Глава 1
Что только не происходит сейчас на свете. Возможно, завтра всё встанет с ног на голову, в мире изменится политический режим, люди станут не только жить, но и думать по-другому…вполне возможно, что очень скоро вместо «до свидания» будут сразу говорить «Авада Кедавра»…а ему хоть бы что. Он выбрал именно это время, чтобы жениться! Впрочем, он всегда имел потрясающую способность жить так, будто ничего вокруг не происходит.
Он так и сказал мне: «Какая, к чёрту, политика, Северус, когда речь заходит о любви? В данный момент мне плевать на Волдеморта: на моей свадьбе его не будет».
«Ты его не пригласил?» - поперхнулся я.
«Разумеется, пригласил, как я мог его не пригласить? Но он не снизошёл. И, между нами, слава Мерлину, иначе бы я голову сломал, размышляя, куда его посадить. Ведь пришлось бы посадить во главе стола…»
«И что?»
«Ты представляешь, что на следующий же день писали бы все газеты? «На бракосочетании Люциуса Малфоя и Нарциссы Блэк жених с невестой ютились с краю!»
«Так почему бы тебе не посадить его рядом с собой и Нарциссой?»
«Я не хотел бы рисковать…Кто знает, как он к этому отнесётся? Ты же в курсе, как он капризен».
«Разумеется. И все свои претензии он обычно высказывает очень лаконично: всего в двух словах», - согласился я, в тайне завидуя Тёмному Лорду. Моего мнения никто не спрашивал. Меня просто поставили перед фактом.
«Ты думаешь, я тебя не понимаю? – разорялся Люц за две недели до торжественного события, меряя шагами мой кабинет. – Да если бы я мог, я бы и сам туда не пошёл! Но у меня нет выбора!»
«И поэтому ты хочешь лишить выбора ещё и меня?!»
«Сев, ситуация критическая. Так получилось, да. Кроме тебя некому!»
Ненавижу эту фразу. В последнее время она словно преследует меня. Дамблдор, отказывая мне в месте преподавателя Тёмных искусств, жидко похлопал меня по плечу и, пряча глаза, сказал: «Северус, почему бы тебе не попробовать преподавать зелья?..Ты пойми: кроме тебя просто некому!»
И потом, когда он же уговаривал меня быть двойным агентом («уговаривал» – не совсем верное слово, и я это сознаю), он говорил то же самое. И ещё позже, когда кто-то должен был составить пару профессору Трелони на Рождественском балу. И всякий раз, отправляя меня на очередное задание.
Но если у профессора Трелони действительно не было шансов найти себе кавалера, а с двойными агентами вообще стабильно были перебои (я пришёл к выводу, что дураков в Хоге и в окружении Волдеморта, кроме меня, нет), то в данном случае я совершенно не был убеждён в собственной незаменимости.
«Люц, не говори чепухи. Я уверен, что дружное братство Пожирателей не бросит тебя в беде. Да что Пожиратели! Сам Министр Магии не сможет отказать, если отпрыск славного рода Малфоев попросит его быть шафером у себя на свадьбе!»
«Сев, если ты мне не поможешь, мне никто не поможет! Свадьбу можно отменять, и любовь всей моей жизни покатится ко всем чертям! А когда отец лишит меня наследства, я, нищий и голодный, приду сюда и поселюсь у тебя в кабинете, чтобы быть тебе вечным укором в том, что ты разрушил счастье двух любящих друг друга людей!..»
Люциус – виртуоз эмоционального шантажа. Конечно, в конце концов я сдался.
…Мерлин, и это тоже должен делать я!
И вот я, мучимый мрачными предчувствиями, за неделю до торжества вылез из камина в парадной гостиной Малфой-мэнора. Люциус желал, чтобы я ещё и разделил с ним всю радость предсвадебной атмосферы (читай: «взвалил на себя всю его работу»). Меня проводили в комнату для гостей – большую, красивую комнату на третьем этаже, с тайными выходами в библиотеку и в лабораторию, располагавшуюся в подземельях замка…Люц – гостеприимный хозяин, этого у него не отнять.
Надо же, они всё-таки женятся. Это всегда казалось настолько само собой разумеющимся, что стало для меня полной неожиданностью. Серьёзно, все так привыкли считать, что свадьба – дело решённое, что по сути они муж и жена, что теперь странно думать, что они женятся…
Знаете, чему первым делом учат отпрысков древних и чистокровных семейств в магическом мире? Грязнокровки, слыша этот вопрос, обычно фыркают и отвечают что-нибудь типа: «манерам», «высокомерному взгляду», «держать себя так, как будто все вокруг тебе чем-то обязаны», «магии», «ненавидеть магглорождённых». Да, всему этому их учат. И Люциус Малфой, как достойный сын своего отца, владел всеми этими искусствами в совершенстве. Но тот, кто действительно был рождён в чистокровном семействе, ответит по-другому. Он скажет: «нас учат хотеть того, чего надо хотеть, любить то, что следует любить».
Люциуса обручили с Нарциссой Блэк ещё в колыбели. Точнее, она тогда была в колыбели, а он уже кое-что к тому времени соображал: ему было семь лет. Так вот, как хороший мальчик, Люциус сделал всё, чтобы полюбить свою будущую жену. Когда она поступила в Хогвартс, он учился на последнем курсе. Он был лучшим учеником в школе, любимцем учителей, старостой, капитаном команды Слизерина по квиддичу и просто самым красивым и самым богатым юношей во всём Хогвартсе. Девушки, казалось, готовы были повеситься у него на шее. В прямом смысле: затянув петлёй вокруг своего горла его серебряно-зелёный шарф. По его волосам, глазам, осанке, холодному выражению лица и солидному состоянию в банке Гринготтс вздыхали все. С уверенностью могу утверждать, что не было ни одной девчонки в Хогвартсе, которая не была бы в него влюблена. А те, кто говорил, что терпеть его не могут, всё равно тайно по нему сохли.
Им была увлечена даже наша тогдашняя преподавательница астрономии – молоденькая ведьмочка, только-только из магуниверситета.
И, учась на седьмом курсе, он, естественно, был на пике своей популярности: достаточно взрослый, чтобы думать о нём, как о пожизненной гарантии роскошной жизни. Охотницы за богатым мужем в тот год особенно активизировались.
И он плюнул на всё это, забросил всех своих поклонниц и не обращал внимания ни на кого, кроме Нарциссы. Напомню, она была всего лишь первокурсницей – маленькой пухленькой одиннадцатилетней девочкой с детскими щеками и жиденькими льняными косичками. О чём он мог с ней говорить? Что у них могло быть общего? Но он целые вечера просиживал с ней в общей гостиной или в библиотеке, помогая ей готовить уроки. И если ему и было с ней скучно, он никогда ни взглядом, ни жестом, ни словом не выдавал себя – он был безукоризненно воспитан. Право слово, можно было действительно поверить, что он влюблён в неё, хотя по всем законам здравого смысла это казалось невозможным. Семнадцать лет, последний год в школе – самое время, чтобы веселиться. Магглорождённые обычно с нетерпением ждут выпуска, потому что перед ними открывается новая взрослая жизнь, долгожданная свобода…а для чистокровного волшебника последний год в школе – это последний год настоящей свободы. Последний год, когда на его поведение смотрят сквозь пальцы. По окончании школы любой чистокровный волшебник должен выйти в свет, и там за каждым его шагом будут пристально следить. Ответственность за доброе имя семьи повиснет на нём тяжким грузом. Его будет повсюду преследовать страх запятнать честь своего рода. Но это ещё ничего. Как можно быстрее он должен будет найти себе жену и обзавестись наследниками.
Но Люциус отказался даже от этого последнего свободного года. Он полностью посвятил себя Нарциссе. Он не участвовал ни в каких развлечениях, игнорировал вечеринки, даже перестал ходить по выходным в Хогсмит, потому что Нарциссе ещё этого не разрешалось, - а если он всё-таки и наведывался туда ненадолго, то только для того, чтобы купить себе какую-нибудь мелочь вроде пера или сладостей и подарков для своей невесты. Подарками он её задаривал и сладостями закармливал. Он даже не гнушался обществом подружек Нарциссы. Однажды я стал свидетелем того, как они разыгрывали игрушечную свадьбу, причём Люциус заказал платье для невесты и подружек невесты в настоящем свадебном магазине, купил цветы и всё, что нужно, они с Нарциссой сочинили приглашения и Люциус самолично зачаровал их так, чтобы они сами находили получателя и осыпали его розовыми лепестками. А на самой церемонии он держался так, словно это была настоящая свадьба. Кстати, сейчас, уговаривая меня быть его шафером, он аргументировал это ещё и тем, что у меня уже есть опыт – на той игрушечной свадьбе я тоже был его шафером. И в шикарном дорогом смокинге, пошитом на заказ, чуть со стыда не сгорел. Но что было делать? Кроме меня, было некому. Не было другого такого идиота, который бы согласился.
Но это ещё ладно. Однажды Нарциссе и её подружкам пришло в голову поиграть в парикмахерскую – и Люциус смиренно позволил экспериментировать над своими драгоценными волосами, которые всегда были его главной гордостью и главной красотой – заплетать себе косички, цеплять всякие резиночки и заколочки и тому подобную девчачью ересь. Бррр.
Он всегда обращался с ней с таким почтением, точно она была самой прекрасной и самой достойной женщиной на земле. Не как с маленькой одиннадцатилетней девчонкой. Как со своей женой.
С ней у него даже глаза теплели.
И, клянусь, весь свой последний год в Хогвартсе он был целомудрен, как монах. Когда какая-нибудь девушка предлагала ему себя (а такое бывало нередко), он безупречно вежливо и спокойно отвечал, что никак не может согласиться на её просьбу, потому что у него уже есть возлюбленная и он будет ей верен. Когда кто-то из друзей предлагал ему не мучить себя и, если он не может завести настоящий роман, хотя бы сходить с ними в бордель в Хогсмите, он отвечал, что это тоже никак невозможно – если об этом узнают, то это «огорчит Нарциссу». Он не хотел унижать свою невесту даже подозрением о том, что он чем-то недоволен рядом с ней или ему чего-то не хватает. И ей, и всем он говорил, что счастлив, как никогда в жизни.
Подозреваю, что, когда он выпустился из Хогвартса, у него всё-таки были женщины. Иначе он бы просто сошёл с ума.
Но точно никто не мог этого сказать. Он виртуозно заметал следы. Никто никогда не мог назвать конкретной женщины, с которой у него хотя бы гипотетически могла быть связь. На приёмы он всегда демонстративно приходил один и всячески избегал даже простых разговоров с более или менее молодыми дамами из высшего общества, чтобы, не дай Мерлин, не быть заподозренным во флирте. Во время таких приёмов он всегда либо играл в волшебные карты и курил с мужчинами, либо, если и танцевал, то только со своей матерью или с совсем пожилыми женщинами. Он избегал даже общества своих двоюродных сестёр – в чистокровном магическом сообществе ничего не имеют против близкородственных браков. Даже общества замужних женщин – тем грязнее мог бы быть скандал. Не знаю, сколько он платил своим шлюхам – или с кем он там спал? – за молчание, но ни одного скандального интервью в прессу никогда не просачивалось. Правда, кое-какие намёки всё-таки мелькали – но большей частью в самых жёлтых газетёнках, которые не стеснялись фальсифицированием фактов. И, после даже малейшего слуха или сплетни, Люциус мчался в Хогвартс к Нарциссе, чтобы убедить её, что всё это ложь и он ей верен – и заваливал её подарками, как будто и впрямь был виноват.
Кстати, к Нарциссе он сделался ещё нежнее, чем в то время, когда они оба ещё учились. Он часто присылал ей цветы, сладости и подарки, интересовался её жизнью, каждую неделю писал ей письма, над которыми рыдала вся женская половина Слизерина и которые под шумок публиковала одна школьная подпольная газета. На каникулах они с Нарциссой обязательно гостили друг у друга, а когда она доросла до того времени, когда ей уже можно было посещать Хогсмит, редкие выходные проходили без того, чтобы Люциус приехал в Хогвартс и сводил её в какое-нибудь кафе или по магазинам.
Нарцисса росла и хорошела, очень скоро она смогла исполнить свою детскую мечту. Когда ещё Люциус учился в Хогвартсе и они по вечерам в слизеринской гостиной вели длинные беседы у камина, она говорила ему, что ей жаль, что у неё, кроме него, нет поклонников. «То есть, - тут же поправлялась она, - не думай, что мне недостаточно тебя, но, если бы у меня были поклонники, я могла бы всем отказывать, как ты отказываешь своим поклонницам, и всем говорить, что я твоя невеста».
Уже учась на четвёртом курсе, она говорила это часто. Отказывала она поклонникам радостно, неизменно улыбаясь, счастливая тем, что может хотя бы частично, исполняя свой долг, отблагодарить Люциуса за его неизменную ей преданность и быть преданной ему в ответ.
В общем, он влюбился в неё. Это произошло так естественно, что даже я не сразу это заметил и не успел спохватиться. Он всегда говорил, что любит её и что она его будущая жена, но потом он влюбился в неё по-настоящему. Потому что это был его долг. И потому что не тем Люциус был человеком, чтобы прожить всю жизнь с женщиной, которую он не любит. У него не было выбора. Впрочем, Нарцисса, как говорили, выросла в высокую белокурую красавицу, и была умна и образованна – одна из лучших учениц курса, у неё было «Превосходно» по всем предметам, и только по травологии – «Хорошо»: Нарцисса была аристократкой до мозга костей и ненавидела возиться в земле. В общем, не было никаких причин для того, чтобы в неё не влюбиться и не хотеть жениться на ней.
Несомненно, это был во всех отношениях очень удачный брак. Они во всём были под стать друг другу: равные положением, богатством и чистокровностью семьи, равный ум и безукоризненные манеры у обоих. Они были, в конце концов, просто очень красивой парой – внешне похожи друг на друга, как брат и сестра: их подбирали в масть, как племенных лошадей. У них должны были получиться очень красивые дети.
И в этом браке, что совсем уж редкость, даже была любовь. Люциус, как я уже сказал, влюбился в неё, потому что не мог иначе – да к тому же, у него не было причин в неё не влюбиться. Исполнение долга не составляло никакого труда. Он соединил приятное с полезным. А Нарцисса…Ну, а она разве могла не любить Люца? Такого красивого, умного и обходительного? Идеального мужчину.
Размышляя обо всём этом, я вышел из своей комнаты, желая прогуляться по Малфой-мэнору и посмотреть все эти старинные картины, статуи и так далее. Так как я был его лучшим другом, Люциус и не подумал устроить мне официальную экскурсию по своему поместью, которую обязательно устраивал всем гостям, хотя я бы с удовольствием его послушал. Свой дом Люц просто обожал и мог, как говорили, рассказывать о нём часами.
При выходе в сад я, наконец, встретился с будущей хозяйкой дома. Так как большинство гостей ещё не прибыли, и в доме были пока ещё только самые близкие, она была одета по-домашнему: в лёгкое летнее платье без рукавов. Её белокурые волосы были распущены и свободно падали вниз.
Я не видел Нарциссу Блэк несколько лет. Да, вот уже четыре года – последний раз я видел её на двадцать втором дне рождения Люца: ей было четырнадцать. Она была совсем юной, кое-как сформировавшейся девушкой с умело замаскированными дорогой магической косметикой прыщами. Не знаю, как Люциусу удалось затащить меня на это мероприятие – я вообще терпеть не могу все места, где много людей. Правда, Люц мне говорил, что там будут «все свои и только свои». По «своими» он имел в виду Орден Пожирателей Смерти в полном составе. Естественно, эта вечеринка стала последней вечеринкой в честь дня рождения Люца, которую я посетил. А больше нам с Нарциссой и встретиться негде было – хотя, между прочим, когда Нарцисса окончила Хогвартс, они с Люциусом ещё целый год, на протяжении всей своей официальной помолвки, появлялись почти на каждом более или менее значительном светском мероприятии, стремясь зарекомендовать себя в качестве пары. О них писали все газеты. По словам очевидцев, они всегда были самой красивой парой на приёме: у Люциуса всегда были самые нежные глаза, а у Нарциссы – самые голые плечи.
Но я всегда игнорировал подобные мероприятия. И только смутно удивлялся про себя, как Нарцисса решается раз за разом оголять в декольте свои остренькие подростковые плечи. С них же платье должно сваливаться.
Теперь я воочию убедился, что платье действительно могло бы с них соскользнуть. Острые подростковые плечики стали покатыми мраморными плечами молодой женщины. Но самое привередливое, скользкое и открытое платье, даже скатившись по этим плечам, вряд ли миновало бы эту грудь. Судорожно сглотнув, я вдруг пожалел, что у меня нет рукавов, подола, пуговок и оборочек – короче, что я не родился платьем.
- Леди Блэк, - официально поклонился я ей. – Позвольте поздравить вас с предстоящей свадьбой.
- Северус, - удивлённо произнесла она, улыбаясь. – Какая я тебе леди Блэк? С каких это пор ты так меня называешь? – а потом добавила, бросив на меня немного кокетливый взгляд и напомнив прежнюю маленькую Нарси: - Неужели я действительно выросла?
- Ты стала совсем взрослой, - подтвердил я серьёзно.
Она рассмеялась и сказала:
- Ты меня успокоил. Ты сказал это так, как говорят маленьким детям, когда у них день рождения. – И протянула, комически-притворно-умилённо шмыгнув носом: - «Наша девочка стала совсем взроооослой…»
- Нарси… - укоризненно произнёс я, почувствовав с ней себя легко и непринуждённо, как в детстве: - Хватит уже дурачиться! Ты помнишь, что ты через несколько дней выходишь замуж?
- Помню, - ответила она, спокойно улыбнувшись. – Но, знаешь, на самом деле…Мне не до конца верится. Мне всё ещё кажется, что ничего не изменилось, что это всё та же игрушечная свадьба, которую мы – помнишь? – играли, когда я училась на первом курсе…Такое ощущение, что ничего не изменилось с тех пор, как мне было одиннадцать лет. Те же жених и невеста, тот же шафер, очень похожие приглашения…и даже платье мне Люциус заказывал в том же магазине…Видимо, он хотел напомнить мне о той нашей шуточной свадьбе. И это, конечно, безумно трогательно и романтично, но… - её голос понизился до шёпота: - Это совершенно лишает происходящее реальности! Понимаешь, то ли тогда всё было слишком…по-настоящему, то сейчас всё слишком…игрушечно.
Она опустила голову, беспомощно улыбаясь. Я шагнул к ней и взял её руку.
- Просто… - я заставил свой голос звучать как можно мягче. – Вы так давно помолвлены, что ты привыкла к этому. И ты отдала ему своё сердце ещё тогда, когда была на первом курсе, и мы вас женили. И уже тогда вы оба всё для себя решили. А теперь как будто выясняется, что всё ещё не до конца решено, получается, что всё это время вы были как будто не по-настоящему вместе…и ты не можешь поверить в это…и именно поэтому эта свадьба кажется тебе игрой – глупой и ненужной. Это то же самое, как если бы людей, которые лет десять уже и так состоят в официальном браке, вдруг решили бы зачем-то поженить заново. Конечно, это было бы очень мило и романтично и освежало бы чувства, но это всё равно было бы игрой. Так что не волнуйся. Всё в порядке.
Всё это время она внимательно слушала меня, пристально смотря мне в глаза. Потом ясно улыбнулась и сказала:
- Спасибо, Северус. Ты, наверное, очень хороший преподаватель зелий. Ты хорошо объясняешь. – Я первый год официально был преподавателем зелий в Хогвартсе. До этого только ассистировал при Слагхорне в качестве университетской практики. И её конец, и моё прошение о месте преподавателя Защиты от Тёмных Искусств совершенно случайно совпало с уходом Слагхорна. В любом случае, Нарцисса не успела увидеть меня в качестве преподавателя.
Помолчав, она добавила:
- …И мы обязательно найдём для тебя хорошую девушку. Ты же знаешь, что женихом и невестой на свадьбе овладевает мания всех со всеми переженить. Они хотят, чтобы другие были так же счастливы, как они. Учти, я обещаю всем гостям, что с моей свадьбы никто не уйдёт невлюблённым! И ты тоже.
И, кивнув мне на прощание, она удалилась куда-то летящим шагом, оставив меня смотреть ей вслед. С её свадьбы никто не уйдёт невлюблённым…Мне захотелось истерически смеяться.
Каким, к Мерлину, платьем!..
Почему я не родился Люциусом Малфоем?!
В свою комнату я возвращался в полубреду. Ну и ну. Теперь поведение Люциуса в то время, когда Нарцисса была маленькой, становилось понятным. Он, видимо, лучше меня и вообще лучше всех понимал, что Нарцисса всё-таки вырастет и станет взрослой. То есть, понимал это не абстрактно, как понимал, например, я. Гипотетически-то я, конечно, знал, что Нарцисса рано или поздно станет взрослой, потому что люди вообще имеют склонность вырастать, но кто мог всерьёз предположить, что она действительно вырастет?! А Люциус смог. И смог действительно представить, как это будет и что из всего этого в итоге выйдет. И обращался с ней, даже когда она была маленькой, так, как будто она уже выросла. Так, как она того достойна. Так, как с ней только и следует, и следовало!обращаться. Словно с королевой. Как с самой прекрасной женщиной на свете. И он всегда хотел, чтобы и она сама, и все вокруг знали, что она королева и самая прекрасная женщина на свете. Даже когда она была маленькой. Ну и ну, лучший друг, ну и ну…
Весь оставшийся вечер во мне билась одна-единственная мысль – я не хочу здесь оставаться. Я хочу уехать, сбежать куда-нибудь. Я сойду тут с ума.
Конечно, я не могу уехать…Я же шафер. Какая же свадьба без шафера? Свадьбы без шафера никакой…А Люциус сам сказал, что, кроме меня, некому! Они отменят свадьбу! Они отменят свадьбу! Какая же свадьба без шафера! Хоть какая-то польза от моей вечной незаменимости!
Я поймал себя на том, что лихорадочно запихиваю вещи в сумку, и остановил себя волевым усилием, тряся головой, чтобы привести себя в чувство. Налицо первые признаки подступающего безумия…
Во сне я был даже не платьем её. Я был её кожей. Со всеми вытекающими отсюда последствиями и обязанностями. Будучи её кожей, я должен был охватывать её всю, везде, как не обхватил бы её руками. Она двигалась – я растягивался и сжимался, потел от напряжения, источал её сало и выделения. Я был весь насквозь пропитан её запахом. Она прорастала сквозь меня волосками, открывалась через меня всеми порами, прикасалась мной к вещам. Я был весь пронизан её кровеносными сосудами и нервными окончаниями, я омертвевал и отмирал, я чесался и горел, я трескался и раздражался. Я был очень нежный и очень просвечивающий. Но я был и очень надёжный: я был границей между ней и миром. Я защищал её от всего.
За эту ночь я узнал её лучше, чем если бы даже всю ночь исступлённо изучал её кожу руками и губами.
Если это будет повторяться теперь каждую ночь, я буду самым счастливым человеком на земле…
Но если я после этого буду теперь каждое утро видеть её, я просто сдохну.
Я видел её за завтраком. Люциуса не было – его вызвали по делам в Министерство. Все остальные ещё спали. Меня всего трясло и морозило, я весь пересох, как с похмелья, и всё пил и пил кофе. Каждое её движение отдавалось во мне невыносимо громко и отчётливо. Если она поворачивала голову, у меня резко немел весь позвоночник, и под корень шеи втыкался железный штырь.
И чужим невестам должно быть запрещено носить такие откровенные платья. Боюсь представить, в чём она будет на свадьбе.
Казалось, она прочитала мои мысли. Вдруг отвлёкшись от своего завтрака, Нарцисса подняла на меня глаза и просительно сказала:
- Северус, мне бы очень хотелось, чтобы ты взглянул на моё свадебное платье. Мне важно послушать чьё-нибудь мнение, кроме родственников. Они-то и так скажут, что я красивая: так велико их желание сплавить меня замуж. А Люциусу показываться нельзя. Так что, может быть…Мне просто больше не к кому обратиться! Кроме тебя, некому!
Опять. Опять эта фраза. И это ярмо незаменимого человека…
- Конечно, Нарси, - ответил я. – Я с удовольствием тебе помогу.
- Чудесно! – сказала она, вскочив из-за стола. – Пойдём прямо сейчас!
И она за руку потащила меня в свою гардеробную. Кстати, смежную с её спальней, как вскользь отметил я – разумеется, просто от привычки всё замечать. Внимательность – одно из качеств, необходимых двойному агенту.
Свадебное платье оказалось прекрасным. Оно, кстати, было совсем не похоже на то, которое Люциус заказывал для Нарциссы на игрушечную свадьбу. То было детское, пышное, с кружевами и оборочками – в общем, пошлое такое платье, которое обычно и понимается под словосочетанием «свадебное платье». Только очень маленькое. Это платье было длинное и узкое, строгое, белое, слегка приталенное и делающее её совершенно неотразимой. Очень простое и явно очень дорогое. И очень открытое.
- Ну как? – неуверенно спросила Нарцисса, стоя передо мной в этом самом платье.
- Чудесно, - улыбнулся я. – При условии, что на свадьбе ты будешь в этом платье, я бы и сам на тебе женился.
Нарцисса звонко рассмеялась, а мне резко захотелось плакать.
- А оно не слишком открытое? – смущённо спросила она. – Люциус всегда дразнит меня, когда я надеваю такие платья. Говорит, что я была так страшно рада в четырнадцать лет, когда у меня, наконец, грудь выросла, что до сих пор в себя прийти не могу. И не могу избежать соблазна всем её продемонстрировать. С другой стороны, когда я надеваю более строгие платья, он качает головой и говорит, что просто грех прятать такую красоту.
Я почувствовал, как у меня на шее затягивается удавка.
- В таком случае, Люциусу точно понравится это платье, - любезно произнёс я. – И не обращай внимания, если он станет тебя дразнить. Он просто завидует, что у него нет такой груди.
- Что ж, после свадьбы это исправится. И эта грудь, и всё остальное будет принадлежать ему по закону, - усмехнулась Нарцисса.
- …Но он и не будет тебя дразнить. Он дар речи потеряет. Я даже не уверен, что он сможет внятно выговорить «да» перед алтарём. Вот чем плохи такие платья.
- О Мерлин! – воскликнула Нарцисса в притворном испуге. – Так может, мне тогда его всё-таки не надевать?!
И сама же засмеялась.
Во вторую ночь я выучил все её родинки, шрамики, ямочки, как основной курс заклинаний. Я ориентировался в рисунке её переплетающихся вен, как в какой-то причудливой карте. Я сам по себе, по тому мне, который покрывал её ладони, предсказал её судьбу. И я, выгибаясь и изменяясь, варьировал рисунок линий у неё на руках. Я удлинил ей линию жизни. Я сделал так, чтобы она до самой старости оставалась молодой и счастливой. Я сделал её брак ещё более удачным. Но, не удержавшись, на каком-то крошечном этапе, на каком-то коротеньком отрезке её судьбы нагадал ей себя…
Нет, я точно скоро сдохну. И мне так хочется посмотреть её руки…Северус, напоминаю тебе, что в Хогвартсе у тебя всегда были плохие оценки по предсказаниям. И ты ничего, ровным счётом ничего не смыслишь в хиромантии. И в снах, кстати, тоже.
- Северус, как ты думаешь, какие салфетки лучше подойдут к этим шторам?
Нарцисса наколдовала у меня под носом несколько салфеток разных оттенков. И лоскуток шторы.
- Нарси, - осторожно заметил я, - но ведь с этим-то ты точно можешь обратиться к Люциусу.
Нарцисса вдруг погрустнела и, помолчав, ответила:
- На самом деле, Люцу это совершенно неинтересно. Да и мне, честно говоря, тоже. Я, когда отказывалась от профессионального распорядителя свадеб, думала, что самой всё продумывать будет весело, но оказалось, что нужно вникать в такое огромное количество скучных мелочей…На самом деле, я вообще не вижу разницы между этими глупыми салфетками! Они мне все кажутся одного цвета! А ты, я думала, разбираешься в цветах.
- Почему? – удивился я.
- Ну, ты же зельевар…Почти что художник. Когда варишь зелье, нужно точно знать, какого оно должно быть цвета – если чуть-чуть меняется цвет, то и свойства меняются, так ведь?
- Всё так, - кивнул я. – Но если ты ничего не понимаешь в цветах, как у тебя могло быть «Превосходно» по зельям? Слагхорн очень строг.
- У меня всегда было хорошее обоняние, - пожала она плечами. – Я разбиралась по запаху. Но цвета, когда они просто цвета, не переставая быть цветами, всё-таки сами по себе ничем не пахнут… - она демонстративно понюхала салфетки, и я чуть с ума не сошёл.
- Хорошо, ладно, давай свои салфетки и свои шторы, – нехотя согласился я, раскладывая перед собой образцы.
С этого дня Нарцисса как-то незаметно сделала меня своим помощником. Она советовалась со мной во всём, и во все мелочи заставляла меня вникать. Могу без колебаний сказать, что я знал о предстоящей свадьбе куда больше, чем Люциус, который без конца пропадал в Министерстве. Я злился на него за это. Необходимость быть постоянно рядом с Нарциссой страшно изматывала. То есть…какая-то часть меня, безусловно, была страшно счастлива…но я не позволял ей вылезать. Внутренний голос упорно нашёптывал мне, что я как будто играю в жениха, но я не позволял себе заигрываться. Я помогал ей выбирать цветы, пробовать меню, мы вместе учились наколдовывать волшебных летающих журавликов из салфеток. Я познакомился со всеми её родственниками и стал считаться чем-то вроде брата.
А что? Кроме меня, было некому.
И видел её во сне каждую ночь. Точнее, чувствовал её всей своей внутренней поверхностью. И каждую ночь открывал для себя какие-то новые горизонты, таинства и возможности своего нового положения. Это, оказывается, не так-то просто – быть чьей-то кожей. А быть кожей в некоторых местах, даже кожей глубоко любимой девушки…тем более, кожей глубоко любимой девушки!...вообще не очень-то приятно.
Я знаю, что был рождён быть её кожей – и только по какому-то страшному недоразумению оказался самим собой.
Но в ночь накануне свадьбы мне приснился еле слышный стук в потайную дверь – ту, которая вела в библиотеку.
За дверью предсказуемо оказалась Нарцисса – кто же ещё мог мне сниться!
Она вошла, ёжась, в одной сорочке и босая. Волосы её были распущены и заполняли воздух в комнате своим душным дурманным запахом. Говорят, что в воздухе больше всего азота и кислорода. Так вот, её волосы изменяли атмосферу. Больше всего в воздухе моей комнаты было какого-то особого газа с запахом её волос. И, кажется, только им я и мог нормально дышать.
- Северус, я пришла… - начала она тихо, опустив голову.
- Как я понимаю, спросить меня, понравится ли Люциусу эта сорочка для первой брачной ночи. Что ж, должен тебе сказать, что сорочка восхитительна.
- Северус, ты…
- Не будь такой реальной, пожалуйста.
- Что? – удивилась она.
- Не будь такой реальной. Иначе я подумаю, что я не сплю, и потом буду мучиться, - сказал я.
- Ты думаешь, что это сон? – улыбнулась она.
- Ты снишься мне каждую ночь, - пожал я плечами. – Что я должен думать?
- Я снюсь тебе…каждую ночь? – тихо переспросила она. – И…как я тебе снюсь?
- Как, как… - устало произнёс я. – Приходишь, тихо стучишь в потайную дверь, я открываю. Ты всегда в сорочке и с распущенными волосами. И всегда говоришь, что это не сон. Почему я сейчас должен тебе верить?
Я, повернувшись, пошёл к своей кровати и лёг. Она, постояв пару секунд в нерешительности, пошла за мной.
- Что ещё? Что? – беспокойно спросил я. – Уходи. Я хочу тот сон…
Она осторожно прикоснулась ко мне ладонью, погладила по щеке. На то место, где она прикасалась, упала горячая капля.
- Нарси, - я резко поднялся и сел рядом с ней. А потом грубо и резко, уставясь прямо перед собой, произнёс: - Если ты сейчас скажешь, что не хочешь никуда выходить, ни в какой замуж и ни за какого Люциуса, не надейся, пожалуйста, что я поглажу тебя по головке, скажу, что все невесты волнуются перед свадьбой и что Люциус хороший человек. Будь я проклят, если я так скажу! Я скажу тебе, что хочу забрать тебя отсюда. Хочу сбежать с тобой. И что нас будут искать по всей стране, и что нам придётся сменить имя и больше никогда не колдовать, и…
- Я хочу выйти за Люциуса… - произнесла она еле слышно, всхлипывая.
- Ну и зачем тогда ты пришла? – измученно спросил я.
- Поговорить…
- Что ж, самое время.
Некоторое время мы помолчали. Потом она сказала:
- Северус, пожалуйста, пойми меня правильно…я ведь…никогда ни в кого не влюблялась. Для меня с самого начала был только Люциус – мой жених. Но, знаешь…может быть, я просто какая-то дурочка …но мне всегда казалось нечестным в него влюбляться.
- Это ещё почему?
- Потому что…он весь такой идеальный. Красивый, умный, чудесный, просто волшебный. И влюбиться в него – правильно и естественно. И легче лёгкого. Но…Разве это честно, влюбляться в того, в кого и так должен влюбиться?
- Ага, кажется, я тебя понимаю. Стало быть, я достаточно ущербный, чтобы в меня можно было влюбиться, не испытывая мук совести за то, что любишь идеального мужчину. Отлично.
Она тихо засмеялась в темноту.
- Нет. Просто тот, кого любишь, и так становится идеальным. И если бы я действительно влюбилась в Люциуса, он стал бы…идеальным в квадрате. И это меня пугает. И…я запуталась, - жалобно сказала она.
Я вздохнул и обнял её за плечи.
- Представляешь, - сказал я, - у нас бы родился ребёнок с разноцветной головой. Одна половина у него была бы чёрная, а другая белая. И у него обязательно были бы твои плечи.
Я поцеловал эти плечи.
- И твой нос, - поддержала она, поцеловав меня в нос. – И твои руки…Не…не отвлекай меня. Так вот, понимаешь, но я…в любом случае ни на кого не смотрела, кроме Люциуса. Он же был жених. И, конечно, ни на кого не посмотрю, когда выйду за него замуж. Я всегда мечтала быть верной женой…И потом, он же будет отцом моих детей…Настоящих однотонных детей, а не абстрактных, с разноцветными головами. Так вот, и вдруг, когда свадьба была уже близко, я поняла, что, получается, за всю жизнь так ни в кого и не влюблюсь…А ведь это грустно.
- Конечно, - подтвердил я. – Конечно, это грустно.
- И, поэтому…понимаешь…мне так вдруг захотелось попробовать…и…ну, кроме тебя, просто больше некому!
Опять эта фраза. Смешно даже.
В эту ночь мой сон стал реальностью. Я выполнил своё предназначение. Я был её кожей. И меня как будто разъедала кислота. И я, расползаясь по лоскутам, всё-таки упрямо стягивал свои концы, чтобы защитить её от всего мира.
На следующее утро, до начала церемонии, уже наряженный в смокинг шафера, я ворвался к ней и с порога закричал:
- Нарси, Нарси! Что же ты будешь делать? Что же ты скажешь ему? Как будешь объяснять, что ты не…
- Что я не что? – удивлённо спросила Нарцисса, причёсываясь у зеркала. – О чём ты, Северус? Что я должна буду объяснять и кому?
Я захлопнул дверь и прислонился к ней с другой стороны. Значит, всё-таки сон…Ну да, правильно, в конце концов, это как раз та ситуация, о которой я всё мечтал: наконец-то есть кто-то, кем меня можно заменить. Есть кому, кроме меня…
