Глава 1Большое спасибо Флер за помощь в работе над фиком.
Название: «Рубиновое ожерелье»
Автор: Almond
Гамма: Флер
Тип: джен
Герои: Шерлок Холмс, доктор Ватсон
Рейтинг: G
Жанр: общий/детектив
Размер: мини
Саммари: Соображения, по которым мне пришлось до поры держать записи об этом деле в ящике своего стола, станут вам понятны после их прочтения. На днях я получил письмо от Его светлости. В нем он дал разрешение на публикацию этого дела: «Так то, что произошло, навсегда оставит меня, и я заживу спокойной жизнью». Я выполнил просьбу.
Дисклеймер: Сэру Артуру Конан Дойлу.
В среду миссис Хадсон подала мне «Таймс» позже урочного часа: я уже заканчивал завтрак, как она положила на стол газету. Взгляд ее при этом был суровым, и я не решился спросить о причине нарушения порядка. Возможно, миссис Хадсон таким образом выражала свое недовольство: мне бы хотелось, чтобы она отправилась на неделю в Линкелхот, к моей дорогой тетушке Люси, и помогла ей с устройством деревенской ярмарки в поддержку местного прихода. Миссис Хадсон не выразила особого желания покидать Лондон: я не встречал еще пожилой дамы, настолько любящей городскую жизнь. Миссис Хадсон даже свою сестру, проживающую в Суррее, навещала крайне редко.
Я развернул «Таймс»: министр отправился на морскую прогулку; исчезновение машиниста; приезд князя Лопавских с супругой; рассказ жительницы Ист-Энда о явлении ей духа священника. Словом, ничего интересного. Преступный мир точно вымер. Нам с моим дорогим другом Холмсом после того захватывающего дела в поместье Баскервиль-Холл совершенно нечем было заняться. Дошло до того, что к сыщику стали обращаться леди с просьбой найти их пропавших комнатных собачек! Или тот молодой человек, явившийся в прошлую пятницу и пригласивший Холмса на сеанс столоверчения. По его словам, в прошлый раз их компания вызвала дух Лукреции Борджиа. Не буду рассказывать, в какую совершеннейшую хандру впал после этого мой друг.
"Век преступлений ушел", — так сказал мне он, и с тех пор почти не выходил из своей комнаты, был неразговорчив и угрюм, а на скрипке в эти дни играл лишь «Лакримозу» Моцарта.
Впрочем, я привык к тому, что у Холмса настроение меняется внезапно, иногда и без причин, потому особых поводов для тревоги я, как врач, не видел: знал, что дело тут в нервах, а не в состоянии организма, и лекарство может быть одно — преступление, хитрое и загадочное.
Холмс спустился к завтраку небритым и в халате. Мрачно пожелав мне доброго утра, он залпом опрокинул в себя чашку кофе, съел остывший бекон, потом, кивнув на газету, без особой надежды спросил, есть ли что интересного.
Я добросовестно перечислил сегодняшние новости, и Холмс помрачнел еще больше.
— Надо выбираться из этого города, мой друг, — зловеще заявил мне он. — На континенте остались еще те, у кого хватает отчаяния совершать преступления. В Англии жизнь слишком благополучна.
И тут вошла миссис Хадсон:
— К вам посетитель, мистер Холмс.
— Да? Почтенная дама в мехах и слезах ищет любимого Зевса? — с сарказмом спросил Холмс.
Миссис Хадсон неодобрительно взглянула на него.
— Это не дама. Джентльмен, очень достойный, на мой взгляд. Вот его карточка.
Холмс взял карточку, взглянул, и его брови сошлись на переносице. До этого он был просто хмур, теперь стал похож на заметившего добычу ястреба.
— Пригласите его через десять минут, — сказал он, швырнул мне карточку и поспешил к лестнице.
На карточке значилось:
"Князь Андрей Лопавских".
Интересно, что потребовалось от нас Его светлости? Неужели он прибыл в Лондон только для того, чтобы повидать Холмса?
Холмс вскоре спустился одетым и чисто выбритым. Миссис Хадсон убрала остатки завтрака и поставила на столик бутылку ирландского виски (мне оно не по вкусу, зато Холмс любит, а миссис Хадсон всегда старается угодить ему больше) и сифон с содовой. Холмс набил свою трубку, я тоже. Словом, все было готово к приходу гостя.
Князь Лопавских оказался невысоким, изящного сложения молодым человеком. Его темные волосы чуть вились, а большие глаза мягко взирали на нас. Было в нем что-то от цыгана, как подумалось мне.
После обмена приветствиями Его светлость был усажен в кресло; от виски он отказался и сразу приступил к делу.
— Я пришел к вам, мистер Холмс, так как наслышан о ваших способностях в раскрытии преступлений, а также о вашей деликатности в отношении клиентов. Понимаете, я боюсь огласки, потому и не решился обратиться к полиции.
— Я понимаю, Ваша светлость, — заверил его Холмс.
— Хорошо. — Его светлость начал держаться чуть менее скованно. — Я недавно женился. Вы, должно быть, читали об этом? Моя супруга — американка из старинной чарльстонской семьи. Мы познакомились с ней в прошлом сезоне, когда я был в Нью-Йорке. После свадьбы мы с Каролайн отправились в путешествие: были во Франции, в Болгарии — на моей Родине, ездили даже в Египет. Позавчера мы прибыли в Лондон, остановились в «Савое». Хотели пробыть здесь с неделю, а после вновь вернуться домой, в Париж. — Его светлость умолк. — Нам сказали, что для Каролайн есть письмо и что его доставили за два дня до нашего приезда. Понимаете, кто-то знал, что мы поселимся именно в «Савое», хотя мы никому не говорили об этом... с другой стороны, не так трудно догадаться, что мы выберем лучший отель.
— Да, это не так трудно, — вынув трубку изо рта, произнес Холмс. — Что было в письме?
Князь, помедлив, достал из кармана сложенный пополам конверт и передал его Холмсу.
Холмс прочел вслух:
"Каролайн, дорогая!
Я понимаю, что сейчас тебя нельзя назвать просто Карла или даже мисс Бенсон. Теперь ты — ее светлость княгиня Лопавских. Недолго тебе осталось наслаждаться семейным счастьем, запомни. Скоро я тебя найду, и ты умрешь. Не думай, что ты сможешь от меня спрятаться — куда бы ты ни поехала, я всегда последую за тобой. Помнишь, я говорил, что не выношу лжи? Ты мне лгала, Каролайн. И теперь никто, даже твой сиятельный муж, не поможет тебе.
До скорой встречи.
А.Б."
— Какая низость! — воскликнул я.
— Письмо было единственной угрозой вашей жене? — спросил Холмс.
Его светлость печально кивнул:
— Оно изрядно нас напугало.
— А вы не догадываетесь, кто отправитель?
— Нет, в этом-то и дело. У моей жены, конечно, были поклонники. — Тут Его светлость не смог сдержать самодовольства. Видно, Каролайн была личностью незаурядной, и он гордился, что стал ей супругом. — Но среди них, уверяю вас, не нашлось того, кто стал бы мстить подобным образом.
— Никаких разорванных помолвок? — уточнил Холмс.
— Все друзья Каролайн с радостью восприняли известие о нашей свадьбе... никаких недоразумений и неприятных разговоров, как вы понимаете.
— Мне ясно ваше мнение по этому вопросу, — добродушно отозвался Холмс.
— Найдите отправителя, мистер Холмс. Я беспокоюсь за Каролайн, как бы мне не хотелось верить угрозам.
— Я сделаю все, что в моих силах. Но мне нужно будет встретиться с вашей супругой.
Князь резко бросил:
— Зачем? Уверяю вас, она ничего не знает. Каролайн напугана, я не хотел бы лишний раз ее тревожить.
Я вмешался:
— Если мнение врача вас успокоит, так вот оно: я не вижу повода, почему бы Ее светлости не уделить нам несколько минут. Как доктор, могу поручиться, никакого вреда ее нервам мистер Холмс причинить не сможет. Я буду присутствовать.
Его светлость перевел взгляд с меня на Холмса, снова на меня и наконец отступил:
— Хорошо. Я прикажу мистеру Джефферсону — это мой помощник — привести сюда Каролайн после ленча. Сам я, к сожалению, приехать не смогу: в Лондоне у меня дела.
— Как вам угодно, Ваша светлость.
Мы простились, и миссис Хадсон проводила князя до дверей.
— Что вы об этом думаете, Холмс?
Он, разумеется, ждал моего вопроса:
— На первый взгляд дело выглядит чрезвычайно простым...
— Правда? А мне так не показалось. — Я покачал головой. — Ее светлость — американка, трудно будет выяснить, кто из ее прошлого может угрожать ей.
Холмс, будто не слыша, продолжил:
— Но это только на первый взгляд.
И его улыбка мне совсем не понравилась.
***
Мы провели время до прихода Ее светлости каждый на свой лад: я съездил к канонику Моргану, старому моему знакомому, проконсультировать его насчет боли в колене. Холмс тоже покидал дом номер четыре на Бейкер-стрит, а куда он ходил и что делал — сообщать мне категорически отказался. Миссис Хадсон занималась хозяйством и сочинением письма моей тетушке Люси с многочисленными советами по устройству ярмарок и глубочайшим сожалением, что сама она приехать не сможет.
Я выпил чаю с каноником и поспешил домой. Ее светлость еще не пришла, но Холмс уже сидел в гостиной у камина, вытянув ноги к огню, и курил трубку. На лице его читалось задумчивое и вместе с тем самодовольное выражение, какое бывает, когда он сообщает мне о результатах расследования, и я пожалел, что сегодня утром не отправился вместе с ним.
— Что-нибудь выяснили? — небрежно спросил я.
Холмс молчал.
— Мой дорогой Ватсон, как вы думаете, женщины способны любить? — сказал он наконец.
Я немного растерялся: признаться, во время вынужденного отдыха от преступлений чуть отвык от манеры Холмса задавать неожиданные вопросы.
— Любить? — Я собрался с мыслями. — Думаю, у женщин в основе своей заложено сие замечательное свойство. Любая женщина хранит в себе материнский инстинкт, а это наиболее сильное проявление чувства любви. — Я улыбнулся.
Холмс без тени ответной улыбки кивнул и несколько торжественно произнес:
— Вы правы, Ватсон, есть женщины, способные на все ради своего дитя. Но есть — и вам, должно быть, приходилось слышать о подобных случаях — есть женщины, способные на все и даже большее ради своего возлюбленного.
— Но, Холмс, что вы хотите этим сказать?
— Терпение, мой друг, терпение.
Некоторое время мы провели в тишине: я обдумывал сказанное Холмсом, а он вновь погрузился в свои мысли. Наконец внизу звякнул колокольчик, и через пару минут вошла миссис Хадсон и объявила о приходе княгини Лопавских.
Мы поднялись.
Ее светлость подала Холмсу и мне руку и молча села в предложенное кресло, расстегнув у горла шелковистые меха.
— Что ж, ваша светлость, обещаю, я не отниму у вас много времени, — начал Холмс.
— Я всецело к вашим услугам, — голос княгини оказался очень мелодичным. Ее голубые глаза взирали на нас кротко и печально, густые светлые волосы были убраны назад, обнажая нежную шею. Мне она показалась ангелом.
— Когда вы получили это письмо? — спросил Холмс.
— Сразу после приезда в Лондон. Мы с мужем остановились в «Савое», и оно ждало меня там. — Ее голос дрогнул. — Служащий отеля сказал, что его просили передать мне.
— Вы знаете отправителя?
— Нет. Мне и в голову не приходит, кто мог написать такое. — Она приложила к глазам батистовый платочек. — Это ужасно! До сих пор не могу поверить.
— Расскажите немного о себе, — попросил Холмс. — Как вы познакомились с Его светлостью?
— Разве это имеет значение? — Она вскинула на него глазами.
— Пока я сам не знаю, что имеет значение, а что нет. Мне необходимо, чтобы вы ничего не утаивали.
— Я понимаю. Моя семья из чарльстонских Бенсонов. Мы, как и все, потеряли земли и капиталы во время войны, но, к счастью, моему отцу оставили наследство в Европе — дальний родственник, троюродный дядя, кажется, я никогда его не знала. Дела у отца пришли в норму, и он смог дать мне приличное образование. Я гостила в Нью-Йорке, у своей кузины, где познакомилась с Андреем. Между нами вспыхнуло чувство, и мы поженились, — торопливо закончила она.
Мне ее рассказ показался чрезмерно сухим, однако Холмс, похоже, остался доволен.
— До этого вам приходили письма с угрозами? Вам угрожали каким-нибудь другим способом?
— Нет.
— Вы уверены? — настаивал Холмс.
— Никогда. — Я заметил, как побелели костяшки ее пальцев, сжимавшие платок.
Холмс молчал, попыхивая трубкой. Потом вдруг наклонился к Ее светлости и резко спросил:
— А имя Адам Блор вам что-нибудь говорит?
Ее светлость побледнела, и платок выпал из ее дрожащих рук.
— Откуда?.. Откуда вы? — пролепетала она, прежде чем голова ее поникла.
Я вскочил.
— Холмс, вы довели ее до обморока!
И подбежал к княгине.
— Позовите миссис Хадсон, — сухо приказал я Холмсу. — Попросите принести одеколону — я разотру Ее светлости виски.
— Не беспокойтесь, мой друг. Я попросил миссис Хадсон приготовить коньяк для такого вот случая.
— Что вы имеете в виду? — сердито спросил я.
Однако мне не следовало отвлекаться на болтовню: я никак не мог посчитать пульс Ее светлости из-за этого. Вот до чего меня порой доводит Холмс — я забываю о своих обязанностях!
Но тут ресницы Каролайн затрепетали, и она открыла глаза.
— Вы так добры, доктор, — прошептала Каролайн, бросив на меня пленительный взгляд, и я вдруг почувствовал совершенно неуместное в данных обстоятельствах томление на душе.
— Надеюсь, вам лучше?
Да, это был я. Именно я задал этот глупый вопрос женщине, уже пришедшей в себя и даже уже выпрямившейся в кресле. А я до сих пор стою в наклонной позе и сжимаю ей запястье!
Позади расфыркался Холмс и с неприкрытой, как мне показалось, ехидцей вопросил:
— Могу предложить вам коньяк, Ваша светлость? Вам, доктор Ватсон?
Я, смущенный и рассерженный, отошел от Каролайн и упал в свое кресло, отказавшись от коньяка. Каролайн же взяла протянутый бокал.
— Вы узнали про Адама, да? — тихо спросила она у Холмса.
— Да, Ваша светлость, узнал. Это он отправил вам письмо?
— Ужасно! Мне невыносимо думать об этом! Понимаете, одно время у нас с ним был роман. Адам никак не мог быть одобрен моими родителями... оба мои дяди воевали за армию Конфедерации, родные братья отца... для него Адам навсегда остался бы "паршивым янки".
Я вздрогнул. Это не ускользнуло от внимания Каролайн, и она смущенно добавила:
— Знаю, из уст леди подобное ругательство звучит неожиданно... Мы, американцы, бываем порой несдержанны в речах.
— Что вы, Ваша светлость! — поспешно возразил я.
— После я поняла, что в чем-то отец был прав насчет янки. Чем дольше длились наши тайные отношения, тем больше проявлялась сущность Адама: жестокая, необузданная, вульгарная. Я не могла быть с ним... я так решила. — Каролайн печально улыбнулась. — Но я боялась сказать ему. И тут случилась удача: меня отправили в Нью-Йорк, куда он ехать при всем желании не мог — он был простым служащим, у него попросту не хватило бы денег на билет. В итоге, я думала, что все разрешилось. А потом я познакомилась с Андреем. — Она помолчала. — Это было настоящее чувство.
Холмс не сводил с нее глаз, а я чувствовал себя преисполненным возмущения: этой милой маленькой леди встретился на пути столь мерзкий человек! Подумать только — он был в нее влюблен, а сейчас шлет письма с угрозами! Никогда не понимал подобной эмоциональности... но, возможно, сейчас буйство чувств в моде, не мне судить.
— Похоже, Адам следует за нами. — Каролайн вновь приложила платочек к глазам. — Я, право, боюсь его! Но мужу ничего говорить не буду и вас умоляю — не надо!
— Ваша светлость, вы сказали, что у мистера Блора не было достаточно средств, чтобы поехать следом за вами в Нью-Йорк. Каким образом он путешествует по вашему маршруту? Должно быть, это колоссальные расходы.
Каролайн подняла глаза на Холмса. В них читалась такая беспомощность, что я вновь рассердился на него и на его бестактность. Этого ангела нужно защищать, а не расспрашивать.
— Он влез в долги, думаю. Другого объяснения я не нахожу.
— Вы с ним встречались по приезду в Лондон, не так ли, ваша светлость? — медленно сказал Холмс.
Я смотрел на него во все глаза. Что за нелепость взбрела ему в голову! Каролайн ведь говорила...
И тут раздались безудержные рыдания. Я повернул голову и с удивлением увидел, что Ее светлость заливается слезами, пряча лицо в ладони.
— Ну, будет вам, — сказал Холмс, невозмутимо попыхивая трубкой.
Я растерялся. Как врачу мне известно средство — пощечина и хороший глоток коньяку, как мужчине — плачущие дамы выбивали меня из колеи, я просто не знал, что предпринять, и кидался утешать их и вытирать им слезы. Пока я колебался между двух этих начал, Каролайн, давясь рыданиями, воскликнула:
— Только прошу, не говорите ничего Андрею! Адам влез в долги, крупные долги... он преследовал меня еще поэтому. Получился замкнутый круг: он берет деньги взаймы, чтобы найти меня, чем дольше ищет, тем больше сумма долга и, в конце концов, он хочет не столько видеть меня, сколько вымогать деньги! Понимаете, он сохранил мои письма ему, хотя клялся, что уничтожит их... этим он меня и шантажировал.
— Негодяй! — вскричал я, втайне радуясь, что слезы Каролайн утихли.
— Я очень вам сочувствую, — заявил Холмс, вот только никакого сочувствия в его голосе слышно не было, и Каролайн, должно быть, заметив это, напряженно выпрямилась. Плакать она перестала совсем, сидела, опустив взгляд, прекрасная и невинная как ангел. Кажется, я уже в третий раз упоминаю, как она похожа на анге... что ж, заговариваюсь — поставил я сам себе неутешительный диагноз.
Взгляд Холмса сквозь полуопущенные ресницы был пронзителен и неприятен.
— Вам пришлось дать мистеру Блору то, что он хочет, не так ли?
— Да, мне пришлось, — сказала Каролайн. — Свободных денег у меня не было... мы с Андреем как раз были в театре, муж увлекся беседой со знакомыми, и тут я увидела
его. Мы вышли на улицу, в какой-то темный проулок, и Адам стал шантажировать меня. Я говорила, что у меня нет денег. — Каролайн всхлипнула. — Тогда он предложил отдать ему рубиновое ожерелье, что в тот день было на мне. Это подарок мужа... мне пришлось отдать его.
Холмс кивнул.
— Только не говорите Андрею! Умоляю, не говорите! — горячо зашептала Каролайн. Ее умоляющий взгляд скользил по непроницаемому лицу Холмса.
— Конечно, мы ничего не скажем, — заверил я.
Холмс же продолжал:
— Ожерелье, как понимаю, было ценным. Ваш муж хватится пропажи.
— Ох, да... ожерелье носили все княгини Лопавских. Но не сказать, что его реальная стоимость высока. Рубины не самого лучшего качества, да и огранены неважно.
— И все же ваш муж наверняка дорожит этим ожерельем?
— Вы правы. — Каролайн выпрямилась. — Я должна рассказать мужу. Я совершила глупость, отдав этому мерзавцу ожерелье, и должна ответить за нее. Папа всегда говорил: умей отвечать за свои поступки.
— Ваш отец мудрый человек. Но вам не нужно ничего говорить Его светлости. Он уже все слышал. — И Холмс крикнул: — Ваша светлость, можете к нам присоединиться!
К моему величайшему изумлению, из спальни Холмса в гостиную спустился князь Лопавских. Его лицо было хмурым, озабоченным, но оно разгладилось, когда Каролайн бросилась в его объятия, сбивчиво произнося слова сожаления.
— Не нужно, любовь моя, — перебил ее князь. — Что нам какое-то ожерелье, когда ты в безопасности! Я так волновался за тебя. Но теперь все разрешилось. Надеюсь, этот Адам, удовлетворившись добычей, больше не побеспокоит нас. Но если он окажется настолько глуп, что вернется... теперь я знаю, кто он, и я буду готов. — Его взгляд стал жестким. — Каролайн, тебе следовало рассказать мне.
— Ох, Андрей! Я так боялась! Боялась!
— Мистер Холмс. — Князь поднял голову и встретился с ним взглядом. — Не знаю, как благодарить вас. Это чудо, что вы смогли выяснить об этом мистере Блоре.
— Никакого чуда, Ваша светлость, одна дедукция, — ответил тот. — И она мне подсказывает, что вы глубоко заблуждаетесь насчет мистера Адама Блора.
— Что вы хотите сказать? — теперь они оба смотрели на Холмса. Я заметил странное выражение лица Ее светлости.
— Адам Блор вовсе не отвергнутый поклонник вашей жены. Он, можно сказать, действительный поклонник.
— Да как вы!.. — воскликнула Каролайн.
— Ожерелье ведь не столь дешево, как вы говорили, не так ли, Ваша светлость? Оно бесценно, его описание есть во многих альманахах, посвященным старинным украшениям европейских королевских домов. Оно было жемчужиной сокровищницы князей Лопавских, правда, князь?
Его светлость, не сводя с него испытующего взора, тихо сказал:
— Никакое сокровище не будет так дорого мне, как моя Каролайн.
— Это очень трогательно. Но дело в том, что Каролайн Бенсон — вовсе не Каролайн Бенсон, а широко известная в преступных кругах мошенница Энн Грейм или Красотка Нэнси. Ваша жена не та, за кого себя выдает.
— Что ты несешь, обманщик? — зло крикнула Каролайн.
— Правду, Нэнси, правду. — Холмс насмешливо смотрел на нее. — Вы со своим дружком Джоном Эвансом придумали простой и изящный план: письмо с угрозами, отвергнутый поклонник, шантаж и, наконец, выкуп в виде сказочно дорогого ожерелья. Вы правильно все рассчитали: князь Лопавских, несомненно, предпочтет здоровье жены фамильному сокровищу. Он безумно влюблен и он очень щепетилен в вопросах гласности. Все должно было пройти как по маслу... дальше вы бы, Нэнси, просто сбежали? Или все же потребовали развод? А может, сымитировали несчастный случай?
— Ах ты, ищейка проклятая! — прошипела Каролайн, вмиг утратив светский лоск. Признаться, я ни разу не видел, чтобы женщины так набрасывались. Словно всю жизнь участвовала в драках — резкие, скупые движения, удручающе точные — Холмсу бы несдобровать, сиди он по-прежнему в кресле. Однако когда Каролайн была уже рядом с занесенным стилетом, молниеносно вытащенным из-за корсажа, он по всем правилам классического бокса ушел в сторону. Каролайн повалилась в его кресло, а в следующую секунду была уже избавлена от оружия и закована в наручники.
Князь было дернулся ей на помощь, однако я, встав рядом, положил ему руку на плечо и твердо сказал:
— Не стоит, Ваша светлость.
— Но как же... — пролепетал он и умолк, так как в гостиную вошел, на ходу снимая плащ и передавая его в руки семенившей за ним миссис Хадсон, инспектор Лестрейд.
— Вижу, я опоздал, — бодро заявил он и поклонился княгине. — Здравствуй, Красотка Нэнси. Твоего дружка мы уже схватили, радуйся, поедете с ним в участок в одной карете.
Ответила Ее светлость такими черными ругательствами, что я не рискну предавать их перу. Скажу только, что сейчас она меньше всего походила на ангела.
— Это тот, на кого я указал, инспектор? — спросил Холмс.
— Да, пропавший машинист. В подкладке его фирменной куртки мы обнаружили одиннадцать крупных и семнадцать мелких рубинов прекрасной огранки.
— Великолепно, — чопорно кивнул Холмс. — Инспектор, вам удалось поймать вора и вернуть фамильное сокровище Его светлости.
Лестрейд хмыкнул:
— Меня не проведешь, старина. Но да ладно: если вы не хотите, чтобы ваше имя фигурировало в этом деле, так тому и быть.
— Имя князя тоже, — добавил Холмс.
— Это невозможно! Ожерелье ведь принадлежит князю, как я, по-вашему, должен объяснять в отчете, почему Его светлость о нем слыхом не слыхивал?
— Не знаю, инспектор, — невозмутимо улыбнулся Холмс. — У вас это хорошо получается — выдумывать.
Инспектор Лестрейд надулся.
***
Поздно вечером я и Холмс устроились у камина, угощаясь кофе и пробуя новый табак из Вест-Индии, которым меня облагоденствовал мой друг каноник.
Инспектор Лестрейд увез арестованную княгиню, или мошенницу Энн Грейм, а князь Лопавских уехал в расстроенных чувствах.
Как мы узнали позже, он велел своему помощнику связаться с поверенным и начать бракоразводный процесс. Вместе с тем, он нанял для Энн и ее подельника королевского адвоката, который защищал их в суде по делу об исчезнувших рубинах.
Широкой публике стало известно лишь то, что ожерелье было украдено у княгини Лопавских этой парочкой, развод же был обставлен тайно. К счастью, в прессе была единственная фотографическая карточка Каролайн Лопавских — со свадьбы в Нью-Йорке. Сличить прелестную невесту с растрепанной и на вид невменяемой подследственной никому и в голову не пришло.
Но это все было потом, а сейчас бурный вечер пока еще доживал свое, и я, несмотря на безмятежность на лице моего друга, тепло камина, прекрасный кофе и крепкий табак, не мог прийти в себя.
— Холмс, расскажите мне обо всем, — потребовал я, когда часы пробили одиннадцать, а мой коллега все еще молчал.
Он вынул трубку изо рта, вытряхнул пепел прямо в огонь, непринужденно стуча трубкой о каминную решетку, и загробным голосом сказал:
— Мой дорогой Ватсон, все дело в любви.
Холмс бросил хитрый взгляд на мое рассеянное лицо.
— Помните, до прихода княгини мы с вами рассуждали, способна ли женщина любить и, если способна, на что она готова ради любви? Вы хорошо сказали, мой друг: «женщина готова на все ради своего дитя». А я ответил, что есть женщины, готовые на все и даже большее ради своего возлюбленного.
— Да, но какое дело это имеет к княгине?
— Самое прямое, Ватсон. Энн Грейм была мошенницей, но не слишком крупной. Ее так называемой специализацией были ювелирные украшения. Часто она поступала следующим образом: переодевшись богатой дамой, приходила в ювелирный магазин, просила показать ей то-то и то-то и незаметно опускала драгоценности за пояс — в ее юбках был специальный карман, совершенно незаметный снаружи. Кстати, она — дочь обедневшего ирландского джентльмена, так что ей не так уж трудно было выдавать себя за леди.
— Бог ты мой, кто мы мог подумать! — воскликнул я. — У нее такие прекрасные манеры... речь, осанка, я бы ни за что не поверил...
— Да, а еще несомненные красота, молодость и обаяние. — Холмс смерил меня насмешливым взглядом, и я умолк. Не хотел признаваться, но я был смущен. А Холмсу, как другу, можно было бы это не подчеркивать!
— Идея с князем — не ее идея, — продолжал Холмс. — Она влюбилась в знаменитого контрабандиста Джона Эванса. Он промышлял больше в Европе, но тут судьба забросила его в Англию и свела с мисс Грейм. Вот почему я говорил вам о любви, Ватсон. Энн любила его безмерно, бездумно, потакала всем его слабостям и капризам, баловала как мать дитя. Он был известен, хорош собой, обаятелен, не в меру хвастлив и удачлив, а она, по сравнению с ним, была простой девочкой-воровкой. Он знал о сокровищах князя, о фамильном ожерелье рода Лопавских. И он придумал план, как его заполучить.
Эванс прекрасно понимал всю глубину чувств к нему Энн, потому и решился воплотить план: ведь подумайте, Ватсон, Энн стала княгиней! Что ей еще можно было желать? Она могла уговорить князя уехать куда-нибудь, где Эванс не мог ее найти, могла откупиться от Эванса, могла рассказать, в конце концов, князю — он ее любил и был достаточно наивен, чтобы простить. — Холмс скривил губы. — Но наша Энн кроме своего Джона никого не желала. Она придерживалась плана: билет до Нью-Йорка, «случайное» знакомство, поспешная свадьба. Легенда мисс Грейм, или как ее теперь называли — мисс Бенсон, была тщательно продумана опять же Эвансом. Дальше письмо: развязка этой истории должна была произойти в Лондоне, куда княгиня привезла князя. Эванс уже два месяца работал машинистом — это было прикрытием. Конечно же, он знал, где остановятся Лопавских (княгиня заранее ему сообщила, они переписывались), оставил в «Савое» письмо с угрозами, предварительно наклеив на него уйму марок. Князь забеспокоился, даже испугался, княгиня устроила истерику. А дальше по сценарию шел шантаж, когда княгиня, в силу слабости, отдает «случайно» бывшее на ней в тот день ожерелье таинственному А.Б.
А.Б., он же Адам Блор, он же Джон Эванс, исчезает, а пропавший машинист через сутки спокойно объявляется, сообщив начальнику поезда, что был у своей находившейся при смерти тетушке. Тут и тетушка бы нашлась, все честь по чести.
Поезд уходит к побережью, Эванс спокойно садится себе на пароход и отбывает на континент. Через месяц-другой Энн к нему бы присоединилась, не сомневайтесь. Но Эванс просчитался на завершающем этапе своего плана, когда в дело вступил я. — Лицо Холмса посуровело.
Я в волнении воскликнул:
— Холмс... но как? Как вы догадались?
— Произношение у княгини совсем не американское, а уж тем более не южноштатовское. Раз. Манеры у леди — вам ведь это тоже бросились в глаза, мой друг? — Холмс улыбнулся. — Два. Но я, как вы поняли, выяснил все уже до прихода княгини: выяснил и подготовился к ее задержанию. Как только я увидел карточку князя Лопавских, я понял, что, возможно, случилось, либо случится преступление. Помните, я говорил, что хочу податься на континент? Это потому что разнесся слух, будто великий Джон Эванс затевает аферу и она будет как-то связана с князем Лопавских. Я же вам говорил, что Эванс хвастлив. Видимо, он не удержался. Так что, должен признаться, моя заслуга в этом деле — всего лишь умение держать ухо востро.
Я широко улыбнулся:
— Дело было элементарным, Холмс?
— Вы правы, Ватсон, — последовал полный достоинства ответ.
Затем Холмс взял со столика скрипку и принялся выводить «Песенку герцога» из оперы Верди, но импровизируя: медленно, с заунывными интонациями.
Скрипка рыдала.
А я в который раз подумал: каким Холмс может быть порой невыносимым и каким одновременно дорогим мне!..
