Глава 1- Ты шутишь.
- Ничего подобного, я серьезен настолько, насколько могу быть в моем нынешнем состоянии!
- То есть в пьяном.
- Ой, подумаешь.
Мы помолчали. Я воспользовался паузой, чтобы усесться в кресле удобнее.
- Ладно. Будем считать, ты всерьез решил окольцевать себя, - медленно проговаривает Драко. – Но она-то как согласилась?
- Ты же знаешь, передо мной невозможно устоять…
- Давай без твоих вывертов. Просто расскажи.
- Хорошо.
В тот вечер я ненавидел снег. Он все падал и падал, мутной пеленой повиснув между мной и соседним домом, сверкающим роем мчащийся к гостеприимной земле в апельсиновом свете фонарей. В этом свете едва достигший земли снег был персикового цвета, как будто на земле пятнами начинался рассвет.
Снег падал, когда мы приехали. Он перестал на время обеда и не показывался до ужина, чтобы потом объявиться снова. А я хотел в сад. Я хотел весеннего Парижа, стряхнувшего зимнюю снулость и стылость. Хотел пройтись по саду Тюильри, как делал это много раз во сне. Хотел широко-широко раскинуть руки и вдохнуть свежий весенний воздух, как это обычно делал в Хогвартсе. Я не хотел сырой мегаполис, из-за капризов погоды накрытый мокрым снегом, из-за которого и просто вдохнуть проблематично – он забивается, куда только может.
Вот где ты видел снег весной? Я не имею в виду крайний север. Но в данном конкретном марте снег был. И он погреб под собой Тюильри.
Кстати, пару слов о нем. Тюильри преследовал меня с самого детства, этаким лейтмотивом. В моей спальне висела акварель «В королевском саду Тюильри». В моей комнате для игр были гравюры, изображающие его. Были книги. Меня учили читать по книге «Знаменитые сады Франции», где главное место отводилось, разумеется, Тюильри. Не говоря уже о моих родителях, точнее, матери: у нее в семье традиция обручаться в этом саду. Предки с ее стороны устраивали помолвку в Париже со времен деда Конрада. Кстати, она побила его же рекорд: благодаря Тюильри мама в восьмой раз замужем.
В мечтах я видел Тюильри таким, какой он был на акварели. Он всегда был цветущим, зеленым. Полным смеющихся людей и солнца. И непременно был мороженщик. Хотя какое мороженое по такой погоде.
Я грезил о нем, о зеленом фейерверке жизни. И вот – черно-белая съемка. Никакой феерии и мороженого. Я был растерян и немного обижен, поэтому сидел на широком подоконнике в номере приличного отеля и ненавидел снег. Кстати, ночь. На улице пусто. Кто-то в синем пальто с большим капюшоном переходит дорогу. Светофор мигает зеленым светом, и, когда прохожий шагнул на тротуар, переключился на красный. Я разглядел, что прохожий – девушка. То есть прохожая. Она подняла голову вверх, взглянула на небо и чему-то улыбнулась.
Ветер (я это почему-то запомнил) бросил снежинки в мое окно. Они прилипли к стеклу, подтаяли и сползли вниз, оставляя за собой мокрый след. Я безучастно за этим наблюдал.
Девушка исчезла. Я устал ненавидеть снег и ушел спать.
Меня разбудила мать. Сказала, идем в Лувр. Я не возражал, хотя искренне не понимал, что нам там делать. Мамин новый муж и мой очередной отчим увлекался ландшафтным дизайном – клумбами там, горками, - а я отдал сердце музыке. Или ту его часть, что отвечает за эстетическое восприятие мира.
На улице была положительная температура, поэтому снег быстро раскис до коричневой каши под ногами. Он растекся по тротуару, за что я стал ненавидеть его еще больше – приходилось осторожничать, чтобы не запачкать одежду.
В Лувре было немного посетителей. Мы осмотрели несколько залов, мать восхищалась всем подряд. Ближе к полудню мы выпили кофе в музейной закусочной. На столе, в специальном стаканчике, стояли хлебные палочки – что-то вроде маленьких багетов. Никак не могу запомнить, как они называются, но мне тут мысль пришла в голову: а что, если французы «Энгоргио» используют, когда продают нам свои багеты? Ну, это к теме не относится. Но я все равно сунул пару палочек в карман, чтобы проверить.
Мы посмотрели на «Моно Лизу» Леонардо ди Каприо. Или Бернардо. Мне было неинтересно, и я не запомнил…
- Вообще-то «Мона Лиза» Леонардо да Винчи, - поправляет меня Драко. – Как тебе могло быть настолько неинтересно?
- Я был в расстроенных чувствах. Позволишь продолжать? Итак, после обеда решил дойти до Тюильри. Собственно, приближается кульминация рассказа – если ты еще в состоянии понять, что это. Токай в большом количестве…
Итак, несмотря на мое разочарование, я решил все-таки выбрать место, где буду делать своей будущей жене предложение.
Под ногами продолжал хлюпать снег, хотя дворники честно старались его убрать. Меня несколько раз обрызгали, я махнул на все рукой и зачавкал к площади Карузель.
В саду что-то успели почистить, но газоны все равно размокли и вид имели неприглядный. Мороженщик в толстом буром пальто грел руки, дуя на них. Он посмотрел на меня как на ненормального, когда я заказал пломбир. После этого я сел на скамью в одном из «кабинетов», образованном кустами вечнозеленого вереска. В центре его красовался фонтан-клош. То есть такой фонтан, когда вода на выходе упирается в преграду и получается такой прозрачный купол. Поэтому и «клош» - от французского «колокол». Фонтан не работал, но херувимчик все равно косился на меня с подозрением – тоже, наверное, хотел пломбира.
Летом, наверняка, это чудесный уголок. Хоть бы и для предложения руки и сердца. Тогда же «кабинет» был довольно уныл: темно-зеленые кусты, посеревший херувим, пустая клумба.
Я вернулся на главную аллею и неожиданно наткнулся на пруд, в котором какие-то ненормальные утки уже плавали. Я увеличил хлебные палочки – кстати, получилось ничего – накрошил одну из них уткам. Они довольно крякали и дрались за куски покрупнее.
- Обычно я их кормлю, - заметил кто-то за моей спиной. – Спасибо.
Тут можно бы наплести про «неземной голос», но, увы, самое обычное глубокое контральто, которое всего-навсего западает в душу навсегда и отдается мурашками по телу.
- Не за что.
Я обернулся. Позади меня стояло самая прекрасная из всех женщин на земле – златокудрая, с огромными фиалкового цвета глазами и в голубом пальто с большим капюшоном. Она серьезно смотрела на меня и казалась смутно знакомой.
- Я тебя знаю. Ты в Хогвартсе учился? – спросила девушка.
Я хотел бы ответить что-нибудь в моем духе: да, учился, но такой прекрасной девушки что-то не видел, и не согласилась бы она… но я не смог. Язык как отнялся, и я просто кивнул.
- Я приезжала к вам на Турнир. Меня зовут Габриэль Делакур.
- Так это тебя Поттер вытащил из озера, - я даже улыбнулся. Меня как будто отпустило, я снова обрел дар речи. Вспомнилась и вчерашняя прохожая.
- Да.
Габриэль констатировала факт.
- А я Блез. Забини.
- Дядя Билл и дядя Перси говорили о тебе. И Гарри, - сообщила она. – А тетя Гермиона на них шикала.
- Не знал, что так популярен, - я чуть было не хихикнул. – Ты тут бывала летом?
- Я же сказала, что обычно кормлю уток, - повторила Габриэль тоном всепрощающей учительницы.
- Извини, - я не смог сдержать широкой улыбки.
Потом мы до ночи гуляли по Парижу.
Я нашел свою феерию. Свою зелень и буйство красок. Я нашел свою весну.
Габриэль. Серьезная, умная, суеверная, прекрасная, маленькая и такая взрослая. За ее сдержанностью – калейдоскоп эмоций. Я с каждым днем открывал в ней все больше и больше…
Ей было шестнадцать, мне двадцать два. Но именно я чувствовал себя ребенком.
Я полюбил снег. Габриэль напоминала мне его. Однотонная и блещущая красками. Мягкая и жесткая. Тающая в ладонях и колющая пальцы. Моя весна, мой снег, моя Габриэль. Я влюбился.
Это было лучшее время в моей жизни. Слякотное, сырое, солнечное. Я, казалось, летал. Габриэль не верила поначалу. А потом мы летали вместе. Целовались где могли. Ели мороженое на ветру. Кормили уток в Тюильри. Держались за руки. И подолгу прощались у ее дома.
Я не сказал о Габриэль. Мать думала, что я сумасшедший. Новый папа думал, что я так доказываю свою независимость: уходя до завтрака и возвращаясь поздно вечером. А я, наверное, и вправду сошел с ума. Я сделал ей предложение. В том уголке с круглой клумбой и дурацким фонтаном-клошем. Я совершенно без ума от нее, и не стесняюсь это признавать.
Габриэль растерялась, затем зачем-то принялась отговаривать. А я просто смотрел на нее влюбленными глазами снизу вверх (ну, разумеется, руку и сердце я предлагал на коленях), пока не вытерпел и не схватил ее в охапку. Кажется, я целовал ее, и признавался в любви, и… Так, ладно, закончили. Твои показательно умилённые вздохи меня нервируют. Впрочем, то, что она согласилась, ты уже знаешь.
Конечно, наши родители были удивлены. Хотя больше всех причитала Флер – как же, всего неделю знакомы. А я рассмеялся, прижал к себе Габриэль и сказал, что, вообще-то, с самого Турнира Трех Волшебников. Так что это почти восемь лет. Флер фыркнула в своей манере, но согласие дала.
- Вот так вот все и вышло.
- Забини, только ты можешь уехать в Париж на выходные, провести там неделю и в результате влюбиться, - Драко широко улыбался. Кажется, он был рад за меня.
- Вот такой я… Женюсь, черт побери! – я откинулся на спинку кресла.
- Токай будешь?
- Ага.
Драко разлил по бокалам золотистое вино.
- Слушай, - сказал я, - тост! За то, чтобы каждый нашел себе Габриэль.
- Или Нелли, - тихо улыбнулся Малфой.
- За весну в Париже! – провозгласил я. - Удачи.
Мы чокнулись.
