и выпивал досуха недобросовестных клиентов.
Незначительные, совершенно обычные мелочи, невидимые глазу и практически не привлекающие внимания, определяли разницу. Разницу в характерах, в отношении к миру, разницу в судьбах.
Порой все дело как раз в этом.
***
— Меда, выпрямись. Да, Белла? — Блестел хрусталь, серебряные приборы отбрасывали мягкие блики на белоснежную, опадающую пышными волнами фламандских кружев скатерть, едва слышимые щелчки пальцев домашних эльфов обеспечивали смену блюд, а Друэлла Блэк вела застольную беседу в обычной для себя манере.
— Мама, меня интересует старший, — твердо заявила Беллатрикс. — Рабастана можешь не приглашать.
— Ну почему же? Он владелец одной четвертой доли компании отца, у него весьма неплохое поместье в Девоншире — часть приданого душеньки Эмилии, она передала его своему младшему в дар. Рабастан довольно хорош собой, не находишь? И достаточно
перспективен, — миссис Блэк аккуратно промокнула губы салфеткой.
— Он скучен и слаб, — пожала плечами Беллатрикс. — В Родольфусе чувствуется сила, власть... он взрослый мужчина, мама.
Друэлла встретилась взглядом с дочерью, увидела в нем характерную только для Беллатрикс некую целеустремленность и уступила.
— В любом случае, я его уже пригласила. На рождественском приеме я не могу делать различий между членами семьи. К тому же, будут все. — Друэлла привыкла оставлять последнее слово за собой.
— Как знаешь, мама. — Беллатрикс с увлечением резала мясо. — Рабастана можно будет отдать Андромеде, — мимоходом добавила она.
Андромеда фыркнула.
— А что, Меда? — продолжила Беллатрикс, бросая на сестру веселые взгляды. — Вполне милая пара из вас выйдет... перспективная, как говорит maman.
— Спасибо, нет. — Андромеда подмигнула Нарциссе, которая до сих пор, несмотря на свои четырнадцать лет, очень серьезно относилась к разговорам о приемах и балах. Ей всегда казалось, что уж на этот раз ей разрешат быть на балу или приеме.
— Андромеда, сестра верно говорит, — заметила Друэлла, строго взглянув на Андромеду. — В конце концов, тебе уже пора определиться с кандидатурой будущего мужа.
— Семнадцать лет. Думаю, мне уже поздно, — пробормотала Андромеда.
— Не смейся над матерью. Цигнус, поддержи меня! — обратилась Друэлла к мужу, мирно клевавшему суп во главе стола, тем не терпящим возражения тоном, которым жена обращается к супругу, не нуждаясь в поддержке, а пытаясь втянуть его в происходящее.
— Главное, чтобы у меня был чистокровный и по возможности богаче меня зять, остальное неважно, — откликнувшись, внес ценную лепту в разговор Цигнус. — Богаче, потому что одевать четырех прекрасных женщин порой бывает хлопотным занятием, — и он игриво улыбнулся жене.
Друэлла шутки не оценила. Шутки о браках и возможных зятьях не входили в число тех, что могли ее рассмешить.
— Андромеда, я все же
настаиваю, чтобы ты выбрала из списка себе жениха. — Друэлла отложила столовые приборы. Вся ее собранность говорила о часто случающемся для нее переходе: вбив себе в голову что-то, рожденное случайно впорхнувшей мыслью, Друэлла не останавливалась ни перед чем (вернее, любые препятствия ее только воодушевляли) и шла вперед, пока не добивалась своего. — Мы с отцом, — короткий кивок в сторону Цигнуса, который был уже мыслями в уютной послеобеденной дреме в любимом кресле-качалке, — хотим быть уверены в твоем будущем. Ты знаешь, Меда, мы придерживаемся довольно либеральных взглядов на супружеские отношения, — продолжила Друэлла тоном, который она сама, видимо, считала матерински-заботливым. — Мы не стали заключать брачных контрактов ни с одной из чистокровных семей. Вы вольны сами выбрать себе мужа, а вот, скажем, девушки Сельвин и Крауч такой возможности не имеют. Мы уверены в Беллатрикс, да, Цигнус? — Она вновь кивнула мужу, который начал проявлять интерес к монологу жены, так как в его мозгу давным-давно сформировалась крепкая причинно-следственная связь: успешное замужество дочерей — успешное развитие семейного бизнеса. Сам он хотел отойти от дел и посвятить себя хобби: выращиванию редких сортов фиалок и личному контролю над сетью игорных домов. Потому вопрос о возможной кандидатуре наследника его богатств не мог остаться без внимания.
— Насчет Цисси мы тоже уверены. Доротея Малфой очень часто...
слишком часто, и это вселяет определенные надежды, говорит о том, какой чудесной парой она станет ее Люциусу.
— Мы ждем, когда ты подрастешь, — вставил Цигнус, подмигнув Нарциссе.
— Но, мама...
— Помолчи, крошка.
— ...я даже ни разу с ним не разговаривала, — робко закончила Нарцисса.
— Разве это кому-то интересно, Цисси? — хмыкнула Беллатрикс, вертя в тонких сильных пальцах вилку.
«Точно хочет метнуть кому-то в глаз», — раздраженно подумала Андромеда и улыбнулась Нарциссе.
— Люциус милый.
Нарцисса слабо улыбнулась ей в ответ.
— Как бы то ни было, — повысила голос Друэлла, вновь привлекая внимание присутствующих к себе, — у нас остаешься только ты, Андромеда. У тебя есть список, в нем семь достойных кандидатур. Кто-то более достоин, кто-то менее, некоторые из них иностранцы, что мне не особенно нравится. Вот, к примеру, Кератри... хотя нет, его сеть отелей во Французской Ривьере... нет, он достоин. Древний, безупречно чистокровный род... да. В любом случае, ты должна выбрать, Андромеда, — подвела черту Друэлла.
— Должна? — уточнила Андромеда.
— Именно, — поддакнула Беллатрикс. Ее губы растянулись в широкой улыбке: она прекрасно знала, как Андромеда реагирует на подобные ультиматумы... есть все шансы позабавиться.
— Да, — важно кивнула Друэлла. — Я могу перечислить имена, но знаю, ты и так их отлично помнишь.
Андромеда молчала, переводя взгляд с лица матери на лицо отца.
— Меня устраивает Рабастан Лестрейндж, — подбодрил ее Цигнус.
К сожалению, он не совсем так понял, что означал потемневший взгляд Андромеды. Он думал, что она ищет совета, на деле же...
— Я не собираюсь заниматься подобной ерундой, — заявила Андромеда.
«Браво, сестрица!», — мысленно поаплодировала Беллатрикс, предвкушая скандал. Который незамедлительно был устроен и со скабрезной старательностью разыгран миссис Блэк.
…страница
«И рыцарь любил принцессу, и не было любви сильнее на свете. Он сказал ей об этом, а принцесса спросила: “На что ты готов ради меня?” И рыцарь ответил: “На все что угодно”».
Андромеда переворачивала хрусткие страницы пухлой маленькой книги в бордовом переплете.
Скупой свет зимнего дня мягко ложился на стол сквозь небольшое окно, зарешеченное ажурной решеткой, шкафы с мерно посапывающими волшебными книгами надежно отгораживали Андромеду от всякого желающего нарушить ее уединение.
«И рыцарь любил...»
Андромеда не стала дожидаться апогея скандала, она выскочила из-за стола и умчалась в свою комнату, не обращая внимания на гневный оклик отца.
Запершись, Андромеда принялась носиться по комнате, собирая вещи. Она собиралась поступить, следуя голосу ярости: навсегда покинуть этот ненавистный дом. Кровь кипела в ней, обида и злость загораживали разум, и одна только мысль, совсем еще неясная, бушевала в ней, как язычок пламени подогревал возникшую уверенность в том, что нужно немедленно уйти: «Докажу им всем... они еще пожалеют... Прекрасно обойдусь без них...»
В дверь без стука (зачем стучать, если можно отлично обойтись «Alohomora»?) вошла Беллатрикс и, скрестив руки на груди, оперлась спиной о дверь.
Андромеда решила не обращать на нее внимания и продолжала кидать вещи в распахнутый чемодан, уже начиная потихоньку размышлять: «А куда я пойду?..», Беллатрикс же придерживалась другого мнения: она пришла продолжить развлечение. Потому начала говорить. Ее первые реплики можно было с натяжкой назвать дружелюбными, последующие несли тонкую издевку, ну а в конце, не дождавшись ни малейшего оклика, Беллатрикс вошла в раж.
Андромеда наконец не выдержала, со злостью захлопнула чемодан и повернулась к сестре. В ее глазах она увидела все, что ей нужно было знать: впервые получилось так, что особняком стояла не Беллатрикс, а Андромеда, впервые родители выделили Андромеду, обратили на нее внимания больше, чем обращали на Беллатрикс. Впервые Андромеда была первой, хотя первенство здесь со знаком минус. Беллатрикс не могла этого допустить.
Было бы проще, намного проще и легче уступить, пойти к родителям и покаяться, назвать любого из списка... ведь это, по сути, неважно, Андромеда и так знала, что кого-нибудь придется выбрать рано или поздно, ведь у нее должен быть достойный муж. Это пустяк, мелочь, не стоит из-за этого ругаться с родными... но иногда мелочь и определяет все. Маленький никчемный пустяк-камешек вызвал лавину-события, а Андромеда, напоследок поскандалив с Беллатрикс, сбежала через каминную сеть в Хогвартс.
***
— Здесь не занято?
Андромеда подняла голову и увидела Теда. Как всегда. Она пожала плечами и вновь опустила взгляд на страницу.
Тед сел и принялся смотреть на девушку. На этот раз он не стал открывать свою книгу.
— Почему ты не уехал на Рождество домой? — спросила Андромеда, когда взгляд Теда начал... нет, не досаждать, ей никогда не досаждало то, что Тед на нее смотрит... когда взгляд Теда разбил хрупко-ленивое очарование от чтения сказки.
— Родители уехали на Рождество к родственникам во Флориду, — ответил Тед, слегка удивившись ее заинтересованности в том, что касалось его лично.
Андромеда больше не стала ни о чем спрашивать и вновь погрузилась в чтение сказки. А Тед продолжал смотреть на нее.
Через некоторое время она подняла голову и взглянула на Теда. Ее взор задумчиво скользил по его лицу, словно отмечая что-то в его чертах, что-то, что соответствовало или не соответствовало представляемому ею образу мечты.
— Тонкс, скажи мне.
Тед немного помолчал, прежде чем тихо спросить:
— Что сказать?
Но он уже знал, и этот вопрос был не нужен. Просто когда в ладони с небес падает звезда, трудно поначалу поверить своему счастью.
— Тед... — Андромеда зажмурилась, словно его сияющий надеждой взгляд слепил ее.
— Я люблю тебя, — услышала она простое и ровное, ведь Тед и любил просто и ровно. Слова были естественны, как снег за окном, как полумрак библиотеки, как сама любовь Теда.
Просто, ровно и непоколебимо.
Пальцы Андромеды скользнули по странице ее книги, и она открыла глаза.
— На что ты готов ради меня? — Ее певучий голос был исполнен силы и величия, голос принадлежал прекрасной принцессе из старинной сказки. Она представляла себя ею.
— На все что угодно, — Тед сказки не знал, но верным словам это и не было нужно.
Величие и надменность сказочной принцессы на краткий миг исчезли из взгляда Андромеды, сменившись смущенным восторгом и радостью.
Но она пошла до конца.
— Приди сегодня вечером в нашу гостиную и вызови Рабастана Лестрейнджа на дуэль.
Тед не сводил с нее взгляда.
— Победишь его, и я пойду за тобой.
— Зачем?
Андромеда поморщилась.
— Что «зачем»? Зачем я пойду за тобой? Хорошо, скажу иначе — я буду твоей.
— Зачем тебе нужно, чтобы я вызвал младшего Лестрейнджа на дуэль? — спокойно произнес Тед.
— Твое слово, — очень серьезно ответила Андромеда. — Это было твоим словом. Ты сказал: «Все что угодно». Мне
угодно, чтобы ты сделал это.
Тед молчал.
— Хорошо, забудь, — пробормотала наконец Андромеда. Ей стало неловко под пронзительным взглядом Теда... наверное, да, придется признать, что ее жизнь — расписанная по ролям скучная пьеса, а не волшебная сказка, и в ней нет места подвигам во имя любви. Иллюзия распахнувшейся в реальный мир сказки рассеялась как дым. — Ничего не нужно.
— Я сделаю это.
— Я же сказала — не нужно.
— Уже все равно. Теперь это было твоим словом. — Голос Теда звучал странно. — Я это сделаю. Рабастан Лестрейндж будет побежден.
— Правда?
— Да.
Сказка вновь заиграла нежнейшими красками, и сердце Андромеды замерло от трепета и упоения одновременно.
— Но я прошу плату, — тихо сказал Тед.
Андромеда задержала дыхание. Это не так... не должно быть так... рыцарь не просит платы...
Все так... Все так и никак иначе.
Сказка плескалась вокруг них, наполняя мир неясным шумом, голосами, тихими смешками, далекой музыкой... Сказка уже была реальна, намного реальнее, чем окружающий мир. Она затопила Теда и Андромеду, бледных, смотрящих друг другу в глаза... открытых друг другу, как дети.
— Андромеда, если я сделаю то, что ты просишь, то ты сделаешь то, что написано в твоей книге.
Слово сказано.
Глаза Андромеды вспыхнули. Она склонила голову набок, приоткрывая губы, а Тед... рыцарь смотрел на нее.
— Я сделаю это, — шепнула она, протягивая руку и касаясь его ладони, лежащей на столе.
— Правда? — Тед прижал ее руку к губам, вдыхая нежный аромат ее кожи.
— Да.
…страница
«И рыцарь, надев свой лучший доспех и поцеловав мать на прощание, отправился во вражеский замок, чтобы выполнить волю принцессы и защитить свою честь».
Тед решал все просто. Он и мир видел радикально простым. Ему было семнадцать, и он уже твердо знал, что ему делать. Редкое качество для ветреной и ранимой юности.
Он не волновался и не боялся. Было сказано слово, ее слово, и ради обещания, он сделает то, что должен сделать.
По-другому и быть не могло. Это естественно.
Тед спокойно дождался вечера, первых ярко-колючих звезд на черном небосклоне, и надел школьную мантию.
Он вышел из общей гостиной Хаффлпаффа, свернул налево и пошел по пустынным длинным коридорам и лестницам вниз, в слизеринские подземелья.
Остановившись перед серой, покрытой подтеками влаги, похожей на слизь стеной, Тед задумался. Он не знал пароля. Ему было известно, где находится вход в гостиную Слизерина, Эдриан Бут сказал ему, но, конечно, пароля он не знал. Дожидаться кого-нибудь Тед не видел смысла. Во-первых, накануне Рождества все в основном дома, а не в Хогвартсе, а если даже в Хогвартсе — сидят в гостиных, а не бродят по холодным коридорам. Во-вторых, даже если и придет какой-нибудь слизеринец, вряд ли он с радостью станет сообщать Теду пароль.
Тед предпочел положиться на интуицию. А еще на воспоминание о недавно услышанном обрывке разговора. Нужная фраза пришла на ум сама по себе, ведь Теда вела нить сказки.
Стена раздвинулась, и перед взором Теда предстала большая пещера с низким сводом, убранная в серебристо-изумрудных тонах, холодная и слабо освещенная свечами в серебряных подсвечниках.
В высоких креслах сидели слизеринцы. Их было семь-восемь, Тед сразу не определил точно, и среди них были оба брата Лестрейнджа. Они-то и заметили первыми Теда.
Мелочи определяют все. Возможно, реальность была бы другой, не будь Рабастана в Хогвартсе (тем более другой, не реши Родольфус в этот вечер повидаться с братом и не прибудь он к нему в гости). Могло быть по-другому, если бы Рабастан в это время спал или, скажем, был на свидании.
И уж точно все было бы по-другому, возьми Тед с собой палочку. Или вообще: запрети он сказке вырваться и заменить собой реальность, не захоти он самому стать ее героем.
Но все случилось так, а не иначе. Спирали событий, возможностей, домыслов сошлись в одной точке, и то, что только
могло
случиться, случилось. Один из вариантов будущего стал настоящим.
А Тед не взял с собой волшебную палочку.
***
— Какие люди... — протянул Рабастан, изумленно оглядывая застывшего у стены Теда.
— Заблудился, Тонкс?
— Нет, постойте... Откуда хаффлпаффец знает пароль и то, где находится вход в гостиную? — Августус Руквуд, как всегда, четко понимал самую суть происходящего.
Тед вздохнул и выпрямился.
— Рабастан Лестрейндж, я вызываю тебя на дуэль.
Воцарилась гробовая тишина, в которой слизеринцы со скрипом переваривали эту фразу. А когда переварили, случилось неизбежное: раздался громовой взрыв хохота, такой, что, казалось, свод пещеры вот-вот обвалится.
— Иди проспись!
— Тонкс, признайся, что пил?
— Уверен, он на спор! Ты проиграл, да? И тебя заставили припереться сюда. И точно — в споре участвовал кто-то из наших, потому он и знает пароль! — Августус еще раз подтвердил репутацию самого лучшего умельца находить логическую подоплеку во всем.
— Нет. — Тед отошел от стены и сделал несколько шагов к слизеринцам.
— Ну так зачем? — прищурился Рабастан, до этого хранивший молчание и с кривой улыбкой следивший за Тедом.
— Ну так ты идиот, вот зачем, — передразнил Тед, подходя ближе.
Слизеринцы переглянулись.
— Возможно, он под Imperius, — заметил Люциус Малфой, обращаясь к Родольфусу.
Тот пожал плечами.
— Я не под Imperius, — Тед обвел каждого из присутствующих взглядом, открыто, дружелюбно даже, улыбаясь, а каждый, на ком останавливался его взгляд, чувствовал себя... ну примерно как человек, который очутился на верхней площадке высокой башни, а сзади его со всей возможной деликатностью толкают алебардой к краю.
— Лестрейндж, ты козел, что не изменишь, давай признаем это. Потому что никаких причин вызывать тебя на дуэль, окромя этой, у меня и нет. Скажем так, ты мне не нравишься. Мне этого достаточно, чтобы разбить тебе морду. Усек? — Тед широко улыбался, глядя сверху вниз на стремительно багровеющего Рабастана.
— Ну? — добавил Тед и подмигнул, чтобы ускорить реакции Рабастана, который все еще был в процессе принятия к сведению, что какой-то хаффлпаффец осмелился...
Подмигивания хватило. Рабастан вскочил, опрокидывая кресло, и выхватил из-за пазухи палочку.
— Рабастан, не дергайся! — Властный окрик брата заставил его остановиться. — Придурок специально нарывается, возможно, здесь какая-то ловушка.
— Я вот тоже так думаю, если это кого-то интересует, — фыркнул Люциус, рассматривая свои ногти.
— Что, Раби, будешь слушать братца? — ласково спросил Тед. — Не слушай, просто спрячься в его кармане. Я всегда знал, что ты трус.
— Diffindo!
Тед согнулся пополам, разрываясь от полоснувшей его словно даже изнутри адской боли.
— Давай, Тонкс, защищайся, — брезгливо произнес Рабастан, снимая заклинание.
Тед тут же выпрямился.
— Без магии слабо, да, Раби?
Он все еще ухмылялся, и его кривая от боли усмешка действовала на Рабастана, как красная тряпка на быка. Ухмылка Теда, собственная реакция на нее и то, что Тонкс улыбается, когда Режущее рвет его изнутри... все это бесило до крайности.
Рабастан полоснул Теда новой порцией заклятия.
Тед упал на колени, его скрюченные пальцы вцепились в ковер, и он расхохотался. Рабастан растерянно обернулся на брата, который мрачно встретил его взгляд.
— Он псих, — констатировал Люциус.
— А вообще пора бы закругляться, — сказал высокий темнокожий слизеринец, и Августус согласно кивнул.
— Рабастан, заканчивай, — приказал Родольфус, которому происходящее нравилось все меньше и меньше.
Рабастан только раздраженно дернул плечом, однако заклинание снял. Он хмуро оглядел коленопреклоненного Теда, пугающий смех которого уже затих, и повернулся, чтобы идти к своему креслу.
— Раби... — тихо позвал его Тед.
Рабастан вздрогнул как от удара.
— Раби, мы еще не закончили. — Тед с трудом начал подниматься на ноги. — Ты трус, Раби, признай это. Ведь ты без волшебной палочки и своего братца-дегенерата ничто.
Родольфус ударил в него Impedimenta, а Рабастан медленно повернулся. С пореза на щеке Теда стекала кровь, скапливаясь на вороте мантии, и темная ткань пропитывалась ею, а Тед и не думал утереть кровь с щеки. Он улыбался. По-прежнему улыбался, и напряжение лицевых мышц добавляло свою порцию страданий к уже имеющимся.
Рабастану стало не по себе. Все это неправильно. Все настолько неправильно, что даже не ощущается удовольствия, что вот сейчас этого Тонкса превратят в кусок мяса и отобьют как кусок мяса. Такой вариант будущего даже не обсуждался, он будет, и это точно, но то предвкушение от получения удовлетворения, которое придет, когда он растопчет этого придурка, упорно не наступало.
Он сделает это, но без всякого удовольствия.
Потому что Тонкс лыбится. Потому что ему нужно, чтобы Рабастан напал. Потому что Тонкс лыбится, мать твою, лыбится, когда сам боится. Все понимают, что хаффлпаффец боится. И от этого становилось не по себе еще больше. Он боится и все равно лезет на рожон.
— Браво, Тонкс. Я в восхищении. — Люциус пару раз приложил ладонь одну к другой, что у него, видимо, означало бурные аплодисменты.
— Рабастан, оставь, — тихо сказал Родольфус, не сводя с Теда неприязненного взгляда. — Я сам.
Улыбка Теда стала шире, она подначивала, смеялась над Рабастаном: «Ну давай же, давай... Братец вытрет тебе носик и посадит на красивый стульчик, а сам пойдет и
накостыляет твоему обидчику. Давай, прячься за его спиной».
— Нет.
Рабастан, аккуратно обойдя засучивающего рукава брата, встал перед Тедом.
Он был выше и шире в плечах, и он, подняв волшебную палочку прямо к лицу Теда, с расстановкой сказал:
— Тонкс, смотри. — Рабастан разжал пальцы, и палочка упала между ними на глубокий ворс ковра. — Я сделаю тебя без палочки.
Глаза Теда вспыхнули триумфом, но так быстро, что, казалось, они и не менялись, вновь стали холодно-надменными.
— Я так рад, Раби, что ты все-таки оказался мужчиной, — вкрадчиво произнес он и без паузы нанес удар кулаком Рабастану в живот. И Рабастан понял, что Тед задумал, понял наконец то, о чем Родольфус давно догадался.
Тед был не таким уж хорошим волшебником.
Родольфус не дал Рабастану ответить на удар. Коротким Пыточным он заставил Теда вновь упасть на колени.
— Рабастан, не связывайся с грязнокровкой, — прошипел Родольфус, притягивая за ворот мантии брата к себе.
— Дай мне самому это решить, — выдохнул тот ему в лицо и оттолкнул его.
— Рабастан, наш грязнокровный друг хочет, чтобы ты ввязался с ним в драку, — лениво произнес Люциус. — Правда, Тонкс? Наверняка он проиграл какое-то пари, Августус прав.
— Мне все равно, — огрызнулся Рабастан и за шиворот поднял Теда с колен. — А вот тебе не будет все равно. — Он ударил Теда, целясь в скулу, но тот увернулся от удара. Правда, кулак Рабастана чувствительно прошелся по его уху, но это не помешало Теду нанести апперкот ему под дых, а когда Рабастан сложился пополам, добавить коленом по носу.
— Что и требовалось, в общем-то, доказать, — скучно прокомментировал Люциус и обратился к взбешенному Родольфусу: — Ты ведь все понял уже? Ну так объясни Рабастану: Тонкс легко сделает его в драке, грязнокровки всегда лучше дерутся, тем более нищие грязнокровки. Тонкс — из Темзмида, это задрипанный маггловский район, насколько я знаю. Он наверняка поднаторел в искусстве уличных боев, так что, — Люциус с хрустом потянул пальцы, — если это не входит ни в чьи планы, я советую...
— Не нужны твои советы, я понял. — Родольфус мощным ударом Confundo разнял дерущихся. Теда и Рабастана отбросило к креслам остальных слизеринцев, которые со смехом убрали от них ноги и отдернули полы мантий.
— Хочешь марать руки о грязнокровку — пожалуйста, марай, только не опускайся до его уровня, — рявкнул Родольфус, кидая брату палочку.
И Рабастан ее поднял. А Тед закрыл глаза.
Он улыбался.
…страница
«И принцесса узнала о том, что рыцарь сдержал слово. Время остановилось, свет померк, и мир необратимо стал другим. Принцесса увидела все другими глазами, и сердце ее ожило. Оно приняло любовь рыцаря, ведь ради нее он был готов на все. И тогда пришлось принцессе сдержать свое слово. В окровавленной рубашке рыцаря разносила она угощение гостям…»
Андромеда смотрела на Теда потемневшими от ужаса глазами.
Проникнуть в больничное крыло ночью оказалось делом пары пустяков. Гораздо труднее было поверить в то, что Тед сдержал слово, что он пришел вечером в общую гостиную Слизерина и вызвал Рабастана Лестрейнджа на дуэль.
То, что казалось единственно правильным в ажурном, будто сгустившимся от магии и плескавшейся вокруг сказки, сумраке библиотеки, сейчас виделось наивным и жестоким ребячеством. Ну не совсем наивным... и не совсем жестоким... В волшебные сказки о прекрасных принцессах и неустрашимых рыцарях верилось до щемления сердца. Мечталось о яркой, дивной любви, когда любимый разрушает замки и строит новые, совершает подвиги, о которых сложат легенды... все что угодно ради любимой...
Мечталось со всем страстным упоением пылкой юности, и Андромеда, с детства знавшая, что ее жизнь заранее расписана до мельчайших подробностей, а нареченный, одобренный родителями, будет совершать подвиги разве что на ниве предпринимательства, и вместо шлейфа славы за ним будет виться шлейф чистокровности, все равно подспудно лелеяла мечту о прекрасном рыцаре, который, убив дракона, освободит принцессу из замка. Ведь она любила сказки.
Тед Тонкс, такой простой, ничем не примечательный мальчик со своей простой, совсем не примечательной любовью под образ прекрасного рыцаря ну никак не подходил.
Ровная, сильная любовь... разве тут есть от чего забиться девичьему сердцу? Обыкновенный хаффлпаффец, магглорожденный, звезд с неба не хватает, в нем и правда ничего героически-воодушевляющего нет. Кроме, пожалуй, любви к своенравной, гордой красавице-слизеринке из одной из чистокровнейших семей Британии. Правда, без шансов.
Только Тед не знал об этом. И ему не нужно было задумываться, насколько безнадежна его любовь, когда для него она была естественна так же, как просыпаться по утрам.
И он был готов на все что угодно ради Андромеды. Есть от чего забиться ее сердцу быстрее.
Тед лежал на больничной койке, огороженной ширмой. Он спал, а Андромеда смотрела на его обезображенное лицо, на руки сплошь в порезах от заклинаний, на грудь, наливающуюся черным от синяков... Андромеда знала, что, благодаря стараниям мадам Помфри, от всего этого не должно было остаться следов, по крайней мере, явных шрамов, однако чувство вины от этого не становилось меньшим.
...Слизеринцы легко отделались. Выход из ситуации придумал Августус. Они отнесли бесчувственного Теда на второй этаж и оставили рядом с больничным крылом. Люциус с запоздалой вспышкой озарения предложил привести Теда в чувство и обработать его Obliviate, но проделать это они не успели, ибо Рабастан заметил крадущегося к ним Пивза, не иначе как телепатически почувствовавшего, что в конце коридора, если он поторопится, его ждет неплохое развлечение.
Подростки бросились наутек, а Пивз, обнаружив полуживого Теда, поднял восторженный вой, сравнимый с воем сирены гражданской обороны...
Мадам Помфри привела Теда в чувство и узнала, что его плачевное состояние есть результат самолично сочиненного и примененного к самому себе Умопомрачительно-Боевого Проклятия. Мадам Помфри не поверила, но предпочла промолчать. Она принялась лечить пациента.
А потом пришла Андромеда. Пивз растрезвонил о случившемся всем замковым привидениям, в том числе и Кровавому Барону, а тот, в свою очередь, мимоходом упомянул об этом Виоле Макмиллан, возвращавшейся ночной порой со свидания. Когда Виола пришла в спальню, остальные девочки не спали, занимаясь тем, чем занимаются все девушки в ночь кануна Рождества — гадали на суженого. Был черед Андромеды, когда Виола рассказала об избитом хаффлпаффце, обнаруженном у больничного крыла.
Андромеда смотрела на Теда потемневшими от ужаса глазами.
А потом протянула руку к висевшей на стуле окровавленной мантии.
***
— Мерлин и Моргана, что это?!
— Кровь, вы видели, кровь на мантии!
— Это шутка?
— Может, не кровь, а что-то... ну не знаю...
— Томатный сок? Брайан, не будь идиотом.
— Ну не может же быть, что она на самом деле...
— Да ладно! Блэк в своем репертуаре, решила покуражиться.
— Напялив на себя мужскую мантию в крови?
— Ну...
— Меда, что это значит? — Удивленный шепот Виолы под ухом заставил Андромеду поднять голову.
Она, неестественно выпрямившись, сидела в конце праздничного стола и, уставившись на свой рождественский пудинг, старалась не обращать внимания как на деликатное, так и на довольно громкое перешептывание студентов.
Рождественский обед был в разгаре, и Андромеде не повезло, что учеников в этом году в Хогвартсе осталось довольно много. По крайней мере, больше, чем ожидала Андромеда.
И все они обсуждали ее, а профессора делали вид, что ничего не происходит. Только Макгонагалл поджала губы, но Дамблдор, раз цепко взглянув на нее поверх очков-половинок, дальше вел себя как обычно, разве что по случаю Рождества, смеялся и шутил больше.
— Ничего, — глухо ответила Андромеда, чувствуя себя до крайности неловко.
— Ну как же ничего! — не унималась Виола. — Чья эта мантия? И почему она...
— Это мантия хаффлпаффца-грязнокровки. — Внезапно раздавшийся тихий голос заставил Андромеду вздрогнуть.
Рядом с ней на стул опустился Рабастан и небрежным жестом расправил на коленях взятую со стола льняную салфетку.
— Что? — Глаза и ротик Виолы превратились в идеальную букву «О».
— Я вот тоже хотел поинтересоваться, «что?», — пожал плечами Рабастан. — И, ради разнообразия, «зачем?»
Он неприязненно оглядел Андромеду:
— А, Меда?
Андромеда распрямила плечи. Упрямство и горечь захлестнули ее, и чувство правильности всего происходящего вновь вырвалось из распахнувшейся в реальность сказки.
— Не твое дело, Виола, — спокойно сказала она и, вскидывая подбородок, холодно взглянула в глаза Рабастана. — Да, это мантия Теда Тонкса, которого ты ночью чуть не убил.
Рабастан немного подумал:
— Допустим, это розыгрыш. Тупой, незатейливый розыгрыш, устроенный тобой и грязнокровкой. Но это объяснение меня не устраивает никак. Андромеда, я похож на человека, которого можно вот так разыгрывать?
Его тон был спокоен и ровен, но от этого ощущение едва сдерживаемой ярости только усиливалось.
— Непохож, — легко согласилась Андромеда. — Тем более, это не было розыгрышем. Все было очень
серьезно. А ты ничего не понял. И не поймешь. — Она говорила, и голос ее звучал все сильнее и громче.
Глаза Андромеды горели внутренним огнем глубокой убежденности в своих словах. Сказка вновь заполонила мир.
— Это все было наивно, глупо, смешно: я сказала слово, он ему последовал. Потому что любит. Потому что «все что угодно ради тебя». А я... он настоящий, Рабастан. Намного настоящей тебя и остальных... Он другой. Он любит меня просто потому, что я есть. Так просто... А я не понимала... — Она умолкла, устремив взгляд куда-то вдаль, не обращая внимания на растерянное лицо Рабастана. — Раньше не понимала. А он герой. Он самый лучший. И я за ним последую повсюду, — нараспев закончила она.
— А мантия... при чем здесь мантия? — через несколько секунд зачарованной тишины восторженным шепотом спросила Виола.
— Мантия... Она ни при чем совершенно. Прошу прощения, я вас покину. — Андромеда грациозно поднялась. — Спокойной ночи и еще раз Счастливого Рождества.
И под потрясенными взорами Рабастана и Виолы, удивленными, снисходительными, осуждающими взорами остальных сидящих за столом Андромеда с высоко поднятой головой удалилась, чувствуя себя настоящей принцессой.
Сейчас она таковой и была.
…страница
«И принцесса подарила рыцарю свое сердце, и рыцарь увез ее из родного замка в свою страну.
Они жили долго и счастливо до конца дней своих».
Рождество принято встречать в компании любимых людей. Андромеда любила свою семью, но в это Рождество она пропустила традиционный рождественский прием, устраиваемый миссис Блэк. Те, что остались в Большом Зале — нарядном, радостном, — тоже, безусловно, были дорогими ей людьми. Хогвартс остается навсегда любимым теми, кто в нем учился.
Но Андромеда направлялась к своему рыцарю.
Легко касаясь каменного пола, она полубежала-полушла к больничному крылу, то и дело останавливаясь, словно прислушивалась к звавшей ее сказке.
Тед все еще спал, укрытый одеялом, бледный, со шрамами на лице и груди, уже превратившимися в едва различимую ниточку.
В темной палате, наполненной разве что мягким жемчужным шорохом падающего за окнами снега, Андромеда медленно, очень тихо, точно крадучись, шла к Теду.
Он проснулся словно от толчка. Открыл глаза и увидел ее, осторожно раздвигающую ширму рядом с кроватью. Он смотрел на нее, не шелохнувшись, а Андромеда с грустным, невероятно одухотворенным лицом медленно приближалась к нему, ведя кончиками пальцев по его одеялу.
Сказка ширилась вокруг, и не было ничего более реального, чем она, ничего более реального принцессы в окровавленной мантии, рыцаря с покрытым шрамами лицом и любви, которая стала единой.
— Ты сделала это? — прошептал Тед, садясь на кровати.
Андромеда кивнула и медленно расстегнула застежку у горла.
Мантия облаком сложилась у ее ног.
Тед резко выдохнул. Внезапно глубоко в груди к боли от сломанных ребер примешалась новая боль — тянущая, тоскливая...
Он закрыл глаза.
— Наверное, мне не нужно было так сильно тебя желать. Тогда бы сейчас я не винил тебя. — Его низкий голос отдавался в ней сладкой и колющей дрожью.
Андромеда подняла руки, вынула из сложной прически сияющие драгоценностями шпильки, и темные шелковистые волосы распались по ее плечам. Она, сделав еще один шаг к Теду, обхватила его запрокинутую голову ладонями.
— Я все добро сложу к твоим ногам и за тобой последую повсюду. — Глаза ее сияли, нежный румянец проступил на щеках, а пальцы слегка дрожали. — Тед, я люблю тебя. — И она наклонилась, легко, осторожно, боязливо даже касаясь его губ своими.
Тед не двигался до тех пор, пока Андромеда не стала разочарованно от него отстраняться, и тогда он обнял ее и поцеловал.
Он целовал ее, ведя ладонями по ее спине, сминая атласную ткань сорочки, все крепче прижимая к себе. Затем он бережно опрокинул ее на кровать и навис сверху.
Все тело болело, все многочисленные порезы и ушибы вновь дали о себе знать, будто сговорившись, но Тед не замечал этого, или старался не замечать, ведь у него в руках была его принцесса.
Андромеда закинула голову, подставляя шею поцелуям и жмурясь от удовольствия. Но когда Тед провел ладонями по ее груди — медленно, сильно провел, обхватывая и сжимая — она попыталась отстраниться: слишком смелыми для нее были жадные ладони Теда и слишком пугающа тяжесть, разлившаяся внизу живота.
Тед приподнялся и взглянул ей в лицо. Мягкая улыбка тронула его губы, и он, притянув Андромеду к себе, перевернул ее на живот и лег рядом. Он смотрел ей в глаза, когда медленно спускал вниз тонкие бретельки сорочки. Проведя тыльной стороной ладони по нежной коже спины, он вновь улыбнулся, а она, прижавшись щекой к подушке, ответила улыбкой, теперь спокойной и нежной, и закрыла глаза.
Она доверяла ему, своему рыцарю.
...когда все закончилось, Тед бережно опустил ее на кровать, вновь ложась рядом. Одну ногу он запрокинул на ее, он был по-прежнему един с нею... ему просто не пришло на ум оставить ее.
Дыхание Андромеды выравнивалось, жар сменялся сонным теплом, ей было хорошо и уютно в объятиях Теда, который так крепко прижимал ее к себе, щекоча своим дыханием ее ухо, что, казалось, и не собирается никогда отпускать ее.
Он не отпустит.
Здесь, в больничном крыле, в палате, за окнами которой вовсю шумел рождественский снегопад, эти двое уже перестали быть героями из сказки, волшебными принцессой и рыцарем, но стали чистокровной волшебницей, любящей сказки, и чья судьба была расписана с рождения, и магглорожденным волшебником, всем сказкам предпочитавшим футбольные матчи, простым и обыкновенным, но оказавшимся способным на все ради любимой.
Он любил сильно, просто и ровно, а такую любовь редко может оценить юная мечтательница. Такая как Андромеда.
А в рождественскую ночь наступил год, два месяца и двадцать восьмой день, как Тед любил Андромеду.
И для нее столько же.
Ведь любой девушке лестно, когда ее любят так, как любит Тед.
