Потепление

Глава 1

Автор: Линн
Название: Потепление
Рейтинг: PG-13
Персонажи: Основатели
Пейринги: РР/СС, ГГ/ХХ (а также: ГГ/РР и ХХ/СС). Попутно ( его там, считай, и нет) Ханна Эббот/Невилл Лонгботтом.
Саммари: "Все, что я мог тебе не сказать, я уже не сказал" (с)
От автора: На заявку Гелы на каком-то там круге однострочников (давно было дело). Текст заявки - ХХ/ГГ, "Нагадала судьба нам придорожный кабак...". В фике использован текст песни Тэм Гринхилл.
Посвящение: Геле )


Нагадала судьба нам придорожный кабак.
Кто здесь друг, а кто враг теперь поди разбери.
Кто бы думать посмел, что всё закончится так -
Да вот за дверью метель и не уйдёшь до зари.
Наливай да пей,
Да за наших детей,
За глухих и слепых
Под защитой толпы,
За тупое тепло,
За приручённое зло
И за то, чтоб в бою
Нам умереть повезло.

Зима дышала в затылок, наступала на пятки, стремилась захватить юг раньше, чем я прибуду туда. Приходилось часто останавливаться в небольших деревушках из-за снежных заторов, что изрядно меня задерживало.
Путь мой лежал через север Великобритании в Эдинбург, откуда с месяц назад пришло срочное послание Слизерина. Он и в дороге то и дело поторапливал меня письмами – я едва узнавал своего терпеливого друга. Похоже, случилось что-то из ряда вон выходящее, однако подробностей он не сообщал. Пару раз мелькнула фраза о каком-то «премилом сюрпризе», но этим хитрец решил ограничиться.
Мы учились у одного мага, хотя и нельзя было представить себе двух более разных людей. Осторожный Слизерин, прожженный хитрец и вместе с тем большой умница, и я, бывающий часто несдержан и слишком горяч. Но, как ни странно, подружились мы довольно быстро, и сейчас нет на свете человека, который был бы мне более дорог.
Ровена – не в счет.
Я уже года полтора не видел ее, мою снежную девочку. Не касался узкой ладони, не любовался на тяжелые темные волосы, в которых редкими каштановыми прядями затерялись солнечные лучи. Не ловил смех ее – звонкий, подобный журчанию ручейка по весне.
Я очень по ней скучал.
А может, она и есть тот самый приятный сюрприз?
Невольно улыбаюсь своим мыслям и пришпориваю коня.
Сотни лиг проносятся однотонной картинкой, изморозью на стекле, гарью, конским потом и холодом, пробирающим до костей. Эдинбург – цветная картинка, каменное сердце Шотландии – встречает меня сумерками и запахом жаркого. Поздновато для заклятия поиска – не думаю, что Салазар обрадуется, если я выдерну его из теплой постельки. Поэтому направляюсь к старой таверне, в которой останавливаюсь в каждый приезд.
Ровена говорит, что название таверны – «Горец» - как нельзя лучше характеризует меня. На мой же взгляд, и название, и спартанская обстановка являются гармоничным дополнением старого хозяина, Тома. Он, как и его домишко, словно выдублен из цельного куска дерева – при виде меня по лукавому лицу разбегается сеть жилок-морщин.
Половицы под моими ногами скрипят, натужный звук сливается со скрипом его суставов, когда он, неловко поднявшись, спешит мне навстречу.
- Годрик, дружище, как я рад! А господин Салазар с госпожой Ровеной недели с две назад прибыли. Я тебя ждал скорее…
- Дорога задержала, Том. А что, и Ровена здесь? Они у тебя остановились?
- Ну да, где ж еще? Знаешь ведь, что в Эдинбурге не жалуют ваше племя. Да ты садись, садись, они все равно еще не вернулись с прогулки. Эля тебе?
- Будь так добр.
Пахнет жареным мясом, хмелем, спиртом и дубовыми досками. Старая лавка – одна только осталась свободна, да и на ней притулилась с краю невысокая девица – скрипит, когда сажусь на нее.
Девица резко оборачивается, смотрит на меня злыми кошачьими глазами и раздраженно поджимает губы. Отмечаю, что одета она плохонько, да и рыжие кудри, кажется, давно пора бы вымыть… Впрочем, девушке явно не по нраву мое пристальное внимание.
Отворачиваюсь, смотрю в окно. Как хочет.
Том вскоре приносит мне эль, девушке – каши (с краю тарелки жалостливый хозяин положил отрезок мяса – она хмурится, но и не думает отказаться). Рыжая жадно сглатывает, торопливо, будто не ела с месяц и столько же еще не придется. Мне кажется, она бы и тарелку облизала, если бы никто не мог заметить этого.
Наклоняюсь к ней и тихонько говорю:
- Ты закажи себе чего-нибудь еще. Я заплачу.
Она мгновенно заливается краской, да так, что почти не видны становятся редкие веснушки. Встает, со стуком ставит тарелку на стол и звонко отвечает:
- Я не нуждаюсь ни в чьем подаянии, сэр. А если вы собирались найти себе грелку для постели – что ж, не на ту напали.
Меня не стоит оскорблять. Я всегда был на язык несдержан, а уж в такой ситуации и вовсе себя не контролирую.
Да и вообще – заявлять подобное громко, на всю таверну? Прости, девочка, но – сама дура.
Раздраженно, с ехидцей:
- Ты, вероятно, хотела сказать – предложил слишком низкую цену. И сколько же ты стоишь, по-твоему?
Она давится воздухом и беззвучно открывает-закрываает рот, как выброшенная на берег рыба. Но тут распахивается дверь – я спиной к ней, не вижу вошедших – и в глазах девчонки мелькают торжествующие искорки, когда она, подобрав юбки, бросается вперед.
- Салли, Салли! Как здорово, что ты пришел! Этот… Этот…
Я оборачиваюсь, являя миру радушную улыбку. Салазар, покачиваясь на пятках, хмуро смотрит на девушку. За его спиной, уже заметив меня, радостью расцветает Ровена.
Салазар наконец тоже обращает на меня свой взор, и, улыбаясь в ответ, делает шаг вперед:
- Годрик, друг! Хельга, вижу, ты уже познакомилась с Годриком?
Я не слышу, что она говорит. Я не вижу, как меняется лицо Салазара. Я замечаю лишь, что он крепко, по-хозяйски держит тонкую руку Ровены, а она улыбается мне чуть виновато.
Моя любимая. Мой друг.
Я думал, что друг.
Впрочем, уезжая тогда на север, я, кажется, тоже думал, что по возвращении застану все прежним?
Лицо Хельги печально, губы кривятся, но все никак не могут сложиться в улыбку. Она жадно всматривается в лицо Салазара, будто хочет запомнить, впитать в себя каждую черточку.
И когда мы садимся за дубовый стол, я говорю ей:
- Разливай вино, девочка. Кажется, нам обоим есть, что хоронить.
И когда Ровена восторженно начинает рассказывать о школе, которую вместе мы вполне могли бы основать, я думаю лишь, что этой весной буду уже далеко отсюда.
Говорят, в Англии не перевелись еще драконы.


Ночь сжигать на свечах, явь заливая вином.
Мы остались вдвоём смотреть обиде в лицо.
Сколько лиг впереди - теперь уже всё равно:
Наша сказка закончилась бездарным концом.
Наливай да пей,
Да за веру в людей,
За предательства яд
И все пороки подряд.
За убийц и лжецов,
За отступивших творцов,
Да за то, чтоб врагов
Мы узнавали в лицо.

Темно, пусто, пьяно. Таверна в маленькой деревушке – ближайшая от Хогвартса, аппарировать далеко я не смог. Дым клубится под потолком серым волком, оборотным зельем вползает в легкие, и на секунду кажется, что я – уже не я. Что не моя жизнь сломалась только что, что не мою душу выкорчевали из тела и не она сейчас лежит там, за порогом, не она скулит в осеннюю высь.
Что не я задыхаюсь.
Пью, не чувствуя вкуса вина. Правда, вряд ли в этой забегаловке подадут что-нибудь хорошее. Вот и цветом оно чуть розоватое, щедро разбавленное водой.
Да не бойся, хозяин, пьяный гость с мечом на бедре не будет громить твою таверну. По крайней мере, не сегодня.
Рядом раздаются легкие шаги. И оборачиваться не надо – редкая женщина отважится наведаться ночью в такое заведение. Шуршат юбки, когда она садится на лавку; запах свежести и лекарственных трав на секунду возвращает мне способность здраво мыслить.
- У Ровены родилась дочь, - говорит Хельга, отводя глаза, - Она решила назвать ее Еленой. Красивое имя, правда?
Да, очень красивое, невероятно красивое, самое красивое на свете. Если бы это была моя дочь, так бы я и сказал сейчас. Да что там – если бы это была моя дочь, я был бы сейчас там, в замке, с двумя маленькими женщинами, что стали для меня в эту ночь дороже всех людей в мире.
Я бы окружил их заботой, я бы их защитил. Я был бы рядом, а не бросил свою любимую на произвол судьбы.
Но Ровене нужен не я.
- Ты отправила письмо Салазару?
- Нет. Она мне запретила. Все твердит, что он обязательно должен вернуться к весне, что он не может так просто оставить Хогвартс.
- А ты, конечно, послушалась. Хельга, милая, да во мне и то хитрости больше. Ведь это же отличная возможность заманить его в замок, а?
И она впервые за все время смотрит мне прямо в глаза. Ее так и не изменились, несмотря на долгие годы сытой жизни – все те же желто-зеленые, кошачьи, голодные и тоскливые.
Все те же.
- Годрик, ты пьян. Ты просто пьян.
- Может быть, - говорю, усмехаясь, - А ты не хочешь продолжить старый разговор, а? Не назовешь мне свою цену? Веришь ли, сегодня я не прочь согреться.
Я говорю это полушутя. Она ко мне привыкла и вполне осознает, что я вовсе не намерен ее оскорбить. И то, что не рассчитываю на продолжение разговора – тоже.
Хельга спокойно выдерживает мой взгляд и откидывает капюшон с лица. Ловкие пальцы распускают завязки плаща, обнажая нежную кожу в вырезе платья.
И она говорит:
- Заказывай комнату.
Это пьяный бред, а может – сон, пригрезившийся мне под утро. Это неправильно, неискренне, не по-настоящему, а значит – не имеет права на существование.
Не так должна была закончиться сказка о храбром волшебнике и его доброй госпоже.
Но впиваясь в ее губы злым, жадным поцелуем, до боли сжимая ее в объятиях, я думаю не об этом.
Она меня не любит, я ее тоже. И лучше бы нам остаться друзьями, наверное.
Но, Мерлин подери, как же нам не хватает тепла.
Как же нам не хватает.


Мы вернёмся сюда через три тысячи лет,
А до этого срока вряд ли вспомнят о нас.
Мы оставим свой след на неостывшей золе
Прежде, чем нас убьют за выражение глаз.
Наливай да пей,
Да за погибших друзей,
За ушедших за Грань,
И за уставших от ран.
За избравших покой,
На всё махнувших рукой,

И за то, чтоб от них
Мы уходили легко.


- Ты виноват во всем! Ты, ты, ты! Он из-за тебя ушел, слышишь?
- И из-за меня не вернулся?
Говорю спокойно, почти жестко. Тело Хельги сотрясают рыдания. Ровена, когда узнала, почти не изменилась в лице – лишь чуть побледнела, а потом как ни в чем не бывало продолжила трапезу.
Наверное, мне давно следовало перестать их сравнивать.
Пора прекратить истерику – чего доброго, еще ее стихийная магия проснется. В прошлый раз, помнится, через каменные стены пробились какие-то невиданные растения – с месяц коридоры расчищали.
Все у этих женщин не как у людей.
Подхожу к ней, сгребаю в охапку, усаживаю на колени, как маленькую. Она вырывается из рук, колотит меня по груди маленьким крепким кулачком и сквозь зубы, кажется, бормочет что-то непечатное.
- Ну тихо, тихо, маленькая. Все хорошо, я с тобой, ага? Да, понимаю, что я тебе тут совсем-совсем не нужен. Тебе тут нужен Салазар, но он вот женился, как на грех. И ничего, что женился, не умер же. Я вот, может, тоже бы женился, если бы кто-то не был таким упрямым.
Бормочу какие-то глупости, сам за языком не слежу. Но хрупкая спинка под моей рукой расслабляется, обмякает. И она уже ровно дышит мне в шею, не пытаясь отстраниться.
Устала бороться, наверное.
И я тоже устал.
С собой бороться устал, а с ней – и того больше. Никогда бы не подумал, что она способна будет сопротивляться столько времени.
Чему сопротивляться? Моим чарам и обаянию. Ну, я же парень скромный.
…Я же ее люблю.
Не так, как Ровену. Хельга – другая, теплая, мягкая, добрая. И от одного взгляда на нее внутри загорается маленькое солнце.
Только, наверное, не умеем мы любить так, чтобы безболезненно, бескровно, не вынимая из себя душу и не поднося ее другому на блюдечке, не вытягивая все жилы.
…Шотландское небо вечерами – фиолетовое с креном в синь.
- Знаешь, - шепчу ей в пахнущую медом макушку, - Я верю, что каждый из нас способен перерождаться. Как феникс. И может там, в цикле перерождений, я смогу тебя отыскать. Обещай, что ты меня узнаешь.
И она, на секунду припав к моей груди (там бешено колотится сердце), больным голосом говорит:
- Налей мне вина.
Я буду считать это согласием.
Хорошо?


Впрочем, выбора-то нет, а есть плохое вино,
А раз так - надо пить, не опасаясь утрат.
Мы не сможем помочь миру там, за окном
И разбитую веру нам уже не собрать.
Наливай да пей,
Да за крушенье идей,
За ловушки Судьбы
И за возможность забыть.
За безумную цель,
За ночную метель
И за то, чтоб дошли
Художник и Менестрель.

В «Дырявом котле», как всегда, многолюдно.
Облокотившись на стойку, кричу хозяину (он – мой давний знакомец):
- Том, налей-ка мне эля!
Лавка издает стон умирающего, стоит только на нее сесть. Жду заказ, с интересом поглядывая по сторонам. Пахнет жареным мясом, хмелем, спиртом и дубовыми досками.
Девушка с усталым лицом ставит передо мной кружки. На секунду задерживается у столика, поправляя выбившуюся из-под косынки каштановую прядь.
Я тихо говорю:
- Здравствуй, Хельга.
И понимаю, что не ошибся. Там, в кошачьих голодных глазах, осенним костром разгорается узнавание.
Она садится за мой столик, с интересом смотрит на меня, подперев кулачком щеку. А потом отвечает:
- Привет, Невилл.
И искренне, тепло улыбается.