Джинни стоит в углу школьного двора и смотрит в серое, затянутое низкими тучами зимнее небо. С него сыплется мерзкий, мокрый снег. Он ложится на землю, на скамьи, на плечи Джинни и ей на лицо, на волосы, он словно липнет к ней, а потом тает, оставляя противное ощущение сырости.
Джинни стоит и думает; мыслей у нее в голове много, они путаются, мешаются, но тут же исчезают, будто тающие серые хлопья мокрого снега. Она глядит на небо и не замечает, как к ней быстрым шагом подходит Симус. Джинни обращает на него внимание лишь когда он встает совсем рядом с ней и негромко чертыхается.
Из носа у него капает кровь, он бледен и, как кажется Джинни, слегка дрожит – то ли от холода, то ли от чего-то другого.
– Ты в порядке? – задает вопрос Джинни и тут же понимает, как бессмысленно, глупо и даже по-детски он звучит.
– Да ни хрена я не в порядке, – огрызается Симус.
Джинни видит, как красные капли падают на землю, на тонкий слой снега. Это как-то даже завораживает, думает Джинни.
– Эпискеи, – все же достав палочку, произносит она.
Кровь останавливается.
– Спасибо, Джинни.
– Да не за что.
Симус стоит и молчит, но эта тишина – напряженная, густая, серая, как тучи.
– Кто это тебя так? – обеспокоенно спрашивает Джинни, хотя ей кажется, что она знает ответ.
– Малфой, – сухо усмехается Симус и сплевывает. – Урод.
Джинни нечего сказать, да и говорить ничего не хочется. Она лишь смотрит на Симуса – он, без мантии, шарфа и шапки, лишь в нескольких свитерах, стоит, выдыхая белый пар. Он выглядит плохо – помимо уже привычных шрамов, Симус кажется больным – губы у него какие-то белые, под глазами круги, словно он не спал всю ночь. Впрочем, Джинни бы и не удивилась, если бы это на самом деле было так – она слишком хорошо понимает, что значит сопротивляться, бороться, что-то делать для того, чтоб стало лучше, но на деле не знать ничего – где брат, где Гермиона, где Гарри.
Сердце Джинни начинает колотиться чаще, болезненно сжимается, а в голове, как липкие снежинки, появляются отвратительные мысли. Потом они исчезают, тают, словно превращаясь в воду. Джинни становится легче.
Джинни разглядывает Симуса, как будто видит его в первый раз – светлые, какие-то сероватые волосы, как у воробья, все лицо в такого же цвета веснушках – даже скорее не веснушках, а крупных ржаных пятнышках.
Симус достает из кармана джинс немного помятую сигарету и закуривает. Он стоит и курит, а Джинни, предоставленная самой себе, думает.
Думает о том, что они все по горло завязли в этом дерьме, что все это должно наконец кончиться, что дальше так нельзя. Что она не может днем смотреть на то, как мучают ее однокурсников, а затем, за обедом, обнаруживать, что у Невилла и Симуса прибавилось шрамов. Что ей надоело по ночам не спать, беспокоиться, бояться, ждать. Что она больше всего на свете хочет, чтоб все было хорошо.
Потом Симус роняет сигарету, и Джинни видит, как она медленно падает на снег, туда, где он порозовел из-за капель крови.
– Черт возьми, – ругается Симус.
Джинни слышит это словно со стороны, голос Симуса приглушенно звенит в ушах, отдаваясь тупой головной болью. Симус достает вторую.
– Будешь?
Джинни выныривает из своих мыслей, похожих на толщу воды, сквозь которую так глухо все звучало, и четко слышит резкий голос Симуса.
– Сигарету, говорю, будешь?
– Ага.
Джинни берет сигарету неловкими пальцами и затягивается. Отвратительный дым попадает ей в горло, она вынимает сигарету изо рта и закашливается, чувствуя, что ее почти тошнит.
– Первый раз? – спрашивает Симус немного насмешливо и сочувственно.
Джинни качает головой.
– Пробовала однажды.
Ей вспоминается, как летом после третьего курса она бегала с близнецами в деревню и там курила за каким-то старым, полуразвалившимся сараем. Тогда ее вырвало – наверное, у нее особая невосприимчивость к сигаретам.
Она чувствует противное послевкусие, оставшееся во рту.
– Ну и гадость.
Симус невесело смеется.
– Зато помогает ни о чем не думать, понимаешь? И насрать на все, совершенно. На этих ублюдков – насрать. И думать ни о чем не нужно.
Нет, Джинни не будет курить, хотя ей кажется, что не думать – это самое то. Чтоб мысли не липли, как мерзкие снежинки.
Они еще долго стоят молча, и Джинни думает, что Симус в общем-то хороший. Настоящий гриффиндорец, как Невилл. Как…
Хлопья снега летят, падают на лицо и тают на ресницах.
– Я больше не могу терпеть это дерьмо, – говорит Симус.
Джинни кивает.
– Почему все так херово, а, Уизли? – Симус смотрит не вопросительно, а с усталым равнодушием и болью.
– Я не знаю, – отвечает она тихо.
Симус смотрит на нее, долго, внимательно и грустно, и Джинни чувствует себя странно под взглядом этих серовато-карих глаз.
А потом Симус хрипло произносит:
– Ты красивая, Джинни.
И подходит ближе на шаг. А Джинни не может отступить, за ней – стена.
– Я о тебе думал.
Джинни видит белое лицо Симуса и все ржаные пятна у него на носу.
Симус немного наклоняется и касается губ Джинни своими – белыми, шершавыми, сухими.
Она чувствует запах сигарет. Ее мутит.
Джинни отворачивает голову и почти жалобно просит:
– Не надо…
Симус отступает на два шага назад. Он тяжело дышит, и Джинни явственно видит, как его колотит. Потом он говорит виновато и разочарованно:
– Прости, Джинни.
Опускает голову и уходит.
Джинни прислоняется к холодной стене, прикрывает глаза, чувствуя, что в глазах стоят жгучие, горячие слезы безысходности, отчаяния и тоски.
Снежинки тают на ресницах.
Джинни: http://radikal.ru/F/i021.radikal.ru/1003/7c/b53968873fe6.jpg.html
