Розовый сад

Глава 1

Прошлое и будущее
Несбывшееся и сбывшееся
Приводят всегда к настоящему.
Т. Элиот. Четыре квартета


Я трус. И прав был Поттер, когда крикнул мне это в запале. И теперь я признаюсь в этом себе. И тебе.
Теперь я много времени провожу в кресле у камина, глядя на огонь. Это стало важнее работы в лаборатории, исследований и науки. Это стало важнее всего, потому что делает меня ближе к тебе. Я часто вспоминаю твои школьные годы и всегда улыбаюсь. Никогда не думал, что то, что раньше вызывало во мне лишь гнев и раздражение, а иногда досаду, будет лучшими воспоминаниями. Из глубин памяти я извлекаю все свои сокровища и любуюсь ими как скупой рыцарь и тщательно оберегаю их. Это твой первый день в моем классе, когда я лишил тебя баллов за твою дерзость и восхитился тобой, это мерцание твоих волос в клубах пара от зелья, твой голос. Ну, кто еще может вызвать мою улыбку, кроме тебя? Ты выросла на моих глазах, и незаметно для меня проросла в меня. Ты как прихотливая роза пустила корни в моем сердце, оплетая его все теснее с каждым годом, а когда я опомнился, то уже было поздно. Ты, то сводила меня с ума своим ароматом, то вонзала шипы по самое основание. Но какое это имело значение, если каждый день розовый сад расцветал в моей душе благодаря тебе?

Война подкосила нас. Сломила. Я понял только то, что не было различий между светлой стороной и темной, даже не имело значения на какой ты стороне, это в одинаковой степени причиняло боль и опустошало. В тот день, когда война кончилась, мы были словно выпиты до дна. Это была не победа, это был просто конец. Можно ли назвать свободой ту выжженную дотла пустыню, в которой оказались выжившие? Гарри до сих пор бродит в этом чистилище, но мы пошли дальше.

Я помню выражение твоих глаз в тот день, когда колдомедики объявили нам, что состояние Гарри безнадежно. Тогда я впервые испугался, что ты уйдешь вслед за ним в пучину безумия навсегда. Я понимал, что тебе нужна не жалость, а время. Это все, что я мог тебе дать. А потом я стал приходить к тебе. Я приносил тебе зелья и делил с тобой молчание, я верил, что именно так и нужно. И я был твоим единственным слушателем, когда ты через месяц заговорила. Ты сметала меня потоком своих эмоций и переживаний, и для моей иссохшей души это было целительной влагой. Ты раскрылась для меня, и розовый сад снова благоухал.

Я вернулся к своим обычным делам: преподавал зелья, варил лекарства для больничного крыла, возобновил научную работу и опыты. От поста директора я отказался, посчитав это нецелесообразным, и Минерва поняла меня. Хрупкое подобие покоя повисло в моих подземельях. Но словно время остановилось для меня. Я будто со стороны наблюдал, как приходят и уходят студенты, а иногда приходила ты. Вот уже и твои дети сидят в моем классе, но ничего не меняется для меня. Я знал, что ты навещала Альбуса и Минерву, и каждый раз мечтал, что спустишься и ко мне. И ты спускалась. Мы часами говорили обо всем, и в эти моменты я жил и чувствовал движение времени, словно оно наверстывая упущенное за те месяцы что стояло на месте теперь мчалось со скоростью света. Наконец-то мы были как равные. Я рассказал тебе то, чего всегда стыдился и прятал в самые потаенные уголки памяти – свое детство, и то, как я стал Упивающимся смертью. И мне стало легче. Даже не от того, что ты меня не осудила, а от того, что я все таки, осмелился вскрыть эту застарелую язву. А часто мы просто молчали в месте, глядя на мерцающий свет свечей. Для меня эти моменты были даже более интимными, чем неспешный разговор в полутемной комнате. Думаю, это было доверие. Я не знаю, о чем ты думала, никогда не позволил бы себе это прочитать. Что касается меня, то я всегда думал о тебе, и наслаждался тем чувством покоя, цельности и удовлетворенности, которое дарило твое присутствие, я был счастлив этим. Иногда я касался твоих пальцев в темноте, это было самое лучшее. Я представлял, что это наш семейный вечер, и как было бы чудесно, если бы это не кончалось никогда.

Для нас обоих это было периодическое зализывание душевных ран, но мои так и не затянулись никогда. Только присыпало пеплом. Если раньше ты неизменно жила в моем сердце, то теперь ты стала им, только для тебя оно продолжало биться, для того, чтобы ты могла прийти ко мне, когда тебе будет трудно и выговориться. Хотя бы это я мог тебе дать. Я слишком ценил возникшую однажды между нами близость, чтобы ломать ее, пытаясь предложить тебе нечто большее, чем дружбу. Трусость ли это? Может, я ошибся, и ты нуждалась в моей любви? Вряд ли. Даже если и так, то не отдавала себе в этом отчета. У тебя семья. Ты могла бы быть моей семьей, но нас слишком многое разделяет, чтобы это могло быть, и слишком многое сближает, чтобы я втайне считал тебя своим самым близким человеком.

Я готов был делить с тобой жизнь, молчание, горе, прошлое, настоящее… но будущего у нас не было. У меня его не было. Я стал слишком стар, чтобы нести этот груз в одиночку. У меня не было той внутренней силы Альбуса, которая рождалась из любви к миру, у меня была только любовь к тебе, которую я отдавал тебе по капле, по крупице, чтобы ненароком не смести тебя. Взамен этого я разрушал себя изнутри. Хватит! Пора прекратить это бессмысленное шагание по тупиковому коридору.

Мне уже не страшно писать об этом, когда я стою на пороге вечности.
Гермиона… ты была в моем сердце столько лет, и теперь, наконец, я тебя отпускаю. Теперь мне уже легко.
Ты никогда этого не прочтешь, как бы мне ни хотелось этого. Больше всего на свете я не хочу тебя огорчать, а тебя огорчат эти записи. Я счастлив уже тем, что смог излить душу хотя бы пергаменту. Теперь я спокоен. Я положу перо на обычное место, подготовлю планы уроков на завтра, и сделаю горячий сладкий кофе, как ты любишь. Как мы любим. Я достану из ящика стола свое последнее творение, самое совершенное и самое страшное. Хрустальный флакон сверкает отблесками огня в камине, а поверхность холодит пальцы, и холод проникает в сердце. Оно полностью противоположно тебе, Гермиона, жизнь моя. Никто никогда не узнает об этом. В этом совершенство. В том, чего не замечаешь.
Бумага сгорит, но слова остались выжженными в моей душе. И, возможно, глядя на огонь, ты будешь вспоминать обо мне.
Единственное, о чем я жалею, это что сделаю тебе больно своим уходом. Я надеюсь, что ты простишь мне мою последнюю слабость и тогда, когда мы встретимся там, за чертой, я скажу тебе все те слова, что все эти годы замирали в горле и так и не сорвались с моих губ прямо в твои. Я надеюсь, ты придешь ко мне и мы, наконец, войдем в ту дверь, которая так пугала и так завораживала нас, но притягивала слабым ароматом неизвестности. И, взявшись за руки, отправимся в неспешную прогулку по розовому саду, которая будет длиться вечно.