Глава 1Название: Не оглядывайся никогда
Автор: Almond
Бета: Диана Шипилова
Тип: гет
Пейринг: Ариана Дамблдор/Геллерт Гриндельвальд
Рейтинг: PG
Жанр: драма
Дисклеймер: Отказываюсь
Саммари: Одно лето Геллерта Гриндевальда.
Предупреждение: смерть персонажа
Примечание: Благодарю La Gatta за помощь в переводе стихов.
Одна без воспоминаний о боли
Ты жила без снов о любви.
Но один король без короны и свиты
Постучался три раза в твою дверь.
Утро.
Прохлада и сумрак старого сада не поддавались властному свету солнца, разгонявшему тьму, и все еще царили в своем королевстве, кутая разросшиеся лилии и одичавшие розы сонным, холодным покоем, замедляя движение жизненных соков, чтобы те спали вечно.
Ариана смотрела на свое отражение в глади черного пруда. Смутное, неверное, оно не давало впечатления о чертах ее лица, но ей нравилось смотреть — блики и расплывчатые полосы казались ей ее душой.
Низко наклоняться нельзя, Абефорт снова расстроится, и она ему обещала, что не будет.
Однажды Ариана засмотрелась на свое отражение и упала, черная вода приняла ее в свои объятия... ей было хорошо, а Абефорт очень рассердился. Он успел в последний момент; она уже раскинула руки, готовясь лететь сквозь ласковую воду. Она видела белое пятно лица брата, темный навес, легкую рябь везде и всюду — она тонула и смотрела наверх.
Абефорт заставил ее пообещать, что больше она так не сделает никогда. Ариана обещала.
Если бы можно было коснуться того темного пятнышка... крохотного, удивительно четкого, всегда бывшего среди бликов и полос, составляющих ее отражение. Даже водная рябь не трогала его.
Нет, сейчас нельзя. Только наклониться чуть ниже... и еще... и она упадет... полетит... дальше и дальше.
Лесной соловей внезапно прекратил свою песнь, и Ариана подняла голову. Отряхивая точеными ладонями древесную труху с платья, встала с колен и медленно побрела к дому.
Каменное здание с узкими окнами, словно бойницами, больше походило на обороняющуюся крепость, нежели на дом. Высокий, почти в девять футов, массивный забор служил крепостным валом. Три дюйма прочного вяза ворот — крепостным мостом. И сад. Высокие деревья, неухоженные кусты стали верной недремлющей стражей.
Входная дверь была распахнута настежь, и были слышны громкий разговор и смех. Ариана остановилась в нерешительности. Слишком необычно слышать это здесь.
Она медленно завела руки назад, переплетая пальцы. Она всегда так делала, когда волновалась.
Абефорт улыбнулся ей и махнул рукой, приглашая в дом, и это заметили в гостиной, потому что в следующий момент вслед за Аберфортом на крыльцо вышел, почти выбежал незнакомец.
Она стояла перед гостем на покрытой росой лужайке в длинном платье, бархатный подол которого отяжелел от влаги и тины пруда; бледно-золотистые волосы обрамляли ее белое лицо и были тоже чуть влажными. Прозрачные, синие как цветы василька глаза смотрели очень серьезно, так серьезно, что приветственная улыбка Геллерта тихо погасла. Ему казалось, что явилась лесная фея, и ее взгляд, такой безмятежный и тяжелый одновременно, заставил его поспешно опустить глаза. Такое с ним случилось впервые.
— Ариана, иди к нам. — Аберфорт, сбежав со ступенек, подошел к ней и аккуратно разжал ее пальчики за спиной.
Она пошла за ним, послушно, как всегда.
— Познакомься, это Геллерт Гриндельвальд, друг Альбуса.
Ариана не сводила с Геллерта глаз.
Он взял себя в руки, открыто, располагающе улыбнулся и склонил голову в поклоне:
— Как поживаете? Вы, должно быть, Ариана? Ваш брат много рассказывал о вас.
Ариана молчала.
— Идемте в дом, — поспешно сказал Аберфорт, и Геллерт, ответив понимающим взглядом, поспешил в полумрак гостиной, где до сих пор тяжелые пыльные шторы были плотно задвинуты.
Он не успел сделать и двух шагов, как стремительно и бесшумно она подбежала к нему и прошептала на ухо:
— Геллерт...
Геллерт не стал оборачиваться, не стал вздрагивать... ну и что, что в сердце ниточку оборвали, ту, что определяла его жизнь, и все рассыпалось в прах... едва уловимый, горький запах засохшей розы коснулся его ноздрей.
Он спокойно пошел дальше. Это... это неважно. Ариана безумна.
Она осталась стоять в свете льющего от двери утра. Аберфорт не смог уговорить ее пойти дальше.
Белая, как луна, была его шляпа.
Красный, как любовь, был его плащ.
Ты пошла за ним без причины,
Как мальчик, который бежит за воздушным змеем.
Переливчатый, тихий смех, он будто стелился по цветущим василькам, по тучному мятлику и гордым стеблям белоуса, уносясь вдаль и вдаль к фиолетовым холмам.
Ее пальцы ловко вплетали травинки и синие головки цветов в венок — корону для Солнца. Пальцы трудились, а Ариана смотрела вдаль, чуть склонив голову набок, и ее бледно-золотистые волосы лились по плечам.
Он не отрывал от нее взгляда. Это больно... больно смотреть на нее. И вместе с тем невыносимо сладко. Сердце тревожно сжималось, хотелось бежать... но это было выше его сил.
Он был груб с ней. Даже по своим меркам он нахальничал уж слишком; шумел, бахвалился, смеялся... наверное, и насмехался, он не помнил. Он всегда начисто забывал, что говорил ей, что она говорила ему после всех этих часов, проведенных вместе.
Геллерт чувствовал, что теряет себя, забывает обо всем; его память наполнялась странными видениями солнечных зайчиков, мелькавших под пологом деревьев, забытых, разрушенных башен, капель дождя, игравших на водной глади, ушедшего солнца...
Спрыгнуть с обрыва навстречу солнцу.
Он не мог не слушать ее. Не мог противиться ее легким шагам, ее мягкому влечению за собой, словно она робко и застенчиво спрашивала: «Ты согласен?», когда на самом деле никакой свободы выбора не было, она
знала, что он пойдет.
И они крались по спящему дому ранними серыми утрами, выходя через старые, одышливые двери в сад.
Непроходимые заросли, цепляющиеся к ногам и рукам агрессивные травы, больные деревья, сплошь пораженные паршой — это был он. Сад надвигался на него всей своей неприветливой громадой, гнал от себя, грозил. А она вела его к пруду с гнилой водой.
Он знал, что ему здесь не место. Отражение в черной воде страшило его, оттого что не отражало красоты.
Он будет владеть тьмой, но в этом саду она владела им.
Ариана смотрела безмятежным, тяжелым взглядом прямо ему в глаза. Она искала его, следовала за ним повсюду, он постоянно ощущал ее взгляд на себе. Следила за ним, как за движением солнца.
Минуты... часы. Он притягивал ее к себе за тонкие руки, уводил от пруда... не уводил, и все происходило прямо на шатком, покрытом древесной трухой мосту.
После он, едва не теряя сознание от запаха мертвых роз, целовал ее опухшие губы, ее щеки, горевшие лихорадочным румянцем, так болезненно проступавшим сквозь бледную кожу, что казалось, это птица бьется в силках.
Он шептал:
— Ты словно роза... едва успевшая распуститься палевая роза, убитая морозом.
И она закрывала тогда свои глаза, и он мог вздохнуть свободнее.
Однажды Геллерт взбунтовался. В первый раз ему удалось это сделать. Геллерт захотел уйти из сада дальше в поле и увести ее за собой.
Ариане было семь, когда она в последний раз выходила за ограду родного дома, и четырнадцать, когда она вышла снова.
Солнце поднялось высоко. Колосья трав приминались к земле, указывая им путь. Синие лица васильков поворачивались вслед и провожали их чуждым взглядом, когда они бежали вперед и вперед, а зеленое бархатное платье Арианы обвивало ее ноги.
Она устала и села на землю, ее ладонь по-прежнему была в руке у Геллерта — он потянул ее вверх и за собой, но пальцы выскользнули.
Легкая тень набежала на его лицо, когда он не спеша сел рядом, ломая стебли и цветы.
Из них Ариана стала плести венок, а Геллерт начал говорить. Он любил рассказывать ей истории о великих волшебниках, страшные сказки: о себе и о своей жизни на севере. Ему нравилось, что она слушала его, не перебивая, вбирая в себя каждое слово, нравилось, когда она смеялась колокольчиком и ее смех стелился над землей.
Они стали приходить сюда каждое утро. Ариана звала Геллерта в сад, к пруду, манила его за собой, но он притягивал ее к себе, прижимаясь к ней всем телом, утопая в горьком, душном запахе мертвых роз, и шептал на ухо всякие смешные глупости, увещевал и заставлял покориться ему, чувствуя, как причудливо смешиваются в нем наслаждение и тоска. Она поддавалась, с каждым днем все легче, как лед на песке, как морозный узор на солнце.
Все дальше и дальше, к простору и свету, все дальше от себя.
Геллерт научил ее аппарировать. Он показал Ариане Тауэрский мост, древнюю Тару, остров Уайт, все, что знал сам, все, чему она удивлялась, а он радовался ее удивлению.
...Они стояли на выщербленных ветром и водой скалах побережья Шотландии, стояли на самом краю, обнявшись, и смотрели на белые волны Северного моря.
— Если я сделаю шаг, отпусти меня, — попросила Ариана.
— Что станет с тобой?
— Я буду лететь. Раскину руки, погружусь в белые воды и взгляну наверх на сияющее солнце и твое отражение... твое лицо уже будет другим.
— Не хочу.
— Оно станет настоящим. Если взглянуть на отражение из объятий смерти, то можно узнать, как выглядит душа. — Она повернулась к нему, и он поспешно опустил глаза — меньше всего ему хотелось сейчас встретить ее взгляд, которым одна она умела смотреть.
— Недобры твои слова. Опасны и глупы. Не нужно вспоминать о ней раньше времени, она услышит зов.
— Я не боюсь смерти. — Ариана рассеянно улыбнулась.
— А чего ты боишься?
Геллерт с силой сжал ее пальцы. Знание страха даст власть.
— Боюсь? Боюсь темноты, — тихо, невзрачно отвечала Ариана.
— И всего-то?
— Боюсь, что не стану светом. Тьма опутает меня... темное пятнышко в черной воде пруда позовет к себе, и я пойду. И больше не будет света, и звезды застынут на месте, сияя без меня. Их много, тысячи, а может, и миллионы, только меня среди них не будет.
Геллерт молчал.
— Ты жаждешь величия. Все в тебе говорит об этом. Ты не боишься смерти, ты ищешь вечной славы, — внезапно севшим голосом сказал он.
Он рядом с ней не значимей песчинки в ветрах вселенной.
Ариана нежно улыбнулась и повернулась к морю, глядя прямо вперед, туда, где небо касалось вод и одно поглощало другое.
— Откуда в тебе столько силы? — яростно прошептал Геллерт, встряхивая ее, и нога Арианы в тонкой сатиновой туфле соскользнула с края скалы.
Он напоролся на безмятежно-тяжелый взгляд. Опять.
— Отпусти, — шепнула она.
Его пальцы медленно стали разжимать ее плечи... скользит бархат, и сладострастное острие пронзает его нутро, когда он чувствует, что она падает, падает...
— Проклятие!
Оттащил от края скалы, прижал к себе свое сокровище, свою «болезнь», и не мог надышаться ее запахом.
— Я поцелую тебя, — мягко сказала она, поднимая голову. — Ты станешь сильным. Не таким сильным, как сейчас... сейчас ты всего лишь оболочка, а внутри темно, Геллерт. Я поцелую тебя и отдам свой свет. Ты станешь моим солнцем полностью.
— Но ты уйдешь к тьме.
— Я выбрала тебя. — Ариана провела ладонью по его лицу. — Обещай привести меня к пруду, когда я поцелую тебя. Я наклонюсь низко-низко... ты не держи меня. Обещай, что ты будешь смотреть. Я хочу увидеть твою душу.
Ее запах... и ее глаза... лучше бы этого ничего не было. Всегда так страшно рядом с ней, всегда так дико страшно... и хорошо.
Были поцелуи и были улыбки,
а потом были только васильки,
которые видели глазами звезд,
как трепетала от ветра и его поцелуев твоя кожа.
Это стало наваждением, его сбывшимся кошмаром. Он не мог думать ни о чем, кроме нее, ее слов. В душе все больше зрело убеждение, что в словах ее была истина.
Она поцелует его и отдаст свой свет.
Но сомнения, всегдашние сомнения, они составляли сущность его жизни, составляли и его сущность... они были всегда, и благодаря им он рушил и созидал заново, сжигал мосты и строил другие, чтобы возвращаться. Он шел вперед с оглядкой.
Ему стало казаться, что Ариана лжет ему. Она поцелует его и украдет его силу, станет сильнее, чем он, сильнее, чем Альбус. Она и так страшна, а теперь станет ужасна.
Геллерт пытался отказаться от нее, выпутаться из этого душного, розового запаха, стряхнуть липкие нити покорности, окутавшие его разум.
Он уходил к Альбусу, смеялся и шутил с ним, стремясь быть более озорным и веселым, чем он был с Арианой... ему не удавалось. Жар и живость угасали в нем, он замирал под жадными поцелуями Альбуса, отводил его руки и уходил. А Альбус называл это «болезнью». Все прекратило быть просто «болезнью». То, что Ариана творила с ним, уже называлось агонией.
Геллерт знал, что нужно делать. Это стало навязчивой идеей. Он пытался застать Ариану врасплох, где-нибудь на обдуваемых ветром холмах Котсуолда, в золотых парках Кента, на речных отмелях Истборна.
А она... ей стоило только наклониться к нему низко-низко, накрывая бледно-золотистыми прядями его лицо, и он обо всем забывал. Ей легко удавалось ускользнуть от него. Безмятежно-тяжелым взглядом она смотрела на его сжатые кулаки и улыбалась. В эти мгновения ему хотелось облобызать ее ноги и убить. И необязательно в этой последовательности.
Однажды они пришли на то же поле с васильками. Шел дождь, мокрая трава облепила их мантии, а синие головки цветов поникли и сжались под ненасытными теплыми каплями.
Ариана скинула мантию и стала медленно кружиться на месте в своем тяжелом старомодном платье, и зеленый бархат вскоре стал неразличимо черным. Мокрые потемневшие пряди волос облепили
ее шею и плечи, по лицу текла вода, и Геллерт со знакомым холодком сладострастия понял, что такой Ариана будет в черных водах пруда.
Он осторожно приблизился к ней, взял за тонкие запястья под широкими раструбами рукавов и остановил ее неторопливое движение.
Ариана стояла, запрокинув к нему лицо. Ее глаза были закрыты, а бледные губы ловили дождь, и Геллерт видел, как струйки воды жадно устремляются в приоткрытый рот.
Он украдет поцелуй.
Касаясь холодных губ своими... ему хотелось согреть их.
Запах мертвых роз, прохладная влага, мягкость и почти безжизненность поцелуя... Геллерт отчаянно пытался уничтожить все это, наполнить страстями, красками, энергией... он, путаясь в своих мыслях, забыл, что свет Арианы должен быть вручен ему. Он отдавал сам, не получая ничего взамен.
Ариана отстранилась от него, потрясенного, напуганного, жалкого в своей попытке подарить то, чего не имел, то, в чем не нуждались.
— Ты веселый вор, Геллерт. — На дне васильковых глаз зажглись золотые искорки, и впервые во взгляде Арианы мелькнула жалость. — Украсть поцелуй невозможно. Я сама подарю тебе.
— Когда? — еле слышно произнес Геллерт, опускаясь на мокрую траву, преклонив голову в страшном чувстве утраты, и дождь лил на него, как слезы. Он чувствовал, что утрата была, только чья и чего — не понимал.
— Сейчас.
Она наклонилась к нему и, нежно обхватив его лицо ладонями, поцеловала. Подарила.
Говорят, когда ты возвращалась,
Кто знает как, упала в реку.
Но он, который не хотел верить, что ты умерла,
Еще сто лет стучался в твою дверь.
Ариана снова и снова просила Геллерта пойти с ней. Она брала его за руку у двери в спальню, тянула за собой каждое утро, но он не повиновался ей.
Болезнь прошла, Геллерт знал это. Он больше не нуждался в запахе погибших роз.
— Сад. Пойдем к пруду.
— Нет.
Их прогулки прекратились. Ариана стала уходить сама, как всегда, как она делала, когда солнца не было.
...Древесная крошка моста впивается ей в колени, узкая ладонь едва касается черной воды, а Ариана смотрит на свое застывшее искаженное отражение, понимая, что может плакать. Все невыплаканные слезы готовы пролиться на черную гладь пруда: они смешаются с водой, и вода станет соленой как море, и соль разъест черное пятнышко в самой середке полос и пятен ее отражения, и плохое уйдет. Она может плакать, слезы только ждут, когда она разрешит.
Ее пальцы проводят по воде, бледно-золотистые пряди падают вниз и тонут, раскинув объятия... они ласковы, как руки ангела, и Ариана наклоняется все ниже и ниже, вдыхая глубокий, чистый и мудрый запах воды... взлетит, черные воды примут ее в свои объятия, и она будет смотреть на белое солнце.
Сад насторожился.
Лицо Арианы исказила судорога, отражение дрогнуло, и холодная тишина заполонила ее разум.
Тонкая как волос трещина пронзила окружающий мир, одна, другая, они ширились и множились, и вот, через мгновение, реальность слюдяными осколками рухнула вниз.
Тишина давила, сжимала холодными тисками лоб Арианы, а вокруг стояла тьма. Она пришла за ней.
Шаг, следующий... Ариана медленно бредет к дому, из которого доносятся крики и ругань. Слишком необычно было слышать это здесь. Но она и не слышит.
Абефорт... красный от гнева, с перекошенным лицом... он не нравится ей такой. Альбус выпрямился во весь рост, глаза пылают, из палочки в пол бьют искры и прожигают мамин ковер... не нравится. Геллерт... ее солнце. Он не нравится ей больше всего остального.
Все кружится во тьме, их злобные лица, они наливаются красным, широко раскрытые рты — это гневные, гневные, гневные... тишина леденит, разрывает льдистыми кристалликами ее глаза... не нравится.
Ариана вскидывает руки и кричит. Не переставая, на одной ноте, грубо кричит, и не верится, что этот крик принадлежит ей. Он и не принадлежал. Черное пятно рвалось наружу.
Они заметили ее. Испугались.
С ее бледно-золотистых волос стекает вода, с тяжелых рукавов — тоже, грязный подол платья и белое лицо... утопленница!
— Словно бэнши! — крикнул Геллерт, пытаясь заглушить ее крик. — Злобная, страшная бэнши!
— Не обзывай ее!
— Я могу делать это!
Крик Арианы оборвался, когда она уставила на Геллерта бессмысленный взгляд. Геллерт сглотнул. Все вдруг перевернулось и замерло, и стало так жутко. Она не видит его, правда не видит, она, которая следила за ним взглядом... вечно. А сейчас ее уже нет.
Пальцы Арианы начали плести незримую нить.
Нить складывалась в канат, канат — в прочные путы, путы — скрепляли чары. Магия лилась из ее пальцев, меняя мир вокруг. Стены комнаты таяли, воздух искрил, потолок распадался на фрагменты и рушился вниз, стекла аккуратно вылетали из оконных рам, разбиваясь о пол. По полу бежали язычки пламени, предметы мебели исчезали, и Геллерт, Альбус и Аберфорт вдруг с чудовищной ясностью поняли, что сейчас они умрут. Заклинания спеленали их в кокон, каждого в свой, они задыхались в нем, чувствуя, как начинает растворяться их кожа и угасать дыхание.
— Останови ее, — прошептал Геллерт.
— Вы виноваты! Ариана! — Аберфорт пытался высвободиться, падал и вставал снова, но плети чар раз за разом валили его на осколки стекла и крошево досок.
— Геллерт... — позвал Альбус с мольбой.
— Мы умрем. Она не страшится смерти, а мы умрем.
— Я не смогу. Никто не сможет. — Альбус вглядывался в лицо Геллерта, ища у него поддержки и не находя ее.
— Нет. Мы никогда не умрем. — Геллерт не слышал его.
Он направил палочку на Ариану, не обращая внимания на застывший взгляд Альбуса, на крик отчаяния Аберфорта.
— Ты как роза, — с помертвевших губ свинцом падали слова, — расцвела и погибла.
— Геллерт!
Два луча скрестились в воздухе. Красный не смог остановить зеленый. Красный направил зеленый, который летел в сторону. Красный слился с зеленым, чтобы усилить его.
Ариана упала, как сломленный стебель цветка, а Аберфорт, освободившись от чар, рухнул на колени рядом с ней.
Его белое лицо стало единственным трауром по ней.
***
С мечтаний и планов слетела позолота, они стали черны, как мертвое дерево.
Альбус шел один. Его мир опрокинулся, а в сердце засела ржавая игла. Любовь — светлая, чистая, как луч солнца в ясное весеннее утро — скомкалась в почерневшее серебро, упала в бокал с отравленным вином... каждый раз, когда он вспоминал, обращался к своей погибшей любви, ему приходилось пить яд.
Он старался забыть. В пыльном, заросшем паутиной склепе с каменной дверью он оставил воспоминание о золотых кудрях, влажных губах, громком смехе, разговорах, письмах. Он оставил и не возвращался туда... каждый раз надеялся, что больше не вернется.
Позже он сразился с Геллертом. За плечом Альбуса стояла Ариана. Он победил Геллерта, а она молчала.
Геллерт развил кипучую деятельность. Перевернул страницу и не оглядывался назад. Все мысли, посылы, желания Геллерт направил на свершение своей цели, великой и правильной. И пусть он один — в нем столько силы, сколько никто и мечтать не мог. Сила наполняла его, струилась из каждого его выдоха. Для него была только победа.
Геллерт не оглядывался никогда.
Стоит только сделать это, и он увидит Ариану. Она всегда с ним. Возвышается за его плечом. Правым? Левым? Это важно знать, но он не дерзает.
Куда ведет его она? Если ангел, то, значит, он прав. Все, что он делает — верное дело. «Ради общего блага» — и Ариана благословляет его.
А если нет? Если она направляет его, стоя за левым его плечом?
Он не хотел знать этого.
Ариана следит за ним безмятежным взглядом — глазами холодных звезд, куда ее должен был унести ветер, следит тяжелым взглядом — глазами черных вод, в чьи объятия хотела уйти сама, и Геллерт не мог заставить себя обернуть к ней лицо.
Ведь тогда в сердце ниточку оборвут, на которой все и держится, он пропадет, а Ариана будет жить вечно.
___________________
В тексте использованы стихи Фабрицио де Андре.
