Глава 11.
Время листает страницы военной хроники,
Низкое небо в огне,
Тонет любовь в диссонансах тревожных симфоний.
Мы теряем друг друга на этой войне.
Пролетают дни в неистовом ритме,
Сердце стучит как больной метроном.
Небо в огне, а ты говоришь мне,
Что мы никогда не умрем.
здесь и далее
(с) Fleur "Мы никогда не умрем"
Нет надежды, но есть утешение. Джеймс поднимается с пола. Ноги и руки слушаются, глаза видят, уши слышат. Он касается пальцами лестничных перил – гладкий лак, теплое дерево. Лили на полу в детской. Нашла время отдыхать.
Он шлепает ее по щеке, Лили открывает глаза.
- Что с Гарри?
Джеймс помогает ей подняться. Они вместе смотрят на своего сына. Гарри уже успел успокоиться, посапывает в своей кроватке, как будто ничего не случилось.
Только лоб украсился свежим зигзагообразным шрамом.
Смотреть на это можно очень долго.
Опасности больше нет.
Они не говорят друг другу ни слова, когда в детскую, громко топая ножищами, входит Хагрид. Неуклюже подхватывает ребенка, все еще спящего, укутывает полой куртки.
- Я позабочусь о тебе, маленький Гарри. Все мы позаботимся.
Джеймс делает шаг к Хагриду, и еще один. Встает прямо перед полувеликаном, дергает за рукав, пытается забрать ребенка, пока Лили не шепчет прямо в ухо:
- Ты еще не понял, да? Хагрид тебя не видит. Мы ведь умерли.
Он понял. Просто не хотел подпускать это знание близко к себе.
Лили и теперь оказалась умнее.
- Только посмотри, - говорит Лили, подойдя к окну.
Джеймс смотрит. Если верить часам на стене: сейчас глубокая осенняя ночь.
Если верить глазам: прямо на него нахально уставилось безоблачное ярко-синее утро.
2.
А было бы славно сменить униформу на платье
Из голубой органзы,
И засыпать вместе, не разжимая объятья,
Под звуки дождя и далекой грозы.
Жить, не считать потери, и по кирпичику строить свой дом,
Плыть сквозь время и верить,
Что мы никогда не умрем.
Прямо как в дурацком романе, говорит Тонкс, когда Ремус оборачивается на пороге и говорит, чтобы она не беспокоилась, что все обойдется, что ее основная задача – смотреть за ребенком. И что он вернется. Обязательно.
Тонкс верит Ремусу, но, если дело касается действительно важных вещей, она просто не может оставаться в стороне. И это написано у нее на лице так явно, что мать принимает у нее спящего Тедди и ничего не говорит. Даже:
Вернись, пожалуйста.
Тедди спокойно спит у Андромеды на руках, будто знает, что все будет нормально.
Все и правда нормально. Под левой лопаткой все еще болит, когда Тонкс, кое-как поднявшись, бредет искать Ремуса, и находит почти сразу же. Помогает ему выбраться из-под обломков стены.
Ты в порядке?
Дежурный вопрос. Несколько лечебных заклятий – базовый курс молодого аврора. Два солдата, молча и без лишних вопросов чинящие друг друга.
Они видят друг друга, и говорят, и чувствуют.
Но в порядке далеко не все.
Их мертвые тела относят в Большой Зал и бережно сгружают на пол.
- А говорил, что вернешься, - шепчет она в потертый воротник Ремуса. Нитки смешно щекочут нос.
- Я и вернулся. За тобой.
- Спасибо. То есть…
Тонкс отстраняется и смотрит на него – как в последний раз. Хотя теперь уж точно он от нее никуда не денется. Слишком много седины – а лицо молодое. Фотография с обтрепанными краями. Сломанный человек, по краям состарившийся.
- Мне надо уйти. Совсем ненадолго. Проводить Гарри.
- Иди. Заодно попробуй узнать, отпустят ли тебя проводить в Школу Тедди, когда придет время.
Скоро Ремус вернется к ней – теперь уже навсегда.
Навсегда – это долго?, спрашивала она у матери, когда та читала ей на ночь. Теперь Тонкс знает: навсегда – это очень долго.
В обоих глазах – предательская сырость.
Не вытирать слезы рукавом, не хлюпать носом. Потому что это неприлично, учила мама. Андромеде всего сорок пять, ничуть не поздно стать матерью еще раз.
Тонкс вытирает глаза рукой и сует палец в рот. Солоно. Все настоящее.
До нитки промокшее «прости», предназначенное сыну, выловлено и выложено на просушку.
Тедди, твоя мама вовсе не из породы сопливых нытиков. Когда-нибудь поймешь, почему я тебя оставила.
В школьные годы Тонкс раз приходилось встречать рассвет в пустой спальне: подружки разбегались на свидания, умудряясь почти никогда не попадаться.
Чертов рассвет. Мама, наверное, еще не получила новостей.
Снова одна. Теперь уже ненадолго.
Можно и потерпеть.
3.
За лунной дорогой, в туманах далеких созвездий
Нас ждет долгожданный покой.
Что бы ни случилось, теперь мы всегда будем вместе,
Неважно, близко или далеко,
Ветра, разлуки, потери
Бессильны, пока мы вдвоем,
И я почти уже верю,
Что мы никогда не умрем.
Целитель Сметвик – уже совсем старик. А у Фрэнка и Алисы – ни единой морщинки, ни единого седого волоса. Столько лет они провели, сидя напротив, глядя друг другу в бессмысленные глаза, не узнавая, да и как было узнать?
Кто этот седой как лунь мужчина, кто эта расплывшаяся женщина с дрожащим подбородком, на котором засыхает слюна, пока сиделка не подойдет вытереть?
Превращение тянулось долгие годы, это не какой-нибудь там дешевый фокус.
Фрэнк помогает Алисе подняться с больничной койки.
- Что мы тут делаем?
У них – никаких видимых глазу повреждений. Ничего не болит. Они снова молоды и полны сил. Даже тогда, когда дрожащая рука целителя Сметвика закрывает им глаза – сначала Фрэнку, потом Алисе, - свет для них не заканчивается.
- Как там Невилл?
- С Невиллом все хорошо, я уверен.
С Невиллом действительно все хорошо. Невиллу Лонгботтому недавно стукнуло пятьдесят, а его младший сын в прошлом году поступил в Школу. Они могли бы им гордиться.
Они и гордятся – здесь и сейчас, пытаясь наверстать упущенное.
Фрэнк и Алиса смотрят на сына и его семью. Новую. Это ведь неправильно, когда человек живет без семьи.
Не надо плакать, говорят они. Друг другу, не сыну – тот не может их услышать.
Фрэнк и Алиса крепко держатся за руки.
- Больше всего на свете, - говорит Алиса, - мне хотелось бы прямо сейчас вернуться домой. К нам домой. И чтобы ты еще спал, а я прокралась в комнату и легла рядом, не разбудив тебя. Я лежала бы и слушала, как ты дышишь, пока не уснула бы сама. И у нас обоих было бы завтра.
Теперь у них есть сколько угодно этих «завтра».
