Четыре стены

Глава 1

В стенах Хогвартса – вся жизнь Помоны Спраут.
Громовое (а на самом деле только ей одной и слышное) «Хаффлпафф!» Шляпы. Уроки. Друзья. Каникулы.
«Скорее бы в Школу.»
И потом – новые лица, педсоветы, уроки, теплицы, споры, десятки и сотни вердиктов Шляпы, дни, недели и годы, летящие с бешеной скоростью.
Чужая радость греет как своя, чужое горе раздирает изнутри не хуже собственного, да вот только граница свое-чужое давно стерлась. Приобретения и потери, новички и выпускники, письма от родителей, письма от воспитанников (не «бывших», потому что они никогда не перестают ими быть). Семена и саженцы, плоды и цветы. Дом, собранный по камушку. Собственный, не тот, что оставили ей, бездетной и безмужней, родители. «Ты заперла себя в четырех стенах», говорили младшие сестры, когда у них еще оставалось на нее время.
Четыре стены – это уже дом.
***
Сначала она услышала: «А можно, мы подождем тебя тут?», потом: «Только не орать здесь!»
После этого на пороге появился Теодор Ремус Люпин, пятикурсник, староста.
Ее любимец. Хотя, конечно, не заводить любимчиков было правилом Помоны с первых дней деканства.

Тед тут же высунулся за дверь и, кажется, погрозил кому-то кулаком. Повернулся к Помоне, улыбнулся, поправил съехавший набок галстук.

И уже после этого:

– Я немного опоздал, профессор.

– Не опоздал, а пришел в последний момент. Садись, Тед. Как ты знаешь, сегодня – день выбора профессии. Я должна помочь тебе решить, какие дисциплины выбрать для обучения на шестом и седьмом курсах. Ты уже решил, чем будешь заниматься после Школы?

Тед уселся в мягкое кресло, костлявые коленки оказались едва не вровень с подбородком. Пятикурсник Люпин частенько бывал в кабинете декана и обычные стулья не жаловал.

– Кое-какие есть. Ну, не то чтобы я об этом все время думал.

– И все-таки?

– Знаете, профессор Спраут, мне, наверное, придется учить больше предметов, чем тем, кто уже определился со своим будущим. Им проще – известно, что будет завтра, послезавтра и вообще всю жизнь потом. А ведь мир меняется, и я меняюсь.

Словно в подтверждение сказанного его русые (редкий случай) волосы изменили цвет на черный.

– Я хочу быть готовым ко всему. Если бы я был магглом, я стал бы строителем. Как это…архитектором. Или инженером. Курсе на третьем я всерьез так думал.

Она вспомнила устройство, собранное Тедом специально для нее. Оно поливало растения строго по расписанию. Никакого электричества – только чары, солнечная энергия и…

– …механизм, как в часах. Почти такой же.

Помона поняла, что говорила вслух. Ужасно неудобно. Но Тед лишь улыбнулся краешком губ, и она растаяла. Как всегда. Его обаянию было просто нечего противопоставить. Да она и не хотела. Природа этого обаяния, кто знает, в чем она кроется? В сиротстве и желании забрать себе как можно больше чужого тепла? В доброте и стремлении к тому, чтобы рядом с тобой всем было хорошо? Мальчик по имени Теодор Ремус Люпин был для нее загадкой с первого дня – и до сих пор оставался ею.

Может быть, из Теда и впрямь вышел бы прекрасный строитель. Отчего-то Помоне казалось, что в его домах непременно жили бы только счастливые люди.
Но на четвертом курсе ее любимец охладел к изобретениям. Как-то она вызвала его на разговор, даже не вызвала, а вытащила, завела потайными тропами наводящих вопросов. А он просто улыбнулся и сказал, что ему это больше не интересно, ведь механизмы мертвы. Интересны настоящие люди. Потому что не всегда предсказуемы. Потому что, хоть и сделаны из одного и того же, а все разные. Потому что «с точностью до миллисекунды» – это не к ним.

– Я думаю, мне понадобятся Арифмантика, Чары. Зельеварение, если профессор Слагхорн еще на два года смирится с моим присутствием на уроках. Трансфигурация. Защита от Темных Искусств.

Порывшись в стопке, Помона протянула ему тоненькую темную брошюру.
Тед взял ее и, едва взглянув на обложку, отложил.

– Аврор? Нет. Ну, это не для меня. Не в мирное время. Кто-то оглядывается на родителей, – Тед уставился на собственные острые коленки. – Но не я. Чуть не забыл: я буду и дальше изучать Гербологию. В той профессии, которая сейчас мне ближе всего, без нее – никуда. Я бы хотел стать целителем, профессор. Лечить детей. Я нянька с большим опытом.

Сколько раз она видела его на прогулках или в гостиной, всего обвешанного малышней. А ведь дети обман распознают за милю. При всей переменчивости Теда, при всем его умении подстроиться под кого угодно, в нем не было ни грамма фальши.
***
Когда живешь столько, точнее, когда столько работаешь, понимаешь, что все повторяется. Год за годом. Так же предсказуемо, как смена сезонов. Ученики все время возвращаются – снова одиннадцатилетки, крикливые и задумчивые, медлительные и непоседливые; ей порой не нужны никакие списки, чтобы определить, где чьи. И не имеет значения, на какой факультет они отправятся.

Иногда Помоне Спраут снятся дети – ее собственные, которых у нее никогда не было. Они шумят, носятся, что-то роняют, верещат во всю силу легких, не слушаются, когда мать просит их успокоиться. Наяву она получает их уже одиннадцатилетними. Пусть всего на семь лет – но они становятся ее детьми. Каждому – свои условия, чтобы расти. Свой состав почвы, свой режим полива, своя порция солнечного света, строго отмеренная. Свой кусочек времени нужно уделить каждому, – и оно уже никогда к ней не вернется. А Помоне и не нужно. Сестры говорили, в детях получаешь возможность прожить остаток вечности. У нее таких возможностей было гораздо больше. Старшая из сестер, Помона выглядит моложе и чувствует себя куда более энергичной и живой, и не потому, что на усталость у нее просто не остается времени.

***
Терять детей ей тоже приходилось. Последний раз – в тот год, когда Тед был еще в пеленках. Помона Спраут тогда понадеялась, что пока она проживает свой остаток вечности, такое больше не повторится.

Хогвартс устоял, остался таким же надежным, как и всегда, несмотря на все потери.
Было много дел: похороны, затем ремонт. А когда у Помоны вдруг оказалось достаточно времени, чтобы задуматься о будущем, она поняла – как бы ни было тяжело, как бы ни ныли раны памяти об ушедших, нужно просто жить дальше. Жить и работать – лучшее, что она могла сделать. Для себя и других. Бесконечный перечень забот, каждый день – до седьмого пота, судьбы строятся – кто-то кладет последний камень, кто-то только закладывает фундамент, там помочь, здесь подсказать, там вовремя подать руку и увести от опасности, уговоры и разговоры, домашние задания, почта от родителей, кто-то угодил в лазарет, кто-то нуждается в утешении ( «А ну-ка перестань выть и расскажи, что случилось, нет, всю жизнь это болеть не будет, уже завтра забудешь.»)
Каждый день – и останавливаться нельзя.

Наверное, Тед это тоже понимал. Не мог не понимать. Если он действительно станет целителем в детском отделении, то будет на своем месте. Такие всегда оказываются там, где нужно терпение и много-много работы. И обязательно – любовь, а это самый тяжелый и кропотливый труд на свете. И не так уж важно, чем Тед займется после Школы. И если он все же решит ориентироваться на родителей – точнее, на отца, – и вернется преподавать, Помона уйдет на покой с радостью, потому что ей будет, кому передать свою ношу. Теодор Ремус Люпин когда-то хотел стать строителем – что ж, сумеет проследить, чтобы стены Хогвартса были настоящим домом каждому, кто придет туда в одиннадцать, чтобы уйти в восемнадцать.
Умение находить свое место – вот истинный талант каждого ее ученика. Лист на дереве, кусочек паззла в общей картине, камень в стене. Маленький, но незаменимый, извлеки одно звено – развалится цепь, рухнет вся конструкция.
Как там говорил Тед в период увлечения строительством?

«Несущая стена».
Или – «фундамент».

Четыре стены – вот и дом готов.

=конец=


Написано как внеконкурсный рассказ на "Веселые старты-2009".
Фик выложен повторно, ибо слетел во время глюков с Архивом