Глава 11.
Усталость сковала меня, когда неприветливые гребцы посадили меня в свою лодку. Четыре крепких азиата, от которых смердело рыбой и нечистотами. Я расположился подальше от этого смрадного запаха и снял тяжелый цилиндр с уставшей головы. Веки слипались, а тут ещё один из гребцов затянул унылую рыбачью песнь. Я ненавидел Японию, но моё возвращение должно было случиться. Поэтому я, стараясь не слушать птичью японскую речь, попытался заснуть.
…Спать мне пришлось совсем недолго. Резкий голос одного из азиатов что-то возбужденно говорил мне. Открыв глаза, я увидел плывущий в воде труп беременной женщины. Тело уже раздалось в размерах, а чёрные волосы выглядели, как морские водоросли. Японец перевернул веслом труп, и я отшатнулся: лицо женщины успели разъесть рыбы, лишь полные губы были не тронуты, и на них в посмертной маске застыла улыбка.
- Утопленница, - презрительно проговорил сквозь зубы азиат, растолкавший меня – он единственный здесь, кто говорил на английском. – Ещё пару миль, и мы приедем, гайдзин.
Гайдзин – полунасмешливое, полупрезрительное обращение, с которым японцы обращаются к иностранцам. Это слово означало «чужак»,и, признаться, ещё ни в одной стране мира я не чувствовал себя более чужим, чем здесь.
- Покойся с миром, - прошептал я и почтительно приподнял цилиндр. Азиаты переглянулись.
2.
Мои проводники, высадив меня в Киото, помогли мне найти тот самый бордель, в котором я был около пяти лет назад. На первый взгляд, ничего не изменилось – всё те же деревянные строение и приветливо висящие на них японские фонарики. Из одного барака доносилось хриплое женское пение – одна из проституток завлекала клиентов. Я искал Клетку – продолговатое зарешеченное строение, где ютились шлюхи, разумеется, дешевые. Да, она все ещё была там - зарешеченный Ад, где японки в рыжих париках, со сбритыми бровями и ярко накрашенными губами завлекательно оголяли худые костлявые плечи. Я ходил, ища только Одну, ту, что когда-то забрала моё сердце себе, под своё цветастое кимоно. Но её нигде не было. Среди тысячи крашенных рыжих париков я не увидел её. Она не могла никуда уйти – ей просто некуда. Она должна была дождаться меня.
Я сел на маленькую скамью, в задумчивости обводя глазами Клетку.
- Эй,ты! – крикнула одна из проституток.- Ты так нарядно одет! – и призывно протянула ко мне руки. Но я смотрел не на неё, а на пустое место рядом с ней, подсвеченное красным. Там, в некотором отдалении от остальных товарок, сидела ещё одна шлюха, низко опустив голову и положив руки на колени. Так похоже на Комомо! Дверь напротив распахнулась, и из неё вылетела одна из Мамаш. Она подбежала к этой сгорбившейся девушке и наотмашь ударила её по лицу.
- Эй, чего расселась? Пошла, пошла! – девушка молитвенно сложила руки, будто защищаясь.
- Иди работай! – пнула её напоследок Мамаша. Девушка завалилась набок, и мне стали видны её худые босые ноги.
Сзади раздалось какое-то кудахтанье, и я обернулся на шум. Передо мной стояло карликовое существо, одетое в черное волочащееся по земле кимоно, с красными перьями на макушке, похожими на петушиный гребешок. Нос у существа был провален, как у сифилитика, а маленькие слезящиеся глазки наполнены злобой.
- Ты кто? – проскрипело существо.- Датчанин? Англичанин? Американец? – я кивнул.
- Ты бы поторопился, скоро наступит утро, -смешно жестикулируя короткими ручками, сказало существо. Маленькая женщина. Меня внутренне передернуло.
- То, что здесь делается, лучше делать в темноте. Ты ведь пришёл порезвиться у девушки между ног?
- Я ищу одну девушку, - ответил я.
- У меня много девушек, -усмехнулась карлица.
- Нет, - печально улыбнулся я, - это особенная девушка. Её зовут Комомо.
Женщина как-то странно на меня посмотрела и потрогала зияющую рану вместо носа.
- Никогда не слышала о девушке с таким именем. На этом острове её нет, - обнажила карлица почерневшие зубы.
- Раз так, отправлюсь дальше, - отсалютовав цилиндром, я собрался, чтобы уйти, но женщина затараторила:
- Нет-нет, только не этой ночью! До утра лодок не будет, мистер. Вам нужно где-то провести ночь. Так почему бы не здесь?
- Пойдём, пойдем, - поманила она веером, и один из азиатов поднял её на руки, как маленького ребенка.- Вы получите хорошую цену. И лучшую даму, - снова оскал чёрных зубов.
Я застыл в замешательстве, раздумывая над её словами. Потом подарил ей ответную улыбку и прошептал:
- Ту, что на заднем дворе.
3.
Я вошел в тесную комнатушку, где-то два с половиной татами. Стены были задрапированы белым, тут и там поблёскивали японские миниатюрные фонарики. Такому высокому мужчине, как я, было трудно удобно расположиться здесь, поэтому я согнул длинные ноги в коленях и опустился на деревянный пол. Служанки подготавливали комнатку для моей встречи с женщиной. Появился маленький складной столик, на котором стояло несколько бутылочек саке. Я ощущал себя Гулливером в стране лилипутов – всё было настолько хрупким и маленьким, что я боялся ненароком сломать.
- Приятного аппетита, - сказал я самому себе и налил саке из бутылки в крохотную чашку.
Когда-то я держал в объятиях женщину по имени Комомо. Она была так печальна и так прекрасна, более того, она была поистине несчастна. Она стала любовью всей моей жизни. Я обещал ей вернуться и взять с собой в Америку. Но когда я вернулся, её уже не было. Её продали в какой-то дальний бордель. Долгие годы я брожу по этой стране, пытаясь найти её, следуя за любой ниточкой, за малейшей догадкой. Поиск истощил мои силы, и я устал.
Послышался шорох открываемой бумажной двери, и в комнату вошла та сама женщина, которую я видел в дальнем углу Клетки. Она низко поклонилась мне и подошла ближе. В темноте мне не удалось разглядеть её лицо, но волосы её не были окрашены в рыжий цвет. Она села ко мне полу боком и зажгла длинную палочку, освещая тусклый полумрак комнаты. Свет озарил её лицо, и у меня сжалось сердце. Правая половина её лица не отличалась красотой, но была миловидна, как большинство здешних лиц. Левую же как -будто сплющили, черты полураздавлены, так что разрез глаз был почти вертикальными, а левый уголок рта застыл в вечной ухмылке. Девушка снова поклонилась и заговорила:
- В эту ночь я Ваша, - голос у неё был мелодичный и тихий, будто колокольчик.- Вы можете делать со мной всё, что пожелаете.
Она несмело подняла на меня глаза. Этакий взгляд испуганного олененка. Я не отрываясь смотрел на неё.
- Вы из Америки?
Я утвердительно кивнул. Она подошла еще ближе и взяла в маленькую белую руку бутылочку саке. Я протянул её свою чашку, и она наполнила её до краёв.
- Почему ты так далеко сидишь от окна? – нарушил тишину мой хриплый голос. – Разве девушки обычно не зазывают мужчин?
- Я боюсь, - тихо сказала она и отвела глаза.
- Чего ты боишься? – я повернул её лицо к себе.
- Тех, кто хватает меня за руки. Потерянных душ, - улыбка исказила её и так безобразные черты.- Смотрите, они здесь!
От неожиданности я выпустил её лицо из ладоней и испуганно обернулся назад. Там была лишь пустота, изящно подчеркнутая резной ширмой и темнотой. Я повернулся назад, а девушка, до этого времени молчавшая, вдруг рассмеялась, прикрывая рот рукой.
- Я была проклята с рождения, - отсмеявшись, проговорила она.- Мёртвые мне кажутся ближе, чем живые. Живые меня по-настоящему пугают.
- По моему опыту, живые причиняют куда больше боли, чем мертвые, - согласился я, вертя в пальцах чашку.
- Я не кажусь Вам странной? Не кажусь Вам диковинным уродцем?
- Мне почти всё кажется странным, - улыбнулся я.
- Вы ищите Комомо, - опустив голову, прошептала она.
- Ты знаешь её? – я коснулся её белой маленькой руки, такой женственной, такой нежной.
- Что Вы намереваетесь делать, если найдете её? – отведя глаза, снова спросила девушка.
- То, что хотел сделать с первой минуты, когда увидел её, - алкоголь сделал мои жесты развязными, а голос тягучим. – увести её в Америку. Начать с ней нашу жизнь заново. Дать ей ту жизнь, которую она заслуживает. Я обещал ей это.
- Бедняжка Комомо, - в уголке глаза девушки сверкнула слезинка. Я вздернул бровь.
- Где она?
- Она прибыла на этот остров примерно полгода назад, но…Мне очень жаль. Недавно она умерла, - девушка выглядела очень огорченной, её тонкие пальцы перебирали шелковую ткань кимоно.
- Боже мой…, - прошептал я. Всё кончено. Кончено! Проклятье! Я в ярости швырнул чашку об пол – она разбилась вдребезги, на мельчайшие осколки – вероятно, в такие же осколки разбилось и моё сердце от её жестоких слов
- Что с ней случилось? – устало спросил я.
- Она повесилась.
- Почему она это сделала?
- Потому что больше не могла ждать мужчину, которого любила.
- Ты лжешь! – заорал я и перевернул этот дурацкий кукольной столик. Я схватил её за руки и прижал к полу. Она глубоко задышала. Глаза испуганного олененка.
- Это не ложь, - прошептала она.- Она покоится в храме на берегу реки.
- Проклятье! – снова выругался я.
- Значит, Вы и есть тот мужчина, - протянула она, скользнув по мне взглядом. Я отпустил её руки и сел, закрыв лицо руками.
- Тот особенный мужчина…
- Комомо не упоминала, что я американец. Должно быть, она думала, что я один из многих лживых американцев, никогда не собиравшийся возвращаться и увозить её! – яростно прошипел я, пиная ногами свой багаж. Силы оставили меня, и я опустился рядом с дверью, намеренный покинуть это место, это проклятое место, ставшее для моей Комомо последним убежищем в жизни.
- Стойте, не уходите! – взмолилась женщина.- Там в потёмках рыщут лишь головорезы!
- Боже мой, боже, будь я проклят! –не слыша её слов, я проклинал себя.
- Этот остров не в мире людей! Демоны и шлюхи – единственные, кто обитает здесь.
Ответом ей было лишь моё сдавленное рычание.
- Я знаю, Вы страдаете, - поднялась она с колен и приблизилась ко мне. – Но прошлого не изменить. Комомо больше нет. Вы не сможете вернуть её, - я почувствовал её мягкое прикосновение к моим плечам.
- Что Вам было дорого в ней? – она взяла из моей руки багаж и отложила в сторону. Я шёл за ней, как побитый пёс.
- Очень, очень многое…Она напоминала мне мою сестру. Мою умершую сестренку, -я упал на пол и воззрился в тёмный потолок.
- Вашу сестру? - снова это нежное прикосновение мягких пальцев.
- Теперь я кажусь тебе странным? – через силу улыбнулся я. Она взяла мою руку в свою.
- Я последняя, кто станет судить кого бы то ни было, - возвратила она улыбку.- выпейте немного саке. Это лучший способ забыть о горе.
- Господи! – снова простонал я, не в силах смириться со страшным известием.
4.
Должно быть, я уснул, или же провалился в забытье. Мое лицо овевал легкий ветерок, а кожи касались тяжелые шелковые ткани. Я не хотел открывать глаза. Я хотел остаться лежать так, распростёртым на татами, в богом забытом борделе на краю света. Я протянул руку, и пальцы мои коснулись нежной кожи. Та безобразная девушка всё ещё сидела возле меня.
- Ты когда-нибудь спишь?- спросил я, всё ещё не открывая глаз.
- Показать лицо во время сна – великий позор для женщины моей профессии, - тихо промолвила она. Я открыл глаза. Девушка снова сидела в профиль, закрывая обезображенную часть лица; кимоно соскользнуло с её плеч, обнажая гладкую фарфоровую кожу. Смутившись от моего взгляда, она поправила кимоно.
- Жарко. – улыбнулась она.- Но это, по крайней мере отгоняет москитов.
Я увидел, как за её спиной промелькнула какая-то тень, и глаза мои расширились. Что это, наваждение или просто слишком много выпитого саке? Однако я мог явственно утверждать, что за спиной безобразной проститутки на меня смотрело чье-то женское лицо. Я снова закрыл глаза. Эта девушка была права – шлюхи и демоны, только их присутствие я чувствовал на этом проклятом острове.
- Что-то не так? – испуганно спросила девушка.
- Просто слишком много саке,- я улыбнулся через силу, но страх сковал мои внутренности. Девушка усмехнулась.
- Мой прекрасный господин, - она распахнула кимоно, и я увидел стройную женскую ножку. Она провела по ней рукой, лаская кожу. – Мужчины всегда говорили мне, что я прекрасно сложена. Хотите убедиться? Я позволю делать Вам всё, что пожелаете.
- Не сейчас.
Я был слишком истощен, слишком напуган, чтобы заниматься с ней любовью. Снова тихий смешок, и обнаженная ножка исчезла в золотистых складках кимоно.
- Я понимаю. Кому захочется лечь с уродиной вроде меня, - голос её звучал насмешливо, но в нём чувствовалась нотка обиды и какой-то грусти.
- Пожалуйста…не пойми меня неправильно, - я погладил её по неизуродванной щеке.- Я нахожу тебя очень притягательной. Но в эту ночь, -я убрал руку, и глаза её погрустнели, - нет, не в эту ночь. Нет.
- Может, Вам стоит просто расслабиться и уснуть? – спросила она, снова взяв в руки веер.
- Расскажи мне историю на сон грядущий, - попросил я, устраиваясь поудобней.- О себе.
- Обо мне? – удивилась девушка.
- Я журналист.…Этим я и занимаюсь в жизни – слушаю истории. Но даже если бы я им не был, я бы хотел услышать твою историю, - я коснулся черный пряди волос, выбившейся из сложно завитого парика.
- Вы очень странный, мистер, - протянула она, улыбнувшись мне.- Обычно мужчины не хотят говорить со мной.
5.
«Я родилась далеко отсюда. В бедной деревне, глубоко в горах, где жизнь очень сурова. У отца были больные лёгкие, и он почти не вставал с постели. Мама была повитухой, она принимала роды у женщин деревни, когда не ухаживала за отцом. Когда родилась я, их жизнь стала ещё труднее, и всё же, они были счастливы. Никто из детей не хотел играть со мной из-за моего лица. Я была совершенно одинокой. Все в городке чурались меня. Но буддистский священник был добр ко мне. Он показывал мне странные картины из монастыря, написанные настоящей кровью. «Послушай меня, -говорил он.- если будешь поступать плохо, отправишься прямо в ад. Если хочешь попасть на небеса, ты должна творить лишь добро».
Однажды отцу стало еще хуже, чем раньше. Чахотка сжирала его изнутри. Он не хотел обременять нас ещё больше… Река приняла моего отца. Мать выбивалась из сил, но не могла прокормиться с маленьким ребёнком. Она продала меня в один из домов терпимости. Она кричала мне вслед: «Ты будешь счастлива, обещаю!», и по её щекам стекали слёзы. А дальше – все известная старая история. Меня покупали и продавали, пока я не оказалась на этом острове. Быть женщиной для забав означает жить в аду. Это место похоже на картины из той книги в храме, на картины, нарисованные кровью. Мужчины, занимаясь прелюбодеянием со мной, злобно шипели мне: « Не смей показывать мне своё лицо!». Я была белой вороной, во всём. Другие девушки смотрели на меня с жалостью, а я ненавидела их за это. Мамаша часто лишала меня еды, из-за того, что я плохо «работала». Только Комомо была добра ко мне – у неё было золотое сердце. «Я не продана сюда, как другие девушки», - рассказывала она мне,- «есть мужчина, любящий меня. Я жду, когда он приедет за мной. Он обещал увезти меня отсюда.» Другие девушки насмехались над ней за эти слова. «А я –императрица Японии,»- насмешливо произносила Марико,-« Комомо, ты глупа. Приёмные родители продали тебя сюда, чтобы уплатить долги.» « Нет! Моя семья богата!- возражала Комомо, и её щёки заливал румянец. – «Если бы я родилась в другую эпоху, я была бы принцессой.» Другие лишь смеялись над этим заявлением, а я верила. Верила, что у хоть у кого-то в жизни могла быть сказка. Я грубо одергивала своих товарок, а они в ответ обзывали меня гадиной и уродиной.
Комомо пользовалась наибольшим успехом у мужчин. Она была так мила и прекрасна! Старшие женщины завидовали ей и всеми способами старались извести её. Всё началось тогда, в один теплый майский вечер, когда бумажные дверцы нашей комнатушки раздвинулись, и вошла Мамаша.
«У меня пропало кольцо» - раздувая белые от пудры ноздри, сказала она. «Нефритовое кольцо. Кто-то украл у меня кольцо. Кто взял его?»
Она ходила между нами, и её глаза были черные от ярости. Я никогда не видела её такой взбешенной. Мне стало страшно.
«Это я нашла на пороге своей комнаты», - она достала из оби красивый гребень для волос.
«Гребень Комомо!» - торжествующе крикнула Марико и посмотрела в сторону несчастной. - «Ты говорила, что мечтаешь об этом кольце, так?»
«Да, она говорила об этом», - зазвучал стройный хор голосов остальных девушек.
«Хватит! Перестаньте лгать! Я никогда не слышала, чтобы она так говорила!» - я пыталась вмешаться, но меня, как обычно, никто не слушал.
«Комомо, это твоё?» - медовым голосом спросила Мамаша, поднося гребень близко к лицу Комомо. Девушка отрицательно замотала головой.
«Я не знаю, как это оказалось там!»
«Почему твоя шпилька была в моей комнате?» - схватив девушку за волосы, прошипела Мамаша.
«Я не знаю». – всхлипнула Комомо.
«Моё кольцо стоит гораздо дороже твоей шкуры!»
«Я не крала его!»
«Это мы узнаем», - загадочно произнесла Мамаша.- «Заприте её в чулане для белья!»
Упирающуюся и причитающую Комомо поволокли прочь из комнаты. Я пыталась их остановить, но Мамаша пнула меня ногой, и я отлетела к стене.»
6.
«Что же было потом? Я, не замеченная никем, стояла возле двери комнаты Мамаши, где вершилось наказание. Комомо подвесили за руки, ноги же её держали две девушки, что посильнее. Комомо упиралась и визжала.
«Не трогать лицо. Только тело. И только там, где незаметно», - сказала Мамаша и подошла к несчастной. «Не оставляйте следов. Она ценный товар и моя собственность».
Из тени вышла одна из старших женщин, по прозвищу Игла. У неё были крашенные светлые волосы, заплетенные в сложную прическу, лицо без бровей и густо накрашенные чёрной краской губы. Она улыбалась, и в этой улыбке читалось безумие. Она взяла палочки для волос и поднесла к горящей свече. Когда пластик раскалился, она медленно поднесла палочку к нежным подмышкам Комомо и прижгла кожу. Послышался вопль, мало похожий на человеческий. Но, похоже, это было только начало. Старейшая из Мамаш, Норико Красный Гребешок – Вы видели её, господин, качала в такт воплям Комомо своим красными перьями на макушке.
Затем Комомо перевернули на грудь. Марико грубо дернула её за волосы.
«Сознайся в краже, принцесса».
Комомо вновь замотала головой. Тогда Марико дала знак Игле, и та медленно достала из складок своего кимоно длинные и острые иглы. Тогда я и поняла, почему её так прозвали. Она взяла руку Комомо, нежно провела по ней своими длинными пальцами и вогнала иглу прямо под островок ногтя. Одна за другой. Одна за другой. Крики Комомо были сплошным воплем раненного зверя. А затем – самое страшное, - она взяла лицо Комомо в ладони и насильно раздвинула нижнюю губу, обнажая розовые дёсны. Когда игла пронзила тоненькую перегородку верхней губы, Комомо издала хрипение, напоминающее предсмертную агонию лисицы, пойманной в силки. Но и тогда Мамаша не добилась от неё ничего, кроме всхлипов и стонов.
Её вздернули за одну ногу и оставили висеть несколько часов. За это время Комомо несколько раз обмочилась, и соленая жидкость залила красивые рыжие волосы. Она смешно шевелила разверстыми челюстями.
«Простите меня», - раздался вой из её глотки. «Это я, я его украла!»
Мамаша подошла к ней, выпуская дым сигареты прямо в её лицо.
«Где моё нефритовое кольцо?» -четко, по слогам произнесла она.
«Я не помню,» - разрыдалась Комомо. «Пожалуйста, простите…Очень, очень больно…»
«Упрямая маленькая сучка!» -плюнула в неё Мамаша и вышла вон из комнаты, а Комомо продолжала висеть вниз головой, и из её рта и пальцев медленно сочилась алая кровь.
Кольца они так и не нашли. Как бы они не истязали её, она ничего не сказала. Когда я поднялась в комнату, где лежала Комомо, сломленная, раздавленная, я услышала, как она звала Вас.
«Когда же ты приедешь, Кристофер?» - она подняла изуродованную руку, в которой из-под ногтей торчали длинные иглы, вверх, словно касаясь кого-то.
А на следующий день, когда я принесла ей плошку воды, она повесилась.»
7.
- Ты лгунья! – потрясенно прошептал я, и эти слова были для меня защитной реакцией от всего того ужаса, что она рассказала мне. Проститутка сидела, уставившись в пол, и руки её мелко дрожали.- Моя Комомо никогда не сделала бы этого.
- Она повесилась. Она мертва, - её слова резали мою плоть, как пара остро заточенных ножей. Я сделал глубокий вдох, чтобы отогнать витавший в воздухе дух безумия и прошептал:
- Я понимаю – что бы ты ни сказала, что бы я не сделал, её не вернуть. Но я должен знать правду!
Девушка засмеялась каким-то всхлипывающим смехом, больше похожим на рыдание и подняла на меня глаза. Что-то, сверкнувшее там, в глубине этих темных глаз, безумно испугало меня.
- Конечно. Шлюхи никогда не говорят правду, разве не так?
- Прошу тебя, скажи мне правду, - мне не было дела до её задетых чувств.
Она вздохнула и повернулась ко мне изуродованным профилем.
- Странно, что люди всегда хотят знать правду. Иногда лучше её не знать. Иногда ложь предпочтительнее…
- Нет-нет, умоляю, скажи. Я должен знать, что случилось, -я почти умолял эту уродливую девушку. Она наклонилась ко мне близко, так близко, что её волосы щекотали мою грудь. От неё шел запах цветочного шампуня и дождя.
- Вы действительно хотите знать? – последнее слово она произнесла с нажимом.- Это я украла кольцо. Я взяла его в комнате Мамаши, когда была моя очередь убирать дом. Но Комомо видела меня, когда я уходила. Она не сказала мне ни слова. Я была уверенна, что она выдаст меня. Поэтому я решила бросить обвинения первой. Я пришла в комнату Мамаши, когда она обнаружила пропажу кольца и сказала, что нашла гребень для волос Комомо, когда убирала ранее. Дальше Вы знаете, что было.
…Когда я принесла Комомо воды, она была в сознании и хрипло дышала. Мне доставляло радость видеть это хорошенькое личико более изуродованным, чем моё. Я убрала с её лица рыжие волосы и влила воду прямо в раскрытое горло Комомо. Затем я взяла веревку, которой всё еще была связана Комомо и затянула потуже на её шее. Я убила Комомо, потому что я могу вынести любую жестокость, кроме доброты. Возможно, она была не шлюхой, а женщиной с чудесным сердцем. Хотя телом она была в аду, дух её пребывал на небесах. Её душа стремилась туда, жаждала быть там. Мистер? У неё были самые красивые глаза, которые я когда-либо видела.
- Значит, это правда, что ты убила её, - задумчиво произнес я, глядя на причудливую игру теней, которые танцевали на бумажной двери.- Отняла жизнь у женщины, невинной, как дитя. Никому не причинившей зла! - последнюю фразу я выплюнул ей в её уродливое лицо.
- Ты убила её ради безделушки, которая тебе приглянулась. Вот почему ты убила мою Комомо.
- Вы не понимаете, - возразила проститутка, -я помогла ей попасть на небо. Я никогда не принимала решений сама. Никогда- до той минуты. Впервые я действовала по своему выбору и пойду за это в ад.
- Господи,- протянул я.- Меня окружает безумие.
- Представьте себе, что я любила бы её. Что сказал бы Дьявол, будь у неё такая порочная подруга? Он решил бы, тогда и Комомо была бы порочна, и послал бы её в ад. Поэтому я возненавидела Комомо. И теперь, я уверена, что она на небесах. Что более достойно сострадания, чем быть задушенной той, кому доверяешь больше всех? Я уверенна, Будда схватил её за руку и унёс на небеса. Верно, сестричка?
8.
Я резко обернулся. Всё, что она говорила, было религиозной ложью и речами безумца, но последняя фраза заставила меня покрыться холодным потом. С кем она говорила? Или же всё это – остров, бордель, - всего лишь плод моего больного сознания, что я был безумен, не она? Проститутка улыбнулась мне, скаля белые, как жемчуг, зубы, и в этой улыбке сквозило неприкрытое Зло.
- Ты должна рассказать то, что не договариваешь. Что это? – в бешенстве заорал я.
- Расскажи ему правду, - прозвучал надтреснутый, высокий голос. Я в панике обернулся, но за спиной никого не было. Казалось, шлюху это забавляло, она следила за мной взглядом и улыбалась всё той же безумной улыбкой.
- Расскажи ему, - и девушка, издав пронзительный смешок, вдруг затрясла головой, как в припадке. Она упала на татами и стала кататься по нему, издавая странные звуки, будто кто-то держал её за горло.
- Вы хотите знать, так? – снова прозвучал этот странный голос. Он исходил от шлюхи, но ей не принадлежал. Я подполз к её дергающемуся телу.
- Нет, не хочу. Я должен знать!
Шлюха подняла голову, и черты лица её чудовищно исказились.
- Тогда я покажу Вам. Я расскажу Вам свою историю. Мои отец и мать были нищими бродягами. У них не было дома. Скитаясь, переходя с места на место, они, наконец, набрели на беднейшее селение в округе. По сравнению с ним, этот прогнивший остров – просто рай. Мама была не повитухой, но имела отношение к детям. Она была специалистом в своём деле, уверена, в Америке это практикуется. Отец был пьяницей и часто избивал мать, но, при всей его жестокости и пьянстве, мама была ему хорошей женой. Вскоре она забеременела мной. Она рожала меня в заброшенном сарае, держась за веревку, стоя, как лошадь. Вся округа слышала её вопли. Вы просили правду? Да, я была выброшена в реку и оставлена умирать. Но два дня спустя я всё ещё была жива и била ножками. Мама решила растить меня. Я помогала ей в работе – выбрасывала зародышей в реку. Я наблюдала, как поток уносит прочь мертвые грехи жителей деревушки – эмбрионы были похожи на морских коньков с человеческими лицами. Я стояла на берегу и смотрела, а ветер развевал в бешеном танце цветные ветреные мельницы. Я видела, как она делает аборты женщинам, и это зрелище было для меня родным и близким. Мать всегда показывала мне на разверстое окровавленное лоно очередной грешницы и заявляла, что это отверстие ведёт в ад. Все говорили мне, что я попаду в ад, даже буддистский священник. Он изнасиловал меня, когда мне было всего восемь лет. Он сказал, что, если я не буду делать так, как он скажет, то попаду в ад.
Дети жителей деревни всегда закидывали меня камнями и называли то уродкой, то убийцей младенцев. Но мать заступалась за меня. До тех пор, пока однажды меня не изнасиловал собственный отец. Он был очень пьяный тогда…Я ничего не помнила, а потом, когда он вышел к реке помочиться, я ударила его рукояткой лопаты по голове. Я била и била, пока не размозжила его пьяную голову.
…Я взирал на эту женщину с ужасом, и из её головы раздался скрипучий смех. Она встала, будто отряхиваясь, и завопила:
- Прекрати, сестра!
Она упала в шелк развешенных по стенам тканей, запуталась в них, как в паутине. Она непрерывно стонала, будто одержимая демоном, и я видел, как сжимаются пальцы у ней на ногах, будто в судорогах.
- Прекрати,- обессилено прошептала она.
9.
Послышался влажный звук разрываемой плоти. Шлюха подняла голову – из-под блестящих чёрных волос текла густая кровь. От страха моё тело парализовало и я не мог сдвинуться с места. Сквозь слипшиеся от крови волосы тянулась к свету крошечная ручка, будто младенческая, с той разницей, что ни у одного нормального человеческого младенца на ладони не находился рот, усеянный мелкими острыми зубами. Я разглядывал её, как диковинку в цирке уродов. Отвратительная проститутка следила за мной смеющимися глазами. Рот существа разверзся, и я увидел нефритовое кольцо в золотой оправе. Клацнули остренькие зубки, кольцо с металлическом звоном упало на пол. Существо сжало зубы, и проститутка дернулась от боли.
- Сестра, прекрати! –умоляюще крикнула она, но существо извивалось в её окровавленном черепе. –Сука!
- Мне больно, - произнесло это существо тем самым высоким, надтреснутым голосом.
- Ручаюсь, я привлекла Ваше внимание, мистер, - облизала окровавленные губы шлюха. – Это моя сестра-близнец. Никто не знал, что у меня есть сестра, кроме моей матери. Оказалось, мои родители были братом и сестрой. Люди узнали об этом и прогнали их из города. Скитаясь по стране, они нашли убежище в этом месте. Моя сестра и я были прокляты задолго до своего рождения. Именно она приказала мне убить отца. Она причиняла мне страшную боль, от чего я каталась по земле и ревела.»Убей. Убей. Убей», - её голос оглушал меня. И я убила его, забив до смерти черенком лопаты. Потом сестра захотела нефритовое кольцо Мамаши. Она грызла меня заживо, повторяя:«Я хочу это, дай мне его, дай». Моя сестра всегда любила красивые блестящие вещички. Я не могла совладать с ней – если она чего-нибудь хотела, то всегда этого добивалась, любой ценой. Но Комомо решила убить я. Все, что нужно было моей сестре, это кольцо. Так или иначе, мы неотделимы друг от друга и вместе отправимся в ад. Верно, сестренка?
- Я так ждала тебя, Кристофер, я так ждала тебя, Кристофер, - запело существо и злобно искривило рот.
- Комомо?
- Да, твоя Комомо. – ответило существо.
- Я не должен был приходить сюда. Это поистине проклятое место, - я схватил свою голову руками и начал раскачиваться, как безумный. Только чтобы не глядеть на них. Только чтобы не глядеть.
- Куда бы ты ни пошёл, твой ад последует за тобой, - прошипело существо, а проститутка улыбалась, и это была мудрая, знающая улыбка. – Я знаю, что ты делал в Америке.
«Ты делаешь мне больно!» - зазвучал у меня в голове голос моей родной маленькой сестры. – «Не надо, Кристофер! Почему ты убил меня? Почему причинил такую боль? Я сделала то, что ты просил!»
- Прекрати! – заорал я, и на глазах у меня выступили слёзы.- Ты чудовище, чудовище!
Я молитвенно сложил руки, успокаиваясь.
- Ладно Ты победила. Я дам тебе то, чего ты хочешь. Я отправлю вас обеих в ад, - и с этими словами я вытащил из кобуры на поясе, прикрытой длинным сюртуком револьвер и направил его на это усмехающееся чудовище.
- Ты не можешь это сделать, - раздалась какофония из голосов. Я выстрелил, и пуля прошла навылет через её лохматую голову. Шлюха подняла голову, отряхнулась, как собака, во все стороны полетели брызги крови.
- Ты не можешь нас убить, - повторила она, и существо в её голове разразилось лающим смехом. Дрожащими руками я вновь поднял револьвер и снова выстрелил, целясь теперь в левую часть её головы, где паразитировался этот монстр, её милая сестричка. Выстрел пошатнул шлюху, её голова откинулась назад. Так она простояла несколько секунд. А потом её голова приняла прежнее положение, и я увидел на месте этого чудовища свою Комомо. Её рыжие волосы были взлохмачены, а на лбу, слева от центра, виднелась кровоточащая дыра от пули. Её рука изящно коснулась своего затылка, будто она хотела снять шпильки и распустить свои роскошные волосы. Послышался влажный звук, и я с ужасом увидел, как в её белой маленькой ручке лежит отвратительная серая масса – её собственные мозги. Мой Бог, я убил свою Комомо. Мой Бог, я убил её так же, как и Лорелин. Я замотал головой, седые пряди занавесили мне глаза.
- Я ждала тебя, Кристофер, - прошептала Комомо, всё ещё протягивая ко мне руки. Затем её тело покачнулось, и она упала. На татами кровь и остатки головного мозга вырисовывали причудливые узоры.
10.
- Господи, ну и вонь от этого парня. – сморщив нос, проговорил охранник-японец. Его напарник наполнял жестяные миски водой и тюремной кашей.
- Он убийца, - ответил второй японец, искоса глядя на скорчившуюся фигуру в углу. –Американский журналист, убивший проститутку.
- Послушай, - окликнул охранник фигуру. –Мы позабавимся с тобой. Смерть придёт нескоро.
- Это будет ад при жизнь, -усмехнулся второй. Они вышли из камеры, оставляя убийцу всё в том же положении, и захлопнули тяжелую железную дверь. Лишь монотонный стук капель о каменный пол нарушал тишину.
Убийца сидел, уставившись в стену немигающим взглядом. Его ноги и руки были в кандалах, а седые волосы грязны и неопрятны. Тонкие черты лица будто застыли в какой-то дикой усмешке. Он обмакнул палец в серую жижу, именовавшуюся едой и облизнул его. Затем набросился на воду, глотая её жадно, как утомленный путник в пустыне. Взгляд его наткнулся на небольшой бочонок, стоящий возле миски с водой. Он зачерпнул оттуда и увидел, что ложка содержит кровавое месиво. Заглянув туда, убийца увидел мертвого эмбриона, беззащитного раскинувшего свои тоненькие ручки на дне бочонка. Убийца нежно обнял бочонок и начал укачивать его, как мать своё дитя. Он пел ему колыбельную, слов которой невозможно было разобрать. Потом он поднёс палец к пересохшим губам и прошептал: «Спи.» Он свернулся калачиком возле бочонка с эмбрионом, а сон его охраняли его собственные призраки.
