Глава 1Я хорошо помню тот день, когда все это случилось. Где я могла потерять прозиум? Я так и не поняла. Но когда пришло время принять его, я его не нашла. Я перерыла все, и меня накрыла странная леденящая волна. Я почувствовала, как помертвели кончики моих пальцев. Мои ноги начали подкашиваться, а сердце билось где-то в животе. "Это страх" - поняла я, и это напугало меня еще больше. Я чувствовала, как почти теряю сознание. Лишь огромным усилием воли я пришла в себя.
- Дети, - сказала я себе, и по моему телу пробежала дрожь, таким поазался незнакомым мне мой прерывающийся голос, - Сейчас придут дети.
Сейчас придут дети, и я не должна вести себя как эмоциональная преступница. Они не должны видеть меня такой. Они не должны видеть свою мать чувствующей. Это их запутает.
Во рту у меня пересохло, словно я не пила месяц или больше, но я не бросилась к раковине, а постаралась подойти к ней медленным твердым шагом. Я пила долго, и пыталась унять поднявшуюся тошноту. "Спокойно, Вивиана!" - сказала я себе.
Я подняла голову и посмотрела на свое отражение в зеркале. Увиденное еще больше напугало меня: всклокоченные волосы, раскрасневшиеся щеки, горящие глаза.
- Спокойно, Вивиана, - повторила я звенящим голосом, - Сейчас ты умоешься, причешешься и встретишь детей так, словно ничего не произошло. Ты накроешь им стол, а потом пойдешь в эквилибриум и возьмешь прозиум. Ты примешь его, и все будет так, будто ничего и не произошло.
То есть я солгу. Я солгу! Вот, вот зачем мы принимаем прозиум, вот зачем избавляемся от эмоций - всего-лишь час, и я уже готова лгать.Один лишь час - и я порочна.
"Это ненадолго. Ты встретишь детей, накормишь их и пойдешь за прозиумом. И все пройдет"
Сердце колотилось как при приступах тахикардии. Это случается в ответ на понижение артериального давления, как результат понижения объема крови в результате кровопотери или обезвоживания. Я выпила еще воды. Сейчас придут дети, и они ничего не должны заметить.
Я смотрела на себя в зеркало, пытаясь понять, можно ли что-то прочитать по моему лицу, когда они пришли.
- Мама? - негромко позвал Робби.
Я глубоко вздохнула и вышла к ним. Лиза не глядя на меня прошла в свою комнату, но Робби остановился.Он поднял голову и внимательно посмотрел на меня.
- С тобой все в порядке, мама? - ровно спросил он меня, и мне захотелось закричать на него "А ну, в свою комнату, живо!!!", но я лишь коротко кивнула и прошла на кухню.
- Сейчас будем обедать, - я старалась, чтоб мой голос звучал нормально, но удалось ли это мне? - Иди, переоденься.
Он некоторое время постоял в коридоре, но затем я услышала, что он все же ушел. Я глубоко вздохнула. Эти несколько минут страх был еще сильнее, потому что я боялась своего собственного ребенка.
"Ты примешь прозиум, и все будет нормально".
За столом дети молчали, а я исподтишка смотрела на них. И вдруг испытала какое-то новое чувство. Не страх, другое. Я смотрела, как Лиза копается в своей тарелке, выбирая кусочки, чем-то привлекавшие большее ее внимание. Я смотрела на ее тонкие руки и вдруг вспомнила, какой она была, когда только родилась. Какой маленькой она была. Я никогда раньше этого не вспоминала, но вдруг вспомнила ее первые шаги. Ее первое слово. Первое слово Робби. Я оглянулась на сына, который ел ровно и спокойно, и вспомнила, что его первое слово было "Прозиум". Правда, прозвучало оно как "плозиум". Я почувствовала, что где-то в груди у меня что-то загорелось, мои щеки задрожали, а губы сами собой попытались раздвинуться, и я резко встала из-за стола и прошла в ванную. И только когда закрыла за собой дверь, позволила своим губам раздвинуться, и издала какие-то странные, мелко дребезжащие звуки. Я снова взглянула на себя в зеркало. Мои губы были широко раздвинуты, рот приоткрыт, и я пыталась прервать те звуки, что несмотря на все мои усилия рвались из меня. "Плозиум" - снова подумала я, и заткнула рот своей рукой, чтобы громко не... Рассмеяться. Да. Вот оно. Я смеялась. Я читала об этом. Отец говорил об этом, так это называется. Смех. А когда губы встают так - это улыбка.
Затем страх снова накрыл меня. А если дети меня услышали?
Я снова вымыла лицо, и вышла к ним. Я солгала однажды, солгу и второй раз.
- Полагаю, я подхватила инфекцию.
- Инфекцию? - переспросил Робби, - Откуда?
- Мало ли ходит среди нас этих эмоциональных преступников из подполья. - резко ответила я, - Иначе твой отец сидел бы без работы.
- Отец говорит, что блаженно будет то время, когда он будет без работы.
- Да.
Я помолчала, и в мою голову пришла идея.
- Я схожу к лекарю, когда вы закончите есть. Нельзя, чтобы инфекция распространилась. Надо как можно скорее ее остановить.
- Верно, - кивнула Лиза, - ты можешь идти прямо сейчас, мама. Мы посидим сами.
Я не стала заставлять себя упрашивать, и сразу же собралась и вышла.
На улице что-то странное обуяло меня. Странное ощущение на лице, словно что-то коротко прикасается к нему.
"Ветер. Это всего-лишь ветер"
Но почему раньше ветер не был таким странным? Почему раньше это не было таким... Таким... Приятным? Да, это было приятно. Как смех. Я закрыла глаза и с новой силой прочувствовала прикосновение ветра. Это было приятно как смех. Как улыбка. Как воспоминание о первых шагах Лизы. Как воспоминание о "плозиуме" Робби. Как воспоминание о Джоне.
Я дернулась так, что чуть не упала. Лицо Джона встало перед моими глазами, и сердце мое заколотилось еще быстрее, чем когда-либо раньше. Я распахнула глаза и быстро пошла к эквилибриуму. Я должна достать прозиум, как можно скорее. Я шла, но видение Джона не покидало меня. Я видела как он ест. Как сидит за столом и пишет. Как перебирает бумаги. Как он устало трет свои глаза. Как говорит с детьми. Я шла все быстрее и быстрее - я должна достать прозиум и поскорее его принять! Пока я не сошла с ума. Я думала о том, как он держал маленькую Лизу на руках, когда наконец дошла.
- Вивиана Престон, недельная доза, - коротко произнесла я, и служитель кивнул. Уже через минуту мое освобождение было у меня в руках. Я сгорала от нетерпения принять его немедленно, но нельзя. Нельзя принимать его на глазах у всех. Лучше дождаться следующего срока. Я прождала столько, прожду еще. Приму, когда придет очередной срок, и никто ничего никогда не узнает.
Тогда я не призналась себе, что не приняла лекарство, потому что хотела посмотреть на Джона. Посмотреть на него без прозиума.
И я посмотрела на него. И это все решило.
Мне нестерпима была мысль, что я не увижу его больше так.
Я всегда знала, что он умный. Решительный. Что он достойный. В конце концов, разве не так мне его описали, когда объявили, что сводят меня с ним в пару?
Достойный муж и отец. Умелый и ответственный клерик. Мастер ган-каты. Вам повезло, Вивиана. Возможно, когда-нибудь вы станете женой консула. Вы этого тоже достойны.
Недостойна. Порочна. Преступница.
Они не сказали мне, что он красив. Что он так притягивает. Что у него такой волнующий голос.
И я смотрела на него. Тем вечером, когда он ел. Когда работал за своим столом. Когда слушал речь Отца. Когда разговаривал с детьми. Когда спал, я сидела рядом с ним и смотрела, и не могла оторвать от него глаз. Не могла оторвать глаз от его лица. От его рук. От его тела. Наслаждалась его плавными, вымеренными движениями. Наслаждалась звуком его голоса. Я сжимала кулаки, и ногти оставляли глубокие следы на моих ладонях. Я горела изнутри, мечтая подойти к нему. Провести руками по его плечам, по спине. Обнять. Прижаться к нему. Спрятать лицо в его груди. Мне доставляла боль его близость. Близость вдвойне жестокая в своей далекости. Он был рядом, и далеко - и иногда я пряталась от всех и рыдала. Рыдала от желания разделить свои чувства с моим мужем. С моими детьми.
И я наслаждалась этим. Вдыхала запах его одежды. Слушала его голос. Смотрела на него.
А потому я больше не принимала прозиум. Я хотела этого. Хотела чувствовать это. Любовь. Вот что это было.
А потом за мной пришли. Я думала, это он меня разоблачит. Он ведь клерик. Он знает, когда другие чувствуют. Его работа - искать таких как я. Однажды он заметит, как я на него смотрю. Поймет, что я не случайно касаюсь его, легко, почти незаметно. Заметит следы слез. Увидит, как дрожат мои руки.
Нет, он не заметил. Заметил кто-то другой.
В дверь ворвались, и Джон сделал то, что и должен муж и отец: бросился на защиту своей семьи. Достойный. Ответственный. Не мой.
- Ваша жена обвиняется в совершении эмоционального преступления.
Он оглянулся и посмотрел на меня. В его глазах мелькнуло неверие. И тогда я рванулась к нему. Я обняла его и прижалась губами к его губам. Как же давно я мечтала об этом! Как же я люблю тебя, Джон!
- Помни меня! - сказала я ему, и меня увели.
Помни меня, Джон. Помни меня. Он был на суде. Стоял такой же прямой, спокойный и чужой как всегда. Ни один мускул не дрогнул в нем, когда меня приговорили к сожжению. "Помни меня, Джон" - шептала я про себя. Я повторяла эти слова снова и снова.
Сейчас меня уведут, и от меня не останется ничего. Только его память обо мне. Помни меня, Джон.
