Снежный барсГлава 1
Стас вертит в руках лист цветной бумаги. Рядом, на столе, где он обычно делает уроки, лежат ножницы, катушка ниток и короткая деревянная линейка, разрисованная улыбающимися рожицами. Ладошки у Стаса влажные, вспотевшие. И яркий листок, крепко сжатый маленькими пальчиками, теперь тоже кажется утомленным и вспотевшим.
Стас очень старается, но выходит у него пока плохо. Да еще этот Димка куда-то запропастился… Можно подумать, Стас ему впервые велел не мешать. Сколько раз такое было и – ничего. А тут, поди, ж ты – послушался. Как сквозь землю провалился. Стасу скучно, он горестно вздыхает и ерзает в своей неповоротливой инвалидной коляске, завидуя надоеде-Димке от всей души. Вот бы и ему такое счастье – куда захотел, туда и побежал! Быстро-быстро, в стоптанных кроссовках с ошметками налипшей уличной грязи на тонких подошвах. И чтобы нянечки ругались и грозили вслед стремительно удаляющейся фигурке… Вот это – жизнь! А у него, у Стаса – что? С-у-щ-е-с-т-в-о-в-а-н-и-е.
Нет, в общем-то, друг ничем перед ним не виноват. И от Димки городские мальчишки шарахаются как от прокаженного, обзывают ущербным и кидаются в спину снежками… Димка слепой на один глаз, а белобрысые волосенки у него на голове до ужаса жидкие. А еще у Димки зоб, как у гуся – нарушение эндокринной системы. И куча всяких других болячек, внутренних, не видных постороннему взгляду. Как по другому-то? В интернатах для калек здоровых не держат.
Стас совсем отчаивается сложить из бумаги что-нибудь путное. Не выходит, да и настроение уже не то. Ну и дураком же он был вчера, когда хвастался перед всеми, что сможет изготовить целую стаю ярких журавликов – дай ему только на схему одним глазком посмотреть! Дали. Притащили из игровой комнаты, с углового стеллажа, целую книжку по оригами, сдули пыль, впихнули Стасу в руки… На, дружище, владей, твори. А у него эти проклятые сгибы все не складываются и не складываются! Как затмение какое-то нашло. Хоть тресни, хоть лопни от усердия – не получается. И ведь наверняка ошибка кроется в самом простом. Нелепая, очевидная. А не разбери-поймешь, где она.
Скучно! Обидно. И реветь хочется.
Хоть бы заглянул кто сюда, в излюбленный Стасов уголок. Окликнул бы по имени. Или в шашки предложил сразиться. В замусоленные карты перекинуться, музыку послушать, книжку почитать. Да просто языками почесать, в конце-то концов! Много, что ли, у них развлечений, у убогих…
Стас бросает неудавшуюся поделку на столе и откатывается подальше, к окну. Во дворе метет первая декабрьская метель. Столпы серебристых снежинок, едва коснувшись запорошенной белым земли, снова взвиваются вверх. Будто хотят улететь обратно на небо, а не лежать у незнакомого крыльца неприкаянными и обездвиженными, точно мертвые. Стас любит зиму. Особенно морозные деньки, когда только покажешь на улицу нос, как тебя мгновенно пронизывает холодом до самых костей - и уже несешься обратно, кутаясь в воротник, на ходу засовывая руки в карманы. В такое время все сидят под крышей, никто не гундит, не просится «смотаться до ларька». Все одинаковые: и ходячие, и колясочники и даже лежачие. Это – время равноправия.
Стас долго смотрит на метель, ставшую такой знакомой и близкой, родной уже почти. Глаза настолько привыкают видеть лишь кружение снежных хлопьев, что не сразу различают два темных силуэта, выплывающих из ржавой пасти ворот. Стас напрягает зрение, силясь понять, кто это там идет, спотыкаясь, проваливаясь в свежие сугробы. Наконец, узнает одного – того что пониже и постарше, ссутуленного, в большой лохматой шапке, наползающей на брови. Никита Леонидович. Завуч, как называли бы его в нормальной школе. А кто это с ним? Стас прищуривается, нет, ничего не разобрать. Окно затянуто паутинкой изморози. Ясно только, что второй человек новый, незнакомый. Это обстоятельство еще больше подогревает интерес Стаса, не избалованного яркими впечатлениями. Он даже шею старается вытянуть посильнее – так ему вдруг захотелось увидеть пришельца. Может, тот и вовсе мутант какой-нибудь или с другой планеты? Или в консерватории работает? Или фокусник-циркач? Бывает же!
- Стасян! – это врывается запыхавшийся Димка, прибежавший на длинных своих безукоризненно-ровных ногах. – Щас чего расскажу… Аааа… Видел уже. К нам Леонидыч новенького ведет. Ну, и здоровущий же!
- Как новенького? – машинально переспрашивает разочарованный Стас. Он-то уж было размечтался. Фокусник. Скрипач. А тут, на тебе – новенький. Велика важность. Лучше б йогурта привезли. И не в пакетах, а в цветных стаканчиках. Густого, самого жирного. Давно ведь не было, а обещали…
- Да новенький, говорю тебе, - как всегда по-своему истолковывает Димка тон Стаса. – Стропила двухметровая. Прям мужик взрослый. И волосы, волосы! До плеч до самых. Длинные! Сколько ему лет интересно?
- Пойди да спроси, - бурчит Стас неохотно.
Только мужиков ему взрослых для полного счастья не хватало. Мало их тут собралось, ага… Курят, матерятся, орут до ночи. А потом угрюмые санитарки девок в областную на аборты возят…
Стас отворачивается от окна, зажмуривается и вздыхает. Совсем не по-детски.
|